Под прожжённым парусом

      Обрывок парусины под пальцами совсем пропитался морской водой, рвался от вечной соли на досках-обломках «Испаньолы», царапал уставшие пальцы, но Джима это не останавливало.       Казалось само судно устало от ласки — занозы и выступы гнилой древесины вот-вот грозились укусить, оставить ещё несколько ссадин.       Думать лучше в работе пусть она и бессмысленна.       Похвальное упорство, подходящее для юнги, но показавшийся ещё ранним вечером Капитан (он не раскрыл своё имя, просто указал за борт — первый разговор закончился простым «нет») отвёл глаза.       Он держался в стороне, игнорируя существование Хокинса, как если бы с ним на борту была обычная крыса — показавшись на палубе всего раз, скрылся в чреве корабля за широкими дверьми капитанской каюты.       От этого становилось неуютно.       — Живой же, юнга, — спрыгнув с перевёрнутого ящика сообщила Калипсо, проведя целый день в образе носовой фигуры она нашла отдых в облике тёмной мыши, крупной и лакомой для кота, — Живой, — напоминает, словно читая тяжёлые мысли.       — Я, — заикается Джим; привыкнуть к новому «миру» было трудно — каждый миг находилось то, что вновь заставляло голову кружиться, а ум сомневаться.       Палуба всё меньше и меньше напоминала пол «Адмирала Бенбоу» — очевидное становилось неизбежным, воображение споткнулось.       — Громко думаешь, — склонив голову набок, колдунья сочувственно посмотрела на руки Хокинса.       В некой степени — это и стало последней каплей, необходимой для принятия решения.       — Я хочу увидеть капитана, — парусина смялась под побелевшими пальцами, скрипнула и окончательно распалась, — Мне нужно вернуться, — колени дрогнули, оставаться на месте больше нельзя.       В ответ Калипсо шумно втянула воздух розовым носом, задумалась.       — Матушка, — выпрямившись, Джим излишне резко поднялся — один неосторожный шаг, и он бы наступил на длинный гладкий хвост, — Она останется совсем одна, — вспоминает о худшем, — Поэтому, я должен увидеть его, — не требует, осторожно просит, всматриваясь в крошечные чёрные глазки.       В их блеске чудилось сочувствие.       — Это можно устроить, — повременив, колдунья встала на задние лапки, кажется, улыбнулась.       — Благодарю вас, — несмотря на позволение и открытость Калипсо, он опасался переступать предложенную границу.       Матушка всегда говорила, что с непонятным для человеческого разума нужно быть аккуратным.       Как и с шумными постояльцами.       — Не спеши, — одергивает.       — Что-то не так? — неужели, передумала.       — Мне нужно проведать Александра — перед вашей встречей, он не любит гостей без приглашения, — пышные усы дернулись.       — Александр? — подхватывает Хокинс.       — Александр Смоллетт, — медленно и чётко, даже по-офицерски передразнивая кого-то.       Не в насмешке — в ином чувстве, сперва, неразличимом для чужого любопытства.       Что-то личное.       — Вы заботитесь о нём, — почему-то замечает вслух.       — Я не кусаюсь, мистер Хокинс, — подсказывает.       — Прости.       — Так-то лучше, — довольно щурясь колдунья отскакивает, — И лучше тебе самому узнать имя своего капитана, — потянувшись добавляет.       На округлом боку показалась россыпь отливающих бездной океана мелких перьев.       Меняется.       Мгновение и острые крылья рассекли воздух над самым ухом, а лапки-ветки выхватили прядь со лба, дернули.       Ласточка.       — Здесь можно гнездо свить, — пух мазнул по щеке, — Приведи себя в порядок! Негоже так представать перед опытным морским волком — совсем, как щенок, — пятно белой грудки промелькнуло у кончика носа.       — Тогда, я смогу увидеть его?       — Обязательно! — чирикнула Калипсо и бойко бросилась прочь.       — Но! — беспомощный взмах рукой, запоздалый: раздвоенный птичий хвост уменьшился до точки.       Она была щедрой и радушной хозяйкой.       У самых дверей колдунья обратилась мухой.       В стуке и разрешении она не нуждалась — в этих трещинах был её дом.       — Калипсо, — ладонь сжимается в кулак, упирается в грудь у оглушительно бьющегося сердца.       Джим шумно сглотнул.       Что-то должно было произойти.       Всё тепло — вся схожесть имени колдуньи с именем морской богини не могли подготовить его к легкости.       Почему-то он был уверен в том, что всё получится — капитан выслушает.       Тот, чьи глаза всё время наблюдали за ним думал схоже.       Солнце любопытным глазом приглядывало за судном, лучами-ресницами щекотало паруса, дотягивалось до показавшейся на палубе команды.       — Сэр! — первый помощник поправил съехавшую на лоб треуголку, — Мы в самой глотке ада! — смеётся откинувшись на фальшборт, показывая небу жёлтую из-за постоянного курения трубки улыбку.       — В аду будет холодно.       — Даже, если вся команда последует за вами?       Поёжившись, Хокинс обернулся — волны за бортом пристыженно затихли, толкались под бок корабля, прячась от подступающего тумана.       Кто-то спустил его с цепи.       Звёзды рябью разбежались по небосводу, уступая место мрачному свету фонарей.       — Возвращайтесь к работе, мистер Джонсон.       — Ваши слова, капитан, — лисье лицо недовольно сузилось — острые глаза бросили гордый взгляд в чужую спину.       Перед тем, как вернуться на шканцы первый помощник свистнул юнге, подзывая.       Порыв хлесткого ветра едва не выхватил ленту из непослушных пальцев.       Дрожь иглами на плечо, соскользнула по спине до самых ног.       Вдохнув, Джим неловко перехватил волосы лентой — не бант, почти узел.       У матушки вышло бы лучше.       Ладони застыли у затылка, а губы выпрямились в линию.       — Проклятье!       Призрачное дыхание обожгло дождем — вынудило встряхнуться, смяв перехватить рубашку.       — Всё будет хорошо, — вдох, — Всё будет хорошо, — чуть громче, поправляя и поднимаясь к пуговицам, одна упала к доскам, исчезла в расколах, — Всё будет хорошо, — Хокинс по-птичьи встряхивается, хлопает перед собой, после, по щекам.       Выдох и в груди свободнее.       — Капитан!       Миновав фальшборт холодное облако тумана ступило на палубу, подкрадывалось щетиня пышную спину.       Хищно, полукругом подобралось ближе.       Заметно — присматриваясь.       — Калипсо! — быстрые шаги в сторону, глубже; белёсые руки-щупальца последовали за ним, оставаясь на расстоянии, не почтительном — едва ли не брезгливо, — Калипсо? — передумала?       Глубины своенравны.       Выпрямившись, Джим был готов принять перемену решения колдуньи, но туман начал уходить.       Одеялом липнув к бокам корабля, минуя мачту.       Как отдернутые матросы перед смотром — матросы, разбитым строем принимающие своего капитана пройти.       Но Хокинс им не был, поэтому, ему понадобилось приглашение Калипсо.       — Юнга! — она выкатилась из пелены, перевернувшись через острую мордашку приземлилась на лапки, вновь мышь, — Не стой на месте, юнга, — колдунья выглядела довольной.       Поведя усами, развернулась и поманила за собой.       — Капитан согласен?       — Юнга! — Калипсо даже остановилась, — Он не против беседы — но придётся постараться, — она определённо знала больше, но не спешила раскрывать всё карты, делясь крупицами подсказок.       Это можно было принять за игру.       — Калипсо, — последовав за ней, начал Джим.       — Все благодарности потом, — вслух отказалась, но приняла, — Капитан сегодня не в светлом духе — будь осторожнее, — щелкает языком, предостерегая, — И самим собой, иначе будет только хуже, он не любит притворство, — ведёт привычно, туман уступает, а крупные трещины в досках мимолётно срастались, пропуская её, но снова расходясь под каблуками Хокинса.       — Всё будет хорошо? — как-то совсем по-детски, но почему-то это показалось очень важным.       Колдунья не ответила, помрачнела, впервые показывая открытое сомнение — она заметно хотела поддержать, но не находила слов, а может вовсе, предлагала передышку перед тяжёлым разговором.       Всё же о капитане ей было известно больше.       Гораздо больше, и от этого сердце сжималось сильнее       В легендах при встрече с призраками рот нужно держать на замке.       В легендах только «плохие» люди осуждались проклятием.       В легендах всё всегда заканчивалось во мраке вод.       В легендах никто не сходил с проклятых судов.       В легендах на них попадали погибшие в море.       Капитан не был похож на призрака, но был холоден, как мертвец.       А сам Джим добровольно ступил на его корабль и был живым.       Ему здесь не было места.       Его место было в «Адмирале Бенбоу».       В сердце корабля, приоткрылись двери капитанской каюты, показался неяркий свет свечей.       Голубой, как и пламя, заключённое в фонарях.       Капитан ждал.