lettre

— Проклятый дождь, — выдыхает Юнги, когда на лист бумаги в его руках падает капля. Он стоит в гостинной собственной квартиры. «Привет,       знаю, что письма обычно начинают со слов «дорогой…» или вроде того. Так учили ещё в школе». Лист мнётся в длинных пальцах. Строки, буквы, знаки препинания, перечёркнутые ремарки на полях — всё смешивается. «Ты не был дорогим для меня. Ты был бесценным». Юнги опускается на потёртый старый диван. ещё позавчера Чонгук спал на нём. «Пока я не начал писать ерунду, знай:       зелёный диван в твоей гостинной отвратительный. Ты вообще спал на нём? У меня спина неделю после него болела». По полях синей ручкой нарисован зелёный диван. С Чонгуком на нём. «Но я всё равно каждый раз оставался на ночь». «Ладно, я собираюсь сказать сейчас кое-что важное.       Можешь сходить сварить себе свой любимый кофе, выкурить половину пачки своих любимых сигарет или сыграть что-нибудь на своём любимом фортепиано». Юнги тяжело сглатывает, зная, кажется, что будет дальше. И не ошибается. «Ведь так ты делал каждый раз, когда я был к тебе ближе, чем ты мог допустить?» «Что-то я отошёл от темы. Надеюсь, ты уже вернулся. Это так глупо, боже. Я глупый». Юнги буквально может видеть улыбку Чонгука перед своими глазами. Справа написано что-то ещё. Не разобрать. «Перед тем, как ты прочтёшь то, ради чего я вообще пишу всё это, хочу сказать, что       я не виню тебя ни в чём. Ты ведь не виноват, что я». Дальше начёркано. Чтобы невозможно было прочесть, исписано поверх другими словами. Юнги угадывает среди них своё имя. «Чуть не проговорился раньше времени», — пишет дальше Чонгук, пропустив зачем-то три с половиной строчки. «Ты всегда предпочитал мне что угодно:       тот же кофе, сигареты, ноты, соседского кота, хотя у тебя аллергия, широкий подоконник, твой дурацкий диван, засохший фикус, фотографии заката (Долго думал: почему не рассвета? А потом понял. Ты просто не любишь ничего нового)». «Всё это ты любил. Сильно или не очень — какая разница? Факт остаётся фактом. На меня тебя не хватило». У Юнги перехватывает дыхание. «А я любил тебя», — неровным почерком на обратной стороне. Юнги сминает лист и бросает его на пол. Резко встаёт, так, что темнеет в глазах, идёт на кухню — варить свой любимый кофе. Там же выкуривает половину пачки своих любимых сигарет, выдыхая дым в форточку. Последнюю тушит о крышку своего любимого фортепиано. Возвращается в гостиную. Поднимая молочно-белый комок бумаги с чужими чувствами чёрной ручкой на нём, цепляется взглядом за крошечные буквы. В левом нижнем углу, раздражающе пересекая бледно-голубую линию полей, мелко-мелко

«И буду любить до конца жизни».

— Что-то совсем погода испортилась, — хрипло шепчет Юнги. На измятый лист падают солёные капли, размывая буквы.