Горные тропы

В ушах снова свистел игривый осенний ветер, пел и звал за собой. Небо над головой было ясным, но вдалеке можно было разглядеть целую группу больших, пушистых облаков. Они могли легко подлететь ближе и облить холодным дождем – синоптики в интернете так и не сошлись во мнении, испортится погода или нет, так что довольствоваться приходилось словом «возможно». В метре впереди тропу стремительно пересекла маленькая, юркая мышь. Ривай снова поднимался в горы – с тяжелым сердцем и праведными намерениями. Дорога уже становилась почти привычной. Забираясь вверх по каменной лестнице в третий раз, Аккерман помогал себе палками и ощущал, что стал преодолевать маршрут ловчее: приноровился в целом к преодолению местных препятствий, понял, как ставить ноги. Цель в этот раз у него была самая правильная, самая значимая. Не доказать себе что-то, не выведать правду из чистого упрямства, а попытаться помочь человеку. По крайней мере, существу, которое раньше было человеком. Все эти странные сны с участием Эрвина все равно не дали бы Риваю покоя. Особенно последний, где Эрвин сидел так близко, что в его глазах можно было утонуть, впитав в себя всю боль и печаль чужой растерзанной души. И пусть даже он снова попытается прогнать и напугать непрошеного гостя, но Ривай просто обязан попытаться сделать хоть что-нибудь. Утром он, несмотря на принятое вчера решение, зашел-таки к Марте, чтобы перекинуться парой слов, а заодно и позавтракал. Она встретила его, как старого друга, и они спокойно побеседовали о том о сем. Марта рассказала немного про повседневную жизнь поселка, про работу и доставучих приезжих клиентов, порой переходящих всякие границы в своих попытках подкатить. Напоследок они покурили аккурат за зданием, после чего тепло распрощались - Марта не могла уделить ему больше времени, даже если бы захотела, потому что была на смене. Ривай улыбался одними уголками губ, прокручивая в голове некоторые моменты их беседы. Поднявшись на хребет, он не стал делать привал, а сразу пошел дальше, периодически пробуя звать Эрвина. Не требуя ничего, теперь он лишь просил о разговоре, просил еще раз показаться и даже попробовал извиниться за собственную настойчивость, граничившую с откровенной грубостью. Удивительно, как несколько дней путешествия вынудили его извиниться, наверное, больше раз, чем за всю сознательную жизнь. Правду говорят – горы меняют людей. Он звал, звал и звал, идя дальше, но ответом ему служила только тишина. Эрвин не появлялся, не желая больше, видимо, иметь с ним никаких общих дел. Но если раньше Ривай бы начал раздражаться и расстраиваться, как человек, ненавидящий ждать и ошибаться в чем-либо, то теперь он был преисполнен терпения и веры в идею. Словно монах-отшельник, он с удивительным для себя спокойствием воспринимал возникающие на пути препятствия, преодолевая их потихоньку, шаг за шагом, без всякой спешки. Остановившись наконец, чтобы слопать бутерброд и выпить горячего чая, Аккерман стал придумывать, как действовать дальше. Достав бумажную карту, он попытался вспомнить, каким именно маршрутом Эрвин выводил его на хребет от пещеры и где именно они в первый раз пересеклись тогда, поздним вечером. Может, если он найдет и посетит те значимые места, показав всю серьезность своих намерений, Эрвин все же решится поговорить с ним еще один раз. В рюкзаке, к счастью, отыскалась старая ручка. Убедившись, что она пишет, Ривай поразмыслил и повспоминал дорогу, а потом нарисовал на карте примерную траекторию, по которой ему предстояло идти. Место с обрывом он сможет найти разве что случайно, а вот дорога от пещеры до долины запомнилась ему достаточно хорошо – он шел не один и уже не был в панике. К тому же, путь был пройден в дневное время, при свете и не слишком густом тумане. Запихнув контейнер и термос обратно в рюкзак, Аккерман как следует вдохнул в легкие холодный свежий воздух и отправился покорять новые высоты. Сам того не заметив, он свернул с маркированных троп совсем скоро. Ноги шли сами собой, будто Ривая поймали на крючок, как рыбешку, и настойчиво вытягивали прочь из воды. Внутри появилось странное ощущение - он откуда-то знал дорогу, видел, как следует идти. И шел. Звать Эрвина, кричать больше не казалось уместным. Ривай слился с окружением, наполнился ощущением единения с каждым камнем и травинкой, попадавшейся на пути. Вспомнилось, как шел Эрвин, когда выводил его к долине. Тогда чужая ловкая легкая поступь вызывала удивление и восхищение, но теперь он, кажется, начинал понимать, в чем секрет. Просто нужно было по-настоящему почувствовать местность, открыть себя горам и позволить им всему тебя научить. У Эрвина было много времени на то, чтобы овладеть этим искусством, в отличие от Аккермана. Блаженная тишина, разбиваемая только пением птиц и хрустом под подошвами ботинок, забиралась в самые укромные уголки души и дарила спокойствие. Почему-то, несмотря на все обстоятельства, приятные и не очень, присутствовало ощущение, что Ривай все делает правильно. Как будто впервые в жизни он делал что-то действительно важное. Он в очередной раз повернул и пошел вдоль массивной высокой скалы. - Видишь мои тропы. Ходишь по ним, - откуда-то сверху раздался знакомый голос, заставив Ривая вздрогнуть и поднять голову. Человеческая речь разбила тишину и вытащила из транса. Эрвин сидел на краю скалы, наблюдая за ним с сердитым, хмурым видом. Но, в отличие от вчерашнего дня, он не казался враждебным. - Тебе не хватило предупреждения? Я вполне понятно объяснил, что тебе не стоит больше здесь появляться. - Эрвин… - Ривай выдохнул, частично расслабляясь. Наконец увидеть Смита было облегчением. - Прости. Я все-таки хочу поговорить. Ты мне снился… - Знаю. Три раза, если быть точным, - ответ прозвучал горько, с сожалением. - Три…? - Аккерман впал в секундный ступор. Подозрения, что все это было неспроста, подтвердились. Но все равно… - Стоп, это все ты один устроил? - Не намеренно, - подтолкнув тело руками, Эрвин спрыгнул со скалы и опустился на тропу совсем рядом. Не упал, а спланировал, словно ветер его придержал. - В первый раз я просто хотел пофантазировать. Ты мне понравился, мне было одиноко, и я увлекся… Во второй раз пришел специально. Думал, что ты все равно меня не помнишь и скоро уедешь, так что можно поболтать. В третий… меня затянуло к тебе против воли. Видимо, я все же оставил на тебе слишком сильный отпечаток. Мне жаль, что так получилось. Проведя рукой по волосам, Эрвин вздохнул и угрюмо посмотрел на Ривая. В чужих глазах читалась усталость. Он словно безмолвно умолял оставить его в покое, перестать мучить. И хотелось бы что-то весомое сказать, каким-то образом утешить, но формирующиеся в голове фразы обрывались, не доходя и до половины. - Отпечаток? – только и ляпнул он как-то глупо. Эрвин невольно залез в его сон, потому что ему было одиноко… - Я провел с тобой слишком много времени. Разговаривал, прикасался к тебе, пока нес к пещере, пожимал руку. И приблизил тебя к другой стороне, хотя и не хотел. Но такова плата за общение с теми, кто живет на границе. По-хорошему, ты должен был забыть меня и то, как вернулся в поселок. Обычно все забывают… Я допустил слишком много контакта. Эрвин болезненно нахмурился и одернул свой плащ, не нуждавшийся на самом деле в том, чтобы его поправляли. Смотря на него, Ривай ощущал несвойственное ему желание дотронуться до другого человека - обнять покрепче и заверить, что все будет хорошо. Эрвин выглядел сильным и крепким, но Аккерман чувствовал его боль в последнем сне и знал, что Эрвину постоянно больно. Загадочно погибший в этих горах, он жил с дырой в сердце и каждый день своего существования страдал. - Ты помог мне. Если бы не ты, я бы сорвался с обрыва, ты сам сказал, - глухо произнес Ривай. Он сделал шаг навстречу Эрвину, и тот отшатнулся, сохраняя между ними прежнюю дистанцию. - Ты не понимаешь! - отчаянно воскликнул он. - Чем дольше все это длится, тем ты ближе к точке невозврата. Ты шел не по человеческим дорогам, пока меня искал, а по моим тропам. Люди не должны их чувствовать и видеть, и это только показывает, что ты стал гораздо ближе к другой стороне. - Черт… - Ривай воспринял чужие слова со всей серьезностью. Он больше не кичился и не относился скептически к подобным вещам. Горы дали ему хороший жизненный урок на этот счет. По спине бежал холодок от одной мысли, что есть какая-то точка, после которой ты перестаешь быть живым, и что к этой точке подобраться гораздо легче, чем может показаться. Но все же теперь он не мог отступиться и просто сдаться, оставив собственного спасителя страдать дальше. Эрвин повернулся к нему спиной, ссутулившись, и запустил руки в волосы. Только сейчас до Аккермана дошло, какую огромную вину тот повесил на себя за то, что произошло. За сны, за то, что оставил пресловутый отпечаток мира «по ту сторону»… Разве ему не хватало его повседневной боли по горло? Да и какая разница, как сложилась бы судьба незнакомца-идиота, даже если бы он сорвался с обрыва? Но Эрвину было дело, и Ривай не мог его оставить. - Что произошло тогда, Эрвин? - он произнес это так мягко, как сумел, осторожными шагами приближаясь к Смиту, боясь спугнуть его, как дикое животное. - Почему ты здесь? Эрвин обернулся и посмотрел на него загнанным зверем, а после скривился. - Зачем тебе знать… - Я должен. Тебе было не плевать, когда ты меня спас. Мне тоже не плевать, - твердо ответил Ривай. Он никогда и ни в чем не был так уверен, как в этих словах. И, может, это было глупо и самонадеянно, но он всем сердцем желал хоть немного облегчить чужую ношу. Ханджи сказала ему вчера по телефону: если человек реально того стоит, и ты готов рискнуть, то почему нет? А Ханджи, несмотря на все свои странности, была самым умным человеком из тех, кого Аккерману довелось знать. - Ты не отстанешь? – Ривай только кивнул в ответ на вопрос, заставив Эрвина вновь скривиться. Нет. Он не пойдет на уступки и не уедет отсюда просто так. Он принял решение и не станет оглядываться назад. Смит тяжело вздохнул, понимая, видимо, что никак не переспорит и ни в чем Ривая не убедит. Он наконец сделал шаг ему навстречу, и порыв ветра раздул его золотисто-пшеничные волосы. Как бы там ни было, а с каждой встречей в Эрвине удавалось заметить все больше деталей, отличавших его от человека. То, как идеально он вписывался в горный пейзаж, было не чем иным, как магией потустороннего мира. В его глазах временами проблескивало что-то по-мертвому больное. - Я покажу тебе, что случилось пять лет назад. Покажу, а потом ты уедешь из этого места и продолжишь жить своей жизнью. Если ты мне это пообещаешь, тогда получишь то, зачем пришел, - наконец сказал Эрвин, посмотрев на Ривая серьезно и устало. - И я… Никак не смогу тебе помочь? – спросил Аккерман. Смит будто просто устал с ним спорить и решил пойти на попятную, чтобы только отвязаться от надоедливого туриста. Хотелось дать ему понять, что в горы Ривая вновь привело не мерзкое любопытство и приземленное желание покопаться в чужой боли. Но Эрвин, несмотря на смягчившееся выражение лица, только печально покачал головой. - Если тебя не устраивает мое предложение, то тебе придется уйти просто так, - констатировал он, опустив взгляд. Это был тяжелый выбор. Эрвин был абсолютно серьезен, отвечая отрицательно на его вопрос. Не было сомнений в том, что он ответил искренне: в этот раз Смит не прибегал ни к каким уловкам, не пытался ни запугать, ни даже переубедить. Прогнувшись под напором чужого упрямства, он признавал, что правда – это все, что Ривай может получить от своего похода. Но уйти, даже не узнав истории своего спасителя – как несправедливо! - Устраивает. Меня… устраивает твое предложение, - еле выдавил он и поджал губы. Собственное бессилие вызывало раздражение и отчаяние. Но, если он действительно ничего не может сделать, то хотя бы узнает, как Эрвин погиб… Такая маленькая дань за спасение казалась совсем незначительной и мелкой, но даже это было лучшим вариантом, чем не сделать ничего. Было же? Эрвин посмотрел на него долгим вопросительным взглядом, стараясь, видимо, убедиться, что Ривай был серьезен в своем выборе и хорошо его обдумал. И он, казалось, нашел то, что искал. Потому что спустя несколько мгновений сам сократил дистанцию, оказавшись прямо перед Аккерманом и заставляя его задрать голову, полноценно ощутить их нехилую разницу в росте в который раз. - Тогда смотри, - совсем тихо прошептал Эрвин, беря риваево лицо в свои ладони. А потом все вокруг на мгновение покрылось мраком, перевернулось, и мир стал совершенно иным. Ривай видел перед собой маршрут. Горный пейзаж походил на те места, где он уже успел побывать, но в то же время отличался в деталях: тропа, убегающая вперед, была ему совершенно незнакома. Или знакома? Ведь он так много раз ходил по этой тропе, один и в компании… Медленно приходило понимание, что видит и воспринимает действительность он глазами Эрвина. Все ощущалось по-другому – и земля под ногами, и запахи, и даже ощущение собственного тела было совсем непривычным. Чужие ощущения проникали в его сознание и заполняли собой все пространство, будто кто-то переписывал его разум. Не кто-то. Эрвин. Аккерман не просто смотрел на его воспоминания со стороны, он полноценно проживал их, словно был Эрвином и пошел в поход в его теле, с его восприятием действительности и сознанием. Передавалось все, вплоть до того, как ветер копошился в чужих золотых волосах. Ощущения были странными, ни с чем не сравнимыми. Притуплялось, терялось ощущение собственного «Я» - оно растворялось в чужом. Он шел, забираясь вверх по камням с привычной легкостью. Мощные ноги, натренированные подобными походами за много лет, почти не уставали. Им с другом немного не повезло с погодой, но обливший их дождь был коротким и, к счастью, не притянул вслед за собой туман. Тучи унесло в сторону, и теперь над их головами сияло яркое октябрьское солнце. Он - Ривай - Эрвин - поправил лямки рюкзака на плечах и улыбнулся. - Пройдем тут, вдоль ущелья, а потом поднимемся на Старушку, - сказал Аккерман, нет, Смит, и обернулся, чтобы посмотреть на товарища. Знакомое лицо Найла Доука с фотографий было задумчивым и блеклым. - Только ты так называешь эту гору, - буркнул тот себе под нос, почесывая щеку, покрытую легкой щетиной. - Потому что она меня любит, как внука. А еще ей много лет, - Эрвин остался невозмутимо весел, возобновив движение по тропе. Они заходили на территорию, где следовало быть внимательными – прогулка над ущельем мало походила на шутку. Смит не чувствовал страха. Вместо него присутствовал трепет перед величественным, но опасным чудом природы, и бесконечное уважение к нему, воспитанное в нем с самого детства. Он вырос со знанием, что подняться на вершину и благополучно спуститься можно только с открытым сердцем и скромностью. - Ты ведешь себя по-детски, - голос идущего позади Найла звучал раздраженно. - Все не могу взять в толк, что такого в этом нашла Мари. Эрвин пожал плечами и беззаботно рассмеялся - он не до конца понимал причин занудного настроения своего друга. Наверное, дождь все же доконал его больше, чем ему показалось. - Почему ты вообще это упомянул? - спросил он, признавая, что замечание его все же немного задело. Идя по тропе вдоль ущелья, Эрвин старался сосредоточиться и придерживался за скалу. Тропа была достаточно широкой, но никакая осторожность в этой местности не могла быть лишней. - Потому что не понимаю. И вообще, если честно, вся эта ситуация очень мерзкой получилась, - Доук за спиной не собирался переставать ворчать. Он тоже шел без спешки, с серьезностью относясь к прохождению маршрута. - Почему же мерзкой? - Эрвин уже знал, в какую сторону идет этот разговор, но решил его не прерывать. Они с Найлом - друзья детства, которые никаких секретов друг от друга старались не держать. Если уж другу необходимо было выговориться и выпустить негатив, лежащий на душе, пусть так. Пусть лучше они поговорят об этом в походе, успокоятся, примирятся и вернутся в поселок такими, какими и должны. Лучшими друзьями, верными товарищами, чьи взаимоотношения надежны и проверены временем. - А то ты не знаешь, - отозвался Найл с сарказмом. - Ты ведь в курсе, что у меня тоже есть чувства к Мари. Полез к ней, хотя видел, что у нас наклевывается… Ты, конечно, мой друг, но… - Позволь не согласиться с предпоследним утверждением, - перебил его Эрвин. Он на мгновение замолчал, преодолевая наиболее узкий участок тропы. - Мари начала оказывать мне знаки внимания первой. А про то, что у вас «наклевывается», я тогда и знать не знал. Мари до сих пор стыдится, что не рассказала мне обо всем сразу. - Вот только врать необязательно, - отозвался Найл резко, повышая голос. - Ты у нас такой умный и внимательный, и совсем ничего не заметил! Признал бы, как нормальный мужик, что поступил по-мудачески и увел девушку у друга, я бы еще, может, понял. - Но я не уводил! - возразил Эрвин. В груди заворочалась обида и злость. Было ужасно неприятно услышать, что Найл был о нем такого мнения. - Мари не собака, чтобы ее уводить. Мы оба ей нравились, она подумала и выбрала. Конец истории. - Ей бы не пришлось выбирать, если бы ты к ней не полез, Смит. Я, конечно, понимаю, в чем соль. Еще бы ей не выбрать светлого принца всея планеты вместо моей колхозной морды. Такая легкая победа, даже воевать не надо, - тон Найла с каждой фразой становился все более ядовитым и делал все больнее. Но злость постепенно перевешивала ощущение боли, и Эрвин, обычно спокойный, ощущал, как заводится все сильнее и сильнее. - Это вообще откуда вылезло?! Ты несешь полный бред, ты вообще понимаешь? - вскипел он, оборачиваясь к лучшему другу всем корпусом, чтобы посмотреть в его наглые свинские глаза. - Я понимаю то, что ты меня нереально сейчас вымораживаешь, - Найл не произнес эту фразу, а злобно прошипел, и его рука двинулась вперед, толкая Эрвина в грудь - резко и сильно. Этого хватило, чтобы потерять равновесие и, споткнувшись, улететь спиной вперед прямо в глубину ущелья. Последним, что успели выхватить глаза, было испуганное лицо Найла, который явно не рассчитывал на такой исход, и его протянутая слишком поздно рука, за которую бы он никогда не успел ухватиться. Эрвин не успел ничего - ни испугаться, ни закричать. Время растянулось до невозможности, а после резко схлопнулось вместе с ударом тела о камни. А потом пришла боль - она была адской по силе и оглушала, заменяла собой все остальные ощущения и взрывалась цветными всполохами под сомкнутыми веками. Не получалось даже нормально дышать. - Эрвин! - дрожащий, срывающийся голос Найла донесся сверху слабо, будто через вату. - Эрвин, ты живой? Прошу тебя, ответь, Эрвин! Ты живой?! ЭР-ВИН! Эрвин слышал, но не мог ответить - боль парализовала его, не давая ни пошевелиться, ни подать голос. Единственным, что доносилось из груди, было тихое хрипение, но Доук никак бы не смог услышать его там, наверху. - Блять… Сука, твою мать… Господи… - вновь через невидимую стену из ваты до слуха донесся голос друга. Эрвин с трудом выделил цельную мысль среди обрывков - Найл плачет… И ему страшно. Эрвину тоже было страшно, страшно до крика, который он, как бы ни хотел, никак не мог издать. - Господи боже мой… Я теперь… Блять… - это было последним, что сказал Доук, перед тем как Эрвин услышал его торопливые и оттого неуклюжие удаляющиеся шаги. Наступила оглушающая тишина, и он остался лежать в ущелье совершенно один. Он лежал на камнях и хотел кричать от боли, но не мог пошевелить даже пальцем. Он видел собственную растекающуюся кровь, понимал умом, что наверняка переломал себе все, что только можно, и потому подняться будет невозможно. Боль съедала его, впивалась мощными челюстями, как пес бойцовской породы, и, сжав челюсти, со временем лишь усиливала свою стальную хватку. И если сначала в мыслях еще мелькала какая-то слепая надежда на спасение, на то, что друг побежал вызывать вертолет, то она очень быстро сменилась отчаянием. Эрвин лежал и, теряя все больше сил с каждой минутой, смотрел на куски неба широко распахнутыми глазами. Небо было таким ярким, что расплывалось. Хотелось заплакать, но не получалось, и было невероятно страшно. Он понимал, что умирает. Понимал, и совершенно ничего не мог с этим поделать. Еще не испустив последний вздох, он уже находился в Аду. А потом пришел холод. Он охватывал тело постепенно, но он уносил боль, и Эрвин не смог и не стал даже пытаться ему противиться. Эрвин доверился холоду. И холод принял его в свои объятия… Картинка перед глазами вновь померкла, а затем Ривай снова стал собой, и реальность вернулась к своему изначальному состоянию. Вновь он оказался там же, откуда и упал в это видение, а Эрвин больше не касался его - он стоял в нескольких шагах впереди, печально оглядывая окружающий пейзаж. Ривай коснулся собственного лица и ощутил, что его щеки мокрые. В горле стоял ком, а руки тряслись, как у припадочного. Он только что пережил столько чужой боли, словно та была его собственной, узнал тем самым всю правду, и от понимания ситуации его рвало на части. Из-за такого дурацкого конфликта прервалась целая жизнь. Из-за зависти, а потом из-за трусости. Ведь, кто знает, если бы Найл Доук не просто смылся с места происшествия, а действительно вызвал бы спасательный вертолет… Может, Эрвина получилось бы спасти? И сейчас он бы, может, и не мог ходить больше в походы, но был бы с семьей, обедал бы в корчме у Марты, женился бы на той девушке, Мари… Столько боли, страха и отвратительнейшего бессилия… Ривай знал не понаслышке, что такое ощущать себя бессильным перед чем-то. И его собственная застарелая боль и травма настолько сильно перекликалась с тем, что испытывал Эрвин, лежа на камнях в ущелье, что хотелось орать и топтать землю, лишь бы хоть как-то унять это чудовищное чувство. - Когда я очнулся, я уже был таким. Сначала, правда, был ближе к бесплотности, ни к чему не мог прикасаться… А потом пришел в конечную форму. Это и есть вся моя история, - вздохнул Эрвин, наконец поворачиваясь к Аккерману. Он смотрел грустно и виновато. Ривай хотел было сказать ему, чтобы тот не винил себя в его состоянии, но сказать хоть что-нибудь в эту самую секунду, пока его так трясло, было невозможным. - Мне наверняка не стоило делать это… так. Прости. Я решил, что так будет лучше, чем просто рассказать, но… - начал Эрвин с сожалением, и Ривай, собравшись с силами, перебил его: - Н-нет. Нет, Эрвин, ты сделал все правильно. Я знаю… Знаю это чувство. У меня тоже был этот страх… Я тоже однажды ничего не мог сделать, Эрвин, я понимаю… После смерти матери Ривай попал в приют. Ему было тринадцать лет. Он горевал о матери и ужасно скучал. В приюте была отвратительная еда и мрачная, депрессивная обстановка. Он знал, что рано или поздно на горизонте объявится Кенни. Дядя просто обязан был забрать его из этого затхлого унылого места, но представлений о том, когда «тот самый день» должен наступить, у него не было совсем. Кенни часто влипал в неприятности и вынужден был переезжать, надолго залегать на дно. Это являлось обычным делом. Ривай не собирался сближаться ни с кем из приюта, но дядя не появился даже спустя полгода, и одиночество начало понемногу его съедать. Именно тогда и началось его причудливое общение с Фарланом и Изабель. Поначалу Ривай им совершенно не доверял и не понимал, почему они вообще к нему прицепились. Налаживать контакт и приоткрывать завесу собственной души снова было тяжело и непривычно. Этому приходилось учиться. Но постепенно он начал прикипать к этим детям, которых жизнь выбросила на обочину точно так же, как и его самого. И так, маленькими шажками они пришли к тому, что стали настоящей командой. Изабель любила повторять, что они втроем - герои фантастической книги, и осталось совсем немного до начала их большого сюжетного приключения. Она была младше Ривая и Фарлана на год и сумела сохранить в себе гораздо больше непосредственности и детской наивности. Впрочем, у Ривая никогда не выходило по-настоящему на нее сердиться. Еще через полгода им с Фарланом исполнилось по четырнадцать лет, и жизнь в приюте к тому моменту стала совершенно невыносимой. Лишившись одного из спонсоров, директор приюта начал ужимать бюджет так сильно, как мог. Ужесточили старые правила, к ним добавились и новые. Словно в финансовых неудачах взрослые винили воспитанников приюта и хотели выместить на них всю свою злость. Именно тогда у них в команде родился план – план, включавший в себя побег из этого проклятого места и попытку начать новую жизнь. Они старались спланировать все как можно тщательнее. Подворовывали, чтобы скопить немного денег, продумывали варианты действий, искали людей, которые могли бы помочь им или принести пользу в делах. У них не было много опыта, но они быстро учились и запоминали, по каким законам работает жестокий взрослый мир. А потом, в один из дней на пороге приюта неожиданно показался Кенни - именно тогда, когда Ривай перестал на него рассчитывать. Все закончилось банально: Кенни забрал его, несмотря на упирательства племянника и его просьбы взять и Фарлана с Изабель, больше походившие на требования. Но дядька не мог забрать его друзей. Он сказал: «Не дури, Крысеныш, хватай свой шанс за жопу и поехали». Ривай послушал его. Мать всегда говорила, что на Кенни, при всех его недостатках, всегда можно положиться. Что к нему нужно прислушиваться. Они уехали вместе на другой конец страны в тот же день, и Риваю не довелось даже попрощаться со своими друзьями. - Я видел, что с тобой случилось. Мельком, когда показывал свою память, - обратился к нему Эрвин после долгого молчания. Аккерман все еще приходил в себя после того, как во всех красках пережил чужую погибель, и только кивнул, призывая продолжать. – Ты винишь себя в том, что бросил их. Поэтому и мчишься по жизни, будто все время куда-то опаздываешь. Так? - Да, - Ривай вздохнул и прикрыл глаза. Он обрел возможность вернуться в родной город только после совершеннолетия. Кенни отпустил его, объявив, что тот теперь волен делать, что хочет. У Ривая не осталось к дядьке никаких претензий - тот воспитывал его, как мог, помогал, дал крышу над головой, хорошую еду и, пусть неуклюжую и неловкую, но заботу. И, поблагодарив его от души, получив крепкие объятия и пожелание «не затеряться такому мелкому среди многоэтажек», Ривай отправился в дорогу. Он должен был навестить приют и выяснить, что стало с его друзьями. И, после долгих препирательств с администрацией, Ривай все же сумел выяснить адрес Фарлана. - Прости, что так подсмотрел, - вновь подал голос Эрвин, заставляя на себя посмотреть. Он уселся на траву и вытянул вперед свои длинные ноги, как будто очень сильно устал стоять. - Не извиняйся. Это… честный обмен, - проговорил Ривай. Он сделал несколько шагов вперед и уселся рядом со Смитом, в отличие от прошлого раза, когда сделать это постеснялся. Они еще помолчали. Чужие яркие воспоминания, полные страха и страданий, пробудили собственные, не менее болезненные. Нужно было немного времени, чтобы уложить все в голове и прийти в себя. Дверь в квартире по адресу, написанному небрежным почерком на листке, была приоткрыта. Стоило Риваю войти внутрь, как на него обрушился целый букет отвратительных запахов: создавалось впечатление, что мусор отсюда не выносили вообще, что в одной из комнат сдохла как минимум кошка, а пол… Пол был усыпан окурками, пустыми банками из-под газировки и шприцами. В таком месте невозможно было жить и сохранять рассудок. Фарлан обнаружился в гостиной: он сидел на старой табуретке с облупившейся краской и немного покачивался. Фарлан, которого можно было узнать с большим трудом: вытянувшийся, тощий, нездорово бледный, с руками, сплошь покрытыми следами от иголок. Фарлан был под кайфом - судя по его виду, он вообще слабо отдавал себе отчет в том, что происходит. Ривая он узнал не сразу, но, когда узнал, то ужасно разозлился. Кричал, размахивал руками и пытался вытолкать вторгшегося на его территорию предателя прочь из квартиры. Сказал, что Изабель давно умерла и Риваю здесь делать нечего. Аккерман тогда действительно ушел. Он еще попытался навестить бывшего друга несколько раз, желая помочь. Предлагал терапию в реабилитационном центре, предлагал вместе уехать, угрожал вызовом копов. Но Фарлан не впечатлялся его речами и только смотрел с неприязнью, пока очередное вещество не захватывало его разум полностью. Через месяц с лишним навещать стало некого - Фарлан скончался от передозировки. - Ты не виноват. И никто не виноват. Просто так все скверно получилось, - выдохнул Эрвин, поворачивая голову к Риваю. - Знаю. - Ты и правда можешь меня понять. По-настоящему. Поэтому, надеюсь, поймешь и мою просьбу, - Смит произнес это тихо и грустно, но с надеждой, и Ривай наконец нашел силы вновь посмотреть ему в глаза. - Просьбу…? – так же тихо отозвался он. - Да. Не вороши мое прошлое и все, что произошло. Все уже подлечили свои раны, и если Найл счастлив с Мари, то это хорошо. Я хочу, чтобы все так и оставалось. Правда уже не имеет значения. - Но ведь Найл… - заспорил было Аккерман, - он ведь… - Не хотел меня убивать. Он разозлился из-за Мари, но он не хотел становиться убийцей. Ты сам видел его лицо, когда он все понял и не успел меня схватить… Он был напуган, и я на него не обижен. Я вообще ни на кого не обижен. Это все уже давным-давно не важно. Эрвин вдруг откинулся назад и устроился на локтях, задирая лицо к небу. Ривая едва не передернуло. Практически так же Эрвин смотрел на клочки неба со дна ущелья, пока мучительно умирал… Но сейчас его лицо было спокойным. Он не хмурился и только провожал ленивым взглядом проплывающие мимо редкие облака. Казалось, что ему все же стало легче после того, как он поделился своей историей. - И тебе никогда не хотелось отомстить? - с удивлением спросил Ривай. - Сделать что-нибудь, чтобы все было по справедливости? - Если бы мне хотелось отомстить, я бы стал Зиком, - Смит тихо рассмеялся, но этот смех не был веселым. - Мы сами выбираем, кем нам быть. Даже после смерти. Зик погиб по собственной глупости. Он злится на всех и особенно ненавидит тех, кто тоже совершает ошибки, но остается невредимым. - Завидует, - вставил Аккерман, и Эрвин утвердительно кивнул. - А ты? - А я решил быть полезным. Только-то и всего. Для Зика эти горы чужие, а я здесь вырос. Я бы никогда не смог намеренно навредить кому-нибудь здесь, как бы больно мне ни было. - Ты хороший человек, Эрвин. Хотел бы я принимать такие же мудрые решения, как и ты, - Ривай, следуя чужому примеру, тоже откинулся на локти и уставился на небо. Было холодновато, но на это сейчас не хотелось обращать никакого внимания. Да и в термосе еще оставалось достаточно горячего чая. - Можешь начать с сегодняшнего дня, - Смит озорно улыбнулся, и ветер в очередной раз растрепал его волосы. - Вернуться в поселок, отдохнуть и уехать домой. Беречь себя. Эрвин не наседал, не настаивал и не критиковал, а давал теплый и простой совет. Его, такого светлого и правильного, пережившего такой ужас, хотелось обнять и не отпускать. Или, может, поцеловать - аккуратно и ненастойчиво, чтобы не спугнуть. Подарить всю возможную заботу, что в нем оставалась. Ривай с трудом преодолел все эти порывы и сел прямо, вздыхая. - Я согласился на твои условия, и я все выполню. И… Я не буду ворошить твое прошлое. Если ты хочешь оставить все, как есть, то так и будет, - пообещал он, аккуратно поднимаясь на ноги и подбирая одолженные стариком лыжные палки с земли. Появилось чувство, что ему пора уходить. Уходить и оставить Эрвина в покое, пусть это и было весьма печальным исходом всей ситуации. Как и с друзьями из приюта, Риваю не дали возможность исправить ситуацию и помочь. Снова он столкнулся с тем, над чем был ни в какой мере не властен. Но, по крайней мере, он дал Эрвину возможность быть услышанным и понятым. Лучше, чем ничего - эта мысль в очередной раз помогала удержаться на плаву. - Спасибо. Ты гораздо более достойный человек, чем сам считаешь. Я рад, что мы познакомились, хотя мне и жаль, что я так сильно вмешался в твою жизнь, - Эрвин тоже поднялся, едва заметно улыбаясь. - Тебе лучше начинать обратный путь. Погода скоро начнет портиться. - Да… Да, мне и правда пора, - Аккерман поправил лямки рюкзака на плечах, затянув их немного туже, и покрепче сжал в руках палки. - Спасибо, что все мне показал. И еще раз за то, что спас. Прощай, Эрвин. Я тоже рад, что с тобой познакомился. - Прощай, Ривай, - бархатный голос Эрвина прозвучал с теплом и тоской, а его фигура в один момент исчезла с тропы, словно ее там никогда и не было. Все. Эта история окончена. Прожив чужую боль и с головой окунувшись в собственную, Ривай должен был оставить все позади и возвращаться к живым людям. Вздохнув, он в последний раз посмотрел на место, где они сидели пару минут назад вместе с Эрвином, и зашагал обратно, к поселку. Погода, как и предрекал Эрвин, в скором времени начала портиться. Все началось с легкого дождя и усилившегося ветра, но в новом дождевике такие мелочи были Риваю не страшны. Хорошо, что хватило ума нормально экипироваться. Один минус: черт его знает, что потом делать со всем накупленным. Аккерман не был уверен, что после всего случившегося станет заядлым горным туристом. Он и без того, судя по чужим словам, достаточно приблизился к черте невозврата – последствия того, что так сильно тянулся к тайнам иного мира. Теперь стоило поберечь себя. Вернуться домой и наладить собственную жизнь, насколько это возможно. Может, ему все же стоило послушать Моблита и пойти на терапию. Может, тогда вся история с Фарланом и Изабель, превратившая его жизнь в побег от самого себя, наконец-то его отпустила бы. Ривай вышел на хребет, потуже затянул капюшон дождевика и зашагал по знакомой тропе с желтым маркером. Дождь усиливался, и в какой-то момент в отдалении прогремел гром. Начинающаяся гроза не вызвала паники, как в первый раз: разум подсказал, что идти до каменной лестницы на спуск осталось совсем недолго, и покинуть опасную зону будет нетрудно. Нужно было только внимательно смотреть себе под ноги и постараться не поскользнуться на мокрой земле и камнях. На душе было тоскливо, в груди тянуло. Было ужасно жаль Эрвина и стыдно, что сам ничем не сумел ему помочь, хотя очень сильно этого желал. Просто оставить его там, обреченного в одиночестве скитаться по горам, такого хорошего и доброго, ощущалось предательством. Чувствовал ли Найл Доук что-то похожее, когда оставил своего друга умирать в ущелье? Или страх пересилил в нем абсолютно все остальные чувства? Еще совсем недавно Ривай хотел докопаться до правды и открыть ее всем вокруг, заставить прозреть. Но теперь он мыслил иначе. Он пообещал Эрвину ничего не трогать и не менять, и, честно говоря, понимал, почему тот этого хотел. Даже после смерти он не собирался никого тревожить и портить кому-либо жизнь. Вместо того, чтобы обозлиться на злую судьбу, Смит охранял здешние маршруты и помогал заблудшим путникам найти дорогу обратно. Словно герой из сказок. Ривай вспоминал, как стоял у его ухоженной скромной могилы, и тихо вздыхал, продолжая путь. Дорога вскоре привела его к каменной лестнице, и Аккерман, несмотря на сильный дождь, сделал короткий привал. Он не стал доставать из рюкзака ничего съестного, но вот чай из термоса полностью допил - было бы обидно вернуться в поселок с остывшим напитком. Простые действия и задачи помогали не провалиться в пучину грустных мыслей целиком. Оставался последний рывок, и можно будет оставить все позади. Ривай был уверен, что не сможет забыть все, что случилось, и перестать думать об Эрвине в ближайшее время. Истина была проста: если он не мог помочь другому человеку, следовало заняться спасением того, что еще могло уцелеть в его собственной жизни. С этой мыслью Ривай схватил свои походные палки, начиная спуск. - Ну, здравствуй, - незнакомый едкий голос скрежетнул за спиной, и Ривай дернулся, все-таки поскальзываясь и в одно движение складываясь на земле. Он не успел сгруппироваться, и через секунду колено и локоть пронзила резкая боль от столкновения с камнями. Аккерман задрал голову, чтобы посмотреть на того, кто его напугал, и обомлел: в паре шагов от него, довольно улыбаясь, стоял Зик, чьи фотографии он видел, когда проводил свое мини-расследование в интернете. Человек, погибший по собственной глупости, ненавидящий всех везунчиков… - Ты… - Я, - спокойно отозвался Зик, смеряя пытающегося подняться Ривая презрительным взглядом. - Хочешь спуститься? Попробуй. Эрвин зря не решился тебя проводить… Даже не пытаясь отряхнуть одежду от грязи, Ривай медленно встал на ноги. Он судорожно соображал, какие у него имеются варианты. Спускаться спиной вперед было практически невыполнимой задачей, но и поворачиваться спиной к Зику - идея отвратная. Это обладатель голоса, который без зазрения совести звал и путал его, мечтая скинуть с обрыва. Он был гораздо опаснее разбушевавшейся на хребте грозы. - Оставь меня в покое, - твердо проговорил Аккерман. Он отдавал себе отчет в том, что имеет дело со злым духом, но не поддавался страху. Он не был намерен умереть здесь сегодня, уже почти на подходе к поселку. Эрвин спрашивал его, хочет ли он жить, и он ответил «да». Кажется, теперь за это «да» необходимо было побороться. - Я тебя не трогаю. Хочешь спуститься? Спускайся, - насмешливо протянул Зик, переваливаясь с ноги на ногу. Он явно наслаждался ситуацией и выжимал из нее все, что мог. - Кто я такой, чтобы не дать тебе спуститься… - Ублюдок, - прошипел Аккерман. Проверяя путь позади себя палками, он осторожно сделал шаг назад. Должна же где-то быть граница, за которую сорвавшийся три года назад альпинист не сможет зайти, какая-то черта! - Ты иди-иди, я тебе не мешаю, - улыбка Зика растянулась шире и стала зловещей, а во взгляде появился нездоровый блеск. Его лицо было хищным, голодным. Зверь намеревался сожрать свою добычу, но собирался немного помучить ее перед трапезой. Ривай вновь ощупал пространство палками, сощурился от попавшей в глаз капли дождя и сделал еще один шаг назад. На этот раз Зик сделал шаг вслед за ним, не позволяя увеличить дистанцию между ними. Аккерман ужаснулся, когда понял, что тому не нужно смотреть себе под ноги, чтобы перемещаться. Его не задержат ни скользкие камни, ни дождь, застилающий взор. Привыкший драться с людьми и уходить от людской погони, Ривай не представлял, что ему делать с потусторонним существом, с озлобленным мертвецом. Он сделал еще шаг назад и споткнулся, но удержал равновесие с помощью палок. Одна беда - из-за этого он на мгновение отвел взгляд от Зика, и это стало для него роковой ошибкой. Мимо успело пролететь одно лишь мгновение, а скалящийся преследователь уже стоял совсем рядом, почти вплотную. Сердце Ривая замерло. - Проиграл, - довольно прошипел Зик, резко и сильно толкая Аккермана в грудь. Глаза сами собой закрылись, и, потеряв почву под ногами, Ривай полетел куда-то вниз. Единственной мыслью, проскочившей в голове, была мысль о том, что Найл Доук точно так же толкнул Эрвина перед тем, как тот сорвался и упал в ущелье. А дальше все захватила тьма, которую сопровождал только оглушительный шум грозового дождя. Прошла секунда. Две. Может, целая минута? Ривай не знал. Он ожидал боли, но та все никак не приходила. Ожидал услышать треск костей или обнаружить себя стоящим рядом с собственным бездыханным телом, но не происходило ровным счетом ничего. - Держу тебя, - прозвучал глубокий, нежный голос где-то над ухом. Это был голос Эрвина. Ривай распахнул глаза и обнаружил себя сидящим на камнях в крепких объятиях Смита. - Я… - Все хорошо. Ты не упал, ты не упадешь, я тебя держу. Все в порядке. Я успел, все хорошо, - Эрвин, обеспокоенный и надежный, продолжал обхватывать его руками и гладил по спине, а Аккерман от шока не мог вымолвить ни слова. Он только посмотрел Эрвину за плечо, убеждаясь, что Зик куда-то исчез и больше не представляет угрозы. Появление Смита спугнуло его? Почему он не пытался так столкнуть его раньше? У Ривая было столько вопросов, но не получалось зацепиться ни за один из них. Вместо того, чтобы пытаться говорить, он обнял чужое тело в ответ, болезненно и сбито выдыхая. - Я тебя держу. Держу… - повторял Эрвин, и его слова согревали. Ривай решил отложить разбирательства касательно того, что только что случилось, и вновь закрыл глаза, прижимаясь к чужой широкой груди. Под ухом билось сердце, которое он никому бы не позволил назвать мертвым.