беспросветное (беспробудное)

      было как-то непривычно, было странно. как будто кусочек выпал из пазла, который вставили в рамку; все приклеили, а этот — нет.       Андрей поджал губы и отпил из стакана виски.       чего-то не хватает.       интересно, чего.       — вечера! — прогремел ему на ухо Федя, испуская туда же пары алкоголя. Андрей кивнул, поворачиваясь к Игнатьеву и смотря вместо глаз тому в бороду.       глаза у Феди были тяжёлые.       особенно тогда, когда он был пьян.       — здравствуй. все пришли? — поинтересовался Федорович, позволяя Игнатьеву подлить себе из бутылки, что тот держал в руках.       такой вопрос был глупым.       в таких местах, как квартира Феди, не было списков приглашённых или вообще кого-то, кого ждали или не ждали.       пригласили — приходи.       или не приходи, чёрт с тобой.       Андрей выбрал приходить.       ему здесь хорошо.       просто быть в тени Феди, пить, что подливают, и не принимать решения, как ему постоянно приходится в обычной жизни.       и говорить с людьми.       превращаться в слух, хмуриться и улыбаться лицом в обрамлении жёлтых волос.       говорить Андрей не любил.       а что ему было сказать?       ну да, менеджер в баре… и что дальше?       он видел алкоголь каждый день и было бы странно, если бы не любил его сам — хотя с такой работой можно было и возненавидеть, особенно после очередного орущего тебе в лицо пьяного придурка.       но Федорович мало того, что любил алкоголь, он ещё и ценил его.       так что…       если напиваться — то чем-то хорошим, качественным, вкусным.       не какой-то дешёвой ссаниной из магазина под домом хотя бы.       и не водкой.       точно не ей.       благо, что здесь у Андрея есть выбор.       Федя усмехнулся.       — конечно, все! кто хотел. кого хочешь посмотреть?       — не знаю, — Андрей махнул рукой, — кого-то не видать…       — ну… не видать… — Игнатьев почесал бороду и сделал глоток из бутылки, из которой только что подливал Федоровичу. Андрей сделал себе мысленную заметку не пить из стакана, что был у него в руках, — хм. Мишки Васиного не видать…       Миша, да.       что-то его сегодня не видать.       как и дня два назад.       и пять.       как и на новый год, что странно в особенности.       Васиного…       Васю не было видно ещё дольше; сам Андрей не видел его с тех пор, как в конце сентября вместе с Федей пришёл в его квартиру. тогда бок о бок с Васей был парень с сине-зелёными волосами, чья макушка была Федоровичу смутно знакомой, и так набросился на Игнатьева сразу с порога, что тот вслед за пошедшим купить выпивки Андреем и сам вышел из подъезда; там он своими тяжёлыми глазами под куполами широких бровей уставился на две бутылки виски в руках Федоровича и мрачно произнёс:       — идём, сами выпьем, — с этими словами Федя выхватил одну из бутылок из рук Андрея, — не надо — и хуй с ним. я с Васей попозже пообщаюсь, когда разноцветного рядом не будет…       и больше, собственно говоря, Федорович о Васе и не слышал-то ничего.       но был уверен, что Игнатьев всё-таки «навестил» его снова.       так, Миша, Миша…       он интересный собеседник, к тому же, обычно почти не пьёт, подумал Андрей, отставляя на ближайший подоконник свой стакан; его тут же схватила чья-то рука, и виски был таков.       Федорович взял со стола бутылку вина.       не в пакете и ладно, вроде, и так должно быть ничего, но в таком освещении этикетку нормально не почитаешь; штопор бы…       — эй, у кого-нибудь есть…       в раскрытую ладонь Андрея падает штопор.       он удивлённо поднимает голову и сквозь чуть заляпанные стёкла очков видит Мишу.       тот, видимо, плохо спал и под глазами чернеют мешки; капюшон накинут, как и обычно, на голову, а в руках — два каких-то стакана; Цыркунов вдруг резко кивает на кухонный балкон, говоря:       — пойдём. поговорим.       Андрей жмёт плечами и следует за ним, на ходу открывая вино.       что ж, поговорить — это всегда пожалуйста.       особенно с умным человеком.

…

      Миша выпил два стакана вина залпом прежде, чем смог выдавить из себя хоть слово.       Андрей тем временем только попробовать успел — и вино оказалось до чёртиков кислым, так что пить Федорович его быстро передумал.       Цыркунов же, выпив два стакана, налил себе третий и поставил на подоконник, а затем — вытащил из кармана тёплого, но не застёгнутого пальто пачку сигарет, зажигалку, закурил, сделал пару затяжек дрожащими пальцами, а затем вздохнул и хриплым полушёпотом, как будто великую, страшную тайну, изрёк:       — Вася умер.       Андрей до побеления костяшек сжал стакан с вином.       что-то холодное пронзило его изнутри.       холоднее, чем погода начала февраля.       — из-за чего? — спросил Федорович, вероятно, уже зная ответ.       — как оказалось, барбитураты нельзя мешать с алкоголем, — Миша хрипло выдохнул, и Андрей сочувственно и легонько похлопал его по плечу.       они с Васей дружили.       Цыркунову должно быть трудно.       а каково Нику, интересно?       как заметил Федорович, они довольно хорошо общались.       — в общем, — продолжил Миша, отпив ещё немного вина, — я не знаю, зачем тебе это знать. решил, что тебе может быть не похуй.       Андрей отрывисто вздохнул.       — мне — нет, — Федорович поднял ладонь в защитном жесте, — я не Федя, и ты это знаешь.       — знаю, наверное, — Цыркунов недовольно цокнул языком, — но что-то вообще-то не похоже.       — я знаю, — Андрей тяжело вздохнул, — но у меня не так много друзей. жертвовать человеком, с которым весело и который бесплатно ставит выпивку…       — ну вот, опять двадцать пять! — Миша вскинул руки, расплёскивая вино на светло-коричневый рукав пальто Андрея, — я тебе только что сказал, от чего умер Вася. и, как сказал Остен…       — подожди. кто такой Остен? — Федорович вскинул брови.       — м-м, — недовольно пробурчал Цыркунов, перебрасывая недокуренную сигарету через перила, — я думаю, что был бы парнем Васи, если бы тот не умер. они дружили, и Остен признался ему в тот день, когда они виделись в последний раз, и вроде как получил взаимность, но… чёрт. Остен был на взводе из-за того, что Вася напился. сильно расстроился. и ушёл, чтобы остыть. а пока его не было…       — …я понял, — Андрей вздохнул.       Миша говорил об оборванных судьбах.       о потерянных.       о том, что малейшая ошибка или импульс может привести к тому, что ты потеряешь всё.       это и случилось с Васей и Остеном.       получается, Остен — это тот парень с сине-зелёными волосами?       скорее всего.       — так, я не договорил, — снова заговорил Миша, разглядывая свой стакан с вином, — Остен сказал, что это Федя пришёл, блять, к Васе и заставил его пить, не принимая возражений. Вася только начинал восстанавливаться, так что ему это удалось, но чёрт, Остен так долго старался вытащить его! и Федя… ради чего?! почему он просто… какое ему есть дело?       Федорович нахмурился, уставившись в тёмный горизонт.       и правда — зачем бы Игнатьеву прийти к человеку, который сказал, что пить не хочет, и вынуждать его это делать?       просто так? со скуки? зачем?       но, самое главное — это точно ненормально.       нормальный человек в своём уме так бы никогда не сделал.       конечно, Федя и не совсем нормальный.       всё его тело пропитано алкоголем, кажется, им пахнет из бороды даже тогда, когда Игнатьев не пьёт.       возможно, Миша прав.       возможно, Андрею нужно хоть раз в жизни взять себя в руки и решить что-то в этом вшивом месте самому.       Федорович выпрямился и поставил свой стакан на подоконник.       — я сейчас уйду, — говорит он твёрдым голосом.       — молодец, — Миша слабо улыбается, — я сейчас тоже.       — эм… — Андрей вздохнул, заламывая пальцы, — где похоронен Вася?       — а? м… — Миша порылся в кармане и вытащил бумажку, — вот, возьми. это мне Ник писал, чтобы я знал, куда прийти на похороны, и я с тех пор так и не выбросил — не могу… — Цыркунов тяжело вздохнул, — да ты иди, иди. я тут ещё… воздухом подышу.       Федорович засунул бумажку в карман, спешным шагом выходя с балкона.       перед ним тут же вырос Федя.       — ой, Андрюх! а там пришёл…       — заткнись. я сваливаю, — сухо прошипел Андрей, аккуратно обходя пьяное тело перед собой. алкоголь и ему в мозг уже прокрадывался: но стакан виски и глоток вина вряд ли сделают много плохого.       в отличие от бесчисленного числа множественных сортов алкоголя, которыми ещё вечера с шести пропитывает свой организм Игнатьев.       — ой, Миша, что ли? — поинтересовался мерзко смеющимся голосом Федя, — да мало ли что он тебе…       — Вася умер! — выкрикнул Федорович.       никто даже головы не поднял, хотя, пожалуй, имя это было кому-то да известное.       — че, Звёздкин, что ли? — Игнатьев ухмыльнулся.       — Звёздкин.       — а… ну… и что с того? — Федя приподнял бровь, насмешливо смотря на Андрея.       — и ты в этом виноват! — крикнул Федорович ещё громче, — ты пришёл к нему и просто…       — «просто» — что, Андрюх? — Игнатьева ситуация, кажется, повеселила, — да он ведь алкаш! ему место в могиле. рано или поздно все такие перемрут!       — ты сам такой, — Андрей сжал кулаки.       — да ведь и я умру… но, окей, но ты ведь знал, что я к нему пойду. знал ведь? знал! и чего не остановил, а, ты же всегда со мной? было бы дело — остановил бы. ну остановил бы! м? м? ты что, лучше?!       Федорович стиснул зубы.       — да пошёл ты нахуй. я ухожу. ты меня заебал до невероятности, просто я молчу, потому что…       — почему? ну почему? — Федя продолжал посмеиваться в бороду и даже подтолкнул Андрея плечом.       и тут Федорович решил, что с него хватит.       — потому что я думал, что ты мой друг. а ты ебучий говнюк, который довёл человека до смерти и даже не жалеет!       и с этими словами Андрей замахнулся и, не успел пьяный Игнатьев убраться с его пути, крепко ударил по лицу Федю.       из носа того хлынула кровь, стекая густыми струйками по бороде, но на ногах Игнатьев удержался.       Федорович зашагал к выходу из квартиры.       и почти уже захлопнул за собой дверь, но успел услышать вслед:       — ты не убежишь от этого. это и твоя вина.

…

      Андрей уже около часа ходил по кладбищу, пытаясь отыскать участок земли, где покоилось тело Васи, и всё никак не преуспевал.       в его голове крутился ворох мыслей, которые, как мухи, слетались в одно место и вызывали тревогу.       злость.       неужели он тоже виноват?       неужели…       это и его вина?       и ведь, да, возможно.       он действительно мог остановить Федю; никого ближе к нему, чем себя, Федорович не знал.       почему он даже не попытался?!       напросился бы тоже к Васе…       и ведь правда, кажется.       так-то в целом ему было поебать, кто что пьёт и кто как прожигает свою жизнь.       но Вася всегда казался ему тем, кто уж точно не заслуживает так сгореть.       он заслуживал того, чтобы его не сожгли, а согрели — и тот самый Остен мог быть таким дружелюбным пламенем.       а вон как вышло. пламенем стал Федя, и Звёздкин сгорел дотла.       за рядами могил, сугробов и голых веток деревьев вдруг замелькало сильно выцветшее сине-зелёное пятно.       Андрей нерешительно сделал пару шагов.       его ботинки заскрипели по снегу.       пятно встрепенулось.       ему навстречу поднял голову…       — я полагаю, Остен…       — Найт, — тихо ответил парень, засунув руки в карманы чуть длинной ему фиолетовой куртки и тут же хмурясь, — Андрей…       — Федорович. приятно познакомиться.       — взаимно, — фыркнул Остен, — что ищешь?       — Васю… могилу его, — Андрей натянуто и кисло улыбнулся, пытаясь быть вежливым. Остен приподнял густые брови, а затем — и руку, указывая прямо перед собой.       — так вот. вот же она…       и действительно, понял Федорович.       они стояли прямо перед могилой Васи Звёздкина.       оказалось, успели уже и плиту поставить.       Андрей вгляделся в фотографию в аккуратной рамке, прикреплённую к ней.       Вася смотрел оттуда с лёгкой, незамысловатой улыбкой; в зубах была зажата дымящая сигарета, волосы были явно только-только покрашены в ярко-зелёный, и он повернулся к снимавшему лишь головой, а не всем телом.       он был трезв на этом снимке.       и счастлив.       Андрей нервно поджал губы, не смея высказывать своего предположения, но затем решился.       — ты снимал?       — я, — кивнул Остен, и на его лице мелькнула тень улыбки, а глаза внимательно вгляделись в фотографию, — он в самом начале… в конце сентября. на следующий день после того, как вы пришли, — Найт запнулся, хмурясь, но затем складка на лбу разгладилась, и Остен вновь предался воспоминаниям, — попросил его покрасить в свежий зелёный, чтобы не так мрачно и тускло было. он хотел… хотел новую жизнь начинать. тогда на всё готов был, — Найт вздохнул, а затем повернулся к Андрею, — скажи, почему ты здесь?       — что? — Федорович, застигнутый врасплох, приподнял брови в неком вопросительном жесте.       — ты чувствуешь вину?       Андрей умолк, ссутулился и снова уставился на могилу.       на земле, присыпанной снегом, лежали свежие цветы — значит, Найт пришёл недавно, иначе бы они уже замёрзли.       что-то красное, Федорович не разбирался.       затем он снова поднял глаза.       под фотографией на плите было высечено:

Звёздкин Василий

Антонович

(1996 — 2021)

      и ниже было высечено аккуратное, лаконичное:

отдыхай.

      — это Миша придумал, — Остен тихо вздохнул, — сказал, Вася натерпелся. теперь — только так…       — да. да, я виню себя, — Андрей опустил голову, разглядывая собственные ботинки и давая жёлтыми волосам свалиться на лицо.       — а ведь, кажется, ты не виноват, — аккуратно предположил Остен.       — не… виноват? — Федорович чуть выпрямился, снова смотря на Найта.       тот не улыбался, ясное дело, но и зол не был; лицо выражало…       грусть.       печаль.       растерянность, даже.       — нет. это Федя, если так… это сам Вася, конечно… — Остен тяжело вздохнул, — это и я, если на то пошло… а если так, то мы все ошиблись. это ничья вина — и одновременно нас всех. поверь мне, себя винит Ник, который пытался помочь Васе. себя винит Миша, который не говорил с ним последние полгода. чёрт, да себя винит даже Ников парень Джефф, который причастен к этому всему практически не был! и… ну… вроде как, понимаешь? всё пошло не так. так что… ты тем более не виноват.       Федорович тяжело вздохнул.       общество Остена Найта и Васи Звёздкина (в виде могильного камня) только его отягощало; что бы ни говорил Найт, а и его вина в этом всём была.       Андрей молчал.       Остен попытался что-то сказать, но его взгляд упал на фотографию на могильном камне, а затем — на надписи.       он запнулся и закусил губу, а затем тихо произнёс:       — если ты хочешь это услышать — я прощаю тебя. и Вася бы, наверное, простил…       на глаза Найта навернулись слёзы, и он опустился на корточки возле могильной плиты.       — но не мог бы ты меня сейчас оставить… одного, пожалуйста?       — да. да, конечно, — быстро ответил Андрей, спешно удаляясь к главной дорожке, — спасибо, что выслушал?..       Найт уже не ответил.       Андрей оглянулся.       Остен сел на землю и вцепился в могильный камень так, как ребёнок вцепляется в игрушку, когда ему страшно.       и тихо заплакал, дрожа.       Федорович отвернулся и буквально побежал к кладбищенским воротам, уже не оборачиваясь.       а ведь всё могло быть совсем, совсем по-другому.

…

      пустая квартира давила на плечи Андрею, как никогда раньше.       здесь как будто собрались абсолютно все.       Федоровичу мог поклясться, что по комнатам блуждает призрак Васи Звёздкина, который тихо шепчет что-то про то, что тот дал Феде прийти.       что его не спас.       кажется, он даже краем глаза его пару раз заметил — в его зелёной рубашке в клетку, слишком свободно висевшей на худом полупрозрачном теле.       слова Остена Найта мешались в голове, складываясь во всё новый бред; но с каждым разом Андрею казалось, что тот винит его во всё большем количестве смертных грехов.       Миша пускал дым ему в лицо, и Андрей жмурился, просил не делать этого и слышал лишь хриплый смех и слова:       — а ты заслуживаешь того, чтобы я прекращал?       на кухне лежали восемь пустых бутылок из-под виски.       на каждой Федорович мог написать число и день.       сегодня, кажется, было воскресенье. какого-то там дцатого февраля.       на первые два дня виски был ужасно вкусным.       но чем дальше, тем больше Андрею казалось, что он мог с таким же успехом и пиво купить — было бы дешевле, а на вкус — такая же ссанина.       хриплый шёпот на ухо разнёсся по опустевшей из-за алкоголя голове:       — может, если бы не ты, я бы не умер бы.       в другое ухо добавили:       — мы были бы, блять, счастливы.       Миша напротив снова пыхнул дымом, скалясь и смотря куда-то за спину Федоровичу.       на шее Андрея сомкнулось что-то цепкое и холодное.       — ну что? я слышал, что такое многим нравится… — голос Феди Федорович узнает из тысячи, из ебучего миллиона.       а затем перед глазами всё потемнело — чтобы снова быстро просветлеть через пару секунд.       Андрей лежал на полу, держа руки у горла.       кажется, от хватки Игнатьева он освободился — пусть и понять не мог, как.       призрак Васи и Остен стояли рядом — плечом к плечу.       Миша снова усмехнулся.       Федя подошёл, наклоняясь над ним, и протянул свою широкую ладонь, хватая Федоровича за воротник.       по лицу Игнатьева стекала кровь из носа, пачкая бороду.       Андрей нерешительно забрыкался.       — сука! отъебитесь от меня, уйдите, отъебитесь, отстаньте…       — это ты меня убил, — прошелестел Вася, — ты. как ты позволил этому случиться?       — ты всё разрушил, понимаешь? дал всему пойти, как пошло. достаточно было всего лишь сказать Феде осадить. смелее. как думаешь? — Остен зло усмехнулся.       Миша бросил свою сигарету на пол, в кучу бумаги, и та занялась небольшим огоньком.       а Федя злобно усмехнулся, обнажая окровавленные зубы, и провозгласил голосом, грубым, как наждачка, и твёрдым, как камень:       — я же сказал тебе. тебе не убежать.       а затем резко потянул вверх, крепко ударяя изнеможенное, пьяное тело Андрея виском об край стола.       и всё помутнилось и исчезло.       больше не было ни Васи, ни Остена, ни Миши, ни даже Феди.       было лишь вымотанное тело с остекленевшими глазами под разбитыми стёклами очков, которое только что пыталось подняться, чтобы убежать от своего пьяного бреда, и пало жертвой таковой попытки.       а ещё       пляшущее на куче неудавшихся стихов и мусора, разгоревшееся от брошенной спички       пламя.