развязность и прочие формы выражения любви

— кто же это? кто же это? сенджу восклицает, сенджу звенит. сенджу — молочная сказка, снежинки в колокольчиках. громко, ярко, слышно, видно. вызывающе-развязно. потому что сенджу вся такая — убийственная. звенящая, разбивающая чужие остекленевшие глаза и сердца, серо-буро-малиновые, гниющие и похороненные в глубокой осени. сенджу звенит, потрясывая своими морозно-глюкозными локонами: — слышите, ублюдки? это я, сенджу кавараги! я убью каждого, кто попробует заломить мне руки, слышите? под ее светло-розовыми кедами бурлит чужая кровь, фонтаны лавы и подземные источники, которые сенджу рушит, топчет, сминает своими ногами. размазывают запекшуюся жижу по земле носками и пинается по чужим запястьям, валяющимся на земле, словно они сломанные пластмассовые игрушки. сенджу проходится по ним слушает. слушает симфонию хруста чужих костей, хоть она, между прочим, и не фанатка классической музыки, а может подобное ближе к жанру нео-панка? — мне не нравится здешняя обстановка, — шипит сенджу. ободранная кошка с белоснежной шерстью. бои мартовских котов нынче в моде, и она доказывает это одним только своим существованием. — все какие-то печальные. эх, печальные и злые, и это, похоже, заразно. я даже подхватила немного. но сенджу кавараги — кошачьи лапы. пушистые, когтистые, царапающие и повредающие кожу мимолетным касанием. сенджу кавараги — ручные рептилии, затаившиеся под кустами шиповника в самоцветном зените, в ее глазах. и сенджу кавараги ненавидит весь белый свет, кроме сахарной ваты, запаха детских приторных духов и рафа с солёной карамелью на чужих губах. музыкальная шкатулка с девочкой-фантазией внутри. девочка-фантазия кстати стоит неподалеку, тяжело дыша, разбавляя хрустящий нео-панк своим голосом. нежным-нежным, покрывающим северные ветра и тыквенные сладости. и девочка-фантазия вдруг улыбается. она терпеть не может хорроры, кровавые петарды и симфонии по чужим костям, но улыбка у нее — венок из одуванчиков, плакучая ива, песочное печенье. сенджу чувствует ее, ощущает и видит своими глазами на спине поэтому оборачивается. подает голос, спрашивает, на удивление робко, несмело. и не скажешь, что только что прошлась по мосту из жертв своих пальцев, выплавленных из тягучей меди. — ты чего? девочку-фантазию из музыкальной шкатулки пробивает на смех. — ты милая, когда злишься. конечно, она милая, хотя люди, лежащие на мокрой от кипящей крови (лавы), так не считают. сенджу — звезда местного бойцовского оркестра. и ей, к сожалению, не сходит с рук расхаживание по улицам, когда она сторит из себя нормальную людиню. прогуливать общие репетиции, видите ли, нельзя, а она еще и инструмент с собой не прихватила. но чего уж там, ее инструмент — ее ловкие руки, ее ноги и холодные, продрогшие до самых чашечек. и вот ее снова ловят. проблемы бы не было, если б она была одна. но с ней хина. хината тачибана. девочка-фантазия. и сенджу приходится разбираться с погасшими звездами, чтобы они не спалили ее возлюбленную из музыкальной шкатулки. — правда? — она улыбается ей в ответ. подходит чуть ближе, подлетает, подплывает и все еще звенит. — конечно. хината усиленно кивает. сенджу звезда. нежная, горящая и полетная. звенящая. но ей порой хочется обратиться в луну, чтобы идеально висеть рядом с хиной. потому что вместе они такие, странные. кофейно-снежные, серьги из терпкого бисера и саундтреки к «скотту пилигриму». сладостные и совсем немного изощренные, но все еще наслаждающиеся друг другом, фонтанами лавы под чужими светло-розовыми кедами, концом света в чужих волосах цвета сахарной ваты. сенджу берет ее за руку, перебирая пальцы — жемчужные бусы. — я не сильно напугала тебя? — шиповник в самоцветном зените возгорает, желая чужой любви. хина отвечает ей лаской, потому что любит до упомрачения именно ту сенджу, которая пахнет вишневой жвачкой, рисует вызывающие граффити на серых городских стенах, коллекционирует в своей голове повести о настоящей жизни и влюбляется в девочку из музыкальной шкатулки каждый день. потому что сенджу дурацкая и контрастная, скачущая от злобы в банке пенящейся кока-колы до животрепещущей нежности. — конечно, нет! — хината трепет ее морозно-глюкозные локоны, чуть сжимая бледные запястья. хината правда не боится. потому что она любит сенджу. ту сенджу, которая носит короткие шорты, стискивающие ее пухлые бедра, и растянутые свитера в палитре турмалиновой диффузии. ту сенджу, которая безумная и вызывающая, сапфичная и развязная. сенджу отвечает ей тем же, хотя бы потому что хината тачибана — химия в чистом виде, без всяких формул и зубрежки длинных правил, а просто химия. реакция обмена взаимными чувствами. сенджу кавараги целует ее. раф с соленой карамелью остывает на чужих губах, оседает молочной сказкой в горле. и сенджу — корица в порошке, кислый мармелад, прожигающий язык и поцелуи после кровавого мессива, которое хината благополучно пропускает мимо ушей. и правильно. сдались им эти бойцовские оркестры. — это хорошо, — выговаривает сенджу, отрываясь от нее. — я постараюсь, чтобы такого не произошло больше, правда. хина смеется сахарной ватой и черничным вареньем. сенджу знает: она не нужна хине для того, чтобы защитить себя, но она, кажется, нужна ей для того, чтобы почувствовать себя в безопасности. а безопасность превыше всего, думает сенджу, целуя хину еще несколько раз. особенно для девочки-фантазии из музыкальной шкатулки.