персональная панацея ким сону.

мы — осенние листья, нас бурей сорвало. нас всё гонят и гонят ветров табуны. кто же нас успокоит, бесконечно усталых, кто укажет нам путь в это царство весны? а. вертинский. сонхун не сразу понимает, что его избегают. в ночь, когда сону прятал телефон под подушками, он сидел и смотрел на экран с висящей чёрной точкой. неприятное чувство, что твоя значимость в жизни другого человека равна плюс-минус нулю, нарастало. в перерывах между парами, в коридорах и на улице не было лохматой розовой макушки. чонвон был, не было сону. словно приснился: побегал рядом, попрыгал, за руки подержал и испарился. точно фея, но вредная до ужаса. джейк на поведение сонхуна только глаза закатывал, говорил, чтобы тот перестал хвост поджимать и шёл спрашивать у чонвона и джея, куда же запропастился этот мальчишка. осень в жизнь сонхуна ежегодно приносит хандру и витамины напару с сопливыми вечерами. в такие дни — они обычно выпадают на четверги — он прячется в книгах или от проблем, тут как повезёт. иногда у джейка, если совсем станет невыносимо выносить такое состояние одному. джейк, к слову, никогда не отказывается; они долго сидят за просмотром какой-нибудь мелодрамы, которую решают глянуть чисто по приколу (но сонхуну каждый раз приходится успокаивать джейка и отпаивать чаем, пока тот не перестанет рыдать над концовкой и титрами), поговорят о всякой ерунде, пролистают в тысячный раз семейный альбом с фотографиями лейлы — собаки — и лягут спать. джейк вообще в жизни сонхуна появился спонтанно. у них не такая история, как у сону с чонвоном, но, тем не менее, хуже от этого не становится, пусть и кажется банальной до зубного скрежета. столкнулись в коридоре, понаступали друг другу на ноги — и вот вы уже лучшие друзья. сонхун на джейка смотрит с нескрываемым обожанием; у того тысяча и один свитер крупной вязки, растянутый в разные стороны, копна непослушных волос и дурацкие носки на каждый день недели. а ещё очки и смешной акцент в подарок. — тебе стоит выловить их у входа, — джеюн смешно шепелявит, держит в зубах пончик, смачно присыпанный сверху пудрой, роется в сумке, кряхтит, когда белые крошки падают прямо внутрь его багажа и, наконец, достает то, что так долго искал. вещица в руках поблескивает и шуршит — самая обыкновенная сладость. — но ты слишком интроверт для этого, я прав? — может, он просто не хочет со мной общаться? — сонхун принимает шоколад, вертит в руках, шелестя оберткой, и прячет в карман брюк. — спасибо. — ведёшь себя так, словно ты — детсадовец, — джейк оглядывается по сторонам в поисках уборщицы, сворливой бабули лет под шестьдесят с седым пучком на голове, и, не найдя оной, внаглую забирается с ногами на подоконник. — да даже детям легче разобраться с твоим вопросом: поделился лопаткой в песочнице, слепил кулич — и вуаля, вы друзья до гроба. сонхуна эта тема из себя выводит, и он, в очередной раз всматриваясь побитой дворнягой в снующие под оком парочки, валится спиной на стену, облокачиваясь. — а вдруг он перекрасился, и это я его просто не узнаю? в ответ — фырканье и сдавленный хрюк. джейк прикрывает рот ладонью, ищет в карманах сумки влажные салфетки и вытирает следы пудры. сонхун делает вид, что это его никак не задевает. — в твоей голове слишком много мыслей, — кивает, запускает использованную салфетку в урну неподалёку и сползает по холодной оконной раме вниз. затылок неприятно морозит, и джейк отсаживается, цепляет носком кед чужую брючину, ловит хмурый взгляд и все прекрасно понимает. — прекрати думать, сейчас же перестань. мне кажется, я могу слышать твои мысли даже сквозь этот шум. студенты возятся по углам, занимаясь своими делами: кто-то спешит на пару в другом конце корпуса, кто-то опять пропускает свой обед и тащит тяжеленные книги из библиотеки, кому-то до лампочки, и он просто прогуливается под ручку со своими друзьями-подружками. джейк чертыхается, завидев розовую макушку; он, пусть и не видел сону в своей жизни никогда, почему-то уверен, что это розовое нечто принадлежит именно ему. сону прячется за спиной чонвона, выглядит не так, как неделей раньше: возится бледной поганкой туда и обратно, сверкает глазами-блюдцами и натыкается на ответный блеск. джейк смотрит и взгляда не сводит. сону пропадает точно так же, как появляется — незаметно. джейк об этом сонхуну почему-то не рассказывает.

***

когда сону пропадает из чужих жизней, то предпочитает делать вид, что между ним и пропавшим ничего и никогда уместилось в пару-тройку "не": они не проводили достаточно времени для появления привязанности, никогда не играли в видеоигры бок о бок, смеясь со всего подряд, они никогда не вели ночных диалогов. на этом можно было бы поставить точку, но у сону почему-то совсем не получается этого сделать. — твоя прекрасная голова сейчас взорвётся, — сверху прилетает папкой, и сону ойкает, потирает ушибленный затылок тыльной стороной ладони и шелестит что-то в ответ. — я понятия не имею, что произошло с твоими мыслями, но прекращай. у тебя на лбу пролегла вот такенная морщина, — чонвон засовывает папку себе под мышку, смешно морщит лоб, обхватывая образовавшийся бугорок пальцами, и нарочито хмурит брови. — тебе совсем не идёт. выглядишь как старый дед-маразматик, высматриваешь все время кого-то и бубнишь себе под нос. — я просто в растерянности, — сону разглаживает лоб, ерошит волосы, приводя те в ещё больший беспорядок. у него в принципе растерянность на растерянности: два синяка под глазами, хмурый вид и вот, пожалуйста, одна брючина заправлена в носок. — у тебя бывало такое, что ты намеренно не сближался с какими-то людьми? чонвон дует губу, принимает вид весьма деловитый, наклоняет голову в бок, от чего волосы щекотно спадают на щеки. у него были, и не раз. — конечно, — плечи сону опускаются, и он, заметив свой утренний косяк с брюками, неловко поправляет их. — но, как видишь, я и не парюсь особо по этому поводу. не моё — само уйдёт. сону думает, что было бы круто иметь такую же способность вовремя забивать на все. — поднимайся, — чонвон перебирает в пальцах прозрачные файлы, шмыгает носом, встряхивая головой и смахивая пряди с щек. — нам нужно забрать ники, иначе он так и продолжит торчать у входа. сону смеётся, вспоминая недавно ситуацию. входов и выходов в их университете оказалось слишком много для одного маленького ники. — точно, совсем забыл. ники для сону стал ещё одним "не", вот только "ничего" с ним не удалось. он оказался шумным (даже джей-хен не такой громкий, как этот малец), непоседливым и ужасно харизматичным. сону перестал одергивать руки из его хваток, привыкая к тёплым пальцам на локтях и плечах. чонвон поначалу обижался, кидался в ники кроссовками и водил сону на репетиции отдельно, специально опаздывал и нос воротил. а потом у них завертелось, и вот он уже собирается тащить новоиспеченного студента с собой на прогулку. ники, к слову, стоит на ступеньках и ковыряет подошвой своих грамоздких ботинок плитку. выглядит не таким испуганным, как пару дней назад, наматывает на палец провод от наушников, что висят на шее, качает головой в такт музыке, доносящейся из динамиков, и, различив среди шума и суеты знакомые голоса, поворачивается. его губы режет улыбка, растрепанные во все стороны пряди смешно подпрыгивают вслед за своим обладателем, пока сам он топчется на месте и машет то левой рукой, то правой. ники у сону в голове принимает образ солнечного зайчика, лизнувшего в лицо. сам ким не может дать ответ, почему: из-за его тёплых ладоней, сжимающих замерзшие пальцы, или из-за светлой макушки, походящей на одуванчик в отсветах ламп. — я заждался, — нишимура невольно хихикает, и сону прыскает вслед за ним, глядя на то, как вытягивается лицо чонвона от низкого смеха младшего. — сегодня сыро на улице, а я решил, что если не возьму зонт, то прокатит. — прокатило? — сону подхватывает друзей под руку, позволяет вытащить ники зонт и тянет в стеклянные лужи прямо белыми кедами. — нет, как видишь, — нишимура раскрывает зонт, нагибается, чтобы под небольшим убежищем оказалась вся тройка, и подталкивает носком ботинок жёлтый листик, выглядывающий из унылой асфальтной глади. — окатило. чонвон многозначительно фыркает; у ники влажные волосы, и музыка из наушников играет громко — свое сарафанное радио. сону ютится посередине, держит обоих за локти и слушает небольшие перебранки. к такому можно привыкнуть, и против он совсем не будет. — смотрите, джей-хен, — ники тычет пальцем в сторону стадиона в метрах пяти от них; зонт валит промокшую шляпку, пара капель стекает прямо за шиворот чонвону, и тому хочется забрать вещицу из рук нишимуры, дать пару раз по башке и потом, обязательно того перед этим пожалев и погладив по голове, вернуть. — и джейк ещё, — ян выныривает из хватки сону, наклоняет зонт в сторону ники, чтобы тому совестно было, и машет рукой. по ту сторону сетки две пары рук машут в ответ, и сону присоединяется, показывая знак мира тремя пальцами. — надо будет как-нибудь познакомить. — однозначно. — а они очень страшные? — очень, — чонвон кивает, вспоминая блины джея и переводные татуировки от нечего делать. сону не сразу замечает, что на него пялятся. от взгляда карих глаз, упирающегося в профиль, икается, и ким выглядывает из-за спины ники. чужое лицо с выразительно выгнутой бровью и очень знакомыми чертами пропадает за скачущим чонсоном. джейк привстает на носочки, следит за удаляющимися фигурами, цепляется за розовую макушку и хлопает глазами, провожая сону — теперь-то он точно в этом уверен — за ворота. — эти ребята, — джеюн указывает пальцем туда, где, предположительно, они встретились взглядами. — вы знакомы? — м? — джей садится прямо на мокрую траву, подминая под себя чужую сумку. — а, конечно. это чонвон, ники и сону, — он разворачивает сендвич, надкусывает один уголок и кривит лицо. — а тебе зачем? — да так, — чонвона он знает, пару раз пересекались в коридорах. джейк оборачивается; на трибунах сидит сонхун, чертит что-то в своём блокноте и трет замерзшие ладони друг о друга. — ничего, пустяки. просто интересно. забудь. — окей, — джей жмет плечами и продолжает трапезничать. — не кроши на мою сумку, нахал, — прилетает сбоку и уносится в сторону трибун.

***

в квартире ники морозно, и горло противно дерет от колючего воздуха, но сону подминает под себя подушку, украденную с дивана в гостиной, и давится в рукав кашлем. толстовки нишимуры просто огромные, ким может обернуться в них два раза, и именно поэтому они кажутся ему особенными. сону теребит переплетенные между собой шнурки у капюшона, болтает ногами, пока ники ставит на плиту чайник. чонвон увлеченно сопит — у него какие-то супер-пупер-мегаважные переписки с джеем. сону уверен в этом, не каждый же день ян с такой силой лупит по клавиатуре своего смартфона с угрожающим видом: дует щеки и брови хмурит. — все, — звучит как вердикт, и ники от резкости в чужом голосе перестает рассыпать сахар по чашкам. — поругались. у сону многообещаещее "о" выходит спонтанно. поругались, так просто? джеюн в принципе фигура не легкомысленная, он точно уверен, что ни в чем не бывает виноват, если исключить некоторые моменты. а чонвон знает, что джей ни с кем не ругается, это все ругаются с джеем. — причины? — ники возвращается к сахарнице, чайник бурлит и звенит крышкой. нишимура натягивает рукав домашнего свитера, пряча в растянутых петлях кончики пальцев, хватает горячую ручку чайника, разливает в разноцветные чашки кипяток и ставит обратно на плиту. — он дурак, — чонвон откладывает телефон на край стола, постукивает по экрану, с периодичностью поглядывая на уведомления, и отводит взгляд на чай перед собой. ники позволяет ему выбрать зеленую чашку и смиренно забирает себе жёлтую. — а если конкретнее? — сону благодарно кивает на предоставленные сладости, шуршит пакетами, выбирая себе печенье, и одновременно делает небольшой глоток. — да пустяковая ситуация на самом деле, — чонвон обжигается кипятком, даёт себе пару секунд на внутреннее негодование, лезет рукой в пакет за слойкой с джемом. — он про джейка говорил. потом что-то случилось, и он начал отрицать все сказанное. мы начали прерикаться, и вот, собственно, итог. — вы чудные. сону хрустит слоеным тестом в сахарном сиропе, пожимает плечами и кивает. — мне кажется, без самого джейка не обошлось, — ян запихивает за щеку оставшуюся часть десерта, отряхивает руки над салфеткой, чтобы ники потом на него не ругался за крошки на полу. чонвон выглядит так, словно произошло что-то ужасное, греет руки о дно теплой керамики и не отводит взгляда от экрана. у него вселенское горе и новая любимая чашка. — никак не обошлось, сто процентов тебе говорю. — верим, — сону пинает под столом ногу ники; тапок слетает на пол резиновой подошвой вниз. нишимура мычит в ответ, проявляя инициативу на процентов тридцать от силы: у него игрушка в телефоне про печеньки и королевство, нужно мармеладного босса убить, ему не до разговоров. — а джейк это, ну... кто вообще такой? чонвон показушничает. он упирается прдбородком в ладонь, ставит локти на стол и несколько раз подряд хлопает глазами. — вы друг другу махали сегодня, он позади джея стоял. не знал, что ты с каждым незнакомцем так приветлив. — я не приветлив, я вежлив. в голове что-то щелкает — осознание, наверное, чувствуется именно так. они виделись во время перерыва и следили друг за другом: джейк — из-за любопытства, сону — из-за того, что за ним пригладывал джейк. киму стоит титанических усилий, чтобы не приложиться лбом о поверхность стола, обтянутую кружевом в ромашку. — в общем, странно это все, — чонвон вертит телефон в пальцах, зевает протяжно, разморенный горячим чаем, смотрит на ники, что сидит по левую руку и возится со своим печенюшным королевством. если коротко, то ощущает себя в своей тарелке, пусть на той стороне сети джей отправляет сообщения одно за другим и пытается объяснить ситуацию. даже не обижается из-за недопониманий. — может быть, — печенье, размокшее до середины, ломается и с характерным плеском пропадает за керамическими стенками розовой чашки.

***

— познакомь меня. джейк сидит на кровати хисына и ставит телефон на тумбочку, разворачивая фронтальной камерой к себе. сам хисын зарывается в учебники и словари с тетрадками по переводу. ему нужно все успеть, крутой сонбэ с третьего курса, понимаете? его немного не волнует то, сколько времени он тратит на свои необходимые дела, а вот джея, джейка и сонхуна — да, волнует, и при том очень сильно. — что? — сонхун по ту сторону экрана плывет помехами, и джейк делает скриншот, на ходу отправляя в их небольшой и скромный чат "самых крутых парней универа и сонхуна". название, к слову, придумывал джей. все остались довольны, кроме, конечно же, пака. — познакомь нас, — джейк ставит телефон обратно, откидывается на стену, подползает ближе к хисыну, чтобы заглянуть за стопку из книг. у старшего на нос очки сползают, и волосы смешно лезут в лицо, от чего тот все время носом шмыгает и челку сдувает с бровей. — с кем? джеюн закатывает глаза и трет переносицу. сонхун иногда настолько бревно, что хочется побить и попросить нормально функционировать. умный же парень вроде, или это состояние несостояния распространяется только на одного розоволосого мальчика с дурацким рюкзаком и штаниной в носке? — с сону, конечно же. сонхун замолкает, что-то в выражении его лица меняется, появляется несвойственная серость, и джейк понятия не имеет, почему случилось между ними, и что случилось, собственно, тоже. сонхун вообще привязываться не любит, в этот раз получилось незапланированно и односторонне. ситуация из разряда "мы погуляли один раз, я назвал его милым прозвищем, мы обменялись номерами, но мне так и не написали, и я не знаю, стоит ли мне здороваться с ним в универе или продолжить делать вид, что мы друг друга не знаем?" но всегда есть вещи, которые не стоит забывать: сону словно пропал. джейк знает, что он просто очень хорошо прячется, кажется, даже дыхание задерживает. с детсадовцами было бы легче, господи. — нас не существует, понимаешь? — мямлит сонхун, но почему-то на лбу пролегает морщина, и брови складываются домиком, и вообще картина такая из себя выходит. — осталась точка да и только. меня словно проигнорировали, — он пытается не придавать этому большого значения, старается мыслить объективно, но в башке такая каша, что все невольно возвращается к одной небольшой проблеме, субъективной и розоволосой. — ты просто трус, пак сонхун. хисын за стопкой учебников громко чихает. — простите, — скомканно и страдальчески, затем следует ещё один шмыг. — подтверждение, — джейк указывает пальцем на студента (сонбэ, не забываем!) и притягивает к себе за лапу огромного плюшевого медведя. — я видел их сегодня, они проходили мимо стадиона. даже помахали нам, ты не поверишь, — мягкая морда игрушки мнется в ладонях в смешные рожицы. — они? — сонхун пододвигается к экрану и кладет подбородок на руки. — чонвон, мальчишка какой-то светленький с зонтом и твой ненаглядный, — джейк ухмыляется. несложно догадаться, кого он подразумевает под ненаглядным. — если бы ты был хоть чуточку смелее, или хотя-бы видел дальше собственного носа, то мог бы перехватить их и поговорить. но нет, нам надо все усложнить, загнаться, загнуться и осесть на дно. я поражаюсь тебе, пак сонхун. пак сонхун сам себе поражается. довольно интересный опыт не соприкосновения. между ними несколько сыгранных партий в видеоигры, пара съеденных блинов, парные переводные татуировки и целая чертова неделя ничего. — я завтра попробую что-нибудь предпринять. — надеюсь на это, иначе мне придётся взять все в свои руки. джейку ничего не стоит подойти и поговорить, потому что все, что он делает — имеет свой необъяснимый шарм. он харизматичный, и кажется все об этом знают, кроме, конечно же, самого джейка. он этим пользуется, но это секрет. хисын снова чихает, матерится себе под нос и встаёт из-за стола. никто не удивляется тому, что самый крутой и классный сонбэ простудился; он шапок не носит и только в шарфы нос прячет. поразительно глупый в отношении своего здоровья, джейк ему потом по башке настучит за это. — все, прощаемся, ненаглядный, — он хватает телефон с тумбы, машет рукой, закрывая собой добрую часть экрана. — пойду ругаться с хисын-хеном. не скучай и не плачь в подушку. бай. и отключается. сонхун смотрит на красный значок со временем разговора, выходит из приложения, удаляет вкладки и понятия не имеет, что же ему сейчас чувствовать. в голове — взрыв, и сонхун уверен, что ядерный. вот-вот отравит, а он и не заметит. так хочется совершить маленькую глупость, как в вечер воскресенья неделю назад. смех и холодные щиколотки со смешными носками, искорки под сковородой, визги джея просто так, очаровательные и очарованные взгляды. сонхуну интересно, каково это — быть ян чонвоном. джей рассказывал, что сону таскает его футболки, но толстовки любит больше. — недавно стащил у рики синюю с марсом, — джей достал телефон из кармана брюк, на экране — мальчик-сахарная вата в огромном мешке с изображением планет. улыбается глазами-щелками и показывает сердечко. — рики даже не против был. дураки такие, возятся теперь между собой. — а про меня не спрашивал? — хотел сказать, но прикусил себе язык. сонхун улыбнулся, кивнул головой и поджал губы. странно то, что никто не решился поинтересоваться, общаются ли они с сону. сонхун откладывает телефон, переставляет книги на полках по цвету, прибирается в комнате, распахивает окно, но на улице — дождь и туман. закатная полоса рассекает белую дымку напополам, стреляет ярким рыжим по глазам, заставляет жмуриться и прикрыть шторы. скоро будет темнеть ещё раньше, а там и снег не за горами. прошлой зимой джейк ронял его в сугробы, потом они сидели две недели дома с больным горлом и температурой, зато остались фото: два парня в дурацких парных шапках и красные носы. сонхун улыбается, глядя на полароидные снимки, что висят над его столом, и безумно хочет зиму. а уже к девяти вечера его не выдерживает; в строчке гугла чёрным по белому висят четыре дурацких "что мне делать если..". совсем скоро эта противная осень закончится, а там уже будет и снег, и сугробы (надеется), и елка с вырвиглазными огнями. сонхун ловит себя на мысли, что читает строчку, вбитую в поисковик, несколько раз и совсем не понимает смысла. состояние несостояния, медленно прогрессирующее до амебного, сковывает конечности, и все, что хочется делать — лежать. пак думает, что был бы не против, если бы на его кухне кто-то случайно сжег блины, а рядом уткнулись джойстиком в бок до неприятных покалываний. люди такие странные и непонятные. сонхун мычит на свои мысли, убирает телефон в сторону, ежится от сквозняка; тяжёлые занавески протяжно бьют по батареям и подоконнику. бам-бам-бам. примерно так вся ситуация ощущается в его некогда светлой голове. звуковыми отскоками и прямо в висок. сердце клокочет так сильно, что в ушах отдает ещё одним грохотом: вот-вот выбьет ему эти тонкие кости, а потом, наверное, с ума сойдёт, если не уже. у сонхуна никогда не было тахикардии, но сейчас он чувствует, как кончики пальцев подрагивают. окно захлопывается с характерным щелчком, но от мороза на щеках ничего не помогает — или это румянец, пак не понимает. сонхун цепляется за телефон, ищет номер хисына и пишет первое, что приходит в голову. me: как думаешь нормально иногда тревожиться по человеку которого не знаешь? он не надеется на ответ, просто всего оказалось так мало и недостаточно, что хочется закрыть шторы, чтобы сонхун ненароком на луну не завыл. у него есть крутые друзья в универе, репутация порядочного студента, ледяного принца всея сеула и чёртова точка в диалогах. чёртова одна точка; вот он лежит, позволяет холоду съедать себя, мычит слова какой-то попсовой песни, которую услышал по радио, и она, вот же дрянь, засела в голове точно так же, как дурацкий розовый на чужих волосах. сонхун начинает ненавидеть этот цвет, но думает, что по-настоящему хочет подружиться с его обладателем. — я ненавижу, когда волосы лезут в лицо. но если это ты, то все в порядке, — чонвон обхватил ладонями румяные от смеха щеки сону, взъерошил ежиком все, что только смог. ким в футболке с желтым чудищем и блином в руках недовольно жмурился, но не выбирался, облокотился наоборот, прижал к себе ноги и уставился в экран ноутбука с мультиком про вампиров. — солнышко звучит так банально. — тебе нравится? — возможно. телефон пиликает уведомлением, и сонхун подрывается, на автомате вбивая пароль. хисын-хен: если это живой человек, то да. если он пиксельный или бумажный, то нет. пак думает, что сону живой, не бумажный и не пиксельный, просто немного... нереальный. оказывается, он вполне может быть шумным, вредным и сердитым, ругаться тоже умеет. ноги-руки есть, голова одна штука, пара глаз, ходить умеет, дышать — с сомнением — тоже. полный порядок, сэр, прикажете начать наступление? — ...сли не получится? — невнятно в подушку. все тело — вата, комок волнений и надежд, и болит, как проклятое из-за роя мыслей. те назло, словно мухи, не прекращают перебивать друг друга. — интересный опыт, — думает сонхун, непременно интересный, чего только эта глупая черепная коробка с жидкой серой массой вместо мозга не придумала. убиваться безпричинно по другу твоих друзей — да, спасибо, сдачи не надо. сону кажется компактным и лимитным на общение, и сонхуну маслом на языке перекатывается идея того, что он может стать одним из дозволенных удовольствия (??) проводить с ним время. может даже за руки подержатся, кто знает. и он все ещё хочет стать чонвоном хотя-бы на день, спросить, как дела, все ли в порядке, не желает ли он вспомнить об одном очень хорошем и собой не дурном сонбэ годом старше? ким сону чувствуется, как новая любимая книга. ким сону звучит, как первые аккорды песни, слова которой ты знаешь наизусть. выглядит, как счастливый билет. и боже, как сонхуну хотелось бы понять, что с ним происходит и зачем. спросите его, что случилось — воскресенье. даже не четверг. ему вдруг становится так жаль, что он тратит время на самокопания из-за какого-то человека, случайно смазавшего его жизнь. такое случается, такое переживается и отпускается, и это только первая неделя — это целая неделя — начальной стадии. сонхун поднимается с кровати, шагает вдоль комнаты, поперёк, смеряет полароидные снимки взглядом мутных глаз и- и не находит ничего лучше, чем открыть недельный диалог (монолог из чёрного по белому) и написать банальное и детское: me: привет. и чувствует осторожное меланхоличное счастье, когда около иконки сону загорается надпись "в сети".