Разговор о справедливости

Дверь отворилась со скрипом. В нос тот час же ударил запах сырого дерева и плесени. От воздуха веяло холодом. В затхлое помещение свет пробивался лишь через щели прогнивших досок. Если бы не причина, по которой они здесь находились, никто бы и не подумал, что в этом здании кто-то бывал хотя бы пару лет назад. Мужчина аккуратно пробирался вглубь, изредка подавая сигнал коллегам сзади, что территория пуста. Повсюду слышались шорохи и писк мышей. Большое скопление коробок, в которых обычно доставляют посылки по воде, закрывало обзор. Потому спецгруппе приходилось быть предельно собранными, дабы не пропустить возможное появление засады. Однако с каждым шагом становилось всё очевиднее — дом покинули ещё до того, как команда о нём узнала. И это ставило под сомнение смысл проделанного. Столько лет биться за то, чтобы найти местонахождение одного единственного человека, и по итогу ничего. Командующий, всё это время остававшийся у входа в здание, прослушал доклад от находящихся внутри и отрапортовал начальству. Всё выглядело как издевательство. Как шутка человека, уверенного в том, что что бы он не сделал — ему ничего не будет. И пока опровергнуть данную мысль было невозможно. Он всегда знал куда идти. Даже не так. Он всегда знал, куда пойдёт отряд. — Пусто, — заключил Комиссаренко, сжимая в руках крохотную рацию. Самое страшное в делах уголовных — это из раза в раз слышать командирское «пусто». Это значит только одно — очередной провал. Для Шастуна, который до этого умудрялся раскрывать «нераскрываемое» это дело стало настоящей занозой в заднице. Как бы не извернулся, все никак не избавиться. И вот уже даже кажется, что ещё немного — и вытащишь, как случайно только проталкиваешь её глубже. И безвыходное состояние становится «безвыходнее». Только если с занозой можно просто попросить помощи или сходить к врачу, то с работорговцами так не работает. Хоть миллион раз моли и посещай — ничего не изменится. Ты либо находишь и закрываешь дело, либо не находишь, и дело закрывает тебя. Парни ровным строем выходят из помещения, убирая оружие за спину или в кобуру, в зависимости от звания и лицензий. Комиссаренко, под чьим начальством сейчас действует группа, сочувствующе хлопает по спине выходящего последним. Когда ты ведёшь дело с человеком на протяжении более трёх лет — субординация так или иначе уходит на второй план, позволяя, порой, давать себе посочувствовать напарнику. Шастуна изначально представляли как опытного и знающего своё дело лейтенанта. Однако в процессе работы стало понятно, что звание ему, вероятно, должны были дать повыше. Как минимум за навыки, как максимум за самоотверженность. Только вот с этим делом, при всех его достоинствах, ему не потягаться. Особенно находясь на должности заместителя командующего спецгруппой. Его ждёт великое будущее, но не здесь и не сейчас. — Осмотрите территорию вокруг здания и незамедлительно сообщите, если обнаружите что-то подозрительное, границу с лесом не пересекать, пока не выдам разрешение, — русоволосый парень, своей высотой, вероятно, слишком привлекающий внимание там, где этого быть не должно, отправляет «свою» команду, в надежде обнаружить хоть что-то, — выдвигайтесь, жду результатов! Командир вздыхает с каждым разом всё более печально. Он знает к чему всё идёт. Комиссаренко очень хочет уберечь своего подопечного от разочарования. Но так же прекрасно осознаёт, что если не он, то Шастуну сообщит кто-то повыше званием. И там будет не до сочувствия. Пусть поболит сейчас, зато придёт смирение. — Антон, дело закроют, - Комиссаренко сравнительно одного роста с лейтенантом, а потому может смотреть ему прямо в глаза, говоря столь очевидный, но режущий факт, — мы можем обыскать весь лес, но дело закроют. Ты должен это понимать. Антон с досадой зарывается руками в волосы, поскрипывая зубами. Играет даже не честь и гордость, а обида и несправедливость. Это дело должен был вести кто-то другой — лучше, умнее и опытнее. Кто-то, но не Шастун, верящий в карму и радужное будущее для всех. — Полковник...Слава, я не могу вот так это принять. Мы три года шли, три года не спали ночами и искали зацепки. Три года терпели исчезновения людей и глумливые записки от виновника, которые чёрным по белому выражали всю нашу никчемность, — Антон был раздавлен. Если дело закроют, то станет ясно одно — тот, кого они всё это время искали, был прав, — неужели мы и впрямь глупее, чем он? Неужели нам время и деньги дороже, чем людские жизни? — Антон, сними розовые очки! - Вячеслав, даже не задумываясь, что рука в обмундировании будет чувствоваться тяжелее, даёт младшему подзатыльник, — Пока мы тут тратим силы и людей, ища эфимерного преступника, о котором известно лишь то, что он красиво пишет, людям вокруг требуется наша помощь. Не образам, которые ты себе нарисовал, представляя человека, за которым охотишься, а реальным людям, живым, на которых можно посмотреть! Комиссаренко кое-как сдерживается, чтобы не перейти на крик. Ему очевидно, что пропавших вернуть будет справедливо, что найти и посадить преступника — это правильно. Но он не столь наивен и прекрасно понимает, что те силы, которые уходят на это дело пригодились бы в чем-то более приземленном. Разобраться с сектантами, найти очередного вора и грабителя, поймать за руку торговца наркотой. Да хоть что из этого — всё реальнее, проще и правильнее. — Мы нужны сейчас тем, кто ещё не был похищен или убит. А те, кого найти не удалось за три года, вероятно уже мертвы. И, как бы нам не хотелось справедливости по отношению к ним и их семьям, дело закроют. Так что собери себя в кулак, прими выговор и отстранение — все это временно остудит твой мозг. — Слава кладёт руку на плечо Шастуну в знак поддержки, ведь и сам когда-то оказывался «закрыт» своим же делом, через это проходят многие, — Я надеюсь встретить тебя на следующем задании по прошествии наказания. Антон стискивает кулаки до побеления костяшек и зажмуривается так, что через секунду перед глазами начнут мелькать разноцветные пятна. Ему тяжело принять, что все закончится вот так. Он достаёт из-за пояса рацию и отдаёт приказ: «всем выдвигаться ко входу в здание, мы возвращаемся». И потухает на месте, понимая, что теперь уже ничего не сделать. А перед глазами выдуманная насмешка преступника и прочитанная таким же выдуманным его голосом записка. «В вашем крысином королевстве все строится на деньгах. Это дело как игра. Если затраченные на него время и деньги не принесут успехов, то его просто закроют. GAME OVER. Так чем вы лучше меня? Ваше дело — товар, и цель отнюдь не в справедливости, а в финансировании, которое вы получите, если его и впрямь выйдет раскрыть. Для меня всё практически так же, люди — товар, а цель в том, чтобы затраченные на получение товара средства оправдались прибылью. Только я не прикрываюсь желанием привнести справедливость и правду, как последняя подвальная крыса. Говорю прямо: «Я — тварь». Так что лишь мне в этом разговоре положено рассуждать о честности. Всего хорошего, мой дорогой крысиный лейтенант Шастун»