Мальчики - налево, девочки - направо

— Ну… в общем, ты мне нравишься. Дерьмо случается. С Кьёкой, кажется, на постоянной основе, как по будильнику. На прошлой неделе к ним перевелась новенькая ученица. Такая… правильная. Лоснящаяся, полная от сытой жизни богатой сучки. У неё аккуратный неброский маникюр, кофейное платье с чёрной лентой пояса вместо привычных их школе синтетических серых джемперов, блестящий водопад угольно-черных волос и довольная улыбочка. Благонадёжная лицеистка Яойорозу. Для друзей Момо. Для Кьёки — объект откровенной зависти, а позже и первой влюблённости. Джиро не считает себя рьяной сторонницей Гринпис и даже не сортирует мусор по субботам. Она покупает пластиковые пакеты и синтетические джемпера, пока где-то там тают льды, растут в объёмах мировые океаны и ежесекундно сокращаются вымирающие зверушки, как раз пущенные на шубу или пару сумочек. На окружающую среду, как и в принципе на чужие проблемы, Джиро насрать, поэтому она не понимает собственной злости, возникшей при одном только взгляде на Яойорозу. Та одета в норковое манто. Манто из сорока самых настоящих вымирающих норок. Момо спокойно запахивает его на своих огромных сиськах, и Кьёка думает, что на _такие_ сиськи ушло не сорок, а шестьдесят норок. Шесть десятков ни в чём не повинных жизней ради удовлетворения каприза богатенькой сучки-лицеистки, не постеснявшейся нажрать лишние пятнадцать килограмм. Это не ненависть, нет, и даже не зависть. Это отчаяние безответно влюблённого человека, что цепляется за любую мелочь, чтобы опошлить объект своей привязанности, упиться мнимым разочарованием и чуточку разлюбить. Только Джиро — дура. Чувства нельзя измерить математически или хотя бы на глаз, они имеют привычку сметать одной сплошной волной, поэтому, когда Джиро пытается осуществить какую-то пограммовку своей больной любви по отношению к Момо, она натыкается на невозможность данной операции. А ещё засматривается на сиськи Момо, краснея как школьница. Хотя почему как? Пока Денки греет её продрогшие шершавые ладони в своих карманах, крепко сжимая красные от мороза костяшки своими горячими пальцами, Джиро Кьёка думает о том, как хотела бы сжать полные девичьи бёдра до синяков. Тоже крепко. Тоже горячо. Блядь. Кьёка, ты же нормальная девочка-хуевочка, зачем тебе эти подростковые эксперименты и загоны, лучше прибавь музыку в наушниках, купи палёный блейзер да начни трахаться в свои шестнадцать, как все остальные. Учись целоваться на помидорах и сопливых мальчиках, носящих адиковские куртки под спортивки найк. Гуляй, бухай, влюбляйся, но только выброси из головы эту блажь про лицеисток-будущих медалисток, которые стопроцентно не лесбиянки. Даже не тиктокерские позерши с толерантными видосиками, что уж говорить про конкретные отношения. Забудь, Кьёка. Вот же рядом стоит Денки, который- — Ну… в общем, ты мне нравишься. -который, блять, выбивает почву из-под ног своим неуместным, неумелым, неуклюжим и еще сотню раз «не-» признанием. Оно же сейчас вообще никуда и никак. «Дерьмо случается» — напоминает себе Кьёка, избегая смотреть куда-либо, кроме собственных дрожащих пальцев, пережимающих черничную сигарету, стрельнутую у того же Денки по причине бэст френдс форева. Джиро приказывает себе не оборачиваться, не встречаться взглядом, игнорировать. Со стороны слышно неловкую возню. Шуршит по асфальту подошва кроссовка, собирая всю грязь и щебенку меж выпуклых рёбер протектора. Полузадушенно визжит молния на куртке. С причмокиванием, как у глупой гнилой рыбы, захлопывается рот Каминари. Одетый в скинни-джинсы и растянутую худи линялого цвета желтизны. Почти отвергнутый. Почти идеальный первый вариант для первых неловких отношений в её проклятые шестнадцать, если бы не сраная влюблённость в одноклассницу. Хороший в общем-то парень этот Каминари Денки, и его бы с должной честностью и тактичностью отшить, пока не стало поздно, но Кьёка на то и сука последняя вкупе с вагоном комплексов, поэтому- — Давай встречаться. Пока он удивлённо хватает ртом воздух, Джиро уже врезается губами по его деснам и спешно пытается изобразить поцелуй («пропустила этап с помидорами, блять»), вздрагивая, когда ей в рот просовывают тёплый и влажный язык. Хочется плеваться и продолжать тянуть одну за другой сигареты, чтобы во рту привкус всегда был химозно-черничный, а не вот этот вот… мальчишеский? Человеческий? Господи, она же не Ганнибал Лектор, какого хуя? А если подумать, то привкус у их поцелуя какой-то сладкий, даже приторный из-за трех пластинок вишневого Эклипса, что извечно распихан по карманам Каминари. И слюней много. И губы болят, и зубы мешаются, и нос как-то неровно расположен… И мысли, блять, до сих пор неправильные. О том, как можно было бы не лизаться, а лизать после уроков в раздевалке. Яойорозу, сучке этой, чтобы у той дрожали её полные белые бёдра, коленки круглые подгибались и сильно мокло бельё. Стереотипно порнушное, шёлковое, с атласными бантами и сердечками. Романтика. И Денки можно было бы потом пожалеть, после того, как порядочная Момо кончила бы ей на лицо. Джиро бы, кстати, хотя бы толику её порядочности. Но имеет лишь чесоточное блядство. Через край и вместо принципов. Каминари Денки же всё ещё хороший парень, всё ещё стоит здесь, рядом, возле её подъезда и улыбается от радости, почти искрится. Ему даже можно было бы позавидовать, но. — Ты классно целуешься. «А ты жвачку жуешь, потому что зубы не чистишь». Но Кьёка хочет кричать, давит в себе это — последнее искреннее, — тянет уголки губ вверх («смотри, блять, какая я счастливая, какая нормальная») и вспоминает, что дерьмо случается. С ней постоянно, с другими — по её вынужденному лицемерному блядству. — Спасибо, Денки.