персональная панацея ким сону.

- я принёс твои любимые цветы, - кристофер никогда не видел их вживую, только слушал о том, как льву нравится их запах по весне и смешные шапочки-бутоны. - спасибо, - лев принимает из чужих рук листок. на обратной стороне нарисованы неуклюжие маргаритки. лиза пишет.

¹ — я думал, ты разозлишься. чонвон закатывает глаза, ничего не отвечает,  протягивает руку и впутывается в персиковые пряди, размашистыми движениями оставляя после себя полный беспорядок. ким визжит, цепляется за чужие ладони в тщетных попытках оторваться — или оторвать  — от этого мальчишки; чонвону хочется клубком свернуться на худом плече, посчитать кляксы на холодных пальцах или биссер в разноцветных браслетах.  что угодно, чтобы побыть вместе ещё немножко. — о, — многозначительно тонет у основания шеи, и сону правда чувствует себя виноватым. — я очень зол. отключаешь уведомления, а потом трескаешься в своей скорлупе, не позволяя никому с тобой поговорить и помочь. ян чонвон ни капли не злится, но он напряжен,  и сону тянется к нему, чтобы задобрить, кладет пушистую голову на грудь, пока тот устраивается в подушках.  ким так в него втрескан,  что озвучить бы, да смущать не хочется. ян чонвон вообще для него отдельная вселенная; он представляет собой настолько запутанный механизм, что, порой, не ладит сам с собой. но у него тёплые руки и две ямочки на щеках, когда улыбается — а улыбается он практически всегда — и смеётся. ян чонвон странный, но не такой "странный", о которых снимают фильмы или пишут книги. по-своему особенный: сдержанный, но вспыльчивый,  до безобразия безобразный в общении  со сврестниками и в обычное время больше похожий на амебу, которую не растормошить идеями сходить по паркам или пойти прогуляться в лес. а потом он врывается вихрем, хватает за носы и за щеки, тащит с собой — а мы куда? — не имею ни малейшего понятия, но точно в нечто очень хорошее. — а обещаешь? — конечно, ты только не сомневайся. ян чонвон несносен в своей привычной манере хмуриться,  смешно морщить нос, когда с чем-то не согласен,  или давать лишний раз по башке чонсону, вечно говорящему под руку. в тайне сону думает, что они бойфренды,  но никому об этом не рассказывает: у чонвона очень сильные руки, а джей может расплакаться, и киму после будет очень совестно. вообще дуэт у них нелепый: калека и синичка. и у всех все болит. только у сону ничего не-. он просто у нас особенный мальчик, сшитый из биссера и урашенный заколками. а чонвон всегда оказывается рядом, потому что знает, что окно в чужой комнате никогда не закрывается на щеколду. — а ты кушал что-нибудь сегодня? — да,  — и тепло котятами ютится где-то в легких. чонвон задерживает дыхание и закрывает глаза: сону отвратительно врёт. сону питается чаем и сладкими сухарями, иногда яблоками и мятной жвачкой. и, конечно же, малиновыми таблетками. — ты куда? — спрашивает сону, услышав копошения у изголовья кровати. — переезжаю. — что, прям насовсем? — нет, не думаю. чонвон убирает розовую макушку с себя, скрипит матрасом, привставая на коленях, и,  спускаясь вниз, устраивается на полу. — а зачем так далеко? — у сону в глазах — звезды и мыльные пузыри, и он жмется к краю кровати, смешно дует щеки, замечая, что ян поджимает под себя ноги. — пол грязный и холодный, — чонвон кивает. — а ты сидишь на нем. — я бунтарь. сону смеётся, и каждый раз чонвон начинает дышать заново, когда становится причиной этого тихого хихиканья. — ты готов к завтра? — странная у тебя формулировка. — так что, готов? сону спускается вниз, прячет разноцветные пальцы в мягких ворсинках, проводя по ковру ладонью туда и обратно. он снова валится на друга, и чонвон старается ухватиться за эту тяжесть на своих плечах. иногда ему становится страшно от мыслей, что никакой в этом мире сону больше так к нему не прилипнет. — нет, не думаю, — чонвон шуршит своим портфелем, достает из него какую-то бутылочку, гремит шариком, перекатывающимся под пластмассовой крышкой, и, поймав заинтересованный взгляд лисьих глаз, протягивает в рваные холодные ладошки. — мне нужно с собой посовещаться. — хорошо, — чонвон откидывается на матрас, больно упираясь шеей, но не двигается, предпочитая остаться в отвращении к твёрдым поверхностям этого дома. — потом расскажешь, как поговорили. — ладно. на часах стрелки упираются в десять вечера с небольшим; сону немножко совестно, что он не пришёл домой к ужину, но на кухне никто не сидел, потому он и не настаивал. взаимность такая классная штука. железный шарик звонко брякает под пластмассовой крышкой,  когда сону открывает мыльную бутылочку; в нос бьёт химический запах, смешанный с чем-то приторным; лабиринт на крышке петляет зигзагами в разные стороны, и ким, ведя рукой и выстраивая путь, доводит шарик до финиша. мыльный пузырь лопается перед носом чонвона, брызгается в разные стороны, и тот вздрагивает, не ожидая такой подставы от надувной сферы. в тишине комнаты шуршат маленькие луны — те, что отражаются в летающих разводах — и лопаются, не успевая вылететь в окно. чонвон лезет рукой в карман, достает оттуда маленький яркий сверток, и только через несколько секунд сону догадывается, что это конфета. он шепелявит смущенное "спасибо", принимая сладость, и раскрывает обертку,  складывает её трубочкой, запихивает в свой карман, словно это нечто ценное. — хочешь, я тебя так же покружу? сону кашляет, отмахивается от паники в оленьих глазах напротив, мол, успокойся, я просто подавился, и выразительно выгибает бровь. — ну, как они, типа того.., — чонвон тычет пальцем в прозрачный мыльный шарик, и тот, не находя этот контакт приятным, лопается с тихим шелестом. — нет, я высоты боюсь. — а мы низко. — тогда не боюсь, — и привстает, опираясь на пртянутые ладони. с чонвоном легко не бояться. он ни разу не позволял в себе усомниться, слушает и слышит,  на детские бредни отвечает бредом, хотя ни один разговор таковым не считает и собирает в своей чудесной голове, как какие-то драгоценности; именно из этих драгоценностей рождаются его внезапные "а помнишь..", " нет, ты представь!.." и ".. стой, все было не так..." сону по-настоящему чувствует себя как дома, когда слышит на заднем дворе его голос. пусть даже если собственный дом для него домом не ощущается, ему становится тепло и правильно умещаться в чужих ямочках на щеках и громком смехе. — а ты точно не уронишь, — сону неловко мнется с ноги на ногу, пока тёплая ладонь чонвона пересчитывает под слоем ткани его кости. — я даже танцевать не умею. — я тоже. — ты буквально на танцевальной специальности,  ты кому голову морочишь? — тебе, это же так очевидно, сону-хен, — чонвон смеётся, и его глаза из полумесяцев превращаются в щелочки. сону бы засмотрелся, да только у него так каждый раз. — успеешь ещё научиться. они кружатся, похожие больше на пингвинов, давят друг другу ноги, вертятся без ритма, хоть чонвон и считает вслух,  а ещё смеются дураками, пока ветер в ушах воет на особенно резких поворотах. сону жаль, что у него нет проигрывателя для виниловых пластинок.  представьте себе,  все есть, а проигрывателя нет. пусть его комната и волшебная, но, как бы он ни старался, взять из ниоткуда ничего нельзя. — вот представь себе, — чонвон останавливается, прислушиваясь к хриплому дыханию сону. — просто представь, ничего более. вот будем мы с тобой уже дедами, ты отрастишь уродскую бородку,  а я буду брить свои редкие усы, будем собираться по выходным, играть в гольф и пить отвратительно крепкий чай. сону давится хрипами, смеётся, откидываясь на подушки, розовеет от внезапной активности  и таких откровений. — так мы же не умеем. — ну я же говорю, что научимся, — чонвон показушничает, закатывает глаза, упирается руками о колени, на пальцах загиная пересчитанные ребра. — у нас с тобой ещё вся жизнь впереди. это так много. сону кивает, думает, что три года тоже много, но не озвучивает. ян тычет в него малиновыми таблетками, и он, вороча нос, принимает две капсулы с приторным ягодным вкусом, что ни капли не перебивает горечь на корне языка. таблетки с добавками  — самое глупое изобретение. — а хочешь, — у чонвона в голове столько мыслей, что он не знает, что же сказать, заикается от нахлынувших чувств, вздыхает и топчется на месте. — хочешь завтра после пар пойдём ко мне? в игры поиграем, дорамы твои сопливые посмотрим, я брауни приготовлю? — ты будешь поддаваться, так нечестно. — да. — тогда хочу. в такие вечера, как сегодня, — ах, ленивые беззаботные вечера — они засыпают вместе. сону вьется вокруг чонвона большой ложкой,  выглядит так чуднó, но при этом чýдно,  что щеки начинает печь розовым румянцем, и кончики пальцев покалывает от любви к одному ян чонвону; ян чонвон знает об этом, улыбается щелками-месяцами, прячет холодные ладони сону себе под толстовку.  заботится, как умеет, греет, растирает бледную кожу, главное  — не до трещин, и чувствует, как пальцы сжимают в ответ. в его комнате пахнет персиками и травами, иногда можно найти разноцветные ленточки и плетеные фигурки. по-настоящему волшебная комната. они слушают cigarettes after sex в наушниках на двоих, высматривают звезды: чонвон — в окне, сону — на руках чонвона; иногда они плачут. ким ставит будильник на шесть утра, укладывается в кровати мягким клубочком. завтра ему нужно в универ на помощь к старосте, будет что-то по поводу работ, проектов и фестивалей. чонвон закрывает окно, показушно хлопая щеколдой, включает ночник со звездочками и ютится под боком, поджимает острые коленки к подбородку. хлопковая футболка морозит кожу, наушники путаются в конечностях и волосах; сону фыркает, но ничего не говорит, когда тёмная макушка щекочет ему щеки. — я не люблю, когда волосы лезут в лицо. но если это ты, то все в порядке. на потолке в комнате сону горят неоновые звезды, но все знают, что они повсюду: скачут на стенах, прячутся под кроватью, пылятся под обложками книг. потому сону просит вести себя тише, чтобы никто из них никого не напугал. чонвон никогда и ни за что не скажет сону, что эти крохотные беспорядки ему нравятся, и не важно, на столе они, в голове или на ней. они засыпают под fever dream от mxmtoon, им снится аляска,  одна на двоих. сону улыбается чему-то своему, греет ладони и тут же дергается, вырываясь из дремы. он встаёт с кровати, расплетая спутанные конечности,  подходит к столу, водит руками в поисках ручки и пишет прямо на обложке зелёной тетрадки. "в такие моменты, как сейчас, мне очень тоскуется по тому, кого я в реальной жизни не видел. ощущаю себя как change clothes алека бенджамина и дрима. потому что  if I never step outside of my comfort zone here in my homeI'll never know where I could go." смех пак сонхуна отдается колокольчиками на обратной стороне легких. сону кажется, что он мог бы жить в его смехе. глупо, глупо и очень по-дурацки. ким смотрит на спящего чонвона, на фантики от ирисок в карманах чужой кофты, думает, на сколько всего хватит, если в его жизни на одного человека станет больше. его щеки горят? это так странно, в комнате прохладно, пусть врач и запретил проветривать помещение так часто, как это делает ким. у него есть клыки. интересно, а он кусается? сону выбирает чёрную ручку, открывает новый разворот с нетронутыми страницами, сидит с минуту, водя чернильным кончиком от линии к линии. выводит новое имя на полях. смотрится необычно и чуждо.  сону определённо нравится.