Ложь.

— Но ты же врешь мне. И Син Цю нервно выпускает воздух из лёгких. Прячет глаза. В голове пустота, а на плечах невероятная усталость, будто бы сгибающая позвоночник. Он разглядывает тапки Чун Юня и думает о том, как же хочется сейчас оказаться где-то — где-то, но совершенно не тут. В полном одиночестве. Куда-нибудь далеко за окраину Гавани Ли Юэ. В Заоблачный предел, например. Наконец скинуть с себя эту тяжесть и вздохнуть полной грудью. Глядеть на небо, птиц, витающих далеко-далеко, за пиками скал, за облаками. Свобода… Пространство. Счастливое одиночество, ничем не обремененное. Из мысленного путешествия вырывает чужая рука, опустившаяся на плечо. Син Цю вскидывает голову, и сталкивается глазами с опечаленным взглядом Чун Юня. — Если я могу чем-то помочь, пожалуйста, скажи. Я же вижу, что ты не такой, как обычно. Меня волнует это… Син Цю раздраженно ведет бровью, и скидывает руку друга с плеча. В груди резко колит, и колени немного подгибаются, но он опирается локтем о стол, цедит сквозь зубы: — Ты можешь помочь тем, что не будешь лезть. Со мной все хорошо.

***

Он видит самого отвратительного человека. В зеркале. Заламывает себе локти и быстро отворачивается. Надо будет сказать, чтобы его убрали отсюда. Надо будет сказать… Нет, он сам уберет. Надоело жить вот так… Мысли в голове опять запутываются совсем, в какой-то непонятный клубок из слов и обрывков воспоминаний, эмоций и сказанных фраз. В ушах нарастает гул, с такой силой, что он зажимает уши. Лишь бы это прекратить. Поскорее прекратить все. — Син Цю, я принес тебе немного жареной рыбы-тигра, хочешь? — в дверях показывается Чун Юнь. Кажется, вчера Син Цю сказал ему, чтобы тот не лез. Видимо, с первого раза плохо понимает. — Почему ты лежишь на полу?.. Потому что. — Скройся, я занят. — Но ты совершенно точно ничего не делаешь… В Чун Юня летит ближайшая книга. Он успевает скрыться в проеме. Так сложно понять, когда твое общество не нужно? Син Цю смотрит на свой книжный шкаф, стопки книг рядом, по столу и на кровати, и понимает, что не прочел ни единого слова за последний месяц. В осознании, поднимается в сидячее положение и глупо пялится на собственные ноги. На глаза наворачиваются слезы. Во что он превратился? Почему он внезапно так слаб? Дышать сложно. Кажется, он забыл, как это делать. Тихие всхлипы раздаются в комнате. Чун Юнь сидит за дверьми и разглядывает рыбу на шпажке.

***

Пламя невероятно красивое. Почему его Глаз Бога не Пиро? Пусто усмехается, и подбрасывает в костер страницы. Отсюда хороший вид на всю Гавань. Черный пепел остаётся на траве, словно то, что оставляют после себя монстры. По праву, эти рукописи и правда ужасны, словно монстры. Интересно, а сам он после смерти станет черным пеплом? Решает развернуть страничку, чтобы точно убедиться в своей ничтожности. Однако, это оказывается присланный Принцем Мела рисунок. Он выглядит прекрасно, и Син Цю не смеет закинуть его в пламень. Аккуратно разглаживает бумагу и прячет за пазуху. Син Цю точно не заслужил того, чтобы такой талантливый человек, как Принц Мела работал с ним. Он найдет кого-то поинтереснее. — Наконец-то я нашел тебя! Я облазил всю Гавань, уже хотел ехать в Цинцэ, — снова он. Син Цю оглядывается вокруг, чтобы выбрать, чем на этот раз можно запустить в Чун Юня. Тот оглядывает процессию и нервно вскрикивает. — Неужели ты избавляешься от своих наработок? Чун Юнь напуган, он мечется туда-сюда, лезет в костер, чтобы хоть что-то достать, жжет пальцы. Но рисовая бумага горит очень быстро и ничего достать не удается. — Как же так… Тебе же так дорого это… — Никак. Какая тебе-то разница? Тоже никакой. Син Цю прикрывает глаза, надеясь, что когда откроет — уже не увидит этого идиота рядом. Но открыв, обнаруживает его более, чем рядом. Тут же его замыкают в объятия. Чун Юнь хоть и холодный, но тем не менее, человек. Син Цю ежится от непривычных ощущений. Его вообще когда-нибудь кто-нибудь обнимал? — Пожалуйста, прекрати убегать от меня… — у Чун Юня глаза на мокром месте. У Син Цю они абсолютно сухи, и все слезы кончились ещё пару дней назад. — Зачем? Мне никто не нужен. Отпусти. — Нет, не говори так… — Не говори, прекрати, не делай. Может я сам буду это решать? И Чун Юнь начинает всхлипывать сильнее, и в голове что-то сдвигается. Что Син Цю опять наговорил… Но все равно не извинится. — Тут вроде я должен плакать, а не ты. Чун Юнь молчит и крепче сжимает плечи, опустив голову ему на плечо. Син Цю неловко кладет руку тому на спину. Роста они одного, но из-за каблука, — одежды, подобающей наследнику Гильдии, он кажется выше. Надо же. — Скажи мне, что у тебя на душе. Прошу, я не могу жить со знанием о том, что мой лучший друг медленно увядает, а я даже не пытаюсь ничего сделать. Син Цю тяжело вдыхает. Чун Юня начинает мутить из-за тревоги, и он сжимает кусочек льда в кармане. Он выпускает друга из объятий и призывает сесть на траву, и наследник гильдии Фэюнь легко слушается, и садится рядом. — Не смотри на меня таки выжидающе. Снова виснет молчание. Они сидят друг напротив друга, и никто из них не решается посмотреть другому в глаза. Чун Юнь пялиться то ли в лоб, то ли куда-то за Син Цю. Сам Син Цю же сверлит взглядом траву между ними. Снова выдыхает. — Я просто немного устал, — голос дрожит, совсем не такой уверенный, как всегда. Будто бы ему действительно сложно говорить об этом. — В последнее время… В последнее время так много проблем. И давления. Такое чувство, будто бы всем он что-то должен, перед всеми обязан. Долги надо отдавать, обязательства исполнять, но он совершенно ничего не может. Из-под пера ничего не вылетает, и слова самой интересной книжки размываются на первой же странице. Хочется остаться в полном одиночестве, хочется до боли в груди. В последнее время он сам не понимает, где находится, что говорит, что помнит. И это пугает. Грубит дорогим людям, ведет себя, как полнейший эгоист. С каждым словом к горлу подкатывала тошнота, и под конец монолога она проявилась в виде слез, собравшихся в уголках глаз. Он не привык плакать, тем более перед кем-то, но сейчас, снова думая о том, насколько жалким выглядит и является, он не может сдерживаться. В семье его бы за такое чуть ли не убили, наверное. Чун Юнь молчит. Син Цю усмехается. Действительно, он правда подумал, что кому-то интересны его проблемы? — Неважно, в общем. — Нет! — громко говорит Чун Юнь. Вдыхает. — Син Цю, ты самый невероятный человек, которого я знаю. Ты хорош во всем, ты всегда осознаешь ситуацию, и я не могу не восхищаться твоему уму и находчивости. Спасибо, что поделился со мной тем, что тебя гложет. Что я могу сделать для тебя? Давай завтра устроим выходной. Давай будем сидеть у водопада, и есть что-то вкусное. Или я почитаю тебе книжку. Просто побудем вместе. А если не хочешь, то можешь побыть один. Я сделаю за тебя твои обязанности, и ты точно не будешь беспокоиться. Мне трудно представить, что ты чувствуешь сейчас… Но тем не менее, я сделаю все, чтобы тебе помочь. Син Цю подался вперед и уткнулся головой в плечо друга. Костер незаметно потух. Слезы продолжали идти. Он не был в истерике, он не кричал и задыхался, он просто тихо плакал от безысходности. «Плакал» — такое жалкое слово, ему казалось. — Спасибо, — было трудно произнести. — Я думаю, мне будет легче… Они долго сидели так, пока Син Цю полностью не успокоился. Чун Юнь с тревогой заметил, что лед совсем кончился. Нужно поскорее что-то предпринять, а то мало ли, что может случиться. — Син Цю, извини… Мой лёд кончился. Я быстро схожу принесу немного, хорошо? Правда, я мигом. Даже моргнуть не успеешь. — Да, хорошо, это ведь важно для тебя…

***

Чун Юнь вернулся обратно. Но никого не было на месте. Одинокая кучка пепла, оставшегося от костра. Его охватила тревога. Он метался по склону туда-сюда, но ничего не было. Наверное, просто решил пойти домой, потому что Чун Юнь задержался. Но ничего нигде не было. Он пришел на склон на следующий день. Никого. И на следующий. Тоже никого. Больше никого никогда там не было. Это была ложь.