В гостях у бабушки

      Вся заварушка в Йокогаму закончилась. Постепенно открылась вся правда, правительство признало свою ошибку, и честь Агентства была очищена. Фукучи отстранили и отправили в тюрьму, город вздохнул спокойнее.       Только двое несчастных гениев, которые разрулили эту ситуацию, решили скрыться от любопытных глаз и спрятались в скрытом убежище. Фёдор и Осаму не желали сейчас с другими праздновать победу, им хотелось чуть-чуть отдохнуть и насладиться обществом друг друга по-настоящему. В тюрьме было не совсем удобно говорить, да и постоянно приходилось на планы отвлекаться.       Но судьба упорно ставила палки в колёса двум парням. Однажды Дазай вышел из своей комнаты, потягиваясь и сладко зевая, и услышал чертыхание Достоевского. Чертыхался он на русском, которым Осаму уже слегка овладел. И Дазай сделал вывод, что случилось нечто экстраординарное. — Что такое? — поинтересовался он, заглядывая в комнату к Фёдору. — Мне пришло письмо от бабушки, — похоронным голосом ответил Достоевский. — Она умерла? — сделал логичный вывод Осаму. — Нет. Она зовёт в гости.       Дазай удивленно вскинул брови. В гости к бабушке? — И? Ты поедешь? — Поеду, — вздохнул Федор. — Я к ней, вообще-то, каждый год езжу. В этом году тоже надо.       Осаму представил себе бесконечные дни в бункере под землей, полное одиночество и могильную тишину и выпалил: — А можно с тобой? — Что? — Достоевский удивленно посмотрел на него. — Можно с тобой? — у Дазая даже глаза загорелись. — Мешаться не буду! Наверное…       Фёдор с минуту смотрел то на него, то на письмо в своих руках. — Ну, теоретически, бабушка против не будет… Все равно ещё Коля и Ваня приедут… Для тебя место найдётся… Ладно, поехали вместе… — Ура! — Осаму запрыгал по комнате. Перспектива выбраться из бункера и поехать куда-то сильно обрадовала его. — Тогда собираемся? — Собираемся.       Уже уходя из комнаты, Дазай вдруг подумал о чем-то и повернулся к Фёдору: — Слушай, а где она живет-то, эта твоя бабушка?       Фёдор взглянул на него с жалостливым выражением лица. — В России, конечно. — Время идет вперёд, а деньги идут непонятно куда, — выдохнул сквозь зубы Федор.       Осаму ощутимо качнуло в машине, когда они напоролись на очередную яму. Он ойкнул, потёр затылок, которым ударился. — Какие деньги? — Осторожно! — Достоевский ловко объехал какую-то огромную яму. — Порядок, дальше ямы я помню. Вот эту первый раз вижу. — Чего?       У Осаму в голове не укладывалось. Вроде дорога была асфальтирована, а вроде казалось, что они про проселочной едут. Такое японец, привыкший к благам страны восходящего солнца, видел впервые. — Эта дорога вечна, и ямы на ней вечны! — глубокомысленно изрёк Фёдор и снова попал колесом в яму. — Черт, вот её не объехать!       Дазай коротко вздохнул. Ему казалось, что после самолета они выйдут, поедут куда-нибудь в красивую русскую деревушку и спокойно проведут там недельку. Но после самолета они сели на ещё один самолёт, который привёз их куда-то в район Сибири (тут, черт возьми, вся страна делится на Москву и Сибирь!). После они заехали к Фёдору на квартиру, взяли там его машину и поехали на ней куда-то в лес. Прошло уже три часа, а сворачивать Достоевский никуда не собирался. — Слушай, а почему мы не поехали на поезде? — поинтересовался Дазай.       Фёдор мельком взглянул на него. — Русские поезда нормальны, только если они едут из Владивостока. И то плацкартом ты бы не доехал. — Почему? — Осаму не совсем понял слово «плацкарт», но решил не спрашивать. — Потому что смотреть там можно только на вид за окном, — отрезал Фёдор.       И прежде, чем Осаму успел задать хоть вопрос, наткнулся на такую яму, что Дазай чуть коньки не откинул.       В деревню — а точнее, в посёлок городского типа, как ему сразу же сказал Достоевский, — они приехали только поздно вечером. Уже стемнело, и вокруг не было ни души. Осаму заметил, что тут темнее, чем на территории Портовой Мафии. Спросил было у Фёдора, на что тот ограничился кратким ответом про деньги, которые куда-то утекают. Дазай опять ничего не понял.       Серое здание годов шестидесятых появилось перед ними. Достоевский завернул во двор, и Осаму мгновенно увидел на большом массивном крыльце одинокую фигурку. Старушка стояла, укрывшись платком, и смотрела на их машину. — Приехали, — Фёдор заглушил двигатель и вышел на улицу.       Осаму последовал за ним и застал сцену встречи. — Феденька! — старушка поспешила к Достоевскому.       Тот был чуть ли не в два раза выше неё, поэтому их объятия выглядели очень комично. — Привет, ба, — неловко улыбнулся Фёдор, обнимая бабушку. — Ох, с каждым годом ты все больше и больше! — запричитала старушка. — Когда расти-то перестанешь, а?       Она была маленькой, но пухленькой. Её лицо было в морщинах, а волосы были коротко обстрижены. Одетая в юбку ниже колена и какую-то рубашку, она, казалось, выпала из фильма про Советский Союз. По крайней мере, Дазай всегда видел только там подобные образы. — Когда-нибудь, ба! — рассмеялся Фёдор. Дазай вообще впервые видел у него на лице такую улыбку. — Познакомься, это мой друг, Осаму Дазай. — Как-как? — Осаму, — повторил Достоевский. — Здравствуйте, — на русском сказал Дазай, чувствуя себя максимально странно. Самым старшим человеком, с которым он когда-либо общался, был Фукудзава-донно, а он был как минимум лет на двадцать младше этой старушки. — Ух-ты, по-нашему балакает! — восхитилась бабушка. — Здравствуй! Ты у нас кем будешь? Никак якут? — А? — Ба, он японец, — закатил глаза Достоевский. — И русский он с трудом понимает.       Старушка всплеснула руками. — Ох, басурманина какого откопал! Хо! В письме-то ты такого не писал!       Дазай не понял слова «басурманин», но счёл за лучшее просто поклониться в японской манере. Старушка жест не расценила. — Так, ты ему скажи, чтоб не кланялся, китайский болванчик! — распорядилась она. — Меня зовут Татьяна! Тать-я-на! — Тать… яна? — переспросил Дазай, — Татьяна! — обрадовалась старушка. — Вот и познакомились! А теперь берите чемоданы и пошлите есть!       Осаму заметил, что Федор еле сдержал улыбку, и недоуменно взглянул на него. В ответ парень только махнул рукой, подхватил свои вещи и поспешил за старушкой в подъезд. Дазай — за ним, пытаясь понять, на что он вообще согласился.       В квартире царило веселье. В гостиной прямо на полу сидели Гоголь и Гончаров и увлечённо ставили какие-то округлые кубики на карточки. В кресле, накрытом пледом, сидел дед и увлечённо выкрикивал цифры. Услышав вошедших, все бросили игру и выскочили в холл. — Федя! — Коля сразу кинулся ему на шею. — Привет, Коля, — немного снисходительно сказал Достоевский. — Дай мне внука обнять-то, — недовольно проговорил дед.       Если бабушка была маленькой и пухленькой, то дед был высокий (но все же ниже Фёдора), худой и жилистый. У него были седые волосы, старательно причёсанные, а лицо тоже было в морщинах. Дед был одет в какие-то домашние штаны и свитер. — Привет, дед, — Достоевский крепко обнял старика. — Ох, задушишь! — несмотря на свои слова, дед тоже крепко стиснул внука в объятиях. — Познакомься, дед, это мой друг, Осаму Дазай, — сказал Федор, отстранившись. — Как-как? — Осаму. Он японец. — А он по-нашему понимает? — Чуть-чуть. — Ну и на какой ты притащил этого басурманина? — фыркнул старик. — Как мы с ним жить-то будем? — Ну, дед, мы всего на недельку! — Федор мельком взглянул на Осаму, удостоверился, что тот ни черта не понимает, и вернулся к разговору. — Ладно, чего-нибудь придумаем, — качнул головой старик. Повернулся к Дазаю и ткнул себя в грудь. — Виктор! «Видимо, это его так зовут», — подумал Осаму. Проигнорировав усмешки Фёдора, Коли и Вани, он коротко поклонился и попытался на русском сказать: — Меня звать Осаму. — Ты смотри у меня, Осаму, — погрозил пальцем дед. — Знаю я вас, японцев!       Дазай жеста и слов не понял, только имя своё распознал и снова поклонился. Когда бабушка с дедом ушли на кухню, Достоевский не выдержал и расхохотался. Коля и Ваня подхватили его смех. — Я что-то не то сказал? — чуть улыбнулся Дазай. — Не, все путём! — Коля хлопнул его по плечу. — Ты на кой ляд в Россию-то потащился? — Да так, интересно стало… — О, мы тебе столько всего покажем! — восхитился Гончаров.       Осаму заметил, что они ведут себя совсем иначе, чем обычно. Казалось, здесь все парни сбрасывали свои маски и становились обычными людьми. Даже как-то в возрасте теряли, что ли… — Идите руки мойте и садитесь есть! — крикнула бабушка с кухни.       Фёдор повел Осаму в ванную. Оказалось, тут есть и туалет, и ванная, и даже стиральная машина. Видя удивлённые глаза Дазая, Достоевский хмыкнул: — Что такое? — Так… современно… — А ты что, серьезно ожидал, что мы до сих пор в банях моемся? — закатил глаза Фёдор. — Может, ещё медведя думаешь встретить?       Осаму сконфуженно взял в руки мыло и принялся мыть руки. — Хотя, знаешь, они тут иногда по свалкам шатаются… — задумчиво проговорил Достоевский.       Мыло выскользнуло у Дазая из рук и упало в ванную. Фёдор цокнул языком и полез за ним. — Да ты не бойся, это редко бывает.       Почему-то такое заявление совершенно не успокоило Осаму.       Вымыв руки, они отправились на кухню, и тут Дазай увидел такое обилие еды, что просто застыл в проеме. На столе стоял салат, на другой тарелке лежала рыба, тут же был чёрный и белый хлеб, стояла чашка с сухарями. Посередине стоял странного вида торт чёрного цвета. Старушка же на подоконнике, деловито отодвинув какую-то пластиковую банку с рассадой и таз, накрытый полотенцем, что-то резала на подносе. — Класс! — Фёдор уселся на стул и поманил Осаму. — Садись уже! — Кто-нибудь хочет рыбу? — Коля мигом схватил её. — Эй, мне оставь! — Достоевский успел перехватить парочку. — Ух, икра минтая! — Ваня схватил кусок чёрного хлеба, намазанный чем-то белым, и принялся его есть.       Осаму молча смотрел на все это, не зная, за что взяться. В итоге он просто положил себе салата и стал потихоньку есть, глядя на остальных. Неожиданно перед ним появилась тарелка с чем-то странным. Нечто было похоже на желе, но в нем плавали куски мяса. — Это холодец, — объяснил Фёдор на японском. — Попробуй. — Подожди-подожди! — Коля был подозрительно весел. — Надо ещё с горчицей! — Чего вы там лопочете? — уперла руки в бока Татьяна. — Мы объясняем ему, что такое холодец и горчица. — А, так попробуй, чего слушать-то?       Осаму нерешительно взял кусочек странного желе, обмакнул его во что-то коричневое. Сунул в рот и сначала даже ничего не почувствовал. А потом ощутил такую горечь, какую даже от ложки васаби, кажется, не почувствовал бы. Лицо перекосило, на глазах появились слёзы.       Коля рядом расхохотался, Фёдор тоже не смог сдержать улыбки. Ваня молча отпил чай, всем своим видом показывая, что это была зряшная затея. — Что это?! — воскликнул Дазай. — Горчица Виктора Викторовича! — объявил Коля. — Одна капля — и ты, считай, Бога увидел. — Да из чего он её делает?! — Секрет фирмы, — Фёдор посмотрел на бабушку и кивнул. — Холодец ему понравился, а горчица слишком острая. — Слышь, дед! — крикнула Татьяна. — Горчица твоя больно острая! — Да это холодец твой плохой, — отрезал дед, заходя на кухню с какой-то бутылкой. — Пятьдесят лет вместе, — пояснил Достоевский Осаму. — Они просто шутят.       Дазай кивнул, с трудом анализируя речь. Ему все ещё казалось это странным сном. Кто бы мог подумать, что он окажется в России и будет сидеть с русскими за одним столом, поедая этот странный холодец?       Но дальше было круче. Дед показал парням бутылку. — Выпьем? — Дед, опять ты с этой водкой! — вздохнула Татьяна. — Я пас, — качнул головой Фёдор. — Мне ещё переводчиком работать. — А мы выпьем! — неожиданно согласился Коля.       И сидя на маленькой кухоньке, где горела лишь одна лампочка, а окна были прикрыты странными шторами, сделанными из полотенец, русские стали пить водку и есть печеночный торт. Осаму просто наблюдал за ними, не желая пробовать это странное блюдо. — Ешь, — перед ним возникло блюдо из ароматной картошки с копченой колбасой и курицы. — А то худющий, аж жалко смотреть!       Осаму благодарно посмотрел на Татьяну и стал есть. Хотя это все ещё было несколько странно, это было лучше, чем печёночный торт.       А потом Дазай слушал, как разговаривают русские на своём странном языке, тихонько ел пирожки с луком и яйцом, которые украдкой ему подсовывала Татьяна со словами «Да ты ешь-ешь, Чахлик Неумирущий!» и наблюдал за тем, как Коля с Ваней налегают на еду, выпивают вместе с дедом и вообще отмечают приезд в Россию. — Вставайте! — Татьяна постучала по косяку.       Осаму с трудом разлепил глаза и посмотрел во что-то красное. Вчера они с Фёдором каким-то образом умудрились устроиться вдвоём на полуторной кровати. Достоевский пару раз падал ночью, а Дазай усиленно прижимался к ковру, висящему на стене, и молился всем богам, чтобы те дали ему уснуть. Ближе к двум часам ночи они уснули, даже забыв о присутствии другого. — Встаём, ба… — протянул Федор и снова свалился с кровати.       Осаму уткнулся носом в ворс ковра, вдохнул запах пыли и громко чихнул. — Чем там пахнет? — поинтересовался Достоевский с пола. — Россией, — как-то очень грустно ответил Дазай.       У Осаму было паршивое настроение. Правда, завтрак с манной кашей, вкусным горячим чаем и с настоящими русскими блинами, к которым очень кстати Виктор Викторович нашёл банку сгущенки, несколько скрасил этот день. Но Дазаю все равно было тошно. Он ничего не понимал и чувствовал себя чужим в этой стране.       Быть может, поэтому, когда все разбрелись по комнатам отдохнуть после плотного завтрака, он решил попробовать спрыгнуть с окна. Вообще, Осаму пытался самоубиться постоянно, но тут у него была прям настоящая цель: сбежать из России.       Открыв большую раму, он выглянул на улицу. Первое, что Осаму заметил, было наличие бурной растительности. Деревья росли повсюду, иногда даже скрывая аллейки. Потом он заметил всякое отсутствие людей и фонарей. А потом увидел покрытые трещинами дороги.       «Россия», — кисло подумал Осаму и перегнулся через широкий подоконник. В то же мгновение ему прилетело чем-то тяжелым по спине. Дазай ойкнул и поспешил вернуться обратно. Обернувшись, он столкнулся глазами с сердитой Татьяной, которая воинственно сжимала скалку в руках. — Ты что это, убиться захотел?! — сурово спросила она. — Совсем дурной?!       До Осаму с трудом дошёл смысл её высказывания. Он помотал головой и попытался сказать: — Простите, я посмотреть… — Ах, ты посмотреть! — Татьяна вновь стукнула Дазая скалкой по спине. Тот ойкнул, вообще не понимая, что происходит. — Ты бы ещё так посмотрел подольше, рай бы увидел!       Воинственная старушка неминуемо отходила бы Осаму скалкой, если бы в этот момент в дверях не показался Фёдор. — Что случилось? — Достоевский выглядел удивлённым, хотя Дазай заметил в его глазах смешинку. — Басурман твой тут прыгнуть решил! — фыркнула Татьяна. — Побоялся бы Бога! — Ба, у них другая религия, — вздохнул Фёдор. — У них к смерти другое отношение. — Да? — старушка смерила Осаму таким взглядом, что он пожалел, что никогда не верил в Бога. — Эх, окаянный!.. Меня чуть удар не хватил!       По ней этого сказать нельзя было, потому как старушка не опускала своё грозное оружие. Дазай на всякий случай чуть отступил. — Ока..? — Покрестить его надо было, — наставительно сказала бабушка, не обращая внимания на японца. — Делать ему нечего, ходит тут, прыгать пытается!.. — Бабушка… — Фёдор не смог сдержать усталой улыбки. — Вам надо делом заняться! Идите в магазин! — неожиданно сказала Татьяна.       Фёдор только вздохнул и поманил Осаму за собой. Они поспешили ретироваться, пока бабушка продолжала возмущаться по поводу странных японцев.       На улице было светло и пусто. Казалось, русские не любят вообще гулять. Лишь изредка на скамейках попадались какие-то странные типы с заплывшими глазами, которые, очевидно, вообще никуда никогда не уходили. — Ты бы ещё на глазах у деда попробовал убиться, — Фёдор философски посмотрел в небо. — Да я вообще не ожидал! — Осаму надулся. Следы от скалки до сих пор побаливали. — Откуда у неё такая сила? — Бабушка всю жизнь на заводе проработала, — пояснил Достоевский. — Пережила послевоенное время, застой, перестройку и несколько кризисов. Так что она сильна не только телом, но и духом.       Осаму в ответ на это промолчал. Он только подумал, что эта бабушка определенно заслуживает уважения. Пока он думал, услышал весёлый голос: — О, Феденька, это же ты! — Здравствуйте, Галина Ивановна! — Фёдор улыбнулся какой-то старушке, которая шла с пакетом, на котором большими буквами было написано «Пятёрочка». — Какими судьбами ты у нас?       Разговор затянулся минуты на три. Осаму молча простоял рядом, в нужный момент поклонился. Стоило им отойти, как тут же к Фёдору снова подошли. На сей раз это был какой-то старичок, опирающийся на тросточку. Оказалось, что Достоевского тут все знают. Одни вспоминали его в детстве, другие говорили о его бабушке и дедушке. Все спрашивали, какими он тут судьбами и как надолго. Фёдор со всеми говорил, как со знакомыми.       А Осаму познал все прелести маленького городка: невозможно жить незаметно. Пойдёшь в магазин — кого-нибудь да встретишь.       Спустя полтора часа они дошли до магазина. Он выглядел как-то странно. К полкам нельзя было подойти, к ним подходили только продавщицы. Но Дазая больше заинтересовали доисторического вида весы на кассе. Пока продавщица ходила за молоком, он слегка нажал на них. — Ты чего делаешь? — Фёдор усмехнулся. — Я такие впервые вижу! — благоговейным шепотом выдал Осаму. — Раньше видел только в книжках по истории, которые мне Мори-сан давал! — Сейчас ещё счёты увидишь, — усмехнулся Достоевский.       Он оказался прав. На глазах у изумлённого Дазая продавщица вытащила из-под прилавка огромные счеты и принялась считать на них сдачу. Осаму только успел смотреть, как мелькали шарики. — Вот, — продавщица протянула Фёдору сдачу.       И тут Осаму не утерпел. — Простите, можно? — он указал на счёты. — Что? — у миловидной женщины рот принял форму буквы «О». — Можно попробовать? — Д-да, конечно…       Она была так растеряна, что позволила Осаму поиграть со счётами. Дазай покатал шарики в разные стороны, послушал их стук. Стоявший рядом Федор еле сдерживал смех, глядя на лицо Осаму. Оно было таким, точно парень видел восьмое чудо света и мог прикоснуться к нему руками. Сейчас Осаму почему-то напоминал малыша, который играл с цветными шариками, перекатывая их по разноцветным дорожкам.       Из магазина Дазай вышел в таком возбуждении, словно побывал в парке аттракционов. — Нет, ты видел, видел? Они как будто все ещё в Союзе живут! — то и дело восклицал Осаму. — Ты бы своё лицо видел! — Фёдор наконец смог не сдерживаться. — Такое удивление, как будто ты на Луну улетел! — Не смейся, я такие штуки впервые вижу! — Штуки! Ха-ха!       Достоевский смеха сдержать никак не мог. Он шёл, хохоча и прикалываясь над Осаму, а Дазай пытался догнать его и что-то доказать, но не мог противиться и тоже смеялся.       Они дошли до дома. На крыльце стояли Коля и Ваня и кого-то высматривали. Заметив их, оба замахали руками. — Пошли Дазаю кое-что покажем! — крикнул Гоголь. — Подожди, я тут с молоком! — и Фёдор скрылся в подъезде. — И что вы мне будете показывать? — поинтересовался Осаму. — У нас тут недалеко заброшка есть. Пойдём туда! — выпалил Ваня. — Ч-чего?       Осаму мгновенно вспомнил, как в подростковом возрасте гонял с Чуей на заброшку. Тогда главным был вопрос выяснить, есть ли там призраки. Эксперимент, кажется, удался, потому что после первого же завывания из коридора они сбежали оттуда, позабыв все свои навыки мафиози. — Ты реально туда собрался? — появившийся Фёдор чуть усмехнулся. — Ну, погнали! — А что за заброшка-то? — Психиатрическая лечебница! — как-то слишком весело выпалил Коля.       «Тебе самому надо в действующую», — подумал Дазай.       Они медленно пробирались по заброшенному зданию. Потолок давно осыпался, и солнце ярко освещало путь, но спокойнее от этого не становилось. Осаму торопился за безумными друзьями, которые шли все дальше и дальше по кирпичам.       Отовсюду прорастали деревья, иногда закрывая собой мусор. Иногда они натыкались на пустые бутылки, обрывки каких-то журналов и нечто резиновое. На полуразрушенных стенах порой встречались непристойные рисунки и надписи на русском языке. После того, как Дазай попросил Колю перевести одну, он пополнил свой матерный словарный запас на десять слов. — И часто вы сюда ходите? — поинтересовался Осаму, отодвигая ветки какого-то куста. — В детстве мы тут постоянно гуляли, — откликнулся Ваня. — Сидели, смотрели на закат, о чем-то разговаривали. Иногда играли во что-то — ну, когда помладше были. — Понятно… — Я слышал, её скоро сносить будут, — чуть печально вздохнул Федя. — Как сносить? — Коля даже остановился. — Говорят, виду города мешает. — Нееееет! Как же мы без этой милой заброшки?! — взвыл Гоголь. — Тут же совсем грустно будет!       И в этот момент они услышали странный звук. Как будто какой-то призрак застонал и зашевелился. Кирпичи начали стучать где-то совсем близко, в соседней комнате. Они явно перекатывались под чьими-то ногами.       У Осаму заледенела кровь в жилах. Он, может, и искал смерти, но встречи с духами точно не желал. А тут ещё и русский дух! Неизвестно, что он сделает! Русские — они, знаете ли, народ странный… Мало ли, какие у них тут духи…       И вдруг раздался страшный голос, звучащий, кажется, откуда-то из преисподней: — Аваэ… Ааа!.. Ээ!.. — Бежим-бежим-бежим! — закричал Коля.       Все кинулись на выход. Осаму шел последним, поэтому теперь убегал первым. Ему было плевать на то, как это выглядело. Все, чего он желал, — это убраться подальше от этой проклятой больницы.       Позади него раздался какой-то странный хлопок, на миг оглушивший его. Осаму пулей вылетел из больницы и выбежал на пустую дорогу. Уперевшись руками в колени, он уставился на выход. Оттуда выскочили Фёдор и Ваня, а через пару минут показался Коля, подозрительно потирающий пятую точку. — Ч-что это было?.. — выдохнул Дазай. — Да бомж обычный, пьяный, — пожал плечами Федя. — Ничего такого, они тут иногда появляются. — Черт, он попал! — застонал Коля. — Чем?.. — Осаму похолодел. Почему-то первой мыслью было, что бабушка их убьет, если увидит Гоголя в таком состоянии. — Солью! — захныкал парень.       Над дорогой пронёсся громкий смех Достоевского, смешанный с уже почти шутливыми жалобами Коли. Но вот Осаму смешно не было. Он был в лёгком шоке. — Это жестоко даже для меня, — пробормотал парень.       «Что я здесь делаю?» — в который раз спросил себя Осаму, наклоняясь, чтобы заглянуть под куст.       С утра следующего дня баба Таня, как тут её называли Коля и Ваня, подняла всех ни свет ни заря и погнала в лес. Дазай смутно чувствовал, что так она отыгрывается за вчерашнее, но возражать не стал.       Леса в России оказались очень красивыми. Деревья раскинули свои кроны, почти закрывая небо, густая трава стелилась по земле. Вдоль железной дороги, по которой они шли какое-то время, росли всякие красивые полевые цветочки и кусты малины. Правда, её всю собрали, и баба Таня сказала, что надо пройти дальше. — Главное, — сказала она, — на кладбище не собирать ягоды. — На кладбище? — Осаму слегка выпал в осадок. — На кладбище. Ну, есть такие окаянные, которые на кладбищах ягоды собирают, а потом их продают. Поэтому всегда важно спрашивать, откуда ягоды! — наставительно сказала бабушка. — Понятно… — Учитесь, пока я жива! — как-то уж слишком торжественно сказала Татьяна. — А то помру, как вы тут у меня останетесь!       «И у кого какое отношение к смерти?» — подумал про себя Дазай. Хотя куда больше его поразило то, как легко Татьяна приняла его к себе. Просто «вы», просто «мальчики». Осаму в её сознании как-то слишком быстро стал ещё одним внуком, которого она стала воспитывать. — Менталитет русских бабушек, — заметил Фёдор.       Они шли довольно долго. Осаму, сначала сидевший в Агентстве, а потом в бункере, уже был готов откинуться прямо на лесной тропинке, но тут они наконец вышли на полянку. — Все, что найдёте, — все ваше! — баба Таня широким жестом руки показала вперёд. — Осаму, грибы не собирай, они пока плохие. Мухоморы в рот не бери, хотя они красивые. Ягоды чёрные тоже не вздумай брать. И красные не ешь! Феденька тебе покажет, какие можно.       Дазай с трудом уловил, что красные и чёрные нельзя собирать, а некие «муморы» красивые, и послушно кивнул. Максимально странно было стоять посреди леса с бидоном в руках и слушать указания низенькой старушки. Сказать бы Чуе — не поверил бы. — Пошли! — Фёдор махнул рукой. — В той стороне обычно малины много.       Вскоре они разделились, и теперь Осаму ходил, выискивая малину. Малины не попадалось, зато было много земляники. Правда, за ней приходилось наклоняться, и нужно было выискивать красные точки в обилии зелёных пятен. Это было трудно, спина уже начинала побаливать, да и жарковато становилось.       Один раз Осаму увидел там какого-то жука и тут же с воплем отскочил. Второй раз ему на лицо налипла паутина. И было не перечесть, сколько ягод он просто случайно раздавил в руках. Фёдор шел рядом и тоже пытался собирать землянику, хотя чаще тихо смеялся над Дазаем, убегающим от каждого насекомого. — Хей, идите сюда, тут малина! — услышали они голос Коли.       Фёдор и Осаму подхватили свои бидоны и кинулись на зов. Оказавшись возле Гоголя, к которому уже присоединились Ваня, баба Таня и дед Виктор, оба уставились на куст. Его листья раскинулись, открывая вид на довольно крупные ягоды, как будто состоящие из мелких. От него пахло чем-то кисло-сладким и приятным. Осаму потянулся и сорвал одну. — Круто… — протянул он, осматривая ягоду.       Старшие только улыбнулись и стали собирать ягоды в свои бидоны. Зато младшие явно не собирались заниматься этим. — Налетай! — крикнул Ваня и засунулся с головой в кусты.       Ребята принялись прям так есть малину. Дазай, который вечно кутался в бинты, пришёл в ужас. — Вы что? Они же немытые! — О, да Господи, какая разница? — фыркнул Фёдор, суя в рот ягоду. — Тут никто не ходит, все природное. — Жуй! — с этими словами Коля впихнул в рот Осаму несколько ягод.       Дазай зажмурился. Чуть-чуть пожевал. Язык связало нечто кислое, но сквозь этот вкус пробивалась сладость ягод. Странно это было, но прикольно. Дазай чуть улыбнулся. — Вкусно, — честно сказал он, на сей раз даже по-русски. — А то! — дед Виктор улыбнулся. — Все натуральное и свежее!       Их бидоны быстро наполнялись. А вот бидоны ребят так и были заполнены лишь наполовину. Все ягоды отправлялись сразу в рот. — Только аккуратнее! — Коля вдруг сделал большие глаза. — Бывают и вот такие ягоды!       Он показал Осаму малину. Внутри неё сидело нечто толстое и зеленоватое. Дазай с ужасом увидел личинку какого-то жука. От страха ему даже показалось, что она посмотрела на него своими маленькими глазками-бусинками. — Ой, нашёл, чем напугать, Коля! — хмыкнула баба Таня. — Ну, подумаешь, гусеницу съешь. Мясцо ведь, не отрава!       И тут Осаму под громкий смех русских медленно осел на землю, обнимая бидон обеими руками.       За окном уже стемнело. Никакие фонари не горели, поэтому стояла непроглядная тьма. Только силуэты деревьев слегка шевелились, обозначая границу леса.       Они собрались в тёплой гостиной. Дед Виктор сидел и смотрел по телевизору какой-то русский сериал. Баба Таня сидела за столом и, нацепив очки на нос, разгадывала кроссворд. Федя, Коля и Ваня о чем-то тихо переговаривались. Осаму слушал их, постепенно погружаясь в лёгкую дрему. — Ребят, в лото не хотите? — неожиданно спросил Виктор, выключив телевизор. — Хотим! — воскликнул Фёдор.       Он подошёл к шкафу и среди груды всяких вещей — старых газет, каких-то инструментов деда, швейных наборов бабы Тани — вытащил коробку с лото и кувшин с монетками. Осаму узнал те самые карточки и бочонки, которыми играли ребята с Виктором в день их приезда. — Осаму, умеешь? — спросил дед, тасуя карточки.       Дазай отрицательно мотнул головой. Виктор аж потёр руки от предвкушения. — Прекрасно! Сейчас научим!       Все переместились на пол, только дед остался сидеть в кресле. Он разложил карты, быстро объяснил правила игры. Фёдор перевёл их Осаму. — Сейчас дед будет доставать из мешка пригоршню бочонков с номерами и говорить значения. Ты должен находить номера на своей карточке, если они есть, и закрывать их монетками. Как только закроешь один ряд, должен сказать об этом. Тогда дед станет доставать по одному. Понял? — Понял. А что такое «пригоршня»?       Это слово Фёдор сказал на русском, поэтому Дазай немного не понял. Но Достоевский лишь махнул рукой: — А, сколько возьмёт, столько и будет пригоршня!       Осаму удивленно вздёрнул брови. Какая странная мера… Но рассуждать было некогда. Игра началась.       Лото оказалось довольно медленной игрой. Но Дазаю определенно понравилось. Тут не надо было думать, достаточно было выискать нужные цифры и ставить на них монетки годов пятидесятых. Иногда дед выкрикивал не только цифры, но и какие-то фразочки вместе с ними. — Лебедь! Два! — Барабанные палочки — одиннадцать! — Девяносто — дед!       Осаму нравилось слушать эти странные присказки, хотя назначения их он не понимал. Сидящие рядом ребята ловко заставляли свои карточки, да и Виктор не отставал. Дазай тоже старался успевать, и у него, кажется, даже получалось.       Правда, он зазевался и пропустил момент, когда собрал ряд. Все играли дальше, а он вдруг услышал шепот бабы Тани: — Ряд у тебя, ряд! — А, у меня ряд! — крикнул Дазай. — Э, мать, не подсказывай! — возмутился дед Виктор. — Да что он, первый раз играет! — отмахнулась бабушка и снова вернулась к кроссвордам.       Игра закончилась. Победил дед, на втором месте пришёл Федор. Осаму пришёл третьим и решил, что это неплохой результат. — Хорошо… — удовлетворенно проговорил дед Виктор, откидываясь на спинку кресла. — Как-то тихо стало, — заметила баба Таня. — Федя, сыграй нам, что ли?       Достоевский чуть улыбнулся и вышел из комнаты. Вернулся он с гитарой в руках. Осаму удивленно посмотрел на него. — Разве ты умеешь на гитаре? — Все мы умеем. Это же дворовое умение, — пожал плечами Федя. Осаму опять его фразы не понял, но решил уточнить потом.       Достоевский устроился на стуле, немного настроил гитару и сыграл пару аккордов. Баба Таня взмахнула рукой, и парень продолжил мелодию. А старушка вдруг неожиданно запела, и довольно хорошо.       Запела она на украинском, поэтому Осаму вообще перестал понимать смысл песни. Но он заметил, что Коля и Ваня начали со смехом подпевать, и тоже чуть улыбнулся. — Любив козак дiвчину i з сиром пироги!       Дазай обнял колени руками, так и оставшись сидеть на полу, и слушал и слушал странную весёлую песню на неизвестном ему языке. Вокруг него сидели люди, с которыми он так сблизился всего за несколько дней, и Дазай наслаждался тёплым вечером. — Козак гірко заплакав: «Ви, тяжкі вороги, Беріть собі дівчину, віддайте пироги!»       Последнюю строчку Осаму даже пропел с остальными, просто подражая звукам и не пытаясь понять смысл. Этим он вызывал смех у русских, но то был добрый смех. Дазай рассмеялся вместе с ними, подумав, что у него наверняка был странный акцент.       Он решил, что никогда не пожалеет об этой странной поездке.