Валькирия

      — Ты уверена? — Армин волновался. И понимал, что вопрос прозвучит бесполезно. Он крепко держал ручки чемодана.       Желание переехать оказалось не таким внезапным, парней не ставили перед фактом, скорее, оно само собой так сложилось. Все обстоятельства больше не могли держать Микасу в относительно выверенном состоянии, в таком состоянии, в котором она привыкла пребывать большую часть прожитых дней. Ей нужны перемены, перезагрузка, время на восстановление. Это было похоже на то решение, когда она отстригла себе волосы – просто точное понимание того, что требовалось и его безукоснительное выполнение.       Новый этап. Наверное, это какая-то общая черта всех женщин, записанная в генах. Что-то такое от праматерей, которых ссылали в монастыри, где они начинали новую жизнь, проходя обряд пострига в монахини.       По понятным причинам она не могла восстановиться так просто, потому что не умела это делать. Ей было даже как-то грустно. От того, что собственные близкие друзья не способны были изменить ситуацию, понять и услышать ее, а все потому, что она сама не давала им этого сделать. Если что-то выполнять, то выполнять самостоятельно и с жгучим упорством — если бы бурлаков на Волге внезапно бы ликвидировали, то только она могла бы оказаться там, на их месте. В одиночку тянуть канаты, натирающие плечи и шею, прогибаясь под тяжестью судна.       У Саши отец кто-то вроде столярного мастера. По крайней мере, стол и инструменты у него были. Микаса временно остановилась у семьи Блаусов, но непосредственно не в их кругу, а в рабочей мастерской отца. Помещение находилось в отдельном доме, где-то почти близко к чердаку.       Все это умещалось в узком прямоугольнике, в котором Микаса поселилась с тех пор, как Ривай отправился на фронт, Эрен расформировал команду, а ее учеба приостановилась благодаря взятому академическому году. Она подписала все нужные бумаги и теперь могла посвятить себе всю себя: уйти с головой в заработок денег уже за счёт съемок, подолгу тупить в белый потолок над собой, — отличное место для проекции всех своих мыслей, — следить за тонкой трещинкой на штукатурке, таких было несколько и потолок превращался в покоцанную глазурь. Как кракелюр на горшках.       Микаса в который раз возвращается с улицы под вечер, иногда и раньше. Время возвращения всегда разное, никакие контракты и правила ее не сдерживали, она бегала с одной работы на другую, засыпала где попало и потом снова возвращалась в рабочее русло, не волнуясь на счёт того, сколько суток уже миновало.       Сначала она заходит в подобие своего коридора, и, не снимая с себя верхнюю одежду, усаживается на сундук, чтобы заняться шнуровкой туфель. В последний раз она зависала так в момент, когда родителей не стало, и нужно было возвращаться из школы домой самостоятельно; садилась, задумывалась, и замирала на несколько часов в прихожей, так и не сняв ботинки. Могла на что-то отвлечься, подолгу проводя время на одном месте, вместо того, чтобы уже сразу пойти помыть руки, забежать на кухню с тетрадкой и захватить себе орешков или повстречаться с кем-нибудь в окне. В такие моменты маленький Эрен всегда сердился и стягивал с нее одежду, помогая по-человечески переобуться.       Сумка с фотоаппаратом скатилась с поникшего плеча к полу, девушка глубоко выдохнула и потянулась руками вверх, разминая застывший внутри нее сидячий скелет.       — Боже, храни семью Браусов, — она бубнит что-то ещё, с трудом сдерживая падающие на глаза усталые веки.       Помимо сменного места жительства ее существование разнообразила новая работа в лице операторских миссий, которыми она кое-как перебивалась. Съемки парадов, оркестров, новых помещений на фабриках и заводах, кто-то даже нанимал ее семейным фотографом, но от последнего пункта Аккерман вскоре быстро отказалась.       Всю самую важную и ответственную работу стабильно поручали другим. Например, оператору, а Микасе выпадала роль ассистента. А если даже где-то она и могла проявить себя на все сто процентов, со стороны это оценивалось не так уж высоко, как могло бы быть.       Близились непростые времена, и не только Аккерман это ощущала — все это большими буквами витало в воздухе. И продолжать заниматься съёмкой и писанием творческих этюдов – ещё хуже – несерьезного заоблачного сценария своих фантастических мыслей — больше не казалось Микасе в этот момент верным и полезным занятием. Да, это был интересный опыт, но он отправился в мусорку.       Мойка на кухне очень быстро превратилась в кладбище грязной посуды. Что странно, ведь она почти не ела. Подобно Йегеру когда-то валялась на скрипучем матрасе, свесив руки к полу.       — К вам можно? — Саша отворила дверь, залезая в комнату носом. — Как вы тут?       — Тут почти нечем дышать.       — Чего? — шатенка глянула на открытый настежь балкон. — Вам точно никого не нужно позвать?       — Кого, например?       Не хочется видеть людей. Зато хочется изнурять себя бессмысленной работой, заваливаться потом спать и иногда сливаться с интерьером. Микаса не решалась разгребать все те холсты и подрамники, что были навалены по всей мастерской, в том числе и столярные приборы, лестницы и неподъемные тумбы, забитые мастихинами и темперной краской.       Саша не понимала как подбодрить подругу. Иногда они до утра могли смеяться, сидя на одной кровати, говоря о какой-нибудь чепухе, но потом девушка снова возвращалась в своё состояние и избегала всех. Так было и с командой Ривая, в первые дни его отсутствия девушка бесцельно шаталась по Академии, будто не помня, что она тут делает. Петра пару раз подходила к ней, с обеспокоенным вздохом сообщая, что сегодня их смена для неё отменяется и брюнетка может больше не нагружаться, однако работа для Микасы была единственным спасением. И она бы с радостью поснимала со всеми вместе, а не отсиживалась бы в стороне со своей апатией.       Однажды Йоханнес принес ей завёрнутый кулёк в руках. Выглядел мальчик тогда каким-то потрёпанным, как воробей. Он в последнее время повадился драться с другими мальчишками, но делал это без особой радости, скорее, вымещая свою грусть. Микаса чувствовала свою вину за это, потому что теперь у мальчика не было прежнего авторитета. И пусть он не очень любил Арне, говорить о своих внутренних проблемах наотрез отказывался, что ещё больше усложняло попытки разобраться.       — Смотри, что принес! — беспризорник опустил кулёк из рук и из тряпки на пол спрыгнул чёрный котёнок с разодранным ухом.       Он сразу же убежал вперёд, прячась в погроме. Микаса только молча стояла и смотрела на ребёнка с укором.       — Тебе не нравится? — не услышав никакого ответа, Йоханнес напрягся, повторив вопрос. — Тебе не нравится, а? Его обижали другие. А я его спас. Только вот он не хочет считать меня своим хозяином…       — У меня не будет времени за ним приглядывать. Я много работаю.       По привычке мальчик поёжился и почесал под носом. Значит, огорчён. Брюнетка опускает ведро с тёплой водой у подножия кровати, а рядом кладёт хозяйственное мыло.       — Он ведь прыткий. Справится как-нибудь. Я буду искать ему еду сам.       «Тебе бы самому прокормиться для начала…»       Животное исчезло. Если и правда прыткое, то смогло добраться до кухни и найти там коврик. Все надеялись на то, что скоро котенок появится сам, если захочет есть или погадить, иначе просто застрянет в руинах или подцепит занозу. Нельзя же все дни напролёт сидеть в одном положении, дожидаясь, когда непривычный мир сменится на прежний. Или можно?       Микаса ещё давно заметила еловые иголки в правом углу, где стоял торшер. В первые дни она ещё как-то прибиралась, пыталась даже подметать. Семья Браус праздновала здесь когда-то Рождество? Вероятно, это было так давно, что и сама Саша не вспомнит, если ей показать. Не поверит. Мыльная вода дёрнулась от стенок таза и покачнулась.       Йоханнес подозрительно затих. Вроде даже пытался боком повернуться, но его движения были такие скованные и неуверенные, точно не в его стиле, что девушка поначалу даже не поняла, что произошло. «Я совсем уже дура?» — Аккерман опускает скатавшуюся до верхних рёбер рубашку обратно вниз. Она снова забылась. Сейчас не лучшее время для стирки одежды. Если мальчишка теперь будет смотреть на неё совершенно иначе, можно будет с клеймом позора смело сменить жительство, желательно куда-нибудь в Сибирь. В укромные и угрюмые леса.       Аккерман находила занятным то удобство, которое становилось доступным в одинокой каморке — никто не тревожит, ты ходишь голая и босая, не думая о том, что это может кого-то смутить. Потому что некого.       Она поворачивается к нему передом, прикидывая, сколько позвонков на ее белой спине он уже успел насчитать.       — Я могу что-то сделать для тебя? — она позвала его ближе к себе, Йоханнес послушно встал рядом.       — Мне всего хватает, — пробубнил он. — Почему нет Леви?       Этот вопрос так давно крутился у него в голове и он даже не понимал, почему раньше не спросил, поэтому как-то на одном дыхании все и озвучил.       — Он уехал по своим делам. И не думай искать его. — она тыкнула пальцем в детский живот.       — Почему?! Я хорошо знаю местность!       — И за пределами Германии тоже?       — Как он выбрался?.. Он умеет летать?       — В этом ты прав. Уверена, он и сейчас летит.       Они оба замолчали. Микаса как-то кратко выдохнула, устроив ладонь на затылке. «М-да… Этого стоило ожидать от любопытного ребёнка…»       — И тебе без него скучно? — кареглазый наклонил голову в бок. — Давай я теперь буду вместо него!       Девушка хотела отпраздновать свое двадцатилетие с Аккерманом, и несколько ночей, как заведённая шкатулка, крутила в себе мысли о том, что было бы, будь он сейчас в городе. Признаться, она никогда не думала, что так "легко" влю́бится. Она способна испытать что-то такое приторное и одухотворённое, такое глупое и детское, фантазировать и уходить потом в этот фантазийный пузырь, как черепаха в панцирь. В любом случае почти все испытывали эти ощущения, повстречав хоть раз в этой жизни вполне себе адекватного человека.       И зачем только рассказывала ему на льду о том, какой одинокой и неправильной без полноценной семьи она себя ощущает, если по итогу она опять одна? Осознание этого стыда вгоняло ее в легкое смятение, заставляя крутить непрерывной пленкой перед глазами.       Леви ведь тогда своими словами «вот именно, делай, что хочешь» наверняка пытался объяснить ей, что она должна быть самодостаточной. Прямо как он? А самодостаточные люди нуждаются в каких-либо отношениях? Странно, что сейчас она ищет в том разговоре какую-то романтическую подоплёку, хотя изначально не имела цели выяснять с Риваем подобное, они ведь и говорили тогда немного о другом… О глобальном. Или он все-таки пытался и вдобавок намекнуть, что они с ним уродились одиночками и это что-то типа приговора? А она тогда это приняла неосознанно, потому что настроение было хорошим да и глубоко в душе зародилось чувство, что она все-таки не совсем-то и одна сейчас, и что все же она смогла куда-то втиснуться.       Не было смысла задавать столько вопросов, все равно целиком все воспоминания не восстановить. Можно сделать только хуже и докопаться до тех истин, которых изначально никто и не закладывал.       Вспомнились слова Хистории: «Я бы сняла тебя в роли Ундины. Тебе будто нужно ухватить кого-нибудь на дно в свои глубины. Для этого нужно немало храбрости, ведь так?..»       Стоит только подняться из морской бездны и свет сразу тебя задушит. Наверное, все русалки мечтают повстречать кого-то, только у них нет ног. А ещё все окружающие, чтобы не слушать их голоса, заливают уши воском. Теперь даже как-то понятно стало, почему люди не слушают ее. А ещё Сирены страшные и из-за них Одиссей чуть не погиб на корабле.       — Все хорошо? — ее уверенно трясли за плечо. — Мика, у тебя глаза грустные! — Йоханнес почесал макушку и недовольно добавил: — Только не говори, что будешь сейчас плакать. Я уже хвастался другим, что ты не такая девчонка. Фи!       Она уже давно свыклась с происходящим. Даже не так важно, что теперь будет с ее чувствами, потому что за них просто напросто стало стыдно. Будто это что-то инородное проникло тогда внутрь, и совершенно не ее. А она лишь поддалась порыву, целиком изгваздалась и теперь должна была как-то с этим жить.

***

      — Вы ведь намотчица Цеха обработки пленки. Так ведь? — грузный мужчина чуть приспустил очки с носа, смотря поверх них на пришедшую в кабинет девушку.       — Я помощница оператора. Намотчицей была три недели назад.       — Как так? Уже помощница? — с нескрываемым скептицизмом произносит он, опуская взгляд обратно на анкету. Собиралась команда из тех, кто должен будет запечатлеть автопробег на главной улице. — Даже думать не хочу, каким образом у вас это получилось, фрау Аккерман. Впрочем, не суть.       — Я не фрау. В анкете отмечено, что не замужем.       — Не замужем?.. — его грубые риторические повторы блестяще оставляли после себя неприятный осадок. — Ну что ж, надеюсь, вас проинформировали, что здесь работают люди занятые. Не лишайте их и себя карьеры. И хоть я понимаю, что близится весна, но держите себя в руках.       Микаса кивнула, желая поскорее пройти в следующий зал. Пусть мужчина сегодня спит спокойно, без синяка под глазом.       Каждая девушка, хотевшая себе должность оператора, понимала, что чтобы продвинуться вперёд, потребуется терпение. Может, лет семь, в лучшем случае года три-четыре. А до настоящего признания в профессиональной среде ещё дальше.       Чтобы Микасе заявить о себе, ей нужно быть первой не только среди женщин, но и среди всех мужчин. И сейчас эта адская гонка ничем не походила на ту, что была когда-то в киноакадемии, где возможность снимать что-либо давалась всем без исключения.       Аккерман прошла дальше по коридору, дожидаясь своего оператора. Пока что ей доверяют снимать второстепенные сюжеты: перебивки к основному действию и то, чем будут разбавлять главные кадры. Микаса любила снимать людей. Простых зрителей, детей, что сидят на плечах у матерей или дедушек. Не только дорогу или победителя, в конце концов реакция толпы — вот что бесценно. Так что жаловаться на свою долю не приходилось, брюнетка старалась находить красоту везде, в какой ситуации бы не оказывалась.       Народ уже потихоньку собирался, Микаса аккуратно прошла вперёд, не залезая за ограду. Пока что главного оператора не было на месте. А ведь скоро начало…       Нужно было придумать, как занять ему место и не потерять своё. Нахмурившись, она попробовала снять с себя рабочую сумку, чтобы закинуть ее на свободный участок асфальта. Микаса начала одной левой вытаскивать особо хрупкие инструменты из сумки и пихать все по карманам. Все вместить не получилось. «Содержимое испортится при падении… В другом случае — затопчут.» — Микаса оставила свой штатив пустовать на месте, что делать категорически нельзя, и, чертыхнувшись, встала на той позиции, где должен будет стоять оператор. Обзор с этой точки в целом был неплох, даже лучше, чем у неё.       Могли бы уже давно придумать систему для работников в людных местах. Например, отделять зону мелом или оградой. Но, учитывая, что работа оператора сама по себе была подвижной, то бегать с оградой все-таки вариант не лучший.       — Представь себе, чуть не забыл! Встречался с девушкой. Ты чего тут стоишь столбом? — парень возник спустя десять минут, когда зрителей знатно прибавилось. Все радостно присвистывали и хлопали, в ожидании появления автогонщиков и препятствий.       — Искала для тебя позицию, — сухо произносит Микаса, как можно скорее удаляясь в сторону.       Штатив не украли и на том спасибо. За такие выходки ее могут запросто отстранить.       Послышался выстрел. Гонщики радостно поприветствовали всех. Машины ехали вперёд, пока за ними развевались флаги и ленты. Велопробег в этом случае был бы безопаснее, Микасе даже захотелось заиметь собственный велик, катать на нем друзей и спускаться вместе по холмам. «В Берлине нет холмов, Микаса…» А лес? А лес есть — Грюнвальдский. Только там скоро начнутся строительства военно-технического университета.       Повторный выстрел. Продвинутые Фольксвагены рассекли трассу. Послышались одобряющие возгласы. Жарко. Эрен крепко держит за руку. И снова все тот же потолок.       — Живее-живее… — промелькнула тень. Первая. Вторая. — Вот, держи.       На лбу ощутилась холодная тряпка. Микаса открывает глаза, но парни почему-то стоят уже не у самой кровати, а в полуметре, а ее ладонь в одиночку лежит рядом. Уже отпустили? Ей все это привиделось?       — Я в порядке! — девушка вскакивает, но ребята укладывают ее на место. — Где вся техника?.. Меня сбил гоночный транспорт?       — Микаса, не говори так… — в голосе Армина прозвучала хрипотца. — Все хорошо, это просто был небольшой обморок. Мы думаем, что ты просто испортила себе режим.       — И это сказалось на твоем здоровье, — добавил господин Браус. — Попрошу Сашу лучше за тобой присматривать.       Аккерман замялась, не сразу рассчитав количество людей в комнате. Ничего же не предвещало беды… Даже спать не хотелось. В ногах зашуршал тёплый комок. Котёнок Йоханнеса мирно спал, переодически шевеля лапой.       — На счёт работы не беспокойся. Я так понимаю, у тебя там роль незначительная. Основной материал снимал твой коллега, так что репортаж состоится, — Артур с присущей ему осторожностью подошел ближе, снимая со стены футляр. — Уберу пока. А то вдруг на голову ещё свалится.       — Это скрипка, герр Браус? — подал голос голубоглазый, восторженно сложив ладони вместе.       — Ага. Сашка на ней играла, ещё в подростковом возрасте. Может, сыграет вам ещё, если жизнь совсем наскучит, — отец семейства положил инструмент на стол. Все ещё пахла канифолью.       Микаса молчала. Армин понял, что надо как-то ответить мужчине и решил разговор взять на себя, освободив девушку от этой непосильной ноши. Котенок уже куда-то исчез, видимо, свою кошачью лечебную миссию выполнил и дальше пошёл скрести по углам.       — Как проходят съемки на природе? — обратилась она к Йегеру, надеясь, что ведёт диалог не с призраком, а с настоящей его оболочкой. Сколько раз он вообще касался ее вот так в этой жизни? Не считая того случая, когда он хорошенько вдарил по ее голове своим лбом, в попытке привести в чувства. С тем же Леви она извозилась незнамо сколько за один только неполный учебный год. «Не думай об этом сейчас.»       И это при том, что сам Леви по жизни являлся королем дистанцирования.       — Да, все хорошо… — парень увёл взгляд, и, кажется, сделал над собой усилие, чтобы не закашлять. — Скоро намечается что-то наподобие пленэра. В этот проект я хочу особенно вложиться.       — В этом ты неизменен, — девушка подтянула одеяло до ушей. — Я могла бы посодействовать, сейчас нам двоим уже никто не станет угрожать исключением.       — Нет! — вырвалось у Эрена, и он сразу смыкает губы. Жмет кулаки. Его длинные волосы, кажется, стали ещё длиннее. Контровой свет от окна позади него очертил ему голову, как тонкий светлый нимб.       Все присутствующие оглянулись в его сторону, после чего — тишина. Это, наверное, называется «Испанский стыд».       — Да и ты сейчас не в лучшей форме, — строго добавил тот. — Ещё бы дрова пошла колоть… — на этой фразе Армину снова пришлось укладывать девушку на место, потому что она была готова взять ближайший тесак. За неимением в мастерской топора, разумеется.       Котёнок до самого вечера упрямо не издавал ни звука. Был момент, когда он жалобно пищал, то ли от страха, то ли скучал по маме, но это тоже скоро прекратилось. Девушка так и лежала на одном месте, доедая кое как приготовленную на скорую руку овсянку. Ей не разрешили никуда уходить. Все мысли назойливым колтуном крутились в голове, и все о об одной только работе. О том, что ее путь становления оператором, по сути, только начинался. Или уже благополучно закончился.       — Пообещай мне, что когда я стану ещё сильнее и доберусь до вершины, ты всегда будешь рядом со мной. И не бросишь меня, — Микаса произносит это вслух, будто адресуя кому-то.