Тот самый из детей ланисты

Афий и Сторция внесли некоторые коррективы в устоявшуюся, как казалось, имитацию жизни Рикса, чьи мысли в свободное время теперь крутились только вокруг родного города Кардома. Самым большим откровением для него оказалось, что под Колизеем располагалась полноценная площадка для космолётов, поэтому-то голос гладиатрикс тогда в наушнике трещал и шипел; в том числе под песками ждал возвращения на Блор и корабль, на котором прибыли рабы Флавия. Именно на нём, находящемся под собственным защитным полем, можно было спокойно обсуждать любые вмешательства в дела клириков, чем и занималась личная охрана, состоящая из Граута, Гарса, Хотча, Сторции, а теперь и Рикса. Все вместе они, безусловно, не собирались, так как хотя бы одному так или иначе необходимо было быть при семье, но утром (чаще ночью) несколько гладиаторов непременно встречались для обмена и внесения новых данных в общую базу, откуда потом черпали информацию и остальные. Как завещал Гарс, сильно в происходящее и детали Рикса не посвящали, только обрисовали общую картину, затем потребовали подготовить как можно более точную карту Кардома и окрестностей. Безусловно, многое изменилось с приходом клириков, но даже минимальный план города лучше его полного отсутствия, так что чаще всего Рикс пересекался с Хотчем, который как раз свободно выбирался за пределы Колизея на встречи с повстанцами (по этой причине он и не был ничьим телохранителем у Флавиев) и нуждался в пояснениях, а также со Сторцией, контролирующей нерадивого новобранца. Вот и пригодились все знания по чертежам для механики, потому как на каракули Хотча, набросанные за два дня, было больно смотреть. — А клирики не считают подозрительным, что вы… мы постоянно загадочно скрываемся в своём космолёте? — озвучил Рикс не дающую покоя мысль, вызвав у сопровождающей его обратно в покои гладиатрикс снисходительную улыбку. — Считают. — И в чём смысл? Получается, они знают… — Как и мы кое-что знаем. Смысл ведь не в том, чтобы никто не знал, а в том, чтобы сделать свой ход первыми, Рикс. Какой ход, правда, он так и не смог выведать, несмотря на все усилия, но в пылу обсуждения предлагал прикончить авгура Публия лично, если это цель плана, чем вызвал только общее неодобрение. Не самое дальновидное решение, Рикс совсем забыл, что остальные гладиаторы были в курсе его истории, рассказанной ещё в первый день прибытия на Блор. Конечно, ослеплённого местью и ненавистью его никто не подпустит к Публию, даже при необходимости действительно убить. Помимо участия в тайной деятельности Флавия Рикс старался чаще видеться с Афием; их встречи проходили всё так же в лазарете во время ежедневных обязанностей Лабеля. С заходящимся сердцем Рикс слушал про Кардом, представляя его сейчас по словам друга, на автомате запоминая какие-то детали, нужные для исправления плана города. Хотя важнее было не это, а всё, что удавалось узнать от Тори. Первым удивительным пунктом было то, что без денег она не разговаривала, ссылаясь на правила борделя и невозможность находиться наедине с кем-либо без этого условия. Впрочем, когда там выяснили, что Афий — гладиатор прямиком с арены, деньги просить перестали, записав только его имя и принадлежность к школе. Очевидно, счета будут выставлены, но напрямую владельцу гулящего раба, хотя ведь и проститутки такие же рабыни… получается, хозяева расплачиваются друг с другом за «труд» своих рабов, пока те вознаграждения в глаза не видят. Потрясающая экономика. — …видел бы ты реакцию других девочек там на мои два железных пальца, — Афий с добродушной усмешкой осмотрел свои искусственные указательный и средний пальцы. — Глаза горели совершенно ненормально. — Тебе ничего за это не будет? — тут же оборвал рассказ Рикс, слишком занервничав, чтобы вникнуть в шутку. Это был их разговор на следующий день после того, как друг посетил Кардом. — Ничего, может только выпорят, если буду заниматься откровенной растратой средств, — печально усмехнулся Афий. — Правда знать бы, чем эта растрата исчисляется… — Ты уверен? — Да, не переживай. Я всё узнал у бывалых. — Эх, хотел бы я больше времени проводить среди обычных… гладиаторов, — Рикс поник, упираясь локтями в колени и подпирая подбородок кулаками; кушетка под его телодвижениями жалобно скрипнула, не привыкшая к весу двух человек вместо стабильно одного. Нервный смешок Афия заставил удивлённо обернуться в его сторону. — Ты быстро расхочешь, если хоть раз побываешь среди них. Лучше цени своё привилегированное положение. И переубеждать его тогда Рикс не стал, прикусил язык, поняв, как сглупил. Секундная слабость показалась такой убогой, что он ещё несколько дней не мог выкинуть их диалог из головы, прокручивая его по несколько раз подряд. Вторым удивительным пунктом, касающимся Тори, было то, о чём они говорили с Афием, а тот передавал затем Риксу. Обрадованная возможностью не удовлетворять чьи-то низменные прихоти, она занимала друга своего (бывшего?) парня рассказами о прошлой жизни и своём новом быте. Это был долгий, абсолютно бесполезный поток информации, из которого было нечего выудить кроме ощущения мрачной тоски, но в конце пересказа каждый раз Афий добавлял, нахмурившись, что выглядит девушка странно. Слишком оживлённая, с лихорадочным блеском глаз, всё норовит что-то сказать про сборища, на которые ходит, но самой себе потом вслух запрещает и отворачивается, и на вопросы не реагирует, моментально закрываясь. В общем, её общество не было пределом мечтаний, как и нахождение в замызганной комнатушке низкопробного борделя, но Рикс продолжал просить посещать Тори из-за иррационального чувства стыда, которое испытывал перед ней. Как будто то была его вина, что они оба находились в своём положении, но он не мог ей помочь, только признаться себе же в своей несостоятельности было равносильно самоубийству. Помимо этого у Рикса теплилась призрачная надежда, что Тори всё-таки узнает что-то важное про родителей или хотя бы сестру и сможет сразу поделиться важными новостями. Афий не спорил, выполняя просьбу друга по доброте душевной, чтобы не забывать о своей человечности, испытание которой каждый день приходилось проходить на арене. По крайней мере он старался убивать поверженного соперника как можно быстрее, чтобы тот недолго мучился, после разрешения Цезаря. Чего нельзя было сказать о Риксе: его бои стремительно превращались в главное событие дня арены. Обсуждение того, как одному из лучших гладиаторов сносило крышу, когда Цезарь давал отмашку, не утихало ни в стенах Колизея, ни далеко за его пределами. Рикс хотел бы оправдать себя (хотя бы перед самим собой) тем, что теряет над собой контроль, но, к сожалению, не смог бы, потому что, решив принять свою ярость, заставил её закусить удила. Сначала его пугала собственная жестокость, казалась инородной, залезшей под кожу ядовитой змеёй, устроившей гнездо в сердце, но когда толпа ликовала, надрываясь в восторженном вопле и подстёгивая, моральные ценности начинали хромать на обе ноги и услужливо подставлялись под греющие лучи тщеславия. Это было так правильно в моменте. Потом, уже после боя, оттирая в термах быстро въедающуюся чужую кровь и каждый раз замирая с ещё окровавленной ладонью на члене, который болезненно ныл от рвущего возбуждения, он жмурился, начинал двигать рукой в надежде расслабиться и всеми силами гнал от себя картинки вывернутых суставов, открытых переломов у ещё живых врагов, выдавленных глаз, рассечённой кожи, изувеченных кнутом тел. И всё же они вставали под закрытыми веками, преследовали и не давали покоя, желая остаться с ним навечно, и перед долгожданной разрядкой Рикс неизменно обнаруживал, как с потом, бордовыми разводами и грязью на лице смешиваются слёзы. Неожиданно единственным местом, где ему не хотелось размозжить себе голову от отчаяния о ближайшую твёрдую поверхность, оказалась комната Лабеля, а единственным человеком, с которым не приходилось думать, оказался сам Лабель. Тот так и не вернулся к обещанному разговору о родителях, но Рикс надеялся, что, возможно, он обязательно сообщит, если что-то выяснит, пока сам гладиатор опасался нарваться на очередной эксперимент с пультом управления. Тем более что-то о родных ведь могла узнать и Тори, а ждать смерти (чьё зловонное дыхание за спиной всё время преследовало) он перестал, когда окончательно уверился в своём бессмертии на арене. Словом, у него было время и необходимо было только поддерживать привязанность самым доступным способом — сексом. Здесь, в покоях сына ланисты, не приходилось больше играть, строить из себя кого-то другого, беспокоиться о боях, жестокости, несправедливости, здесь Лабель был его отдушиной, тем, к кому хотелось приползти в конце изматывающего ужасного дня после рек крови и мучительных разговоров, целовать ноги и руки, ощущать ласковые поглаживания и поцелуи, тяжесть чужого тела на своём. Что за перемена с ними случилась Рикс не задумывался, он только наслаждался возможностью растворяться и отдаваться, выключал голову, послушно протягивал руки для связывания (иначе не бывало), просил ещё и был готов сделать для Лабеля что угодно, лишь бы тот продолжал смотреть на него с этой проклятой нежностью и любопытством, когда серые радужки, раньше безжизненные, словно подсвечивались изнутри разгорающимся огнём. Ему так хотелось быть нужным и полезным хотя бы для кого-то за закрытой дверью, потому что за её пределами снова приходилось ощущать свою беспомощность и носить звание цирковой мартышки для публики. Рикс не заметил, как самый ненавистный для него человек превратился в самого желанного, в чьих руках можно было почувствовать то самое давно забытое спокойствие. В круговороте общения с Афием, встречами с Хотчем и Сторцией, убийствами на арене и сексом с Лабелем прошла неделя, казавшаяся годом. Время вдруг остановилось в момент, когда, замешкавшись, Рикс впервые пропустил удар соперника и правую икру мгновенно обожгло сталью чужого гладия. Боль не ощущалась, заглушаемая адреналином, только тепло заструившейся из открытой раны крови напоминало, что это реально. В немом удивлении затих Колизей, ожидая реакции любимчика толпы на такую дерзость, заулыбался довольный гладиатор, примеряющийся к следующей атаке после ухода за спину. Рикс словно в замедленной съёмке опустил взгляд на мокрую от собственной крови лодыжку, неспешно обернулся через плечо, выцепляя того, кто за это в ответе. Видимо, взгляд у него был настолько бешеный, что соперник резко побледнел и стёр свою кривую усмешку с лица, крепче сжал в руках гладий, выдавая нервозность. Гладий… что за глупый выбор оружия против кнута? Знал ведь, что Рикс всегда сражается с ним. Идиот, как только умудрился дотронуться до него. — Поздравляю, — хрипло бросил ему Рикс, всё же поворачиваясь полностью и игнорируя ранение (не надо тратить время, пока не мешает), обвёл взглядом собравшихся, жаждущих зрелищ, и задумался на мгновение, сколько среди них паитрумцев, а среди тех — знакомых, тут же отбросил мысль и снова посмотрел на другого гладиатора, который растерялся от вражеского хладнокровия и не воспользовался заминкой. — Тебя запомнят как того, кто смог ранить лучшего. — Меня запомнят как того, кто смог уб… — закончить наглец не успел, потому что кнут уже рассёк со свистом воздух и одним выверенным щелчком разрезал его запястье прямо по кромке брони, вынудив выронить гладий, так как разорванные сосуды и нервы вывернулись наизнанку подобно взорвавшейся хлопушке с бумажными длинными конфетти. Кажется, такие отец запускал на последний день рождения Дареи, а мама потом ругалась, что всё это придётся долго убирать, но сёстренка была счастлива. Поигрались и хватит. Рикс шёл к нему спокойным шагом, пока соперник пытался судорожно сообразить, что ему делать, и решился рвануть к мечу здоровой рукой. Выглядело жалко. Кнут живой змеёй сомкнулся на чужом горле, не дав схватиться за рукоять, Рикс дёрнул гладиатора на себя, чтобы заставить упасть на колени, затянул удавку сильнее и небрежно поставил ногу, ту самую, раненую, на спину задыхающегося. Надавил, вынуждая припасть к земле, и увидел, как наполовину сорванная кисть шкрябнула по луже крови, которая успела натечь. Всё тело ощутимо колотило от припадка злости, хотелось наступить на затылок и заставить жрать песок, оторвать уродскую руку до конца и швырнуть в толпу. От представления шокированных лиц гостей Колизея губы растянулись в издевательскую ухмылку, Рикс поднял голову в сторону Цезаря, ожидая его вердикта. Хрипы где-то под сандалией доставляли почти садистское удовольствие, как и дёргающийся в попытке вырваться человек, но только сильнее стягивал своей суетой тугую кожаную плеть на шее. Цезарь поднялся, вытянул вперёд сжатый кулак с отставленным большим пальцем, замер, давая напряжению сгуститься между рядами и опутать каждого зрителя. Давай, пень старый, опускай вниз и дай наказать, превратить возомнившего из себя уродца в кашу на потеху всем. Пень не подвёл, опустил палец вниз и чинно сел на место, позволяя Риксу совершать любую жестокость по отношению к приговорённому. По рёву толпы жертва поняла, каким было решение владыки, а значит пора было прощаться с жизнью, и гладиатор истерично забился под пригвоздившей к земле ступнёй. В нос ударил едкий запах страха — чужой мочи, который вызвал очередную волну омерзения у Рикса, он вцепился в волосы поверженного и рванул на себя, вынуждая задрать голову до хруста шеи, наклонился к мокрому от пота уху: — Убожество, — совсем шёпотом, дрожь тела под собой виднелась невооружённым глазом. Выпрямившись, Рикс прокричал следующее как можно громче, чтобы расслышали даже в последних рядах. — Я бы пожалел его! Вы знаете меня! Но он ведь сам напросился! — Напросился! — загудела в ответ возбуждённая толпа и Рикс серьёзно несколько раз кивнул, соглашаясь, отшвырнул гладиатора обратно лицом в землю и демонстративно размялся перед недолгой пыткой, которая вызовет восторг зрителей.

***

Мутный взгляд скользил по окружающей обстановке, но ни на чём толком у него сосредоточиться не получалось. Ещё бы, Рикс не мог вспомнить, когда в своей жизни так блевал, чтоб желудок истерзанно сжимался от спазмов (ничего не осталось, а всё просилось), а горло драло от выплеснувшейся не до конца переработанной пищи вперемешку с желчью, пока тело обливалось потом при бьющем ознобе. Даже первое убийство не вызвало такой реакции, как и второе, третье, но вот всё-таки догнало к юбилейному десятому за все разы сразу. Он перегнул, он, блять, так перегнул, что не позволял себе и мельком вернуться к свежим воспоминаниям растерзанного гладиатора, запечатывая их в самый дальний угол сознания, обвешивая мысленными замками. Желудок опять резко сжался, Рикс вздрогнул над лужей блевотины, но ничего не произошло, потому что даже слюна во рту перестала выделяться. Облокотившись дрожащей рукой о стену перед собой, он пытался отдышаться, прийти в себя, вновь наполнить лёгкие выбившимся от неприятного процесса воздухом. Да что ж такое. — Эй! Кто будет это убирать потом? — чей-то высокий голос нарушил вакуум тишины в голове Рикса, его обладатель нарвался на его звериный оскал в ответ, но не испугался. — Да-да, я к тебе обращаюсь! Думаешь… Тяжёлая рука гладиатора сжалась на горле мгновенно выбесившего его распорядителя, который тут же затих; Рикс притянул его к себе рывком и посмотрел в удивлённые глаза напротив. Не боялся, только пытался не сморщиться от кислого дыхания, но получалось с переменным успехом. — Я тебя сейчас убью, — чётко по слогам выговорил Рикс, не отрывая взгляда и замечая наконец страх в забегавших глазках. Несмотря на то, что его буквально вывернуло наизнанку и обратно, он знал, что привёл бы свою угрозу в исполнение без труда. — Н-не надо, — вдруг заикнувшись, пискнул парнишка и несмело улыбнулся, видимо в надежде этим успокоить. Рикс отлепился от стены и толкнул распорядителя к смердящим ошмёткам своего завтрака, вернул ему, шокированному, улыбку, словно отражённую в кривом зеркале. — Тогда убирай. Ответ на своё утверждение Рикса совершенно не интересовал, он просто ушёл с площадки для готовящихся к бою гладиаторов в сторону лазарета, едва волоча ноги и хромая на здоровую. Когда адреналин отступил, в икре вспыхнула боль, сравнимая с ударом огненной плетью, и перед глазами, дружно взявшись за руки, заплясали звёздочки. Только после проведения полной диагностики, остановки кровотечения, зашивания лазером кожи на ноге, включения импланта, стабилизации состояния — в общем, когда была оказана вся необходимая помощь, Рикс позволил мышцам, напряжённым как камень, расслабиться, откинувшись на подушку кушетки. Броня, защищавшая руку без щита, валялась на полу, после короткого посещения ближайших терм (пришлось принять хоть какие-то меры, чтобы стереть следы вывернутого желудка) он остался в одной кожаной юбке-поясе и свобода для тела ощущалась особенно приятно. Теперь его правую икру полосовала по диагонали бордовая из-за запёкшейся крови отметина, как когда-то царапины на плече, шрамы от которых стали вызывать почти приятную ностальгию в свете тех событий, что пришлось пережить с тех пор. Зато больше не придётся ковылять. Как так вышло, что этот неумеха, едва обученный держать оружие, смог попасть по нему, ещё и оставить столь глубокую рану? Рикс устал, начал сдавать? Пожалуй, стоило узнать у Лабеля, положена ли гладиатору хоть какая-то передышка, иначе сколько дней подряд в таком режиме он сможет выдержать? Не хотелось бы выяснить это число своей смертью из-за невнимательной ошибки, от этой мысли только угасший страх проиграть снова слабо затрепыхался в груди, неприятно сдавливая рёбра. Если Рикс даст себе полежать чуть дольше, чем нужно, вряд ли его пропажу заметят в ложе, да и вообще, его бой был одним из последних и у него ранение, мало ли насколько серьёзное, может, ему понадобилась операция. Он просто немного поспит: в сон клонило ужасно, так как полночи ушло на то, чтобы разобрать по невнятным описаниям Хотча, где располагается нужная Флавию база. Каким бы хорошим шпионом тот ни был — от попыток объяснить что-то для него очевидное неизменно болела голова. Расшуганные по углам очаги повстанцев не могли в полной мере пользоваться цифровыми приблудами из соображений безопасности и некоторую информацию приходилось передавать буквально сломанным телефоном. Может, кстати, это и повлияло на ослабшее внимание Рикса… с этой мыслью он всё-таки уснул. Из полудрёмы вырвало чьё-то осторожное касание, тепло от которого расходилось по телу волнами, из-за чего глаза открывать совершенно не хотелось, несмотря на то, что человек не уходил. По смутным ощущениям можно было предположить, что проспал Рикс до вечера. — Рикс… — шёпот Афия забрался в мозг нежной мелодией и заставил слабо улыбнуться сквозь непокидающий сон. — Рикс! — он повторил громче, но это не помогло, гладиатор только вытянул к нему руки и уложил друга рядом одним волевым движением, исключая сопротивление. Афий впечатался носом в его шею и непроизвольно шумно вдохнул ужасный железный запах, исходящий от Рикса, тут же выругался про себя и попытался отстраниться. Только не запах крови, от него хочется бежать на край света. Выпутаться из стальной хватки было не просто, хоть он и стал в разы сильнее благодаря тренировкам и боям, но до массы Рикса слишком далеко, и, к сожалению, валяться с ним в обнимку на больничной кушетке всё равно было нельзя. Кое как чертыхаясь, ему удалось выбраться и в очередной раз толкнуть друга в плечо, приложив максимум усилий. Послышалось несвязное мычание — сработало. — Мм? — Рикс, чтоб тебя, — Афий не знал, что ещё ему сделать, чтобы расшевелить сонного гладиатора, поэтому обрадовался уже хоть каким-то признакам жизни. — У меня важные новости, вставай давай. Чудодейственным образом эти слова действительно заставили Рикса широко распахнуть глаза и засуетиться, чтобы сесть поудобнее, игнорируя изо всех сил тупую боль в пострадавшей икре, хотя недовольное лицо всё равно привлекло внимание друга. — Что-то случилось? — Рассказывай лучше, что за новости. — Нет, сначала скажи, что случилось, — требовательный тон Афия вызвал только усталое шипение в ответ, но тот не отступился. — Иначе ничего не расскажу тебе. — Ладно, — сдался Рикс, не в силах спорить. — Пропустил удар сегодня, запаяли рану, а она, зараза, ноет. Он продемонстрировал полоску запёкшейся крови на задней стороне икры, Афий с интересом изучил её взглядом и вдруг пустил холодок по коже прикосновением металла железных пальцев, как будто мог ими что-то почувствовать. Смутившись, друг мягко провёл вдоль всё-таки своими пальцами наряду с заменёнными, поднял голову и ободряюще улыбнулся, как умел только он: так, что начинаешь верить во что-то хорошее и светлое, хотя бы на мгновение его улыбки. — Выглядит ничего, зато нога на месте. — Да уж, — уточнение кольнуло где-то в груди и Рикс сел так, чтобы заживающую рану не было видно. — Ну так что за важные новости? — Я только что из Кардома, — глаза Рикса блеснули, отражая его нервное ожидание. — Астория сегодня утром столкнулась на улице с Дареей. — Что? — первый раз он не понял, только нахмурился, словно это помогло бы услышанному лучше усвоиться. — С Дареей? — Да, с твоей сестрой, — пришла очередь Афия хмуриться: вдруг Риксу мозги отбило и он её забыл? — Где? Нет, стой, — Рикс сжал переносицу пальцами, пытаясь остановить мысленный поток и выбрать один вопрос, заставил себя глубоко вздохнуть и откинуть их все. — Так, ладно, и? — Девочка её не узнала, но по словам Астории выглядит хорошо, даже бодро. Подросла и похожа на тебя, — уголки глаз защипало и пришлось быстро провести по ним запястьем. — Ей удалось дойти за их группой детей с охраной до места назначения, это оказалась переделанная под интернат школа, единственная в Кардоме. — Школа… — эхом повторил Рикс, начиная вспоминать, где конкретно она находится, но тут же оборвал себя на этой мысли: ему всё равно не оказаться в городе, зачем тешить себя надеждами, да и окажись он там, то что может противопоставить роботизированной охране в превосходящем его количестве? — Астория обещала понаблюдать по возможности получше, куда-то ведь детей водят, и сказала, что знает, кто может ей подсказать. И ещё она просила передать, что соскучилась, — Афий попытался вложить все чувства девушки в последнее предложение, но Рикс пропустил его мимо ушей, всё размышляя о сестре. Просто крупица, совсем уж кроха информации, что ему с ней делать, как поступить, придётся всё же снова заговорить с Лабелем о родителях, он ведь что-то знает. Тогда можно было бы… можно было бы… — Блять, — простонал Рикс, проведя ладонями по лицу вверх-вниз и сильно натянув кожу возле глаз. Он понятия не имел, что мог бы сделать, и от этого осознания его начинало трясти. Да как можно быть в шаге от родных, от сестры, и не иметь ни одной возможности приблизиться?! — Не помешал, голубки? Голос Гарса был последним на всём Паитруме, да что там, во всей вселенной, который Рикс хотел сейчас услышать. Хмуро посмотрев на него сквозь пальцы, он отнял руки от лица и едва сдержал рявкающий тон: — Помешал. — Я старался, — Гарс ухмыльнулся, кивнул себе за спину. — Из-за твоей травмы пришлось подработать телохранителем для Лабеля, — осклабившись шире, он подмигнул. — Смотри в оба, а то так займу твоё место по всем фронтам. Заинтересованный взгляд Гарса задержался на сидящем рядом с Риксом смутно знакомом гладиаторе дольше, чем требовалось, впрочем Афий совсем не растерялся, только улыбнулся ему и вопросительно посмотрел снова на Рикса, вгоняя последнего в краску. — Спасибо, но тебе даже с такой помощью не добраться до тех ставок, что имею я, — ядовито отмахнулся от него Рикс и решительно настроился подняться на ноги, чтобы вернуться к своим обязанностям, когда Гарс вдруг рассмеялся, запрокинув голову и только ещё больше смутив этим остальных гладиаторов. — Ты такой придурок. Я выдаю стабильный результат и останусь в топе до конца, а ты, как только сломаешься после своих кровавых шоу, повезёт, если не скатишься ниже середины. Неплохо, но и похвастаться особо нечем, только может быть своими поджаренными мозгами, — развернувшись, он собирался уйти после нравоучения, но Рикс остановил его вопросом в спину. — Тебе-то откуда знать, сломаюсь я или нет? Ответ был дан почти сразу, словно Гарс только и ждал, когда Рикс его об этом спросит. Он обернулся и выгнул свою фигурную широкую бровь в издевательской манере вместе с губами, сложившимися в усмешку: — Потому что я был на твоём месте. Уже не дожидаясь реакции, Гарс лишил пару друзей своей потрясающей компании, но Рикс успел крикнуть ему в догонку, что он сам придурок, правда было непонятно, услышал ли тот или не подал виду. — Он в чём-то прав, — тяжело вздохнув, признал Афий. — Ну ты-то не начинай, — раздражённо фыркнул Рикс. — Твои бои и правда ужасные, — без обиняков продолжил Афий, не собираясь жалеть друга, так как истина ему всегда была дороже. — Меня каждый день поражает твоё спокойствие вне арены после того, каким я видел тебя в процессе. Это пугает. Воспоминания о том, как сегодня в одно мгновение весь завтрак оказался под ногами, стоило покинуть поле, не заставили себя долго ждать, и Рикс поморщился. — Очень интересная тема для разговора, давай в другой раз её обсудим, — но Афий на это лишь печально усмехнулся, после чего встал и попрощался, ссылаясь на необходимость посвятить вечер тренировкам, ведь в отличие от друга у него «ни покровительства, ни физических преимуществ». Рикс остался в гордом одиночестве, подошёл к двери, ведущей в сердце лазарета, где находился компьютерный центр и хранил в полном объёме данные по состоянию здоровья всех гладиаторов, принимающих участие в боях, а также схожую информацию за все предыдущие сезоны. В общем, здесь пряталась гигантская цифровая картотека для фанатов медицины, коим, какое совпадение, являлся Лабель. Для вида постучав, Рикс уверенно заглянул внутрь и сразу увидел его, стоящего боком у проекций каких-то таблиц (издалека было не разглядеть); залюбовался серьёзным сосредоточенным профилем, покусываемыми в задумчивости губами. Нестерпимо захотелось подойти, обнять со спины, прижаться, чтобы вдохнуть в ямочке на шее сладкий аромат, ощутить под своими пальцами на его животе напрягшиеся мышцы пресса… Рикс не заметил, как в тумане фантазий оказался слишком близко, пока стальной голос не пригвоздил его к полу: — Я работаю, — чёртова дистанция, Лабель даже не обернулся, занятый сравнением цифр на своём датпаде и в таблицах перед собой. Рикс сглотнул, ощутив в какой раз своё бессилие, хотя он ведь ничего не сделал, только подумал, но ведь его мысли не читают, так? — Как нога? — Нормально, — сухо отчитался гладиатор, возвращая себе выправку и быстро осматривая пустующее помещение. Немудрено: арена на сегодня закончилась, все, кому была нужна медицинская помощь, уже её получили, оставшиеся лекари разбрелись отдыхать перед новым днём обработки трупов и ран пока ещё живых. Всё же оторвавшись от своего занятия, Лабель прошёлся взглядом по обнажённому торсу Рикса со следами грязи и крови с арены, остановился на таком же запачканном лице и глазах, в которых одно чистое раздражение из-за того, как с ним разговаривают. Это он ещё не видел гладиатора сразу после боя и паузы на поблевать, хорошо, хоть удалось частично отмыться. — Ты грязный, — констатировал сын ланисты, на что Рикс только фыркнул и завёл сжимающиеся от злости кулаки за спину. — Я договорился о двух днях отдыха, чтобы ты мог восстановить силы. Все прежние эмоции как рукой сняло, осталась только одинокая растерянность, вынуждающая озадаченно свести брови к переносице. Резкая смена настроения насторожила, может опять пульт управления? Рикс забегал глазами по фигуре Лабеля, но нет, в руках ничего, как и ничего не нажимал на браслете — он просто сам по-человечески удивлён такому щедрому жесту. — Спасибо? — вопросительная интонация позабавила и Лабель улыбнулся одним уголком губ. Если в хорошем настроении, стоило попробовать ещё один заход с мучившим вопросом. — Ты, кстати, обещал мне информацию о родителях. — Хм. Не помню, чтобы я что-то обещал, — ответ прозвучал как ни в чём не бывало. Рикс не собирался отступать, только сложил руки на груди, чтобы успокоить поднимающуюся внутри бурю. — Я помню. — Вряд ли, — снисходительный тон бесил, сам Лабель же изучал сводку на экране браслета, не поднимая головы. — Я сказал, что мы вернёмся к вопросу позже, но разве это обещание. — Хорошо, — повторил его интонацию Рикс, заставив собеседника бросить в свою сторону заинтересованный взгляд, — значит, позже наступило прямо сейчас. — Ты стал такой требовательный, — пряча улыбку, ответил Лабель, всё же отвлёкся от своих таблиц и облокотился на стол перед собой одной рукой, посмотрел на гладиатора так хитро, что стало не по себе. — Так и быть, вернёмся к вопросу. Но с одним условием. Чтож, это звучало достаточно обнадёживающе, лёд тронулся и вместо полного отрицания теперь появилось какое-то условие. Рикс надеялся, что оно будет ему по силам. — Каким? Лабель сделал паузу, чтобы понаблюдать за растущим напряжением на лице гладиатора, хотя вряд ли тот допускал то, что вот-вот услышит. — Твоё сегодняшнее представление произвело фурор. Особенно впечатлилась Августа, — цокнув, он поймал взгляд расширившихся глаз напротив. Не надо быть гением, чтобы понять, ничего хорошего за упоминанием имени этой дочери Флавия не последует. Сердце гулко застучало в груди и Рикс сделал неосознанные полшага назад, как будто это могло защитить от следующих слов. — Сестрица любит пытки, тебе же удалось её сегодня крайне возбудить и теперь она страстно тебя хочет. Я устал с ней спорить, так что придётся удовлетворить её… желание. Равноценный обмен за такую важную информацию, как нахождение твоих родителей, мне кажется. Если бы только можно было запечатлеть навсегда в памяти белое словно полотно лицо Рикса, которое могло сравниться в то мгновение разве что с природной бледностью Лабеля. Ублюдство, это не условие, а шантаж, и то — при шантаже можно не делать то, что не хочешь, просто отказавшись от нужной информации. А так Рикса всё равно бы просто поставили перед фактом необходимости остаться вновь наедине с Августой и всё, получается, хорошо, что он заставил себя снова спросить о родителях. Можно сделать вид, что у них действительно будет обмен по договорённости, а не очередное принуждение без выбора, хотя ему было ясно — это всего лишь очередная игра, ловушка, в которой капкан вгрызся ему в лодыжку. Августа… Рикс молчал, успокаивая заходящуюся в страхе грудную клетку, сам себя мысленно ругая за внезапно охвативший его ужас. Чего бояться, ну хочет эта сумасшедшая какой-то секс, пусть получит, разве это должно заставлять так холодеть конечности? Или это сковывающая льдом обида на Лабеля, который не стал за него бороться и решил уступить, но ведь… — Я предупреждал, — словно закончив мысль гладиатора, вновь подал голос сын ланисты и с невозмутимым видом вернулся к своим делам. Рикс открывал рот, чтобы возмутиться, закрывал, осознавая, что любой аргумент будет звучать убого. Искоса посмотрев на него, Лабель с неприкрытой издёвкой проговорил. — Только ты можешь быть таким испуганным из-за секса с женщиной, Рикс. Неужели уже забыл, какого это? — Забыл? — гладиатор поморщился, отвёл взгляд в смущении. — Не особо-то и знал. — Оу, — удивившись, Лабель всё же отключил проектор (какая уж тут работа) и подошёл совсем близко к Риксу, который ещё больше покраснел, когда чужие пальцы ласково поправили выбившиеся пряди волос. — Так я у тебя во всех отношениях первый? — Я думал, такие как ты не любят делиться, — Рикс сверкнул глазами, заставляя себя выглядеть увереннее, чем на самом деле чувствовал. Может удастся хотя бы поселить в чёрной душе сомнения? — Такие как я? — определение вызвало очередную усмешку, но она показалась какой-то наигранной. — Собственники, — опережая его следующий вопрос, выпалил Рикс. — Но она ведь моя сестра, разве я мог ей отказать, — на этих словах Лабель развёл руки в стороны, словно это было очевидным, но в насмешливый взгляд вплелась печаль. Рикс скривился и поджал губы, чтобы не сказать чего-то, о чём непременно пожалеет, но одна мысль всё же вырвалась: — Никак не пойму… почему вы такие? — Я бы спросил, что ты всё время пытаешься вложить в понятие «такие», но и так догадываюсь, — Лабель опёрся со спины на стол и с интересом посмотрел на своего гладиатора. — Хочешь, чтобы я с тобой пооткровенничал? — Только если это безопасно, — буркнул Рикс, чем вызвал у Лабеля лёгкий смешок. — Хорошее уточнение. Но я не знаю, что ты хочешь услышать. Грустную историю, о том, как нас обижали в детстве, а мы выросли назло плохими? Или может быть, как отец растил нас такими намеренно в своих целях? Или про зло, которое обычно должны душить в зачатке, а не кормить на убой? — Лабель нагнулся к Риксу, стоявшему рядом, из-под полуприкрытых век снизу вверх заглянул в удивлённые глаза и тихо закончил. — Тебе ли не знать, к чему ведёт симбиоз безграничной власти над другими и поощрение вместо наказания? Рикс медлил с ответом, подпав под гипноз стали; нарушая любой этикет раба и его хозяина, взгляд сам скользнул на прогнувшуюся по-кошачьи поясницу. Если бы можно было сейчас запустить руку в шёлк чёрных волос, сжать пряди, вынуждая задрать голову, чтобы нельзя было сомкнуть губы и тогда на нижней можно было бы различить блеск слюны, которая бы обволакивала член в жарком рту и… он тряхнул головой, сбрасывая наваждение иллюзий, преследующих его уже второй раз за это время рядом с Лабелем. О чём они вообще говорили? — И всё же это ваш выбор, — прочистив горло, выдавил из себя Рикс и попытался успокоить вспыхнувшую жажду равномерным дыханием, от чего грудь его выразительно поднималась и опускалась, что не ускользнуло от чужого взгляда. — Наш, — Лабель выпрямился, равнодушно пожал плечом. — Но между чем, по-твоему, выбор? Рикс нахмурился, посмотрел в сторону, чтобы не сбиваться с мысли. — Вы выбираете причинять рабам боль или не увеличивать их страдания. — Красиво, — похвалил его Лабель, чем вызвал только волну раздражения, подкатившую к горлу. — Считаешь, обладая подобной властью и возможностями, можно оставаться хорошим? — Можно хотя бы постараться, — Рикс заметил, что собеседник ненадолго задумался над его словами. Они вновь встретились взглядами, когда Лабель шагнул к нему. — Легко рассуждать, не будучи на нашем месте. Ты-то наверное считаешь, что находишься в другом положении, у тебя выбора как будто и нет, м? Ладони с длинными пальцами, которые при желании дотянулись бы до душевных струн, почти прижались к груди Рикса под ключицами, но всё же не коснулись, брезгуя грязью, только дали повод сократить расстояние между ними до совсем ничтожного. — Ты ведь тоже можешь не увеличивать страдания, но арена достала из тебя самое чёрное, что в тебе хранилось и пряталось в угол, пока внутри был свет. Расскажи мне… — он стёр последние сантиметры и оставил отпечаток дыхания на губах Рикса, посмотрел прямо в тёмные глаза перед собой, — …неужели он уже потух? Если бы Рикс услышал вопрос, он бы непременно ответил, что выросшая в нём тьма дело рук Лабеля, но завороженный красотой и сладким запахом только подался вперёд, желая сорвать поцелуй с насмешливых губ. Лабель тут же отстранился, наморщил нос. — Не хочу знать, почему ты так ужасно пахнешь, но тебе нужно в термы, — он кивнул за спину Рикса на дверь, предлагая покинуть наконец душное помещение. — Кажется, тебя ещё ждёт встреча со Сторцией по поводу поручений от отца. Как раз после неё моя сестра с большой радостью примет тебя. Во всех смыслах. Лабель хотел было похлопать ошарашенного гладиатора по щеке, но передумал и всё же не стал трогать, вместо этого взмахнув кистью. Его мелькнувшее перед глазами Рикса белое запястье с голубыми венами под тонкой кожей напомнило как кнут рассёк чужое, обнажая разрез сосудов. С запястьем Лабеля так поступить было бы просто непозволительно, оно требовало нежности. Может хоть проявление ласки растопит ледяное сердце, способное столь безжалостно подложить своего раба под ненормальную сестру? Рикс перехватил его руку чуть ниже виднеющегося сплетения венок, прижался к ним губами и провёл вдоль по коже, тёплой от бурлящей под ней крови, затем бросил заигрывающий взгляд из-под ресниц на сына ланисты, отмечая его лёгкую улыбку и блеск глаз. — Ты просто отдашь меня? — с почти искренней печалью спросил гладиатор, вновь целуя тонкое запястье в своём плену. Лабель прошёлся языком по губам и прикусил нижнюю перед тем, как ответить. — Пожалуй, у меня есть идея получше.