An envy come to swallow you (Зависть пришла поглотить тебя)

I. ЯН ФУ Когда ему было тринадцать лет, лицо Ян Фу перестало ему принадлежать. — Ты знаешь, — однажды сказал дядюшка Ма, только что вернувшийся из столицы после праздника Начала Весны. Тогда он был важным чиновником, и Ян Фу до сих пор помнит кроваво-красный цвет его мантии. Он не был ему кровным родственником, но они жили в маленьком городе, в котором все знали друг друга. — У тебя есть двойник во дворце. — Двойник? — Ян Фу усмехнулся. — И кто же похож на меня? — Евнух, прислуживающий самому императору! Не знаю, как столь молодому человеку удалось получить такую ​​должность. Ха, может, нам тоже стоило сделать тебя евнухом! С тех пор все знали его как мальчика с двойником. Евнух во дворце был гораздо интереснее, чем один из многих сирот в их захолустном городке. — Как поживает Его Величество сегодня, мальчик? — спрашивали они у него, насмехаясь. — Я поймал так много рыбы сегодня, — Ян Фу вспоминает, как однажды похвастался. Он гордился тем, насколько сильным стал, тем, что сделал что-то в одиночку. — Две сети полностью заполнились, и я сам смог вытащить их. — Как ты думаешь, император ест рыбу, которую мы ловим здесь? — услышал он в ответ, и Ян Фу больше не стал им ничего рассказывать. А потом дядюшку Ма понизили, и ещё раз понизили и понижали до тех пор, пока он не умер в долгах и позоре. Без своих родителей и человека, который был так добр к ним, Ян Фу и трое его братьев и сестёр продали всё, что у них было. А когда не осталось совсем ничего, продали и себя. Его братья и сёстры, вероятно, уже умерли. Он так и не узнал, что с ними произошло, и заботиться об этом больше не было смысла. Некоторое время ему казалось, что он тоже умрёт. В грязи и нищете, или, может быть, в тюрьме — Ян Фу в любом случае сделал достаточно для того, чтобы оказаться там, применив все грязные уловки, которым научился у дядюшки Ма, хотя пока его ещё никто не поймал. Его не особо заботило то, что он сделал. Он был жив — это было главным. Но у него во дворце был двойник. Ян Фу мог это использовать. Несколько лет спустя он переехал в столицу, услышав шепот о недавно сформированной Западной ограде, возглавляемой шестнадцатилетним евнухом. Ван Чжи, назначенный самим императором. Ван Чжи, тот, кто носил лицо Ян Фу. И он начал учиться. Ян Фу стал безжалостным, потому что Ван Чжи был безжалостным. Ян Фу научился насилию, потому что Ван Чжи прибегал к насилию. Ян Фу научился ходить и говорить, как человек, которого он никогда не встречал, потому что это был лучший способ прожить жизнь, чем быть самим собой. Когда он узнал всё, что мог, Ян Фу переехал в Цзиань, далеко от столицы, далеко от Ван Чжи. У Ян Фу лицо было выбритым, а кожа — розовой и гладкой. Он носил дешёвую имитацию одеяний Ван Чжи. Он сам был дешёвой имитацией, но полезной, и, если это было единственное, что позволяло ему выжить… ну, жизнь того стоила. В конце концов, именно долги привели его в тюрьму. Они сказали, что он хотел светской жизни — однако, разве не все хотели того же? Просто немного вина, немного хорошей еды, девушки тут и там, и одна из них привлекла его внимание в борделе. Это была их собственная чёртова вина, что они были такими дорогими. Губернатор Хуан бросил один взгляд на его лицо и поместил его в другую камеру, подальше от прочих заключённых, сражающихся из-за отвратительных помоев, которые они называли едой. Это был еще один подарок, сделанный ему лицом Ван Чжи. Время от времени Ян Фу выводили из камеры и снова облачали в его дешёвую красную мантию, и он притворялся евнухом Ван Чжи. Взамен ему давали хорошую еду, хорошее вино и девушек, которые сидели у него на коленях и хихикали. Ему не разрешали трахать их, но это не было проблемой. У него были руки, у него был язык. Он был творческим человеком. Это была не такая уж хорошая жизнь, но и не такая уж плохая. Пока Ван Чжи оставался далеко-далеко в своём уютном маленьком запретном городе в столице, Ян Фу был в порядке. Но потом Ван Чжи всё равно нашёл его, нашёл и запер под замком, как это сделал губернатор Хуан, точно так же, как все всегда делали, едва увидев его лицо и осознав, что он фальшивка. («Тан-дажэнь знает», — сказал солдат в знакомой темноте тюрьмы Цзиань. «Какой Тан-дажэнь?» — спросил Ян Фу, и на этом всё закончилось. Он ещё не знал о мальчике Ван Чжи. Он рад, что тогда у него была возможность помучить этого Суй Чжоу, потому что у него едва ли снова представится такой шанс когда-нибудь.) Маска на его лице тяжёлая. Она давит ему на нос, поэтому ему всё время не хватает воздуха, как бы глубоко он ни пытался дышать. Всегда жарко — маска нагревается от его кожи. Иногда они снимают её, чтобы побрить его лицо и убедиться, что он по-прежнему выглядит соответствующим образом. Только в такие моменты он может дышать. Только в такие моменты к нему прикасаются. Это было бы благом, если бы не ужас всего остального. Он жил, как Ван Чжи, и умрёт, как Ван Чжи. Ян Фу давно это знает, потому что евнух во дворце гораздо интереснее, чем другой сирота в городе. Возможно, Ян Фу уже мёртв, и теперь он просто Ван Чжи, ожидающий, чтобы его вывели на свет в последний, славный момент. Но потом его кто-то выпускает. Побег из тюрьмы или предательство, Ян Фу не знает, и ему всё равно. Это лишь вопрос времени, когда его снова найдут. Разумнее было бы замаскироваться и сбежать из города. Умнее всего было бы разорвать одежду, испачкать лицо грязью, стать невидимым для порядочных жителей столицы. И что потом? Наверное, всю оставшуюся жизнь провести в бегах. У него нет ни денег, ни одежды. Ему некуда идти. Ему придётся как-то прятать лицо или оставить себе шрам, или прожить остаток своего жалкого существования, ожидая, когда следующий человек придёт и захочет использовать его. Или Ян Фу может воспользоваться этим последним, славным моментом и сделать его значимым. Он находит запасную одежду в кабинете Ван Чжи. Он знает, что она там с тех пор, как Ван Чжи приходил к нему в камеру, чтобы убедиться, что они кормят его ровно столько, чтобы одеяния были ему по размеру. Ян Фу примерял эти вещи достаточное количество раз, чтобы они казались знакомыми, когда он надевает их, его доспехи из вышитой красной ткани. А затем он покидает Западную ограду. Вероятность встречи с Ван Чжи в борделе высока, но Ян Фу — ходячий мертвец, так что ему нечего терять. Хозяйка борделя приветствует его неправильным именем — правильным именем — и ведёт в комнату, где ждёт его «обычный гость». — Я думала, вы опоздаете сегодня, поэтому отправила еду в комнату. Вы знаете, каким он может быть. — Мой гость? — спрашивает Ян Фу. — Тан-дажэнь, конечно! Тан-дажэнь. Конечно. Ян Фу улыбается улыбкой Ван Чжи. Хозяйка борделя оставляет его у двери, и он входит, чтобы проверить, верны ли его подозрения. Мальчик Ван Чжи красив, у него длинные ноги, розовые губы и кожа, на которой можно было бы так красиво оставить синяки, если бы представился такой шанс. Ян Фу видел его раньше, еще в Цзиане. Он тогда не знал Тан Фаня, и это невежество стоило ему свободы. Теперь он впитывает его образ и фиксирует в памяти. — Ван Чжи, — ноет Тан Фань, и Ян Фу смотрит на надутые губы. — Ты меня проигнорировал! Хорошо. У них не могло быть этого.   II. ТАН ФАНЬ   Ван Чжи сидит рядом с ним — рядом, а не напротив!  В своей ленивой, вальяжной манере, от которой сердце Тан Фаня всегда трепещет — Тан Фань вне себя от радости. Всем известно, что чем расслабленнее выглядит Ван Чжи, тем опаснее он становится. Но Тан Фань его знает. Ему нечего бояться Ван Чжи, и он не может слишком долго об этом думать, потому что от этого у него кружится голова. — Как я тебя проигнорировал, Тан Фань? — спрашивает Ван Чжи с улыбкой на лице. Как ему объяснить? Они танцевали вокруг друг друга, вокруг этого в течение долгого времени. Ван Чжи покинул столицу по поручению императора, и его не было всего несколько месяцев, но даже в этом случае Тан Фань… скучал по нему. Обмен письмами — это не то же самое, что встреча лицом к лицу, и как бы он ни жаловался на то, что у Ван Чжи всегда есть скрытые мотивы, многие вещи совершенно не такие интересные без него. Но Ван Чжи вообще не ответил на два последних письма. Тан Фань уже почти уехал из города, когда Суй Чжоу убедил его подождать Ван Чжи и посмотреть, вернётся ли тот в назначенный день. В конце концов, у Ван Чжи были Дин Жун и Цзя Куй. Вряд ли он был беззащитным. И вот Ван Чжи здесь и сидит рядом с ним. Теперь Тан Фаню нет нужды представлять себе скрытую подоплеку их разговоров — он снова может почувствовать всё это на себе, разряды молний под кожей, горячее возбуждение, от которого лицо краснеет, а сердце бьётся вдвое быстрее. Так всегда было с Ван Чжи, и этот раз ничем не отличается. — Ты должен отвечать на письма, которые тебе присылают, — дует губы Тан Фань. — Я? — переспрашивает Ван Чжи, широко улыбаясь. — Ты бы поверил мне, если бы я сказал, что не получал их? — Нет, — раздражённо отвечает Тан Фань. — Этого недостаточно. Ван Чжи смеётся, и это в некотором роде больно, хотя Тан Фань знает, что ему следовало ожидать отстранённости. По крайней мере, это не настолько больно, чтобы умерить его волнение. Ван Чжи в безопасности, он здесь, и это самое главное. — Ты скучал по мне, Тан Фань? Его имя скатывается с языка Ван Чжи, как масло, скользко и гладко, оно не звучало подобным образом уже давно. Ван Чжи произносит его так, словно впервые пробует это имя на вкус, и Тан Фань вспоминает, как они встретились — в ресторане, с Суй Чжоу в его очевидной маскировке и Пань Бинем, волнующимся рядом с ним, с сладко-острой улыбкой Ван Чжи и именем Тан Фаня на его губах. Ван Чжи хотел забрать его на допрос, и, возможно, тогда Тан Фань по праву боялся любых методов, которые тот мог бы использовать, чтобы разговорить его, но теперь… Теперь, если Ван Чжи попросит, Тан Фань думает, что пойдет с ним куда угодно. — Без тебя было так мирно и спокойно. Кто в этом мире будет по тебе скучать? — поддразнивает он. Но что-то меняется в лице Ван Чжи — просто вспышка эмоций, такая короткая, что Тан Фань пропустил бы её, если бы не смотрел так внимательно. Значит, болезненная тема. Они всё ещё учатся друг у друга, даже спустя столько времени. Дверь открывается, и кто-то входит, чтобы подать им еду. Тан Фань давно знает всех девочек Цуй-мамы, но имя этой ускользает от него, поскольку он сосредоточен на ужасе того, что его шутка зашла слишком далеко, на том, что надавил на раны, которые, Тан Фань уверен, носит Ван Чжи. Однако перерыв даёт ему время собраться, и вместо словесных извинений Тан Фань наливает Ван Чжи вина. Ван Чжи глотает его залпом, как будто не пил уже много лет. Настолько странно видеть подобное поведение у него, что Тан Фань вынужден рассмеяться. Ван Чжи, которого он знает, очень заботится о том, как его воспринимают другие — с Тан Фанем он более расслаблен, но даже тогда все его действия кажутся чётко выверенными. Он, должно быть, скучал по столице больше, чем ожидал Тан Фань. — Ты расскажешь мне что-нибудь или оставишь всё при себе? — шутит Тан Фань. — Тогда закажи ещё вина. Ван Чжи позаботится о расходах, — говорит он, с улыбкой указывая на себя. Им приносят больше вина. Ван Чжи ест, Ван Чжи пьет, Ван Чжи наливает вино Тан Фаню и подкладывает еду на его тарелку до тех пор, пока Тан Фань не начинает чувствовать лёгкость и головокружение от всего этого. Ван Чжи улыбается ему и касается его руки, его плеча, и в конце концов всё, что Тан Фань может чувствовать — это тепло его кожи сквозь одежду и головокружительное наслаждение от его компании или, может быть, алкоголя. Он знает, что Ван Чжи чего-то хочет от него. Он знает это по тому, как Ван Чжи отказывается играть в свои обычные словесные игры, даже когда Тан Фань даёт ему такую возможность со всей утонченностью пьяного мужчины. Ван Чжи просто продолжает смотреть на него, как будто он никогда не видел ничего более красивого, и это заставляет Тан Фаня краснеть и задумываться: «Случится ли это сегодня?» Рука на его запястье. Захват достаточно сильный, чтобы Тан Фань мог почувствовать, как тонкие кости слегка сдвигаются. Он не знал, что Ван Чжи может так сделать, но это не имеет значения. Ван Чжи не стал бы причинять ему вреда, ни за что. — Иди ко мне, — просит Ван Чжи. — Ты был далеко слишком долго. — Я был здесь всё это время, — говорит Тан Фань и двигается ближе до тех пор, пока не прижимается к его боку. — Ты был тем, кто держался подальше. Лицо Ван Чжи так близко, что Тан Фань может сосчитать его зубы, когда тот улыбается.  — Уже нет. — Он тянет Тан Фаня к себе на колени. Тан Фань вскрикивает, потрясённый и восхищённый, и железная хватка обвивает его талию, и он вздрагивает от горячего дыхания на своей шее. Тан Фань чувствует твёрдость на тыльной стороне бедра, которой не должно быть. «Ты не Ван Чжи», — думает он, но уже слишком поздно.   III. Ван Чжи   — Ван-дажэнь! — восклицает Цуй-мама. Её улыбка теплая, но, когда она приветствует его, в её голосе слышится нотка замешательства. — Я не заметила, что вы уходили. — Но вы подготовили для меня такие прекрасные проводы, — говорит Ван Чжи. Он устал, и всё, что ему нужно, это лечь спать — ну, после того как он встретится с Тан Фанем. У него не было возможности ответить на последние пару писем, но Ван Чжи знает, что Тан Фань будет ждать здесь, как и было условлено. Он не подведёт Ван Чжи. — Неужели меня настолько легко забыть, что ты не скучала по мне, хотя меня не было столько месяцев? Почти сразу после того, как Ван Чжи вернулся в столицу, в Западной ограде произошла суматоха. Один из его солдат — несомненно, подкупленный врагом или соперником — открыл несколько камер и позволил заключенным бежать. Ущерб не был слишком серьёзным, иначе Ван Чжи пришёл бы на эту встречу ещё позже. Почти все заключённые были найдены, и Ван Чжи знает, что Дин Жун более чем способен справиться с остальными самостоятельно. Но теперь он здесь, а Цуй-мама задерживает его ещё больше. Ван Чжи сопротивляется желанию притопывать ногой, даже несмотря на дрожащее нетерпение под кожей. Тан Фань ждет. — Конечно, мы скучали по вам, но… — хмурится Цуй-мама. Её глаза сужаются и быстрым, оценивающим движением оглядывают его с ног до головы. Ван Чжи не упускает из виду выражение тревоги на её лице. — Тан Фань всё ещё здесь? — спрашивает он. Ван Чжи опоздал на несколько часов, но, конечно же, Тан Фань не ушел бы, не повидавшись с ним? — В вашей обычной комнате. Он с… человеком, который выглядит точно так же, как вы. Ян Фу. Воздух покидает его лёгкие. Он не утруждает себя вопросами, просто мчится вверх по лестнице в свою личную комнату. За стеной раздаются приглушенные звуки, которые были бы к месту где угодно в борделе, но за этой стеной находится комната Ван Чжи. За этой стеной находится Тан Фань. Он не может больше ждать. Ван Чжи распахивает дверь. И первое что он видит — себя: растрёпанные волосы, задранная юбка, открывающая брюки и ступни в носках, розовое лицо, явно всё ещё находящееся в агонии оргазма. Складки его юбки — юбки Ян Фу — единственное, что сохранило его благопристойность. Ван Чжи сосредотачивается на собственном отвращении, на своей ярости от того, что этот человек позволил увидеть тело Ван Чжи в таком неприличном состоянии, потому что, если он позволит себе думать о чём-то ещё, если он подумает о… Тан Фань там, лежит на полу под человеком, похожим на Ван Чжи. Его одежда разорвана, и Ван Чжи видит красные пятна на его худой груди, образующиеся синяки и следы зубов вокруг сосков. Он плачет. Ван Чжи оценивает ситуацию всего за мгновение, но кажется, что оно растянулось, как тлеющая ароматическая палочка, а не одно моргание. Он тянется к своему пистолету, словно движется через сахарный сироп, расплывчато и медленно. Позади него раздаётся крик Цуй-мамы. К нему рывком возвращается сосредоточенность, в комнату вваливаются Цзя Куй и охрана публичного дома. Наёмные охранники поражаются при виде двойника Ван Чжи, но они профессионалы. Они хватают Ян Фу за руки и оттаскивают его от Тан Фаня; если и возникло какое-либо сомнение в том, что Ян Фу — самозванец, оно стирается при взгляде на влажный мягкий член между его ног, быстро скрытый упавшей юбкой его одеяний. — Отведи его в Западную ограду, но убедись, что никто не увидит его лица по пути, — инструктирует Ван Чжи Цзя Куя. — Я займусь им позже. Ян Фу что-то ему говорит — насмехается или умоляет, Ван Чжи не знает. Ему всё равно. Тан Фань, должно быть, тоже умолял. Ван Чжи сейчас смотрит только на него. Тан Фань явно боролся: на полу разбитая посуда и перевёрнутый кувшин с вином. Но он не умеет драться и никогда не был достаточно сильным. Ян Фу не потребовалось много усилий, чтобы одолеть его. Его одежда всё ещё в беспорядке; как только Ян Фу оттащили от него, его тело осталось полностью открытым для всех в комнате. (Ван Чжи узнает, если кто-нибудь хотя бы мельком взглянул на него в этом состоянии. Он думает об инструментах Дин Жуна и обо всех тех увечьях, которые они могут нанести человеческим глазам.) Ван Чжи встаёт на колени рядом с ним, стараясь не порезаться о разбросанные осколки, и протягивает руку, чтобы уложить одеяния Тан Фаня в некое подобие приличия. Тан Фань смотрит ему в лицо и издает высокий, тошнотворный, испуганный вскрик. Ван Чжи убирает руку, но Тан Фань уже осознал свою ошибку. — Ван Чжи, — выдыхает он. — Ван Чжи, Ван Чжи, Ван Чжи… — Тан Фань, дыши, — инструктирует Ван Чжи. Тан Фань дышит. Вместе с тем он замечает, что раздет, и издаёт слабый, обеспокоенный стон. Он пытается прикрыться, и Ван Чжи видит багровые следы в форме пальцев на его запястье. Его собственные пальцы сжимают ткань юбки. — Я думал… я думал, что это ты, — бормочет Тан Фань. — Что-то казалось неправильным, но я не понял, пока не стало слишком поздно, я думал, что он… я думал, что ты… Теперь Ван Чжи замечает невнятность его слов и запах алкоголя в его дыхании. Он был пьян. Ещё менее способный защищаться. — Мне очень жаль, — печально говорит Тан Фань. Ван Чжи не говорит ничего. Он хочет, чтобы голос поддавался контролю; он хочет звучать так, будто знает, что делает. Он привык брать на себя ответственность в любой ситуации, но теперь чувствует себя точно в соответствии своему возрасту. Ван Чжи помогает Тан Фаню сесть, после чего протягивает ему кусок ткани, чтобы он вытерся. Ван Чжи увидел и другие свидетельства: блеск слюны, высыхающей на коже живота Тан Фаня, то, как он морщится и сжимает губы от какой-то глубокой невыразимой боли. Каждый след насилия фиксируется в сознании Ван Чжи и сохраняется на потом, до того времени, когда у него появится возможность навестить Ян Фу в камере. — Не о чем сожалеть. У тебя не было причин полагать, что Ян Фу всё ещё жив, и ты должен был… Ты должен был быть в безопасности здесь, в этом месте. Под моей защитой. Но Ван Чжи не может сказать это вслух, когда Тан Фань, кажется, может развалиться при малейшем прикосновении. Ван Чжи знает, что он сильнее этого. Но он не хочет давить, имея лицо насильника Тан Фаня. — Я должен был знать, — возражает Тан Фань на этот раз громче. Его пальцы крепко сжимают ткань его разорванной одежды, и он внезапно замолкает. Сегодня вечером Ван Чжи хотел сказать Тан Фаню так много вещей. Рад тебя видеть, возможно. Надеюсь, ты был в безопасности — тоже хорошо. Я скучал по тебе — он бы не сказал этого вслух, но он всегда подозревал, что Тан Фань может это сказать, каждый раз, когда Ван Чжи протягивал руку и касался его без причины, каждый раз, когда Ван Чжи искал встречи с ним, имея лишь самые жалкие оправдания. Он думает, что сейчас нет смысла говорить об этом. Вместо этого он спрашивает: «Ты можешь встать?» — а затем — «Могу я помочь тебе встать?» Ван Чжи обнимает Тан Фаня — тот наваливается на него практически всем весом — ведёт его к кровати и помогает устроиться поудобнее. Он не знает, что делать, кроме того, что у него получается лучше всего — служить другому человеку с почтением и заботой, расчесывать длинные темные волосы, не причиняя боли, улыбаться и говорить, что Ван Чжи обо всем позаботится. Это навыки, которым он научился в первую очередь и овладел лучше всего. Теперь он вспоминает, что его руки тоже могут быть нежными. Он приведёт Тан Фаня в порядок, чтобы никто не узнал, что произошло сегодня вечером. Он очистит его, оденет и сделает всё, что он когда-либо делал только для одного человека в своей жизни, потому что Тан Фань заслуживает того, чтобы покинуть это место с достоинством. Это всё, что Ван Чжи может сделать, потому что он слишком опоздал для того, чтобы сделать что-то ещё. — Ван Чжи, — зовёт Тан Фань. Его голос дрожит, но он наконец нарушил свое молчание. — Расскажи мне о своей поездке. — Не о чем особо рассказывать, — правдиво отвечает Ван Чжи. — Не было никакой загадки. Я понял, что происходит, почти сразу, как мы приехали. — Насмеши меня, — просит Тан Фань. Его взгляд скользит по лицу Ван Чжи, но тут же быстро отскакивает в сторону. Тогда Ван Чжи понимает.  — Только в последние несколько недель произошло что-то интересное. Я получил твои письма, но у меня не было возможности ответить. Представь себе, они пошли за Дин Жуном. Их ошибка заключалась в том, что они недооценили его. А я не мог допустить, чтобы такое пренебрежение осталось безнаказанным… Тан Фань постепенно расслабляется, пока Ван Чжи рассказывает историю. Он высказывает свои мысли о том, как Ван Чжи вёл дело, и Ван Чжи принимает их жадно, словно голодный. Тан Фань по-прежнему тихий, но он здесь. Он здесь, и Ван Чжи тоже здесь, и они ещё не встретили препятствий, которые не смогли бы преодолеть. — Я хочу домой, — говорит Тан Фань, и Ван Чжи согласно кивает. — Мы можем сесть в мою повозку. У меня есть коробка конфет — для Дун-эр, а не для тебя, так что не ешь их все. Я покупаю сувениры только тем, кто по мне скучает. — Кто в этом мире будет скучать по тебе? — спрашивает Тан Фань. Ван Чжи понимает, что за этим вопросом скрывается какой-то смысл, но не улавливает его. Он принимает поддразнивание за чистую монету и смеётся. Как ни странно, Тан Фань расслабляется ещё больше и даже неуверенно улыбается.  — Ты знаешь, я делал это. Скучал по тебе. — Тебе нужны только сладости, — говорит Ван Чжи. — Не волнуйся. Я купил тебе вторую коробку. И он знает, что Тан Фань знает, что это значит, хотя Ван Чжи не может сказать этого вслух. С ними всегда было так — головокружительное чувство между ними, сладкое в своей нежности, и устрашающее своей глубиной, невысказанное, но никогда не утихающее. Кое-кто пытался отобрать это у них, и Ван Чжи до сих пор не знает, оставит ли он Ян Фу в живых на достаточно долгое время, чтобы тот мог пожалеть об этом. Но это проблема на потом. Сейчас Ван Чжи отвезёт Тан Фаня домой. Он выдержит ярость Суй Чжоу, если Тан Фань решит рассказать ему о сегодняшней ночи, и позаботится о том, чтобы Тан Фань никогда больше не пострадал, находясь под его защитой. Это меньшее, что он может сделать. — Если ты хочешь, — предлагает Ван Чжи, — мы можем выбрать тайное слово, чтобы ты всегда знал, что это я. — Но этого больше не повторится, не так ли? — это то, что говорит Тан Фань. Он имеет в виду: «Ты и он не одно и то же. Ты никогда не позволишь снова принять себя за другого». Он имеет в виду: «Я получу лишь нежность от твоих рук и правду в твоём голосе». Он имеет в виду: «Я тебе доверяю». Ван Чжи думает, что самое ужасное заключается в том, что Тан Фань действительно так думает. — Я не допущу этого, — отвечает ему Ван Чжи, и это правда. Он сделает всё, чтобы это действительно было так.