Спасительное забвение

      Горо терпеть не мог войны.       Каждый раз, получая оповещение от верховной главы о подготовке к предстоящим сражениям, он невольно вздрагивал и вполголоса, стараясь сдержать рвущийся вихрем поток чувств из закромов души, отвечал «принято». А покидая со склонившейся головой и подрагивающими плечами покои, прилагал все усилия, чтобы сдержаться. Это обещание, надежда, словно клеймо, изуродованное неразборчивым и еле заметным почерком, прилегало к левой стороне груди. Он искренне верил, молился всем существующим и не существующим Архонтам, что близких товарищей навсегда возможно защитить. Он, правда, переживал за них…       И постоянно возвращался сюда — в самый дальний уголок острова Ватацуми, где никто никого и никогда уже не потревожит. Пёс войны как никто другой понимал, что невозможно переменить ход событий, как и удостовериться, что всё пройдёт гладко. Это бессознательно настораживало, пугало до галлюцинаций, но вера всё не угасала. Наоборот зарождалась, возгоралась словно неконтролируемое пламя с каждым разом на поле боя. И, угрожающе сцепив запястье до боли и будто насмехаясь над никчёмными попытками, в конечном итоге приводила сюда, к надгробьям. Они были в идеальном состоянии: вычищенные до блеска, ограждённые со всех сторон, с травами светяшками перед ними. И со скамьёй, прилегающей рядом, на которой из года в год генерал с мертвецки бледным лицом бегло оглядывал своих солдат. Отчаяние, что так целеустремлённо липкими от сажи руками затыкало ему рот, не сдавало позиций. Более того — отчаянно давило.       Он безумно цеплялся короткими ногтями за преграду, подавлял внутренний вой и глотал ручьями слёзы, лишь бы это принесло долгожданное облегчение. Точно впервые захлёбывался, словно учился заново шустро переплывать реку… агония, что так яростно раздирала на мелкие куски, ни шла ни в какую даже по сравнению с низкокачественным обедом — настолько была противна. И горе утраты проглатывало, сжимало челюсть до скрежета зубов…       Запал на поле битвы возвращал в строй. Когда дым стоял столбом, а сердце в необузданном ритме норовило протаранить рёбра. Он здесь, в гуще событий, чувствовал себя прекрасно, оживлённо, а под натиском адреналина — лучше некуда. Горо там, где ему и место. Именно ему, а не кому-то ещё. Помочь не только словами, но и действиями; поддержать, пусть и словами, но искренне от всего сердца. Он обязан следовать неписанному правилу, выполнять кармический долг, изнашивая себя до потери сознания и последнего вздоха. И великий генерал на то и великий, что исполнит все приказания своей Госпожи, придаст своим людям надежду на светлое будущее. Но рисковать близкими людьми не будет. Только не ими.       Отчасти Пёс войны был уверен, что главы других фракций относились к своим подчинённым пренебрежительно. В первой войне с комиссией Тэнрё он следил за плавными, но уверенными движениями Кудзё Сары, за тем, как девушка вела себя в пылу сражений, молниеносно протыкая стрелами солнечные сплетения его товарищей. Максимальная собранность, непоколебимый воинский дух и внимательность к мелочам — она была достойным противником. Но стоило стойко выдержать зрительный контакт с ней, как идеальная картина вмиг обрушилась сверху — бесчувственность. Горо не был уверен, прописано ли это в «вечности», но это казалось дикостью для его понимания. И он искренне верил, что тогдашняя реакция была всего лишь защитой, которая не допускала ни единой слабины, и что о тех павших солдатах она после позаботилась по всем правилам приличия.       Придерживаясь подобного мнения сквозь месяца, генерал войск Ватацуми взаправду считал, что мир давно прогнил. Что величественных людей с высокими чинами не беспокоило ничего, кроме как безопасность нагретой задницы на троне. И осознание, что он совершил огромную ошибку, подумав так, мгновенно дало о себе знать ровно через две недели. Предводитель банды Аратаки. Молниеносные выпады с гигантской дубиной вперёд, оглушающий рёв и точно выверенные движения в очередной раз доказывали, что противник перед ним далеко не глупец. Как и его воины, искусно орудовавшие оружием в руках. И неизвестно ещё, чьей победой окончилась бы потасовка, если бы не громкий возглас óни, который неожиданно сменил курс и стал настойчиво оттеснять от раненого бандита вражеских солдат. И тут-то Горо всё понял, увидев гнев, что так полыхал в чужом взгляде. И о, это изумлённое лицо после, когда он приказал всем отступить, было поистине хорошим подарком за столь опрометчивый поступок. Единственное, чего генерал не учёл, так это последствия — письмо в клюве хищной иссиня-чёрной птицы на следующий день, а учитывая волнистый, неразборчивый почерк и корявую подпись, далеко не от Госпожи.       Горо до сих пор в полной мере не осознал, как неожиданное нападение, а позже при выяснении оказавшиеся полным недоразумением стычка, привела к подобному результату. Но мимолётные, уютные посиделки каждое воскресенье с гуиноми, наполненными саке, и разговорами обо всём сразу приносило облегчение и приятное тепло. Поначалу он следил, точно волк, за каждым движением Итто, стараясь разглядеть хотя бы малейший намёк на гнусное враньё, хотя бы одно неверное движение. И всякий раз с треском проваливался, прижимая мохнатые уши из-за пожираемого со скоростью света внутри стыда. А Аратаки всё видел и всё чаще ловил этот оценивающий взгляд на своей шкуре, но, стиснув зубы, молчал. Молчал и предлагал невесомо дотронуться кончиками пальцев до алых рогов, предлагал поведать самые сокровенные секреты своей души, предлагал невзначай причесать выбивавшиеся пряди. Дерзость, что неусыпно следовала по следам за óни, иногда требовала и обратного — потискать лишь хвост да уши генерала. С каких-то пор уверенному предводителю банды и это стало доступно.       Но в дождливые дни, когда небосвод накрывало светло-серое полотно, отчаяние захлёстывало вновь. Душило, сцепив искривлённые пальцы на хрупкой шее, надеясь на скорую расправу, тем временем как воспоминания подкидывали под ноги омерзительные картины: эта свежая, алая кровь, стекающая по рукам генерала, не его. Эти голоса, надрывно кричащие и молящие о спасении, тоже не его. Эти образы, появляющиеся чуть ли не каждое сновидение, тоже не принадлежат ему. Но оглушительный вскрик, проносящийся во временном убежище среди ночи, а позже обнимающие за талию крепкие руки, взаправду даровали реальность. Придавали целительных сил, что давно забылись под натиском постоянно изнурённого организма.       Генерал искренне ценил эту своеобразную заботу со стороны óни, пусть и опасался принимать столь щедрый дар. Но эта ослепительная улыбка, мягкий рокочущий баритон, бережные движения во время и после неожиданного нападения утраты заставляли поддаться искушению и довериться, поближе подпустить к себе на миллиметр. Медленно, но верно он находил своё успокоительное, точнее принимал во внимание подобный вариант. И Итто буквально на всю неделю вперёд светился от этого.       И потому Горо совсем не почувствовал душераздирающего беспокойства или опасности, облокачиваясь сбоку на Аратаки как можно ближе в этот вечер, в богом забытом месте под сосной на окраине. Стоило сильной руке притянуть его чуть поближе к разгорячённому телу, а под напором другой легонько положить свою голову на мерно вздымающуюся грудь, как все мысли вмиг развеялись на ветру. Ему было до одури хорошо и приятно, словно жизнь снова приносила счастье, и он не мог более переносить это сладостное чувство. Сознание медленно, но верно покидало его, заставляя упасть в мир Морфея. А успокаивающий шёпот на пушистое ухо, ласковое поглаживание плеча дарило спокойствие. Блаженно улыбаясь до кончиков ушей, Горо засыпает, ловя напоследок неразборчивые слова óни про здоровый сон и великолепие генерала.