Ghost of the past

в нас — до краёв любви, мы выбираем — жалить.

После случившегося я впал в аморфное состояние, отчего всё время витал в облаках и не всегда слышал, когда ко мне обращаются. То и дело прокручивая наш с Матитьягу диалог и вспоминая то, какое между нами в одно мгновение возникло напряжение, я пытался понять, не показалось ли мне и действительно ли я понял всё верно. С Лизой мы о выставке также не разговаривали. Я видел, какой она была беспокойной, словно всё время на иголках, и прекрасно понимал, по какой именно причине. Конечно, я хотел ей помочь и поддержать, но вместо того, чтобы поднимать болезненную для неё тему, я просто старался помогать ей в танцевальном зале и по дому, лишний раз не беспокоя и находясь рядом в те моменты, когда ей это было нужно. С Югёмом я также больше не связывался, как и он со мной, отчего я решил, что его попытка поговорить с Матитьягу провалилась. Было обидно, но я терпел, лишний раз стараясь не надумать ничего лишнего. Зато случилось то, чего я точно не ожидал. В одно из прохладных осенних утр, когда я по уже выработанной привычке пил кофе и готовил завтрак для Анны, мне позвонил незнакомый номер. Ответив, я ожидал услышать кого угодно, начиная с какой-нибудь бестолковой автоматической рекламы и заканчивая угрожающим мне Артуром, но никак не человека, о котором я не вспоминал все эти годы. Даниэль. Парень, поздоровавшись, спокойным тоном объяснил, что хотел бы со мной встретиться и поговорить. Припоминая, что тот был молодым человеком Артура, я незамедлительно согласился, решив, что тот хочет обсудить со мной именно это. Иначе что ещё ему было бы от меня нужно? Однако, стоило мне прийти в назначенное место, как первое, что я получил от Даниэля, — это не слова, что он «рад» моему воскрешению, а жгучая пощёчина. — И тебе добрый день, — потирая место удара, произнёс я, смотря прямо в полыхающие небесно-голубые глаза напротив. Когда-то улыбчивый, солнечный блондин сейчас был выкрашен в холодный пепел. Под его красивыми глазами залегли тёмные мешки, говорящие о недосыпе, а на губах же не было и подобия той улыбки, какая была у него пять лет назад. Смотря на него такого, я в очередной раз захотел спрыгнуть с крыши, осознавая, что даже никоем образом не виноватого в случившемся Даниэля затронула наша история. — Всё это из-за тебя! — воскликнул он, подтверждая мои умозаключения. — Он бросил меня и пошёл спасать твоего парнишку! Чуть покраснев то ли от гнева, то ли от холодного порыва ветра, Даниэль выглядел как угрожающе, так и до безумия ранимо. Он был немногим выше меня и так же худ, отчего вся его хрупкая фигура дрожала, словно осиновый лист. Мне было больно на него смотреть, но я продолжал, понимая, что тот говорит правду и я заслужил тот гнев, что он хочет на меня обрушить. — Даниэль… — попытался заговорить я, но тот, явно не желая слушать мои оправдания, взмахнул рукой, прося о молчании. — Я не хочу выслушивать о том, какая у тебя тяжёлая судьба, — чуть взяв себя в руки, он вновь посмотрел мне прямо в глаза и продолжил уже спокойнее: — Если всё то, что рассказал мне Югём, правда, то я сочувствую. Однако… — Югём? — удивлённо поинтересовался я, тем самым перебив блондина. — Он тебе рассказал? Смерив меня пристальным взглядом, Даниэль гневно запыхтел, после чего взъерошил свои волосы и сел на стоящую рядом скамейку. Хлопнув по свободному месту рядом с собой, он дождался, пока я аккуратно туда присяду, и лишь после этого продолжил говорить: — Я сначала не поверил, но, увидев тебя недавно на выставке… — Повернувшись ко мне, он вновь посмотрел мне в глаза. — Ты ведь не просто так объявился? Ты всё ещё любишь Мэтта? Мне было немного странно наблюдать за тем, как только что кричавший на меня и даже ударивший парень теперь же спокойно разговаривает и даже задаёт подобные вопросы. Меня беспокоило не только его нервное состояние, но и темы, что он поднимает, так как они были для меня слишком личными. Я этого парня от силы видел всего раз, поэтому не знал, чего от него ожидать. И тем не менее, никак не выдавая своей взволнованности, я всё же не стал испытывать судьбу и молча кивнул, намереваясь узнать, что последует далее. — Тогда у меня к тебе есть предложение, — продолжил Даниэль, — я не хочу возвращать Артура, но я хочу ему отомстить. А вот и подвох, о котором меня предупреждала интуиция. Почувствовав, как от услышанного по моей спине побежали неприятные мурашки, я тут же пожалел, что согласился на встречу. Поднявшись со своего места, я коротко произнёс: — Я не хочу в этом участвовать. Артур и так меня ненавидит, а если я стану ещё и оружием для возмездия, то он и мокрого места от меня не оставит. Развернувшись, я хотел было уже уйти, но Даниэль, с лёгкостью перехватив меня за локоть, заставил остановиться. — Матитьягу всё ещё любит тебя. — От услышанного меня тут же приковало к земле, а внутренности словно обдало холодом. — Я видел это в его глазах. Ты не знаешь, что с ним происходило тогда, после выставки… Его слова были для меня как сладострастно желанны, так и отравляюще болезненны. Как бы я ни старался, но я не смог бы скрыть, что то, о чём он говорит, меня интересует. Всё, что касалось Матитьягу, априори касалось и меня, поэтому родившиеся внутри меня сомнения и любопытство превратили моё тело в статую. Однако, это не значило, что я не корил себя за эту слабость. Моя злость на самого себя лишь разрасталась от осознания, что я так и не смогу уйти, пока не дослушаю блондина до конца. И, хоть я не желал этого признавать, но, несмотря на возникший внутри меня холод, сквозь него также пробивались и тёплые лучи надежды. Смирившись со своим положением, я всё же гневно обернулся, давая таким образом ждущему Даниэлю шанс на продолжение: — Он не пил последние полтора года, ведя правильный образ жизни, но в тот вечер он напился и даже поругался с Артуром. — Заметив, как я удивлённо вскинул брови, явно не ожидая услышать именно это, Даниэль отпустил мою руку и договорил: — А я тебе о чём? Он любит тебя, просто очень сильно обижен. Кроме того, Артур умеет убеждать, особенно в тех вещах, в которые верит он сам. Он считает, что ты не заслуживаешь Мэтта и что он единственный, кто способен о нём заботиться. — Я это уже слышал, — холодно бросил я, делая шаг в сторону, дабы увеличить между нами дистанцию, — но к чему мне эта информация? — Да всё к тому же, к чему я вёл изначально, — ответил Даниэль, чуть склонив голову вбок и внимательно всмотревшись мне в глаза. — Матитьягу тебе больше не верит и именно поэтому позволяет Артуру собой манипулировать. Когда Вуд был со мной, он время от времени пытался так себя вести, но я быстро пресекал все его попытки. Мэтт же не такой. Он был слишком разбит и поэтому хотел быть ведомым. — Что ты предлагаешь? — с горем пополам решился узнать я, морщась от неприятного комка, что образовался в груди от нашего диалога. — Как ты мог догадаться, я всё ещё работаю в творческом центре. Однако, за эти пять лет он сильно разросся, так как к нам присоединилось ещё несколько команд. Я не работаю больше с Артуром, но продолжаю сидеть в администрации, занимаясь в основном документацией и организацией выступлений и выставок. — К чему ты ведёшь? — не удержался я, перебив Даниэля, так как посчитал, что тот говорит слишком много лишней информации. — Я могу предложить тебе работу, — заявил он, следя за моей реакцией, — ты можешь так же работать на меня, как я когда-то работал на Вуда, либо же присоединиться к одной из творческих команд, в зависимости от того, что ты умеешь. Заинтригованный, я неуверенно свёл брови на переносице, обдумывая озвученное Даниэлем предложение. С одной стороны, оно действительно было заманчивым, так как это давало мне повод чаще находиться рядом с Матитьягу. Это было бы очень удобно, так как, если бы мы работали вместе, у него не было бы повода отказывать мне в общении. Да, это жестоко. Но и другого выхода я не видел. Особенно после нашего последнего диалога, который показал не только, как сильно он на меня зол, но и то, какое я всё ещё оказываю на него влияние. Мне нужно было убедиться, что между нами до сих пор есть то самое напряжение, которое было и до нашего разрыва. Поэтому работать с ним в одном и том же месте было бы мне очень даже на руку. С другой же стороны, я всё ещё побаивался самого Даниэля и его мести, в которой не хотел принимать ни прямое, ни косвенное участие. — Какая выгода будет для тебя? — задал я логичный вопрос. — Я буду наблюдать за тем, как бесится Артур, — спокойно ответил он, пожав плечами. — Поверь мне, твоё возвращение заставило его серьёзно понервничать. Если же ты будешь постоянно под боком и маячить перед его глазами, представь, как сильно он взбесится. — И это всё? — удивлённо спросил я, не веря, что тот говорит правду. — Можем начать ещё встречаться. И… тишина. Я даже не сразу понял, правильно ли расслышал то, что он сказал. Увидев, как вытянулось от его предложения моё лицо, он не удержался и засмеялся в кулак. — Шутка, — бросил он, впервые за всё время встречи искренне улыбнувшись, — ну так что? Просто скажи, что тебе больше интересно: работать на меня или с какой-то командой, и я всё организую. Задумавшись, я стал размышлять над тем, какие навыки имею, кроме тех, что связаны с писательством, и пришёл к очевидному выводу: — Я умею танцевать. Явно удивившись и вновь улыбнувшись, Даниэль произнёс: — Да ты полон сюрпризов! — внезапно достав из кармана телефон, он стал активно в нём что-то набирать, параллельно говоря: — У нас как раз недавно появился танцевальный кружок, совсем ещё зелёный и маленький. Если ты им понравишься, а я уверен, что с таким лицом ты понравишься кому угодно, даже если ничего не будешь уметь, то сможешь приступать к работе сразу же, как они скажут «да». Прислонив телефон к уху, Даниэль, полностью проигнорировав моё недовольное от произнесённых им последних слов лицо, стал разговаривать с неким Энтони, не оттягивая важный момент и сразу предложив мою кандидатуру. Как только тот что-то ему ответил, Даниэль поблагодарил его за доверие и бросил трубку, ехидно улыбнувшись и сказав: — Они готовы посмотреть на тебя завтра в три. Готовься к тому, что придётся танцевать.

***

И не то чтобы я сильно волновался. Я не шибко боялся, что не смогу станцевать какой-нибудь обычный танец или что произведу плохое впечатление. Единственное, от чего у меня действительно подкашивались ноги, — так это от реакции Матитьягу, когда тот узнает, что именно я делаю в творческом центре. Лиза, оценив мой план, который даже был не моим, а Даниэля, потренировалась со мной, напомнив о парочке крутых движений, дабы я точно не смог провалиться. Не забывая ещё и о том, что у меня для победы есть запоминающаяся внешность (что частично успокаивало), я, оглядываясь по сторонам, следовал за блондином, который энергично встретил меня у входа, стоило мне подъехать. — Не волнуйся, Мэтта сегодня нет в центре, он обычно приезжает вместе с Артуром по вторникам, средам и четвергам. В остальные дни в здание приезжает только Вуд, и то редко, зачастую предпочитая работать из дома. Отметив в голове эти три дня, я благодарно кивнул и более-менее расслабился, настроив себя на скорое знакомство с одной из творческих команд. Ещё не поднявшись на нужный этаж, я уже мог слышать музыку, что показалась мне смутно знакомой. Особо не погружаясь в воспоминания, я зашёл в танцевальный зал вместе с Даниэлем, в то же мгновение увидев четверых молодых парней. И ни одной девушки, поразительно. — Ах да, — внезапно обратился ко мне блондин, наклоняясь прямо к уху, — забыл предупредить, что лидер команды — открытый гей. Уставившись на него во все глаза, я почувствовал, как во рту в одно мгновение стало сухо, а в груди забилось с быстрой скоростью сердце. Понимая, что Даниэль намеренно утаил от меня эту информацию, я наблюдал за тем, как тот, подмигнув мне, поднял руку и крикнул: — Энтони! Стоило его голосу пронестись по помещению, как музыка тут же стихла. Высокий, широкоплечий парень с медным оттенком волос и яркими зелёными глазами в то же мгновение повернул в нашу сторону голову и ярко улыбнулся. — Дани, — тепло произнёс он, обняв блондина, как только тот подошёл к нему вплотную, — давно же мы не виделись. — Дел невпроворот, — отмахнулся Даниэль, разворачиваясь ко мне и добавляя: — Вот тот парень, о котором я тебе вчера говорил. Энтони, лишь на мгновение подняв на меня взгляд, хотел было снова перевести его на Даниэля, но замер, сильнее вперив в меня свои каре-зелёные глаза. Чем ближе я к нему оказывался, тем лучше я мог различить похожую на гетерохромию особенность. Разливаясь в двух оттенках, один глаз казался темнее, пока другой, наоборот, светлей. Остальные ребята, также заметив ступор своего лидера, стали посмеиваться и переглядываться, отчего я совсем стал чувствовать себя неуютно. Хлопнув Энтони по груди тыльной стороной руки, тем самым приведя его в чувство, Даниэль произнёс: — Ну что? Посмотришь, как он двигается? Тем не менее растерявшись, будто бы сам не ожидал от себя такой реакции, Энтони несколько раз кивнул и впервые обратился ко мне: — Станцуешь? Ничего не говоря, я кивнул и отправился в указанное мне направление к раздевалкам. Моё сердце словно отбивало чечётку, вызывая дурацкий мандраж и учащённое дыхание. Нужно было собраться, но реакция на меня этого парня немного выбила из колеи. Не хватало завалить так называемое «собеседование» только из-за того, что понравился одному из танцоров. Быстро переодевшись в грязно-розового цвета широкую футболку и обычные серые спортивные брюки, я глубоко вдохнул и вышел к команде, стараясь не смотреть на устремлённые на себя взгляды. — Что ты умеешь? — спросил Энтони, как только я встал посреди зала, показывая, что готов танцевать. — Балет, хип-хоп, что-то из современного… — тихо пробубнил я. Несмотря на то, что я ожидал этого вопроса, я всё равно немного забеспокоился, что имею слишком маленький кругозор в этой теме. Ничего мне не ответив, Энтони в ту же секунду включил рандомную композицию, явно основываясь не на моих предпочтениях, а скорее на умении подстраиваться. Прислушавшись к ритму, я попытался взять себя в руки и как только заиграл припев, начать двигаться. Было немного непривычно, так как обычно я танцевал под то, что мне нравилось и во что я изначально хотел вложить душу. Однако, сейчас, понимая, что от меня больше всего требуются техника и подвижность, я подумал о единственном своём вдохновителе — Матитьягу. Я делал это ради него, а не ради себя. Как только эта мысль проникла в мои многочисленные думы, я в одночасье расслабился, забыв как о том, что на меня смотрят, так и о собственном смущении. Я был и достаточно резок, как того требовала музыка, и достаточно плавен, дабы передать всю эмоциональность и даже эротичность поставленного мною танца. Когда же песня закончилась, под самые последние прозвучавшие аккорды я всё же открыл глаза и замер. Все устремлённые на меня взгляды были полны удивления и лёгкого шока. Даже Даниэль, что стоял вдалеке, поражённо хлопал ресницами, очевидно предполагая, что если я и танцую, то на твёрдую троечку. Это заставило меня улыбнуться. Никогда бы не подумал, что именно нелюбимые мной занятия танцами в итоге пригодятся мне в будущем. — Это было… впечатляюще, — с улыбкой произнёс Энтони, — ты принят, поздравляю. Выпрямившись, я провёл ладонью по волосам, убирая упавшую на глаза чёлку назад и подходя ближе к лидеру, дабы ответить на протянутое рукопожатие. Как только наши руки соприкоснулись, я почувствовал, с какой энергией тот сжал мою ладонь, из-за чего я ненароком задержал взгляд на направленных на меня каре-зелёных глазах. — Как тебя зовут? — спросил он, буквально прожигая во мне дыру. — Лиам, — тихо отозвался я, вытягивая из захвата руку и отстраняясь. Даниэль, бросив в нашу сторону «развлекайтесь», ушёл, оставив меня один на один с командой. Все стали тут же подходить ко мне и так же пожимать руку, знакомясь и расспрашивая, где я научился так танцевать. Отвечая кратко, я стал запоминать каждого в лицо, чтобы в будущем не опозориться и случайно кого-то не перепутать. Со своей рассеянностью и постоянным витанием в облаках я мог допустить подобную оплошность. Кроме самого Энтони, в нашей команде было ещё три парня, что выглядели очень молодо, отчего я предположил, что они либо ещё школьники, либо студенты первых курсов. Так в итоге и оказалось. Эндрю, парень двадцати одного года, учился на первом курсе на факультете современного танца и музыки. У него были карие глаза, обычные, русые волосы и смешная улыбка, которая больше напоминала заячью и выдавала в нём ранимого, ещё не вышедшего из подросткового возраста парня. Бэнджамин приехал так же, как и я, из Америки, для того, чтобы учиться в том же университете, что и Эндрю. Как я понял, они одногодки и учатся вместе на одном факультете. У него была немного военного стиля внешность: очень коротко выстриженные тёмные волосы и серьёзные глаза антрацитового цвета. Он единственный показался мне самым спокойным и рассудительным, по сравнению с остальными. И самый младший — Ноа, паренёк восемнадцати лет, с такими же, как у Даниэля, пепельными волосами и серыми глазами. Он выглядел очень скромно и так же робел при виде меня, как большинство встречающихся на моём пути людей. Но по большей части не из-за моей внешности, а скорее в силу возраста и неопытности. В целом, я с каждым нашёл общий язык, стараясь избегать только яркого внимания со стороны Энтони, которое с первых же дней он стал ко мне проявлять. Я не то чтобы сильно беспокоился по этому поводу, терпеливо снося всё, просто успел отвыкнуть от подобного к себе отношения, поэтому и нервничал лишний раз. Занимались мы практически каждый день, стараясь сокращать выходные с одной-единственной целью — чтобы наш кружок продолжали спонсировать. Как я понял ещё со слов Даниэля, танцевальный корпус только-только открылся и как такового дебюта ещё не было, на что и делался упор нашей команды. Ребята хотели показать себя, дабы их скорее заметили и у нас появились какие-никакие фанаты или даже новые участники. Меня все эти стремления не шибко интересовали, но, тем не менее, не желая никого подводить, я так же, как и все остальные, вкладывался как мог. С Матитьягу же я столкнулся лишь через неделю, когда решил посетить спортзал и принять участие в тренировке, организуемой самим Энтони. Из-за его довольно сильного напора на профессионализм, я в одно мгновение осознал, что одной гибкости и плавности может не хватить и мне следует также прокачать мышцы. Не очень радуясь сему факту, я всё же пошёл на тренировку, которая должна была начаться с минуты на минуту. И каков же был мой шок, когда в субботу, в день, в который Матитьягу якобы не посещает центр, я увидел его со штангой в руках. Заметив меня краем глаза, он тут же отложил спортивный инвентарь и, устремив воинственный взгляд, грозно спросил: — Какого чёрта ты здесь делаешь? Я не знал, что ответить. Я не был готов ко встрече с ним так скоро! Втянув как можно больше воздуха, дабы не показать, в какую панику меня ввёл его вопрос, я продолжил идти медленной походкой внутрь зала. Не представляя, как лучше отреагировать, я решил его просто проигнорировать и пройти мимо. Глупо, конечно, но времени на то, чтобы придумать тактику поведения получше у меня просто-напросто не было. Матитьягу же, явно не желая на этом останавливаться, выскочил прямо передо мной, выпятив грудь и делая максимально агрессивный вид. Я вздрогнул и испуганно отстранился, тут же вжимая голову в плечи. Подобное поведение с его стороны было для меня в новинку, поэтому от незнания, чего ожидать, я заведомо готовился к самому худшему развитию событий. — Я к тебе обращаюсь, — вновь заговорил он, но уже не настолько злобно, как это было пару секунд назад, — что ты здесь забыл? Мне было страшно. После всех тех слов, что он мне сказал на выставке, я боялся лишний раз открывать рот, предполагая, что, что бы я ни произнёс, всё будет воспринято в штыки. Я опасался вновь потревожить его душевную организацию, тем самым вызвав и перенаправив его гнев на свою собственную. По-настоящему злым Матитьягу я видел лишь пару раз, но если в прошлом он не посмел бы оскорбить меня или воспользоваться физической силой, то сейчас я не был бы удивлён ни первому, ни второму. Хоть всё равно и надеялся, что этого не произойдёт. Поэтому, боясь посмотреть ему в глаза, я вперил взгляд на его руки, что впервые были настолько для меня открыты. Теперь же я мог видеть, как много на них было запечатлено рисунков. Стихи, посвящённые боли и страданиям неизвестных мне поэтов, какие-то странные символы и, самое главное, на чём я задержал взгляд дольше положенного — васильки переплетённые с цветками ванили. Заострив именно на этом тату своё внимание, я не заметил, как перестал зажиматься и трястись от страха. Я словно вновь сделал глоток свежего воздуха, что вызвал внутри меня тепло и навеял нотки ностальгии. Очевидно, заметив мой интерес, Матитьягу резко провёл по этому участку кожи рукой, будто бы прикрываясь и тем самым смахивая с меня мимолётное наваждение. Только по этой причине я поднял на него взгляд и всмотрелся в устремлённые на меня беззащитные и смущённые глаза. Он уже не выглядел таким злым, а, скорее, даже наоборот, чувствительным и ранимым, словно одним взглядом я задел его за живое. — Та девочка… Она моя сводная младшая сестра, — сорвалось с моих губ раньше, чем я успел осознать что говорю, — у нас общая мать, а её отец… он разбился вместе с ней на машине больше года назад. Матитьягу, на мгновение растерявшись, всмотрелся в моё лицо, но быстро переменился вновь, заметив кого-то позади меня. Резко отстранившись, он вперил взгляд в пол, нервно запыхтев и став выглядеть так, словно в чём-то провинился. Не до конца понимая, что с ним происходит, я почувствовал на своём плече чужую, грубую ладонь. — Совсем уже страх потерял?! — сквозь зубы прошипел Артур, буквально отталкивая меня подальше от Мэтта. — Я предупреждал тебя, чтобы ты держался от него подальше! И вроде бы… Артур явно крупнее Матитьягу, что угрожал мне одним своим видом пару минут назад. Если бы Вуд захотел, то точно смог бы настучать мне по голове, не получив особо сильного с моей стороны сопротивления. Однако, если перед своим Матти я испуганно зажимался, то перед агрессивно настроенным Артуром я, наоборот, становился холодно-сосредоточенным. Кроме того что я испытывал дикие порывы собственничества и приступы ревности, я всё ещё хорошо помнил слова Югёма о том, как эта холодная статуя умело манипулирует Матитьягу. Один лишь факт того, что он заставил его думать, будто тот не заслуживает больше ничьей любви, выводил меня из себя. Я любил его намного сильнее Вуда и готов был пойти на всё. Одни лишь пять лет страданий в четырёх стенах среди незнакомых иностранно говорящих людей чего стояли. Я бы прожил там и больше, если бы ситуация того потребовала. Он не имел и малейшего представления, сколько раз я думал о том, чтобы наложить на себя руки. И о том, как каждый раз отметал эту навязчивую мысль ради одного единственного человека — Матитьягу. — Кто сказал, что я буду тебя слушать? — безэмоционально поинтересовался я, смотря на мужчину из-под опущенной на мои глаза чёлки. — Кем ты себя возомнил? Я никогда и никому не грубил, не нарывался на конфликт и не пытался намеренно кого-то спровоцировать. Очень редко, когда требовала того ситуация, я мог высказать своё строгое мнение, не шибко переживая, что подумает об этом собеседник. В далёком прошлом я уже сталкивался подобным образом с Артуром, дабы показать свою позицию, касающуюся его рабочих отношений с Матитьягу. Мой Матти остался об этом в неведении, так как я всячески уберёг его от, возможно, назревающего конфликта. Тогда мне казалось просто необходимым провести грань, ведь это касалось именно моего партнёра. Поэтому, поведя себя сейчас в несвойственной форме, я поразился холоду и напускной уверенности в своём голосе так же сильно, как и опешивший от этого Матитьягу. Я не смотрел в его сторону, боясь прерывать зрительный контакт с противником, но чувствовал на себе его пристальный взгляд. Правда, когда я решил начать показывать свой характер, я не был готов к тому, что мне при первой же попытке попытаются поставить фингал. Вуд, явно уязвлённый моим тоном и неуважительным обращением, уже хотел было замахнуться, но, как ни странно, на помощь мне пришёл не кто иной, а вовремя подоспевший Энтони. Резко перехватив Артура за руку, он остановил того от удара, воскликнув: — Воу, чувак! Ты что, совсем с катушек слетел? — Оттолкнув его от меня, он серьёзно свёл на переносице брови и добавил: — Не умеешь разрешать конфликт словами? Чего кулаками машешь? Смотря на то, как тёмно-рыжий парень встаёт между мной и Вудом, я беспокойно устремил свой взгляд в сторону Матитьягу, испугавшись, что тот может негативно воспринять сложившуюся ситуацию. В конце концов, Артур его парень, а тот факт, что я чуть ли не намеренно спровоцировал того на конфликт, мог плохо на нём сказаться. Однако, каково же было моё удивление, когда вместо хоть какой-то реакции на чуть не случившуюся драку, я увидел, с каким пренебрежением, я бы даже сказал, с отвращением он смотрел на моего спасителя. — Что случилось? — на этот раз обратился ко мне лидер нашей группы, выглядя при этом до ужасного обеспокоенным. Переведя взгляд с Матитьягу на него, я несколько раз моргнул и, смахнув с себя нервную пелену, ответил: — Ничего страшного, — не желая продолжать конфликт, я добавил: — Давай уйдём и начнём тренировку. Не знаю, чего я боялся больше: того, что у Мэтта начнут появляться вопросы, или что конфликт может продолжиться. Особенно это волнение укрепилось после такого откровенно неприятного взгляда, каким он окинул ни в чём не виноватого Энтони. Наверное, именно это беспокойство и повлияло на моё собственное поведение, которое так же было для меня несвойственным, как и неприкрытый гнев. Мило улыбнувшись, дабы разрядить обстановку, я пронаблюдал за тем, как парень, будто оттаяв, моментально расслабился. Надеясь побыстрее его увести и скрыться самому, дабы всё обдумать, а не рубить лишний раз сгоряча, что может испортить и без того натянутые между мной и Мэттом отношения, я мягко перехватил Энтони за локоть. Но не успел я сделать и шага, как до боли любимый голос вновь заставил меня испуганно остановиться: — Тренировку? По моей спине вновь пробежал холодок, а из лёгких вырвался еле уловимый разочарованный стон — сбежать не удалось. Я не знал, как объяснить ему, что устроился в творческий центр на работу, не задевая самую тонкую тему, а именно наши отношения. Ведь я пошёл на это именно ради них и самого Матитьягу. Медленно обернувшись, я мысленно подбирал хоть какие-то слова, объяснявшие моё нахождение в центре, пока не заметил, куда направлен чужой взгляд. Кофейные глаза смотрели чётко на мою слабо сцепленную с чужим предплечьем руку, передавая в себе не только злобу, но и неприкрытую и непонятную для меня тревогу. От ответа же меня спас снова Энтони, что за какие-то жалкие пять минут вырос в моих глазах не только как лидер, но и как просто хороший человек. — Да. В отличие от вас двоих, мы собираемся работать, а не выяснять отношения по чём зря, — кинув мне на плечо руку и давая таким образом понять, что разговор окончен, он повёл меня в противоположную от парней сторону. — Идём, Мэтт, — донеслось до моих ушей, — просто не обращай внимание. И тем не менее, несмотря на весь свой страх, я всё равно хотел узнать, какие именно эмоции вызвали слова Энтони у Матитьягу. Понял ли он, что я теперь в команде танцоров? Как отреагировал на это? Разозлился, расстроился, или…? Но с горем пополам уговорив себя не оборачиваться, я последовал дальше за своим сокомандником, мысленно настраиваясь на плодотворную работу.

***

Слова Даниэля о том, что Матитьягу посещает центр от силы три раза в неделю тут же потеряли силу, как только я убедился в обратном. Не зная, правду ли говорил блондин или специально меня обманул, дабы я не боялся устраиваться сюда на работу, но теперь я видел Матти постоянно. Приходя в спортзал всегда именно в то время, когда у танцевальной команды проходила усиленная тренировка, он, будто бы намеренно игнорируя моё присутствие, проходил мимо, даже не смотря в мою сторону. И как бы я ни пытался уговорить себя лишний раз за ним не следить, я то и дело ловил себя на том, что делаю это. Я будто специально мучал себя, позволяя появляться новым ранениям на сердце каждый раз, стоило мне видеть, как тот улыбается навещавшему его Артуру. Всякий раз, когда они интимно касались друг друга, я задыхался, испытывая дикую злость и ревность. Мне казалось это несправедливым, отчего я чувствовал невероятную обиду и то, как от неё на моих глазах то и дело проступали слёзы. Всё моё существо буквально кричало о том, что Матитьягу мой и никто, особенно Вуд, не смеет к нему так прикасаться. Но я терпеливо сжимал челюсти и отводил взгляд, не желая видеть, как мой Матти тянется за поцелуем к другому мужчине. В такие моменты мне казалось, что я самый несчастный человек на свете, и единственное, что спасало меня от накатывающего на меня отчаяния, — это танцы и Энтони, что, прочувствовав между мной и той парочкой напряжение, поддерживал меня и всячески отвлекал. Спустя уже две недели нашего плодотворного знакомства, он даже не удержался от вопроса: — У вас что-то было в прошлом? Посмотрев на него с лёгким удивлением, я начал делать разминку, параллельно думая о том, что именно стоит ответить. — Не пойми меня неправильно, — тем временем продолжил Энтони, приняв моё молчание за растерянность, — я не хочу лезть в твоё личное. Просто я вижу, какие взгляды ты на него кидаешь, — кивнул он в сторону тренирующегося Матитьягу, — ну и если вспоминать злого Вуда, что тебя на месте прибить хотел, я подумал, что… — Да, у нас были отношения, — решил признаться я, рассудив, что Энтони можно доверять, — но очень-очень давно. Сев напротив меня и начав делать точно такую же разминку, что и я, парнишка всмотрелся в мои глаза и спросил: — И что же? До сих пор остались чувства? Уже ответив правдиво на один из его вопросов, я не был удивлён тому, что его любопытство лишь возросло. Я ожидал, что он может спросить подобное, ведь сам понимал, что не могу вести себя максимально отстранённо по отношению к Матитьягу. Сам себя сдал своими же гляделками. Но, даже понимая всё это, я не желал говорить с ним о своих чувствах и поэтому промолчал, опуская взгляд и нагибаясь, стараясь опуститься как можно ближе к полу. — Ну нет, чувак, это никуда не годится, — внезапно громко произнёс Энтони, поднимаясь и обходя меня. В следующее же мгновение мне пришлось резко выдохнуть и зажмуриться, так как тот всем весом навалился на меня сверху. Немного беспокоясь, что он может перестараться, я от неожиданности вздрогнул, когда тот, наклонившись прямо к моему уху, тихо прошептал: — Он тоже смотрит на тебя каждый раз, когда ты этого не видишь. И стоило ему это сказать, как он вновь резко отстранился, отчего я буквально отпружинил и упал спиной назад и весь раскрасневшись, смотрел вверх на стоящего надо мной и улыбающегося Энтони. Протянув руку, он помог мне подняться и оттряхнуть пыль, что я насобирал, пока валялся на полу. — Вот так лучше, — сказал он, находясь ко мне максимально близко и заставляя тем самым меня ещё сильнее покраснеть. И если этот момент я кое-как смог пережить со своим ранимым и слабым сердцем, то то, что произошло несколько дней спустя, заставило меня чуть не провалиться сквозь землю. Я никогда не оголялся на публике, не воспринимая подобный жест как что-то нормальное. Я стеснялся своего тела и, наоборот, всегда старался сильнее прикрыться, волнуясь, что привлеку много ненужного мне внимания. После же моего проживания в пансионате и резкого похудения на фоне стресса, я стеснялся себя ещё больше. Но Энтони, которому внезапно приспичило после тренировки оценить мою мышечную массу, это было явно побоку. Без зазрения совести стянув с меня футболку и поставив всего раскрасневшегося перед зеркалом прямо в зале с остальными занимающимися ребятами, он стал трогать меня за разные участки кожи. — Вот тут немного вяленько, — указал он мне на трицепс, — а здесь неплохо, даже очертания пресса видно, — тыкнул он пальцем мне в живот. Смущаясь и переживая, что весь этот цирк увидит Матитьягу, я с ужасом увидел его полный гнева взгляд в отражении зеркала. — Стой, а это что? — вновь привлёк к себе моё внимание Энтони, указав пальцем на видимый рубец на груди. — Откуда шрам? — Ниоткуда, — не желая вдаваться в подробности, ответил я, разворачиваясь и устремившись в сторону раздевалок. Вытирая футболкой шею, по которой холодными каплями стекал пот, я старался изо всех сил успокоиться. Я был до ужаса смущён, напуган и даже слегка раздражён столь наглым поведением нашего лидера, которое казалось мне выходящим за рамки. Неужели у него настолько низкое чувство такта? Однако, всё это быстро отошло на второй план, стоило мне зайти в помещение. Не успела дверь за мной закрыться, как в то же мгновение я понял, что покой мне будет только сниться. Влетевший вслед за мной Матитьягу, буквально припечатав меня к стене, отчего несчастная футболка вылетела из моих рук, крепко сдавил мою шею. Он смотрел на меня почерневшими глазами с такой дикой ненавистью, что мне казалось, будто это именно она меня душит, а не он сам. Испуганно на него уставившись в ответ, так как это меньшее, что я мог ожидать с его стороны, я перехватил его руку, пытаясь оттолкнуть от себя. Я даже понять ничего не успел, реагируя на нападение скорее рефлекторно, чем осознанно. — Так нравится надо мной издеваться?! — гневно выкрикнул он мне прямо в лицо. — Мало мне было страданий, ты теперь будешь передо мной шашни крутить?! Поражённый услышанным, я впился ногтями ему в кожу и прохрипел: — Что за чушь ты несёшь?! Никак не реагируя на мои попытки освободиться, Матитьягу внезапно с силой притянул меня к себе, а потом обратно припечатал к стене, из-за чего я ударился затылком и ослабил хватку. Теперь кроме того, что я видел, каким сильным и подкаченным он стал, я это смог и ощутить на себе в полной мере. — Думаешь, я совсем дурак и не вижу, что ты делаешь?! Понимая, что такими темпами не смогу себе помочь, я упёрся обеими руками ему в плечи, параллельно чувствуя, как в лёгких всё меньше становится воздуха. Но самое страшное было то, что, даже если бы у меня был шанс объясниться, я был настолько поражён происходящим и напуган, что дай мне его — и я не смог бы вымолвить и слово. Я так сильно хотел, чтобы он коснулся меня, что теперь, получив это сполна, думал, что задохнусь раньше от нахлынувших чувств, а не от недостатка кислорода. Я до последнего не верил, что он смог бы мне навредить, поэтому не горел в его руках, как раньше, а болезненно обжигался и отчаянно цеплялся за его футболку, мысленно умоляя себя успокоиться и предпринять хоть что-нибудь. Всмотревшись в его глаза, в которых полыхали неописуемая ярость и обида, я, решив сменить подход, вместо того чтобы снова попытаться его оттолкнуть, расслабил руки и скользнул ими вверх, касаясь напряжённой шеи. Нет, я не душил его в ответ, а пытался достучаться до него лаской и успокаивающими движениями. Матитьягу отреагировал незамедлительно. На лице его появился испуг, а руки, что с силой сжимали мою шею, ослабли, давая мне сделать наконец такой желанный вдох. Как только я смог отдышаться, я сам не заметил, как по щекам потекли предательские слёзы. Мне было по-настоящему страшно. Но не от того, что меня только что буквально пытались убить, а от того, чьими именно руками это чуть не случилось. — Ты говорил, что никогда не сделаешь мне больно, — не удержался я от слов, что все эти пару жалких минут крутились в моей голове. Во мне так отчётливо сейчас горела душевная боль, что я не мог уже остановиться: — Называл меня любовью всей своей жизни, а теперь желаешь убить и говоришь, что ненавидишь. Замолкнув, я всхлипнул и опустил руки по швам, продолжая чувствовать неприятные ощущения в горле и боль в затылке из-за столкновения со стеной. Матитьягу, медленно приходя в себя, уже не выглядел угрожающе, а его глаза стали постепенно проясняться, сменяя злость на тревогу. И стоило тому наконец-то захотеть меня окончательно отпустить, как позади него возник Энтони, что вновь по случайности застал наши разборки. — Да вы ребята явно издеваетесь! — оттолкнув от меня Мэтта, воскликнул он. — Чего вам обоим с Вудом неймётся?! Еле-еле держась на ногах, я прикрыл рот рукой, чтобы не разрыдаться в голос. Шок от случившегося постепенно проходил, уступая место истерике, что с каждой секундой набирала обороты. — А тебе-то какая разница?! — вновь закипая и также отталкивая от себя парня, воскликнул Матитьягу. — Чего суёшь нос не в своё дело?! Неужели повёлся на эту красивую оболочку?! Выпрямив плечи, отчего Энтони стал казаться ещё выше, он смерил Матитьягу гневным взглядом и сквозь зубы произнёс: — Он танцор моей команды, поэтому то, что ты и твой ненормальный бойфренд достаёте его, мешает нашей совместной работе. Атмосфера между этими двумя вновь стала сгущаться, а их общее напряжение стало окутывать и меня, вызывая очередной приступ страха. Больше всего я не хотел, чтобы эти двое подрались, ведь тогда это значило одно: моё пребывание здесь — огромнейшая ошибка. Я вернулся и вызвал неминуемый хаос, что засасывает теперь не только меня и Матитьягу, но и всех, кого по невезению он также коснулся. И как в доказательство моих умозаключений, Энтони с силой припечатал Мэтта к стене, отчего я испуганно вздрогнул и хотел было уже вмешаться, но он выставил руку, не позволив мне даже приблизиться. — Ещё раз попытаетесь хоть пальцем его тронуть, что ты, что Вуд, и я от вас мокрого места не оставлю, — произнёс угрожающе лидер, не отрывая своего взгляда от вновь воинственно настроенного человека напротив. Несмотря на предупреждение, я всё же не смог стоять в стороне, подбежав к держащему Мэтта парню и схватив того за предплечье, пытаясь оттянуть назад, желая скорее остановить весь этот ужас. — Смотри, как бы сам потом не пожалел, что сблизился с ним, — ядовито выплюнул Матитьягу, — он мастак выворачивать душу наизнанку, а потом делать вид, что всё нормально. Остолбенев от его слов, я уставился на Мэтта таким взглядом, словно ослышался. Каждое утро я смотрел на своё отражение в зеркале, ненавидя себя за собственную слабость и неспособность стать вновь нормальным, кажущимся живым, человеком. Я смотрел на свои некогда наполненные счастьем глаза и ненавидел себя за возникшую там пустоту и вечно плещущуюся печаль. Меня тошнило от своей худобы, от постоянно играющего в крови стресса, от того, что я до сих пор не смог до конца справиться с последствиями жизни в заточении и пугался любого резкого звука. Я смотрел на себя и не узнавал. А теперь слышу от единственного человека, что всегда мог видеть меня настоящего, такие слова. Разве я хоть раз делал вид, что мне всё равно? Разве я бы вернулся, если бы считал, что случившееся — это нормально? Разве по мне не видно, насколько сильно я сломлен и стараюсь это исправить? Резко отпрянув, будто мне дали грубую пощёчину, я вновь стал задыхаться, отчего оба парня покосились в мою сторону. Чувствуя, как меня начинает потряхивать от разрастающейся в груди неописуемой боли, я поморщился и, не желая, чтобы кто-то видел мои страдания, быстро перехватил футболку и вылетел из раздевалки. Я слышал, как Энтони зовёт меня по имени и просит остановиться, но я его не слушался, наоборот набирая скорость. Прямо на бегу натянув футболку, я выскочил на улицу и помчался в сторону автобусной остановки. Еле-еле успев заскочить внутрь подъехавшего транспорта, я тут же направился в самый конец и, сев в угол, уперся лицом в ладони. Не чувствуя осеннего холода и не обращая внимания на устремлённые в мою сторону взгляды, я сдавленно плакал, стараясь издавать как можно меньше звуков. Как я добрался до дома, я не помнил. Зато отчётливо запомнил, как проснулся с больным горлом и ужасным кашлем к вечеру, когда Лиза вместе с Аннабель вернулись со студии.

***

Я не появлялся в творческом центре ровно пять дней и не отвечал ни на чьи звонки и сообщения, уже даже жалея, что согласился на эту чёртову работу. Произошедшее казалось для меня сном. Я до самого конца не мог поверить и тем более смириться с тем, что сделал и наговорил Матитьягу. Мне было обидно. По-настоящему обидно. Оттого я и чувствовал злость на себя же за то, что позволил подобному случиться. Я не мог понять, что его взбесило больше: то, что я стал там работать; то, что ко мне проявляет знаки внимания Энтони; то, что тот раздел меня и начал трогать за мышцы; всё вместе? С одной стороны, я понимал, что тот повёл себя так как раз потому, что я ему не безразличен. Хотя чему тут удивляться? По его же словам, я причина его ненависти, а не той любви, которой он был пропитан с головы до ног пять лет назад. Нет ничего странного в том, что он воспринял моё появление в центре и дружбу с Энтони так негативно. С другой же стороны, я не мог нормально воспринимать насилие в свою сторону, особенно от человека, которого люблю. Благодаря издевательствам в школе во мне сохранились далёкие воспоминания тех ощущений, когда тебя лупят просто за то, кто ты есть, не имея для этого более веских причин. Но даже сейчас, когда причина вроде бы лежит на поверхности и я могу её понять, я всё равно не до конца соглашался с осознанием, что это произошло. Мне было больно смириться с тем, что Матитьягу так со мной поступил, даже если я и готовился к этому заранее. Кроме этого, в моей голове до сих пор не укладывалось, что он сам меня изначально отталкивал, всячески пытаясь показать, что ему плевать на меня, когда демонстративно игнорировал моё присутствие в творческом центре, а после позволил себе подобное поведение, решив по какой-то причине запретить мне с кем-то общаться. Или, как он выразился, «крутить шашни». Да и о каких шашнях он говорит? Между мной и Энтони ничего нет — исключительно дружеские и рабочие отношения. Если в самом начале я и видел, что тот проявляет ко мне чересчур много лишнего внимания, то со временем я понял, что дело не только в том, что я ему понравился, но и в том, что я новенький и, как он сам когда-то выразился, совсем зелёный. Он лишь опекает меня, как самый главный в нашей команде, и помогает составлять план моих тренировок и занятий, дабы я быстрее и эффективнее набирался танцевального опыта. Поэтому-то я и не понимал, к чему были сказаны те слова, обращённые к Энтони. От всех этих мыслей у меня пухла голова, а в душе образовывался неприятный, колющий меня каждый раз, как я думал об этом, осадок. Даже Анна, заметив мои терзания, постоянно тихонечко крутилась вокруг меня, время от времени обнимая без причины или ложась рядом, прижимаясь лобиком к плечу. Всегда видя такую милую поддержку с её стороны, я прижимал её к себе в ответ или гладил по волосам, слушая её мерное сопение. А вот Лиза была в ярости. Стоило ей увидеть на моей шее отчётливый след от руки, а после ещё и узнать, что я заболел, она готова была уже лететь в творческий центр, желая самой настучать Матитьягу по голове. Благо, убедив её в том, что это только усугубит ситуацию, я наблюдал за тем, как вечно расстроенная сестра пыталась мне помочь и даже лечить, хоть именно это у неё и плохо получалось. По большей части, правда, из-за неимения терпения и сильного желания, чтобы я скорее поправился. Будто я мог сказать простуде «уходи», и та действительно уйдёт. На шестой день я проснулся в четвёртом часу утра, уже не чувствуя ни лихорадки, ни сонливости из-за болезни, как раз наоборот, ощущая бодрость и приподнятый дух. Не думая, я быстро собрался и поехал в центр, чтобы, во-первых, забрать оставленные тогда вещи, а во-вторых, потанцевать в одиночестве. Взвесив все за и против, я решил повременить пока что с тем, чтобы покинуть центр. Как минимум потому, что теперь во мне нуждалась танцевальная группа, а максимум, чтобы разобраться с Матитьягу. Во мне всё ещё теплилась надежда на то, что он сможет привыкнуть к моему присутствию и это позволит ему остыть, а в последствии и захотеть со мной нормально поговорить. Сам не понимая своего порыва, уже в половине шестого утра я был на месте и, переодевшись, принялся разминаться. Мне нравились тишина и темнота зала, благодаря которой я мог расслабиться и отпустить все мешающие мне мысли.

Crywolf — Anachronism

Забыв на мгновение о постоянно преследующей меня боли, я стал танцевать, полностью отдаваясь музыке. Как обычно, закрыв глаза, я шевелил губами, повторяя слова за певцом и медленно двигался, время от времени выполняя более сложные и резкие движения, которым меня научила сестра. Не знаю, сколько я так протанцевал, но когда ближе к концу трека я открыл глаза и увидел в отражении зеркала стоящий совсем близко ко мне силуэт, то первым делом ошарашенно от него отскочил. Схватившись за грудь, я стал в одночасье задыхаться, видя, как некогда до безумия любимые кофейные глаза смотрят на меня со странной отстранённостью. В уличной одежде, с растрёпанными волосами и немного помятым видом, словно всю ночь не спал, а тусовался в каком-то клубе, он не был похож на самого себя, отчего внутри меня проснулась глупая жалость и бестолковое желание позаботиться. А вот такая важная для меня обида решила раствориться, уступая место всем тем чувствам, которые я не хотел сейчас испытывать. — И-извини, — вяло пробубнил Матитьягу, — я не хотел тебя напугать. Немного пошатываясь, он сделал несколько шагов в мою сторону и наклонил голову вбок, пристально всмотревшись в мои глаза. Сейчас в его взгляде не было злости или былой агрессии, а, скорее, детское любопытство и непонятная мне заинтересованность. Он внимательно изучал моё лицо, а после скользнул ниже к груди и рукам, задержавшись там дольше обычного. Музыка продолжала играть, отскакивая басом от стен и ударяясь об ушные перепонки, которые и без того заволокло пульсирующей болью из-за резко ударившего в крови адреналина. Безотрывно смотря на Матитьягу, я не мог до конца понять, что с ним происходит, и это пугало больше всего. Я не знал, хочет ли он снова напасть на меня или учудить скандал, а может и вовсе, вновь обвинить меня во всех грехах и… И быть правым. Я во всём виноват. — Что ты здесь так рано делаешь? — задал я логичный вопрос охрипшим от долгого молчания голосом. Чужие глаза в то же мгновение вернулись к моему лицу. Теперь вместе с любопытством там проснулась холодная сосредоточенность и резкость, присущая любому охотнику перед тем, как поймать свою жертву. Я взволнованно сглотнул. — У меня к тебе тот же вопрос, — парировал Матитьягу. Вялость в его голосе пропала, что подтвердило мои догадки. Сердце с бешеной скоростью забилось в груди, будто предупреждая об опасности. Я не знал, что делать. Попытаться сбежать или закричать? Но центр пуст, а бегать я никогда нормально не умел. Если в тот раз повезло, то в этот раз я знал наверняка, что у меня нет и шанса. — Это танцевальный зал, а ты художник, — не оставался я в долгу. Мне нужно было продолжать делать видимость спокойствия, дабы не ускорить процесс того, чего боялся как огня. Я не хотел повторного с ним столкновения. Мне нужен был лишь диалог, к которому он, к сожалению, пока не был готов. Тот, в свою очередь, усмехнулся, на короткое мгновение отведя взгляд, но быстро вернул его назад, будто бы боясь, что если перестанет за мной следить, то я убегу или испарюсь, как одна из его галлюцинаций. И отчасти он был прав, а это значило только одно — он чувствовал мою настороженность. — Ты здорово танцуешь, — внезапно произнёс он, — я ещё тогда это заметил. На последних словах он невольно поёжился, словно ему самому стало не по себе от того, что он озвучил, а пугающая вокруг него атмосфера мгновенно растворилась. Вся та сосредоточенность на мне как на главном объекте своего внимания, внезапно перестала нести в себе угрозу, отчего я непонимающе опешил. Я неправильно интерпретировал его поведение? Однако, несмотря на собственную растерянность, я всё равно инстинктивно стал пятиться назад, когда Матитьягу вновь сделал шаг в мою сторону. — Я хотел извиниться, — произнёс он, наступая, — мне не стоило распускать руки. Уперевшись спиной в зеркала, я весь вытянулся как струна, когда тот оказался ко мне достаточно близко. Я видел, как он был напряжён, а его собственные руки сжались в кулаки, словно тот боялся сделать что-то, о чём обязательно бы пожалел позже. Его глаза были всё ещё сфокусированы на мне, и в них не было злобы или желания мне навредить, там была, скорее… борьба? А потом он сделал ещё один шаг, и тогда я понял, что он пьян, так как от него невероятно сильно пахло алкоголем. — Он тебе нравится? — внезапно спросил он, обдавая меня горячим дыханием. Мои ноги неминуемо задрожали, как и руки, которыми мне хотелось сделать хоть что-нибудь: прикоснуться к человеку напротив, обнять его или даже притянуть к себе, дабы поцеловать. Но я терпел, мысленно давая себе пощёчину, напоминая, что за любую ошибку последует неминуемое наказание. Этот урок я уже усвоил. — Кто? — практически неуловимо переспросил я. — Энтони, — ответил он, оставляя между нами жалкие сантиметры. Слыша, как сильно бьётся его сердце, я сам гулко сглотнул, изо всех сил стараясь не потерять контроль от находящегося рядом любимого тела. Я чувствовал вперемешку с алкоголем его настоящий запах, который всегда долго оставался на моей одежде после очередной проведённой совместной ночи, и от этого испытывал лёгкое головокружение. Сжимая до боли в ладонях кулаки, я дышал через раз, безотрывно смотря в глаза напротив и улавливая в них уже знакомое мне желание. Уж его-то я ни с чем никогда не спутаю. — Мне нравишься ты, — произнёс я от чистого сердца, — всегда нравился и будешь. Музыка стала отбивать свои последние аккорды, взрываясь и вызывая лёгкую вибрацию. Я видел, как от неё хмурится мой мучитель, а его собственные ресницы вздрагивают каждый раз, когда он скользит взглядом по моим волосам и лицу, исследуя. Он будто по новой узнавал меня, пытаясь совладать с возникшей между нами атмосферой или даже желая отвергнуть её. Но всё решилось тотчас, стоило его глазам остановиться на моих губах. Мои же нервы к тому моменту натянулись до предела. Медленно выдохнув, Матитьягу так же медленно поднял руки, через мгновение сжав мою талию, да так крепко, что я не удержался и издал лёгкий стон, ощущая не только его силу, но и то, насколько горячая его кожа даже через одежду. Я слышал, как чужое дыхание участилось и чувствовал, как дрожат пальцы, сжимающие и держащие моё тело. Я понимал, что попал в ту самую ловушку, о которой предупреждал мой собственный инстинкт, но теперь уже не желал её лишаться. Я готов был добровольно в ней остаться и показать, что не принадлежу больше ни одному в мире человеку. Я хотел, чтобы он это увидел и понял. Мне не всё равно. Мне не нормально. И я был готов к тому, что он меня поцелует. Я видел, как он буквально сжигает мои губы взглядом, пока тот сам не вернул его моим глазам, дав обзор на бушующий в себе ураган чувств. Он был ослеплённый, эмоциональный, горящий, но не от боли или отчаяния, а от желания и еле уловимой тоски, которую я ощущал на собственной шкуре. Всё то, что испытывал он сам, передавалось и мне через вибрирующую и звучащую вокруг нас музыку. Не знаю, что именно произошло, но я увидел, как в кофейных, почти чёрных глазах напротив сработал какой-то переключатель. Он будто смёл все сдерживающие его преграды, снующие внутри него сомнения и переживания. Прикрыв глаза, он наклонился ко мне, но вместо такого желанного мной поцелуя, прижался к моим волосам и прямо на ухо прошептал: — Господи, ты всё так же обалденно пахнешь… Вжимаясь всем телом в зеркала, дабы не потерять последние силы и не упасть окончательно в чужие руки, я судорожно выдохнул и не сдержал дрожи, окутавшей моё тело. От даже такой, практически невинной близости, я почувствовал, как по мне растеклась приятная нега, а внутренности завязались в тугой узел. Я сходил с ума просто от осознания, что человек, о котором я грезил все эти годы, наконец-то оказался рядом. И проявлял не агрессию или напускной холод, а нежность и даже ласку. И возможно он всё-таки бы меня поцеловал или же наши объятия смогли продержаться чуть больше минуты, если бы не резко включившийся в помещении свет. Матитьягу, тут же от меня отскочив, испуганно покосился в сторону входа в зал, в то же мгновение сталкиваясь с замершим на месте Вудом. Не говоря больше ни слова и даже не посмотрев в мою сторону, он на заплетающихся ногах вылетел в коридор, чуть не столкнув самого Артура. Я же, чувствуя, как сил в ногах не осталось, сполз вниз, параллельно не отводя глаз от Вуда, что смотрел на меня с дикой ненавистью. — Помнишь, что я сказал тебе в день нашего знакомства? — не удержался я от вопроса, вспоминая наш неприятный с ним диалог на самой первой выставке, которую ставил Матитьягу. Именно тогда я показал ему себя настоящего, чтобы дать понять, что я не глуп и вижу то, чего видеть бы не хотел. Я ставил на место его однажды и готов был поставить снова. Внутри меня проснулся тот самый, отравляющий мою жизнь эгоизм и желание позлорадствовать, которое затмило всё остальное, в том числе и собственный разум. Артур не ответил, но продолжил стоять и смотреть на меня так, будто готов вот-вот удавить. — Что он никогда не будет твоим, — с холодной уверенностью добил его я, наблюдая, как он в ту же секунду взрывается. Лёд надломился, воды Антарктики взмыли вверх, а чужая агония стала ярче холодной безмятежности. Резко сорвавшись с места, Вуд скрылся за дверью, что с диким грохотом захлопнулась и стала отдаваться звоном в ушах. Я же, обхватив руками голову, впервые за всё время искренне рассмеялся. Ведь мне это, как никому, полезно. Смех же продлевает жизнь.