These Eyes Are Blind

      Фрэнк просыпается примерно к полуночи, как он считает. Но в действительности ему плевать, который сейчас час.       Он обходит свою кровать, на которой, как он понял только сейчас, нет постельного белья. На нём лежит одеяло, а под ним — подушка: должно быть, мама проведала его через какое-то время после того, как он уснул. Фрэнк отодвигает их и перекидывает ноги через край кровати. Она немного выше, чем ему хотелось бы, потому что там остаётся около трёх сантиметров пустого пространства, и его ноги просто болтаются, не находя опору. Фрэнк ставит ноги на пол, а затем прощупывает пространство вокруг себя в поисках трости.       Он переживает долгое чувство страха, когда ему кажется, что она исчезла. Фрэнк ощупывает всё вокруг, ища в этом огромном чёрном пространстве единственную вещь в мире, которая помогает ему идти, но не находит её. Наконец он чувствует, как его руки обхватывают её на полу, и его сердце перестает биться так быстро. То, что вся жизнь Фрэнка контролируется длинным куском алюминия, несколько унизительно. Он не хочет показывать, как боится потерять её.       Фрэнк берёт трость и поднимается с кровати. Он пытается понять, встало солнце или нет, но не видит никакого света. Может быть, на окне висят шторы или что-то ещё, а может быть, на улице ещё темно.       Фрэнк идёт по комнате, надеясь, что сможет найти дорогу, не угробив собственные пальцы. Если пальцы ног — это магнит для ударов и прочих ран, то полярность пальцев Фрэнка выше, чем у других людей. В своё время у него была пара ботинок со стальными носками именно по этой причине, но носить их было утомительно. Вэнсы — это просто. Никаких шнурков.       Фрэнк ударяет по двери, а затем тянется к дверной ручке. Ему потребовалось какое-то время для того, чтобы открыть дверь, потому что он предполагал, что дверь будет открываться наружу, но она, как оказалось, открывается в другую сторону. Открыв её, он выходит в коридор и слышит, как его мама шуршит на кухне.       — Мама? — зовёт он.       — Да?       — Который час? — спрашивает он, потому что не знает, стоит ли ему возвращаться в кровать.       — Около девяти, — отвечает она. — Ты проспал весь день.       — Хорошо. Я не хотел, просто устал, — вздыхает Фрэнк и решает, что ему, наверное, лучше пока не спать.       — Ты голоден? — спрашивает она, когда Фрэнк входит в кухню.       — Умираю с голоду, — говорит Фрэнк, чувствуя пустоту в желудке. Он хмурится и пытается оглядеть комнату, но ничего не видит.       — Надеюсь, ты не против хлопьев, потому что у нас нет ничего другого, — говорит она ему, — Если только ты не хочешь бутылку горчицы.       — Мм, горчица. Как бы хорошо это ни звучало, думаю, я возьму хлопья.       — Я так и думала, — говорит она, и тут же раздается звук открывающегося шкафа. Он слышит, как мама берёт коробку, слышит шелест содержимого, а затем отчетливый звук падающих в миску хлопьев.       — Я ещё не была в продуктовом магазине, поэтому, к сожалению, молока нет.       — Я поем сухое. Под стать моему чувству юмора, — говорит Фрэнк.       — Ага. В этом доме нет полноценной столовой, но есть стол позади тебя, которым нам и придётся пока довольствоваться. Правда, мне не нравится стиль стульев, так что, возможно, скоро я подберу новые.       Фрэнк поворачивается и смотрит куда-то в пустоту, делая вид, что смотрит на стол:       — Не говори так. Какой потрясающий предмет обстановки. Я думаю, что эти стулья просто великолепны.       Она издает за его спиной раздражённый звук, и Фрэнк чувствует, как мать обходит его и ставит тарелку с хлопьями на стол. Он подходит к ней и ощупывает сиденье, чтобы убедиться, что сядет правильно, не рухнув мимо.       — Сдерживай свой смех, пожалуйста, — говорит Фрэнк, когда в ответ получает лишь недовольное молчание.       — Ты мог бы, по крайней мере, попытаться казаться счастливым в новом доме, — говорит его мать.       — Как? Что, чёрт возьми, я могу сказать об этом месте? Всё, что люди говорят о домах, — это комплименты по поводу внешнего вида. «Прекрасные шторы» или «действительно замечательная плитка» или «мне нравится кирпичная кладка». Ты думаешь, легко найти что-то хорошее, что можно сказать? Я не знаю, как выглядит всё это грёбаное барахло. Я не знаю, насколько велика улица, или сколько здесь домов, или из чего вообще сделан дом! Солома? Дерево? Кирпичи? Может, мы живём в доме, который станет жертвой большого серого волка?       — Следи за языком, — это всё, что его мама смогла сказать в ответ.       На кухне надолго воцаряется тишина, пока Фрэнк пытается и не может не рассыпать глазированные хлопья на стол и пол. Ему трудно судить, как лучше есть эти чёртовы хлопья.       — Я уже подала заявку на установку нужных табличек для твоей безопасности, — говорит его мама, чтобы нарушить тишину. Фрэнк считает, что это здорово, что они устанавливают знаки специально для слепых детей, и если бы он мог это видеть, то, наверное, очень обрадовался бы, увидев знак «Зона для слепых детей», установленный специально для него. Всем нравится чувствовать, что они особенные. Фрэнк получает таблички. Он также вынуждает людей создавать для него дорожки, когда он идёт в толпе, потому что они боятся или испытывают к нему отвращение. Озлобленность — его вторая натура. По правде говоря, знаки просто угнетают его. Всё, что они делают для него, — это заставляют всех проезжающих по улице знать, что он здесь, а это выбивает его из колеи.       — Круто, — отвечает Фрэнк после долгого молчания.       — Круто? И это всё? Никаких умных замечаний?       — Это не так весело, когда ты ждёшь от меня умное замечание в ответ.       Фрэнк снова пытается взять свою миску и чуть не опрокидывает ее. Мать направляет его руку, и он отдергивает её.       — Я просто пыталась…       — Мне не нужна твоя помощь, ясно? Дай мне хотя бы во время еды чувствовать себя нормально! — кричит Фрэнк.       Мать Фрэнка вздрагивает от повышенного голоса сына, а затем вздыхает. Фрэнк не хотел срываться на ней, но именно такого поведения со стороны людей Фрэнк видеть не желает. Он не хочет чувствовать себя безнадёжным слепым мальчиком, который даже не может правильно есть. Он успешно набирает сухие хлопья в миску и запихивает их в рот.       — Я ненавижу хлопья. Я слышу каждый хруст, и это раздражает, — говорит Фрэнк.       — Я думала, тебе нравится раздражать.       — Ха-ха. Не очень смешно.       Мать Фрэнка слегка хихикает, а затем встает:       — Тебе нужно что-нибудь еще?       — Немного воды будет достаточно, если ты не хочешь, чтобы я умер от обезвоживания.       — Подойдут слова «да» или «нет», а потом остальной твой ответ.       Фрэнк ворчит, запихивая в рот ещё хлопьев. Он навостряет уши, услышав, как мама шуршит в коробке. Затем включается вода, и он слышит, как меняется звук, когда вода начинает наполнять чашку. Фрэнку не разрешают пить из стекла, что бесит его ещё больше. Он просто слепой, а не неуклюжий ребёнок, который может разбить посуду. Он может держать чёртов стакан или тарелку.       Воду выключают, и через несколько секунд мама снова рядом с ним. Он тянется за чашкой, и она вкладывает её ему в руку. Парень не ошибся с оценкой того, где она держала свою руку, и мысленно ставит себе отметку. Он быстро выпивает воду, а затем ставит чашку на стол, не промахнувшись; еще одна отметка для Фрэнка, чёртового слепого ребёнка. Мать покровительственно гладит его по голове.       — Похоже, ты был ближе к обезвоживанию, чем я думала.       — Да, у меня во рту пересохло. Дневной сон всему виной.       — Да, вчера был длинный день. Я планирую сделать ещё несколько дел, прежде чем закончить с ними на ночь. Если тебе что-нибудь будет нужно, просто позвони мне.       — Мне нужно вернуть зрение, — прямо говорит Фрэнк.       — Фрэнк, — мать бросает на него предупреждающий взгляд, который он не видит. Однако чувствует это в её голосе и ощущает на себе тот самый взгляд.       — Ладно, извини.       Его мать кивает, а затем наклоняется вперед, чтобы поцеловать его в лоб:       — Я люблю тебя.       — Я тоже тебя очень люблю, мама.       Мать Фрэнка улыбается своему мальчику. Фрэнк слушает, как она уходит из кухни. Он кладёт себе ещё несколько горстей хлопьев, прежде чем они ему снова надоедают, и сдаётся. Он встаёт и берёт свою трость, выставляет её перед собой и двигается, пытаясь найти выход из кухни. Оттуда Фрэнк идёт в гостиную, где слышит, как суетится его мама, и ударяется тростью о стену.       Он прочищает горло и говорит:       — Если ты не против, не могла бы ты принести мне пижаму, чтобы я её надел? И ещё, я хочу принять душ.       — Я не думаю, что тебе стоит принимать душ, пока они не поставят там стойку. Они будут здесь уже с утра. Может, ты согласен на ванну?       — Я согласился на то, чтобы быть слепым и нуждаться в стойке. Не думаю, что мне понравится соглашаться на то, что я могу контролировать.       — Ты примешь ванну, — твердо говорит она.       — Ванны — сплошная грязь, мама! Ты только и делаешь, что мокнешь в собственной грязи. Я думал, идея мытья в том, чтобы стать чистым, а не мариноваться в грязи ещё больше.       — Я всё тебе сказала. Либо принимай ванну, либо жди утра, чтобы помыться.       — Я могу держаться за стену, — предлагает Фрэнк.       — Ты также можешь поскользнуться и сломать себе что-нибудь, что сделает твою жизнь ещё более тяжелой, чем сейчас. А теперь тащи свою задницу в ванную и принимай ванну или возвращайся в свою комнату.       — Я могу поскользнуться, входя в ванну или выходя из неё, — рассуждает Фрэнк.       — Ты принимаешь чёртову ванну, Фрэнк!       Фрэнк отпрыгивает назад и натыкается на стену. Он чувствует на себе взгляд матери и оглядывается в ту сторону, откуда доносился её голос.       — Оставайся здесь. Я пойду приготовлю всё для тебя, — с этими словами она проносится мимо него так быстро, что Фрэнк чувствует лёгкий порыв ветра рядом с собой.       Он знает, что вёл себя дерзко, но он не ожидал, что она так взорвётся; это просто то, что они делают время от времени. Он решает, что у неё, должно быть, стресс из-за переезда, и она справляется со всем сама. Фрэнк решает, что будет держать рот на замке до конца ночи и, возможно, даже завтра. Он вздыхает и оглядывает комнату, пытаясь найти что-нибудь цветное, что он мог бы увидеть, чтобы скоротать время, пытаясь рассмотреть предмет.       Вскоре он слышит, как где-то вдалеке течёт вода, и опускает голову. Он стоит и пытается представить, как выглядит бегущая струя воды. Прошло так много времени с тех пор, как он в последний раз мог видеть её. Он жалеет, что воспринимал это как должное. Люди живут своей жизнью, принимая всё как должное, а Фрэнк просто хочет дорожить этими вещами.       Если бы кто-то сказал Фрэнку, что он будет слепым, он бы нашёл время, чтобы ценить всё это. Он бы даже научился находить красоту в мусоре, которым завалены тротуары. Он бы потратил время на изучение гранита или линолеума. Он бы даже обращал больше внимания на то, как закручивается вода, когда её смывают в унитазе. Фрэнк просто хотел бы знать заранее, что он упустит.       Он слышит, как мама возвращается в гостиную и снова начинает рыться в коробках. Он догадывается, что она пытается найти ему пижаму, и молчит, ожидая её указаний. Вскоре он чувствует, как она сдвигается с места и оказывается прямо перед ним. Его мать соединяет свою руку с его рукой и медленно ведёт его в ванную.       Фрэнк не сопротивляется и ничего не говорит. Он просто позволяет ей делать то, что она хочет. Он даже не протестует, когда она начинает сбрасывать с него одежду. Он ненавидит, когда мама раздевает его, чтобы принять ванну или душ просто потому что она считает, что ему нужна её помощь. Но он остаётся послушным.       Большинство подростков обретают свободу, по крайней мере, к тому времени, когда они становятся совершеннолетними, но Фрэнк не имеет такой привилегии. Ему никогда в жизни не позволят жить одному. Этого никогда не случится, он не сможет. Даже Фрэнк вынужден признать, что, хотя он и хочет свободы, на самом деле он не в состоянии жить самостоятельно. Он не может мыть посуду, готовить еду, стирать, платить налоги, оплачивать счета, покупать продукты, водить машину и многое другое. Он никогда не будет по-настоящему независимым, и осознание этого — самая страшная вещь в мире для него.       Мать помогает ему забраться в тёплую воду и позволяет медленно опуститься. Забрав у него трость, она ставит её рядом с ванной. Здесь больше эха, чем в других комнатах, поэтому ему легче почувствовать, где и что лежит. Выпрямившись, она смотрит на него, тихо вздыхая. Она не собиралась взрываться на него, но он вёл себя хуже, чем обычно.       — Позови меня, когда закончишь. Не пытайся выйти самостоятельно. Мыло в тарелке слева от тебя, а мочалка — вот здесь.       Она кладет мочалку ему в руку и мягко сжимает ладонь. После этого она выключает воду и выходит из ванной. Фрэнк сразу же начинает мыться. Вот, что он имел в виду, когда говорил, что ванна — это грязно. Он не хочет плавать в своей грязи дольше, чем нужно.       Он мысленно поздравляет себя с тем, что ничего не уронил, и тянется за своей тростью. Найдя, он начинает ею размахивать, пока она не ударяется о то, что, по его мнению, является тумбой с раковиной. Он ударяет по ней еще несколько раз, пока не слышит шаги матери.       — Зачем ты это делаешь? Ты, видимо, спятил.       Фрэнк начинает вставать, и она бросается к нему, чтобы схватить. Она помогает ему выйти из ванны, а затем даёт полотенце. Он оборачивает его вокруг себя и берет у неё свою трость, а после они идут в комнату Фрэнка, и мама даёт ему пижаму. Он берет её и кладет на кровать. Фрэнк всё ещё ничего не сказал ей с тех пор, как она на него накричала.       — Я не хотела кричать на тебя. Я просто устала.       Фрэнк ничего не говорит в ответ. Его мать вздыхает и берёт его за руку.       — Я люблю тебя, Фрэнки. Никогда не забывай об этом.       С этими словами она поворачивается и выходит из его комнаты, закрыв за собой дверь.       Фрэнк думает про себя, что ему будет ужасно трудно заснуть, ведь он только что проснулся. Однако он ненавидит путешествия, и вчерашнее состояние ещё не прошло, так что его тело уже отдаётся во власть сна. За целый день, проведённый в машине, он полностью вымотался.       Тем не менее, Фрэнк засыпает довольно быстро, но это беспокойный сон. Первые несколько месяцев после того, как Фрэнк потерял зрение, он всё ещё видел ночные образы во сне, а порой видит и сейчас, но очень редко. Хотя бывают дни, когда он видит во сне лицо — правда, когда он просыпается, лица больше нет. В основном ему снятся звуки или запахи.       Сегодня ночью ему тревожно, потому что его разум, вероятно, слишком много спал за последние несколько часов, но в то же время его всё ещё одолевает сонливость. Обычно Фрэнк не такой беспокойный во сне, однако именно в такие ночи, после их с мамой ссоры, сон не приносит ему облегчения.       В конце концов, где-то к полуночи Фрэнк сдаётся и принимает сидячее положение. Он прислоняется к стене и долгое время сидит, глядя в кромешную темноту, будто желая увидеть кого-нибудь. Он был бы готов увидеть Слендермена, если бы это означало, что он сможет увидеть его.       Но вместо этого Фрэнк просто смотрит в темноту комнаты, а затем поднимается и опускается на коленях на пол. Фрэнк ощупью ищет внизу свои сброшенные джинсы. Наконец он находит их и достаёт свой плеер. Плюс слишком мешковатых джинсов в том, что в их карманах больше места.       Фрэнк заползает обратно в кровать и пытается позволить музыке либо унести его в сон, либо продержаться следующие несколько часов до утра.