На острие ножа

Томасу Шелби показалось, что он вернулся на поле битвы: только теперь вместо пуль и бомб его атаковали всем тем, что подвернётся под руку. В него уже запустили вазой, другой вазой, чайником и тяжёлой пепельницей. Последняя, кстати, цели достигла ― бровь Шелби вновь была рассечена, но даже тонкая струйка крови не заставила его противника усмирить гнев. Более того, девушка, словно дикий зверь, почуяв первую кровь и слабость противника, стала ещё яростнее. Однако даже после ранения, Том всё ещё не мог с ней сражаться, дать отпор. Самое сложное заключалось в том, что его противником был не настоящий враг, а один из самых близких людей. Его любимая и единственная сестра. ― Нет! ― взвизгнула она, отправляя в полёт в сторону брата ещё одну вазу. Как всегда, находясь в ярости, она забывала английский и предпочитала изъясняться на цыганском. Артур, который заблаговременно ускользнул из кухни, когда скандал Томаса и сестры стал назревать, неуверенно заглянул внутрь, оценивая ущерб. Мартиша в своей ярости явно собиралась разнести половину дома и остановить её могла только Полли. Однако тётя не вмешивалась в участившиеся в последнее время семейные склоки ― она была полностью на стороне племянницы. ― Маришка, успокойся, пожалуйста, ― терпеливо проговорил Томас и тут же присел, уворачиваясь от очередного снаряда, брошенного сестрой. Часы с громким стуком разбились о стенку, жалобно звякнув полетевшими из них осколками и стрелками. ― Вы убиваете Винсента Чангретта, едва не убиваете его сына, они едва не убивают двух наших братьев, а вместо войны ты предлагаешь им меня?! ― вопила Мартиша, от гнева вся трясясь. ― У нас нет сил и возможности вести эту войну, ― как можно более терпеливо и спокойно произнёс Томас. Мартиша пусть и была яростной и непримиримой, обычно быстро остывала и вслушивалась в голос разума. Шелби надеялся, что это произойдёт и сейчас. Сестру нельзя было винить в бурных эмоциях: будь на её месте Том, он бы сам был в ярости. ― Маришка, послушай, пожалуйста. ― Ты уже всё сказал, ― заявила мисс Шелби. ― Всё сказал итальяшкам, когда согласился выдать меня замуж за одного из них. Томас посчитал это хорошим знаком ― по крайней мере, сестра перестала кидать в него все, что попадалось ей под руку, и кричать на него дурным голосом. ― Они чуть не убили Джона… ― снова попытался Томас, но Мартиша отмахнулась. Её имя означало «воинственная», и сестра полностью его оправдывала. ― Вот именно, чуть не убили, ― перебила брата Мартиша. Она сложила руки на груди и тряхнула каштановыми волосами. ― И вместо того, чтобы дать им отпор, мы заключаем брак. ― С Джоном было то же самое, ― напомнил Артур из-за угла. Мартиша метнула в его сторону ненавидящий взгляд, но старший брат, выглянув, лишь пожал плечами. Томас кинул на него быстрый благодарный взгляд. Их сестра, пусть и была ими безмерно любима, была самой упёртой сукой из всех, и справляться с её характером в одиночку было невозможно. ― Семья Ли хотя бы цыгане, ― веско заметила девушка. Она с раздражением провела рукой по волосам, и золотые браслеты на её руках зазвенели. ― И давай не сравнивать. Одно дело — жениться и трахать свою симпатичную жену. Другое дело ― быть тем, кого трахают. Тут уж возразить было нечего. Мартиша понимала, что никто из семьи не был в восторге от этого союза, не только она. Томас принял волевое, но болезненное решение. Когда он объявил о нём на семейном совете в больнице, Полли молча ударила его по щеке ― в конце концов, проклятые итальяшки чуть не убили её сына и племянника. Артур сказал, что Томас ебанулся, раз принимает такие решения. Майкл угрюмо молчал, но по тому, как сжались его пальцы, было видно, что и он не рад. Джон, который во всём и всегда старался равняться на Тома, сказал, что это самый ужасный план, и что даже для него это слишком. Даже Линда, которую Артур притащил с собой, сказала, что нельзя так поступать с родной сестрой ― сказала что-то там про Бога, который такие браки не одобряет, и Мартиша впервые была с ней согласна. Лиззи Старк воздержалась от комментариев, но по тяжелому взгляду на Томаса была ясна её позиция. В общем, против были все, кроме Томаса. Хотя Мартиша не сказала бы, что и он горел этой идеей — это заставляло лишь больше злиться. ― У нас нет выбора, ― сказал он тогда и твердил всю эту неделю. Мартиша пожалела, что в это время рядом с ними не было Эсме. Уж эта дамочка объяснила бы Тому, что бывает за такие планы. Она изрядно перенервничала из-за того, что Джона чуть не пристрелили. К тем проклятьям, что цыганка уже на него обрушила, прибавились бы новые. ― Это сицилийская мафия. И либо они убьют всю нашу семью, либо мы их. Сейчас у нас нет возможности вести войну, поэтому нужен план, который переменит ситуацию. Томас посмотрел на сестру, будто ожидал её поддержки и согласия. Словно она сейчас встанет и скажет: «Это прекрасный план, я согласна выйти за Луку Чангретту и спасти таким образом нашу семью, спасибо, Томми». Вместо этого Мартиша пару секунд взирала на него молча, а потом схватила со стола один из апельсинов, которые Полли принесла Майклу и Джону, и запустила его в Томаса. Из-за того, что между ними, от силы, был метр, удар пришёлся в лицо и рассёк Томасу бровь. Мартиша до сих пор помнила то выражение лица, каким он одарил её. С того момента уже почти семь дней Томас и Маришка не могли спокойно поговорить. Даже если убрать факт их ссоры, находиться рядом с ними было невыносимо. Томас почти в любом разговоре начинал уклоняться в сторону блага семьи, как важен этот союз, что итальянцы не уедут, не убив их всех ― как будто Мартиша сама этого не знала! Сестра же, обладающая истинным упрямством Шелби и не менее взрывным характером, всегда срывалась на крик, и они расходились по разным углам, чтобы не наговорить друг другу лишнего. Из-за этой ссоры Мартиша вернулась в старый дом Шелби, в котором находилась контора компании. Едва Томас купил дом, он пригласил сестру жить с ним. Грейс, в своё время, была не против. Мартиша не стремилась лезть в дела хозяйки дома, не лезла в их с Томасом отношения, и две женщины даже хорошо общались. Когда Грейс погибла, Мартиша заботилась о доме, заботилась о Томасе, о Чарли, обо всём… А теперь брат решил, что может выдать её за итальянца против её же воли. Сделать разменной монетой в чужой вендетте. И как Лука Чангретта на это вообще согласился? ― Маришка, ― Томас обошел её и аккуратно коснулся ладонью волос. Мартиша увернулась. ― Я знаю, что не должен был так поступать, но это наш единственный выход. Мартиша посмотрела на Томаса, и брат сделал шаг назад. Он ненавидел, когда сестра смотрела на него так ― словно он её предал. Даже если это и было правдой. ― Я не знаю, что ещё мы можем обсудить, ― сказала Маришка, поворачиваясь к Томасу спиной. ― Я могу сказать тебе что угодно, но в итоге придется сделать, как ты сказал, правильно? Невзирая на мои желания. И она вышла из кухни, взяла пальто и молча хлопнула дверью. Томас сжал зубы, чувствуя злость и вину одновременно. Он понимал, что злость его довольна эгоистична ― неужели сестре было сложно понять его и смириться с его решением, просто… послушно сделать то, что было необходимым семье, и не устраивать поле битвы ещё и дома? Чувство вины было ужасным ― он не имел права требовать от Мартиши подобного, не имел права отдавать её замуж за человека, который приехал в эту страну, дабы убить их всех. Он не имел права выдавать свою сестру за Луку Чангретту, даже не обсудив это с ней, и, в идеале, сначала он должен был поговорить с ней, а потом уже выносить вопрос на семейное обсуждение. Томас чувствовал себя ужасно, но уже был не в силах что-то изменить. ― Может, послать парней проследить за ней? ― неуверенно предложил Артур, подходя к Томасу. ― Перебесится и вернется, ― отмахнулся Томас. Мартиша уже так делала, но сейчас проблема была в том, что она ушла из дома Томаса и жила в старом доме Острых козырьков, где почти никогда никого не было. У Томми сердце заходилось в лихорадочном приступе, когда он представлял, как сестра живет там одна, в темноте варясь в собственных мыслях, считая, что её брат, самый близкий и любимый, предал её. Мартиша, не оборачиваясь, пулей выскочила из дома, успев только небрежно накинуть пальто на плечи, и поспешила прочь. Был вечер, и многие люди еще были на работе, женщины готовились к возвращению мужей, дети сидели по домам, выполняя домашние обязанности или делая уроки ― поэтому на пути Мартиши почти никого не было. Редкие люди, увидев Мартишу Шелби, почтительно снимали шляпу, кто-то желал доброго вечера. Девушка отвечала им быстрой, смазанной улыбкой, не переставая думать о брате и том деле, что он затеял. В первые дни она была просто невозможна ― страх за жизнь Джона, за Майкла, за Эсме, за Полли доводил её, а новость о её собственной скорой свадьбе сорвала предохранители. Желая заставить Томми страдать и зная, как на него действуют её слёзы, Мартиша всхлипывала, кричала, срывалась на хриплый стон, испуганно хватала ртом холодный пыльный воздух. Сгорбившись, хрупкая цыганка заходилась в приступе истерического кашля, роняя горячие слезы на холодный деревянный пол. Она ненавидела Томми Шелби! И ладно бы это был просто «союз спасения», даже того же Бонни Голда Мартиша приняла бы более спокойно. Но Лука Чангретта! Человек, который приехал в этот город, чтобы убить всех Шелби, и заявлялся к Томми, чтобы сообщить: «у вас всех ничтожные шансы выжить». Томас выбрал его, желая прекратить вендетту. Этого Мартиша не могла понять. В её картине мира не укладывалось то, что брат мог добровольно отдать её тому, кто был врагом семьи. Мартиша помнила, в детстве Лука не был для неё врагом, но это было будто целую вечность назад. И тогда его отец не убивал её невестку, а её братья не убивали его отца. Мартиша с досадой пихнула какой-то камень, зацепившийся о носок туфли. Где-то на горизонте, за неприступной стеной высоких зданий уже забрезжил закат. Домой не хотелось, да и в последнее время ей доставляло удовольствие ночевать где попало, пока братья искали её. Мартише не оставалось ничего, кроме как медленно брести по тёмным улицам города в сторону больницы ― ноги машинально всегда приводили её в пристанище Джона и Майкла. По дорогам изредка проезжали одинокие машинки, раздражая Маришку шумом своих двигателей. Сильнее укутавшись в пальто и спрятав заиндевелые пальцы в его рукава, Мартиша брела по улице, стараясь не думать ни о чём. Холодный вечерний ветер бил в лицо. На душе у Мартиши было погано. Кажется, она ещё никогда в жизни не чувствовала себя так одиноко. Нащупав в кармане пальто чужие сигареты ― братья всегда хранили свои заначки в совершенно неожиданных местах ― Мартиша достала одну и сунула в рот. Зажала её в зубах и очень решительно поднесла к лицу зажигалку. Ведь Томас зачем-то курит. Что, интересно, в этих сигаретах такого?... Прокрутив большим пальцем шершавое колесико, мисс Шелби зажгла фитилек в зажигалке, как вдруг в её разуме всплыли чужие слова: «Кстати, курение вызывает три совершенно гадкие вещи: рак лёгких, хронический бронхит и различные болезни сердечно-сосудистой системы. Табак является причиной смертности от рака лёгкого в девяносто процентах всех случаев, от бронхита и эмфиземы в семидесяти процентах и от болезни сердца примерно в двадцати пяти процентах всех случаев». Мартиша остановилась, задумчиво пожевав сигарету. Дурацкий голос!... Но и делать как Томми она не собиралась. Уподобиться брату, потому что злишься на него. Мартиша откинула сигарету и с отвращением отряхнула руки. Мартиша устало выдохнула, обнаружив себя рядом с больницей, где лежали Майкл и Джон. После того, как их зашили и подлатали, Томми перевёл их обоих в лазарет в Бирмингеме, чтобы те были в безопасности. Полли была против поначалу, но чем ближе к «Острым козырькам» были Майкл и Джон, тем безопаснее для них было, так что Грей пришлось засунуть свои обиды на Томми поглубже и думать о том, что им всем нужно было сплотиться ― даже если проблема в лице итальянцев внезапно решилась с помощью мисс Шелби. Мартиша вздохнула и, понимая, что заняться ей больше нечем, направилась в больницу. Женщина у регистратуры приветливо ей кивнула, четверо охранников Шелби и Грея приподняли кепки в уважительном жесте приветствия. Мартиша ответила им быстрой, смазанной улыбкой. Она толкнула дверь в двухместную палату. ― Привет, братцы, ― поздоровалась девушка, распахивая пальто. Майкл и Джон отвлеклись от игры в шашки, подняв взгляд на сестру. Джон улыбнулся и просиял. ― Дражайщая сестрица, ― он неловко встал и поковылял к ней. У него было пробито бедро, поэтому он ходил, опираясь на трость. Мартиша улыбнулась ему, Джон чмокнул её в щеку. ― Все ещё бушуешь? ― А вы оба все ещё в больнице, ― беззлобно фыркнула Шелби, подходя к Майклу и целуя его в макушку. Джон громко фыркнул, а Майкл серьёзно посмотрел на кузину. Мартиша была ростом примерно с Томаса, но худее, изящнее. Темно-каштановые волосы у нее были прямыми, гладкими, разрез глаз чуть уже, чем у её братьев, радужка балансировала на грани голубого и тёмно-синего цвета горного ледника. Скулы резче выделялись на лице, брови были тонкими, нижняя губа была полнее верхней. Кожа у неё была загорелая. Мартиша была похожа на цыганку в самом классическом представлении этого слова. Она почти всегда носила одни только юбки и платья, носила золото и много украшений. Глаза у неё были жгучие, бёдра — крепкие, талия чуть широкая, зато изящно выделялась грудь и линия плеч. ― Томас не передумает, ― спокойно произнес Майкл, причем таким тоном, будто они вернулись к рассуждению на прерванную тему. Впрочем, в семье Шелби брак Мартиши и Чангретты был сейчас самой обсуждаемой новостью. ― Лишь чудо спасёт нас от грёбаной сицилийской мафии. И если ваш брак с Лукой — это чудо, Томас всё сделает ради него, ― Майкл машинально стал водить рукой по торсу, куда попали пущенные итальянцами пули, и вздрогнул. Да, Майкл стал членом «Острых козырьков», но так близко к смерти он был впервые. Из-за этого шокирующего опыта он стал менее разговорчив и ходил какой-то серьёзный всё то время, что не был под болеутоляющими. Мартиша громко фыркнула и убрала волосы за спину. Главным в ней никогда не была внешность ― её характер затмевал всё. Голубые в ярком освещении больницы глаза Мартиши распахнулись, Майкл успел увидеть в них кратчайшую вспышку ярости, прежде чем сестра прекратила контакт. ― Я вообще думал, что это твоя идея, ― пожал плечами Джон, с тихим шипением опускаясь обратно. Ему было тяжело и не рекомендовано долго стоять. Мартиша подвинула стул и села между братьями. Кинула взгляд на доску с шашками и одним ходом срубила три белых. Судя по ошалевшему лицу Майкла и раздражённому пыхтению Джона, подсобила она явно Грею. Джон уже привык наблюдать за странным феноменом красоты Мартиши, заставлявшим мужчин придумывать самые различные объяснения манере поведения Шелби. Говорили, что она жестока, ибо в прошлом её сердце было разбито; холодна, так как ещё не встретила того, кто сумеет её согреть. Чем угодно пытались оправдать острые грани натуры Маришки и смягчить её колючий характер — а что толку? Общество Мартиши Шелби как крепкий напиток: бодрит и приводит в тонус, но, если не умеешь держать градус, лучше воздержаться. На лице Мартиши проступило удивление, потом она ядовито усмехнулась. Её тон оставался весёлым, но Майкл слышал в нём печаль. ― Конечно, ты прав, ― сказала она, томно вздохнув. ― Я всё придумала, чтобы навсегда связать себя узами браками с Лукой Чангерттой, я ведь сумасшедшая, ― она зло рассмеялась, и Джон покачал головой. ― Мне казалось, вы неплохо общаетесь. Мартиша нахмурилась, её тонкие кустистые брови сошлись к переносице. ― Мы? ― переспросила она, не понимая, про кого именно говорит брат. Если про Томаса, то позиция Мартиши была всем известна. Понимая, что каждое её решение в отношении итальянцев понесёт последствия, с которыми придётся разбираться не ей, а всей семье — и возможно, что это решение принесёт новую кровь ― Мартиша была осторожна. Но это не значит, что она смирилась с таким положением дел. Она доставала того, кто, по её мнению, был в этом виновен, и кто, собственно, придумал эту идею с браком. Джон усмехнулся и погладил сестру по руке. Заглянул в потемневшие глаза, и Мартиша увидела себя его глазами — ворчливую, глупую, сложную, милую. ― Вы были друзьями в школе. Мартиша поморщилась, воскресив в памяти образ Луки Чангретты. Он всегда был самым высоким в школе, долговязый и слегка неуклюжий, чёлка постоянно спадает на лицо и глаза, отвлекая внимание собеседника. Он был по-аристократичному бледен, всегда одет с иголочки. А Мартиша была… цыганкой и этим всё сказано: едва выйдя из школы, она снимала туфли и гольфы, её волосы постоянно были распущены, она была загорелой из-за постоянного нахождения на солнце и за ней было не угнаться. Они были из прямо противоположных миров. ― Он был на четыре года меня старше и был совершенно невыносимым мальчишкой, ― наконец ответила Мартиша. Как бы она не относилась к Луке, это была его самая явная характеристика. После того, как она получала назад свои вещи, которые он забирал у неё, Мартиша заявляла это Луке прямо в лицо: «Ты совершенно отвратительный, несносный мальчишка из всех, кого я знаю, Чангретта!». Она была упрямой девчонкой и никогда не плакала, как бы Лука её не доставал, зато с её помощью Чангретта узнал много цыганских ругательств. Но Джон был прав ― они были друзьями. Странно и необъяснимо. Правда, их скорее можно было назвать «заклятыми друзьями». Лука никогда не забывал сказать Мартише что-то едкое, и Мартиша никогда не позволяла оставить последнее слово за итальянцем, но, если кто-то другой пытался обидеть или задеть цыганку, Лука был тут как тут. ― Да, но… Мы не про это, ― отмахнулся Джон. Как-то раз он сказал Мартише: «Лука тебя достаёт, но считает тебя своей цыганкой, поэтому не позволит обижать кому-то другому», и вряд ли Джон забыл про эти слова. ― Я лишь хочу сказать, что не поддерживаю Томаса, ― решительно заявил Джон. ― Он безусловно не прав, что принимает такое решение без твоего согласия. В своё время мне было легче, потому что я был мужчиной, но быть женщиной, которую выдают замуж ради блага семьи — это совсем другое. Мы все знаем, как тебе дорога наша семья, и твоё решение было бы ясно, но это должно было быть твое решение. Мартиша слабо улыбнулась. Она знала, что её поддерживает вся семья, и это знание до колкости согревало душу. По сути, это дела не меняло, но понимать, что не она одна хочет хорошенько отхлестать Томми каким-нибудь прутиком, бодрило. Мартиша усмехнулась: все, включая самого Томаса, знали, что он принимает неправильное решение. Но никто ничего не делал. Джон странно на неё посмотрел. ― Да, и ещё, ― сказал он, доставая карты и раскидывая их на троих. — Это было предложение не Томми. Это Лука предложил, ― Мартиша поперхнулась воздухом, закашлялась и посмотрела на брата совершенно ошалевшими глазами. ― Может быть, ты встретишься и поговоришь с ним? ― предложил Джон. ― Он всегда питал к тебе… особую слабость. Мартиша не могла с этим поспорить. Когда она выходила из больницы спустя почти три часа, в голове снова и снова звучали слова Джона. Конечно то, что Томми тоже виноват в её новом положении «невеста Чангретта», Мартиша не перестала быть уверенной. Так или иначе, брат принял решение, не спросив её, не посоветовавшись, не позаботившись о её чувствах, а просто поставил перед фактом. И сделал это в весьма унизительной манере ― перед всей семьёй, включая даже свою любовницу Лиззи Старк. Сообщил тем же тоном, которым говорил о покупке или продаже кобылы на скачках. Мартиша понимала его, как главу семьи, но как брата собиралась терзать и изводить ещё какое-то время. Просто теперь, возможно, не так долго и не с таким удовольствием. Дней через семь она даже подумает о том, чтобы простить его. Но то, что брак был инициативой Луки, она не знала. Томас сказал, что Лука пришел к нему в кабинет на фабрике и они заключили сделку, но Мартиша думала, что именно Томас предложил этот союз, а Лука согласился. Оттого она и не хотела встречаться с итальянцем — это выглядело унизительно. Она уже почти видела эту снисходительную, издевательскую ухмылку, которая говорила: «Ты теперь принадлежишь мне, твой брат предложил тебя в обмен на жизни вашей семьи, и теперь ты — моя собственность». Свои честь и имя Мартиша Шелби не позволяла трепать и пятнать никому, и за мысленные насмешки Лука Чангретта был уже растерзан ножницами в её мечтах. А тут получается, что это она могла бы предъявлять подобное. Не то, чтобы она собиралась как-то насмехаться над итальянцем, всё-таки раньше их с Лукой многое связывало, но теперь Мартише было совершенно непонятно, что происходит вокруг неё. Её мир перевернулся новостью о скорой свадьбе, а не о кровавой расправе. Мартиша задумалась, глядя куда-то в конец улицы, машинально прикусив нижнюю губу. Возможно, Джон был прав ― всё то время, что она скандалила с Томом, она должна была выяснять отношения с совершенно другим человеком. Шелби раздраженно вздохнула. Хотела она того или нет ― она должна была поговорить с Лукой Чангреттой.