Ты мне доверяешь?

сердца и плоти кровотечение. ×⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀ ты всегда защищаешь, не в угоду себе, ради меня ты умрёшь при польбе.

××К××

Оказаться в объятиях одного из самых близких и любимых людей, это ли не настоящее счастье? Было бы ещё куда намного лучше, не будь это чувство омрачено столь ужасными событиями. Не будь это последствием такого кошмара. Мама мирно посапывает на диване вблизи моей койки после тяжёлой ночной смены, а Прим лежит прямо рядом со мной, крепко обнимая. Её дыхание ровное, и она уже несколько часов как задремала, а вот я не могу сомкнуть глаз. В моей палате просторно и вовсе не пахнет больницей, но само осознание своего нахождения здесь нагнетает. Но всё уже позади. Больше мне ничего не угрожает. И Питу. Теперь уже точно. Он… Слёзы сами наворачиваются на глаза, когда я поднимаю их к потолку, на котором играет уличный свет. Воспоминания о вчерашнем ужасе не хотят оставлять меня ни на секунду. Когда Глория сообщила мне новость, я готова была распасться на тысячу осколков, но что-то внутри не позволило мне это сделать. Надежда всё ещё настойчиво и отчаянно билась внутри. Я рванула в соседнюю комнату. Передо мной до сих пор стоит картина того ужасного зрелища. Она никогда не покинет моего сознания. Пит, примостившийся у стенки, лежащий на горе подушек, пропитанных кровью. Его кровью. Его кожа была ужасно бледной, губы синими, а руки ледяными. Я была готова впасть в истерику, но тело само двигало меня к нему. Заставило прикоснуться. Я помню свои истеричные рыдания, когда я заметила как слабо он дышит. Ужасный момент. И один из самых лучших. Потому что это значило, что он всё ещё боролся. Скорая приехала быстро, кажется, по пути в больницу у него остановилось сердце, и его пришлось реанимировать прямо в машине. Я не помню. Помню лишь ужасающий страх, окутывающий меня, когда я думала, что почти потеряла его. Его операция закончилась несколько часов назад. Долгая, кропотливая. Моя мама, которая вместе с Прим быстро оказались в той же больнице, настояла на своём присутствии на ней. Оказалось, что всё это время они действительно были в безопасности, в отеле, где Пит оставил их. А Глория нашла их, когда связалась по мобильнику Пита, который нашла в доме. Сейчас мама отдыхает. Но перед этим она успела поведать мне о последствиях операции. Я не могу спокойно думать об этом, потому что чувствую себя виноватой. Пит потерял ногу. Не удивительно, учитывая такое обильное кровотечение. Но всё равно тошно. Глория, которая чувствует себя не менее виновато, решила, что ему нужен самый лучший протез, а все-все расходы на наше лечение, как физическое так и ментальное, она готова компенсировать. Я ещё не говорила с ней. Сама толком не знаю, что произошло и как всё случилось. Сейчас она занята другими вещами, а мы потихоньку приходим в себя. Но главное, что сейчас все в безопасности. У меня нет каких-либо серьёзных повреждений, но врачи и мама решили придержать меня здесь из-за ожогов, а после того, как узнали о неоднократных ударах тока, настаивают на полной диагностике. Я не спорю. Так я хотя бы могу быть рядом с ним. Я аккуратно выбираюсь из кровати, пытаясь не разбудить Прим. Выхожу в коридор. На мне лишь больничная рубашка до колен и тёплый халат, принесённый семьёй. Тапочками — слишком громко, чем я бы этого хотела — шлёпаю по полу. Я не раз была в этой больнице, когда мы с Утёнком приносили маме обед в её долгие смены. Или просто ожидали её, пока она соберётся, чтобы поехать домой вместе, поэтому расположение коридоров мне примерно знакомо. Да и вывески помогают. Пит до сих пор не пришёл в себя. К нему не пускают, но сейчас глубокая ночь, и медсёстры редко снуют по коридорам, так что я легко проскальзываю в его палату. Здесь горит одинокий ночник. Он выглядит лучше. Кожа не мертвенно-бледная, а губы снова розовые, хоть и пересохшие и потрескавшиеся. Ресницы еле дребезжат, но я знаю, что с ним всё в порядке. Он жив. Тихо пододвигаю стул к его кровати и усаживаюсь рядом. Беру его руку в свою и переплетаю наши пальцы. На секунду мне даже кажется, что он отвечает мне. Я сижу с ним без слов. Просто разглядываю его лицо, такое спокойное и красивое сейчас, несмотря на тёмное пятно на скуле, которое уже начало менять фиолетовые оттенки на жёлто-зелёные. Засыпаю только мысленно в его объятиях, в реалии же примостив голову на краю его постели. С ним рядом мне не снится ничего плохого. Просыпаюсь от касания к своему плечу. Ещё сонный мозг сразу же подкладывает мысль о том, что это Пит очнулся, но как только я вздёргиваю голову, обнаруживаю, что он всё ещё спит. Слева от меня стоит Глория. — Поговорим? — тихо спрашивает она. Я киваю и, аккуратно распутав наши сплетённые с Мелларком руки, встаю и направляюсь к дальнему углу комнаты. Я не выйду отсюда, пока меня силой не выпихнут. Снова. — Я хотела узнать, всё ли в порядке? Тебе ничего не нужно? — Может, новое сердце, — хочу ответить я, потому что моё полностью раздавлено. Я смотрю в эти карие глаза, напоминающие об ужасе последних дней, и отпускаю свои в пол, принимаясь нервно переминаться и потирать руками предплечья. — Нет. У меня всё хорошо, жду, когда очнётся Пит. — Да, тебе лучше быть рядом. Неловко молчу, не зная, как спросить то, что так и крутится на языке. А Глорию, кажется, гложет то же самое. — Что… — я поднимаю на неё глаза, решаясь встретиться со страхом лицом. — Что произошло? Как ты нашла нас? Что сделала? — Я сделала то единственное, что могла, — больше Глория, которая выглядит слегка подавленной и напуганной, ничего не говорит. Она протягивает мне какие-то бумаги. — Что это? — Это бумаги для Пита. Касательно нашего развода, я всё оформила и свою подпись уже поставила, ещё бумаги по делам бизнеса его семьи, полный пакет мед-услуг и бланк. — Какой бланк? — ничего не понимаю я. — Я не буду просить вас молчать об этом, Китнисс. Я здесь не для этого. Мой отец был ужасным человеком и заслужил разоблачения. Так что вы, вы оба, в праве заявить об этом во всеуслышание. Хотя разбираться со всем этим теперь придётся мне, но я постараюсь сделать всё в лучшем виде. Я стою всё ещё скованная полным непониманием. Мозг совсем туго соображает, либо от лекарств, которыми меня напичкали, либо это просто от стресса. Глория встряхивает меня за плечи, заглядывая прямо в остекленевшие глаза. — Я желаю вам только счастья, Китнисс. Надеюсь, вы сможете его найти. Просто знай, как мне жаль, и я готова оказать вам любую помощь, хорошо? И это не из чувства вины, или какая-то попытка замять дело, как я уже сказала, я не против, если вы осветите эту ситуацию. Это лично моя инициатива. Как друга. Я надеюсь, ты понимаешь. Нет. Её глаза совсем не такие, как у него. В тех, что сейчас смотрят на меня, плещутся переживание, искренняя забота, а не издёвка и надменность. Кроме цвета в них нет ничего общего. Ничего. Не в состоянии ответить что-либо членораздельное, я просто киваю. Измученная на вид не менее нас девушка ещё какое-то время мнётся на месте, а затем уходит. Только тихий хлопок двери выводит меня из ступора, и до мозга, кажется, начинают доходить смысловые вибрации, а сказанные Глорией слова всплывают на поверхность глубокого бассейна непонимания. «Был». «Разбираться со всем этим теперь придётся мне». Так она сказала. Неужели это значит, что… Нет. Слишком просто. Слишком легко. Она не могла ничего сделать с ним. Их в доме было несколько человек, а она одна. Хрупкая девушка против нескольких миротворцев и тучного, слишком много мнившего о себе мужчины? Абсурд. В голове совсем не укладывается такое. У меня будет время подумать об этом. Но не сейчас. Сейчас я не хочу разбираться, я хочу хоть ненадолго забыться.

××××

— Ты ведь обещала мне никогда не совать нос в мои дела, — хрипит голос у меня над ухом. Я вскидываю голову и натыкаюсь на два живых океана. Волна облегчения и невероятной любви проносится по мне, что хочется тут же броситься на его шею и сжать так невероятно сильно, до боли в позвонках, как только смогу. Но вместо этого я позволяю себе только крепче сжать его ладонь, и наконец получить такой же ответ. — А ты обещал, что отпустишь меня, — тихо шепчу я. — А я ведь даже не этого просила. После той его фразы она ещё долго и часто всплывала в моей голове. Не сразу, но сознание подсказало мне, что всё сказанное звучало слишком двусмысленно. Так я медленно осознала причину его злости на меня. Его непонимающий взгляд говорит красноречивее слов, а по моему лицу лишь растекается глупая улыбка. — Ты идиот, Пит Мелларк, если думал, что я просила отпустить меня от тебя. Моё сердце никогда этого не хотело. — Но ты… — Ты слишком сильно сжимал мою руку. Вот так, - я до боли в руке сжимаю его пальцы, и он ахает. - Всё, чего я хотела, это чтобы ты ослабил хватку, а ты навыдумывал. Осознание всей глупости ситуации ниспадает на него, и мы оба по-дурацки усмехаемся. Я аккуратно приближаюсь поближе, садясь на край его постели. Склоняюсь над ним, медленно провожу пальцами по лицу, убираю с них волосы. Взглядом он следит за каждым моим действием. — Ты помнишь последнее, что я сказала тебе? — с придыханием спрашиваю я. Пит задумывается. Между его бровей появляются крохотные морщинки. Я смотрю на него в испуганном предвкушении. — Точно не помню, но, кажется, что-то про горы. Его взгляд серьёзен, а у меня сердце уходит в пятки. Неужели он ничего не помнит? Разочарование отражается на моём лице, когда Пит наконец сдаётся и ухмыляется, а я понимаю, что опять попалась на его дурацкие шутки в самые неподходящие моменты. Мелларк умеет испортить момент. Я шумно вздыхаю, собираясь отстраниться, но не успеваю отодвинуться и на дюйм, когда сильные руки притягивают меня, а наши губы неожиданно сливаются вместе. Такие сухие, но такие горячие. Не думая, я отвечаю, увлажняя их своим поцелуем. Я для него сейчас как спасительная вода, а он для меня берег, безопасная земля, на которую можно сойти. Он чуть-чуть отстраняет меня от себя. — Я тоже люблю тебя, Китнисс. Просто, немного не успел сказать тебе это. Я закатываю глаза от очередной неуместной шутки. Игриво бью его по плечу и вновь впиваюсь с поцелуем в его губы. Не отпущу. Не оторвёте. Не заставите отойти, как пытались те медсёстры на протяжении всего дня, что приходили. — Китнисс, у меня вопрос, — между поцелуями вставляет он. — М? — мычу я, не желая их прекращать. Я так по нему соскучилась. — Почему я не чувствую ноги?