я забуду тебя

      Лиам уперся руками в пол, намереваясь подняться, но что-то тянуло его вниз, и дело было не в гравитации. Он стоял рядом, его ступни находились совсем близко. Он просто смотрел и упивался созданным им зрелищем. Но ситуация резко изменилась, когда Лиам вскочил, схватившись за одежду Демона в попытке дать отпор. Он повис на нем, кряхтя и громко дыша. Пот скатывался капельками по лбу, русые волосы намокли, а одежда оказалась помятой из-за многочисленных телодвижений. Эверет попытался отцепить его, однако, потеряв на мгновение равновесие, он рухнул вместе с Лиамом вниз. Демон задел затылком борт кровати из-за чего все вокруг немного поплыло, и Лиам не мог не воспользоваться этим. Он наносил удары, сидя на нем верхом. Демон едва ли мог прийти в себя, стараясь свалить того с собственного тела, но ничего не выходило. Никоим образом его сила не смогла сработать на парне, пока тот выбивал из него остатки сознания.       Неожиданно для самого Лиама Эверет замычал, сворачиваясь в клубок. Парень это мгновенно заметил, медленно слезая с него и откатываясь в сторону. Он не хотел верить в то, что Эверет плакал, но он ясно видел на его избитом и полном крови лице слезы, он много кашлял и не мог сделать ничего, кроме как отползти в сторону. Лиам соврал бы, сказав, что это не ударило по нему. Он не хотел этого делать. — Не я это начал!       Лиам отполз в сторону, на его лице отражалось отчаяние. Ему хотелось подойти к Эверету и узнать о его самочувствии, но вместе с тем он желал оставить все как есть, дав ему тем самым шанс ощутить, какого это — быть в его шкуре. Но Демон продолжал кашлять, захлебываясь собственной слюной, что смешалась с кровью. Лиам впервые услышал, как Демон захныкал. Так неестественно, непривычно. Ему казалось, что он спит. — Лиам, мне больно… мне очень больно, — Эверет не мог поднять голову. — Зачем ты все это начал?.. Демон перекатился на спину, на его лице виднелось множество морщинок, показывающих Лиаму то, насколько ему было больно. — Голова… очень болит. Лиам сходил с ума, сердце разрывалось и слезы одна за другой скатывались по лицу. Лиам провел рукой по щеке, размазывая кровь с разбитой кисти. Он тихонько подполз к лежащему Эверету, заглядывая тому в глаза. Он хотел видеть это. Глаза не лгут. Не должны лгать. Демон увидел его рядом с собой, громко дыша, он перевернулся на бок, дотрагиваясь щекой до его руки. Собственной рукой, он нашел его вторую, вцепившись мертвой хваткой. — Мне жаль… Я снова сделал тебе больно. — Ты… Да, ты сделал. Ты снова сделал мне очень больно. Ты не имеешь права поступать как тебе вздумается, кем бы ты там, черт возьми, ни был. От Демона послышался, как Лиаму показалось, грубый смешок со стороны Эверета. — Не то чтобы я заставлял тебя остаться со мной, верно? — Демон тяжело дышал, то и дело сглатывая красную слюну. — Почему не ушел раньше, раз так мыслишь? — Хочу свалить все на свою незрелость, — Лиам сидел рядом с ним, пытаясь успокоить собственные нервы. — Жаль сейчас уже так не получится... Лиам коснулся его щеки, дотрагиваясь до разбитых участков кожи, отчего мышцы лица Демона невольно вздрагивали. От этого ему становилось приятнее. Легкое насилие не то же самое — говорил он себе. — Можешь нагнуться ко мне? — Зачем? — Пожалуйста. Лиам до последнего не хотел этого делать, но в очередной раз поддался, опускаясь к его лицу. — Прости. Демон коснулся его затылка, притягивая ближе. Своими губами он легонько коснулся его, чего не ожидал Лиам. Он мог сдвинуться, не отвечая на поцелуй, но Демон продолжал закусывать его губы, одну за другой. Он старался быть нежным, призывая Лиама к ответному действию. Следом Эйстер услышал слова, которые не принесли ожидаемой реакции. — Я люблю тебя, Лиам. Было гадко.

***

      Качество жизни в тюрьме основательно отличалось от обычной обстановки дома Дэнниса. Однако спустя полгода он уже молчал об этом, не давая и крохотной мысли об удобстве промелькнуть в его голове. Что не заслужено, то не заслужено. В его приоритетах было полностью принять свое наказание, возможно, это заставляло его выглядеть лучше в собственных глазах. Отличались лишь глаза бедных родителей. Общая беда объединяет? Мать последние несколько месяцев остается у отца в доме, что несомненно дает тому надежду. Мистер Уилсон любил свою жену, но развод говорит сам за себя. Не все могут сохранить будь то теплые или романтические отношения спустя двадцать пять лет супружеской жизни. Но видя собственного сына за стеклом в стенах городской тюрьмы, он понял, что вся эта романтика казалась не более чем развлечением и глупостью. Мать крепко впечатывала свою руку в окошко с прорезями, дабы почувствовать теплую кожу любимого сына. Она выглядела такой маленькой, худее привычного, а сплетение красных сосудиков на яблоках глаз, казалось, еще не скоро исчезнут, делая ее лицо куда более уставшим и печальным. Отец крепко обнимал ее одной рукой за плечи, то ли помогая ей, то ли держась за нее, как за последний оплот. — Что вам здесь дают? — Что ты имеешь в виду? — Нормальная еда есть? Нам еще не разрешили что-либо передать, сынок. — Перестань, мам, все в порядке. Я ем нормально. — А тот мужчина тебя не трогает? — Джаганнат? — Дэннис усмехнулся после упоминания его имени. — Он безобидный. — Никому не доверяй, хорошо? Всегда будь начеку и следи, чтобы вещи не украли, слышишь? — Ты уже говорила. Отец попытался остановить женщину, беспорядочно говорившую обо всем и ни о чем одновременно. Он не злился, нет, он все понимал. Он мало что сам мог сказать. — Тебе чего-нибудь хотелось бы конкретного? Надеюсь, мы вскоре получим разрешение на передачки. — Нет. — Может, что-нибудь из одежды? — Нет. — Что ты заладил? Мы ведь переживаем. — Вам не нужно так часто приходить. — Что? Родители не ожидали услышать подобные слова, их лица выражали то ли удивление, то ли глубокую печаль. — Ты все еще не простил себя. Отец видел в глазах сына раскаяние. — А зачем? — Так тебе будет легче. — Легче сидеть за решеткой? — Дэннис сухо засмеялся, откидываясь на стуле и глубоко вздыхая.       Родители замолчали. Никто не знал, как продолжить разговор. Их молчание нарушил полицейский, оповестивший их о том, что время встречи закончилось. Его увели, так и не продемонстрировав родителям бордовые гематомы в области ребер, щиплющие раны на затылке.       Зайдя обратно в камеру, он рухнул на скрипящую кровать, прикрывая глаза руками. Каждая новая встреча давалась ему тяжело, хотелось зареветь младенцем и свернуться в клубок в руках матери, но ничто не заставило бы его на самом деле показать свой страх или боль перед ними. Они не заслужили этого, им и без того тяжело. Начали планировать переезд, не имея сил терпеть косые взгляды соседей и просто людей вокруг. Маленький городок сожрет любого, кто отклонится от их установленной системы. И сын насильник точно в нее не вклинивается — не получится. В связи с тем его прибывание здесь и реальная картина оставались темой нетронутой. Дэнниса же съедали по кусочку под крышей исправительного учреждения. То была задетая зубная щетка, а после — невкусная перловка, выбрасывать которую было «жалко». И до определенного момента он был самым что ни на есть терпеливым и тихим, но даже сдутый шарик можно лопнуть, если его натянуть. В тюрьмах такое не приветствуется. Нет возможности защититься — терпи. Дэннис попал под плеть. — Чего опять хрипишь? Сказал же, не лезь к ним. Тебе сидеть всего ничего, а они здесь еще на ближайшие лет двадцать точно. — Это не означает, что эти два года я буду их собачонкой. — Идиот, им нечего терять, понимаешь? Они могут сделать что угодно, им никто не запретит, а их совесть и моральные принципы, представь себе, были отрезаны вместе с пуповиной. Не выделывайся, повторяю последний раз. Ты самый глупый из всех, кто приходил в эту камеру. — Они уже вышли? Те, кто здесь был. Джага странно улыбнулся, докуривая сигарету. Он отвернул голову, по-прежнему обнажая зубы. — Они там, — он указал пальцем выше. — Мертвы? Джаганнат засмеялся, поражаясь искренней наивности ребенка напротив. — Нет же. Уилсон, ну ты даешь. Умерли, — мужчина снова коротко посмеялся. — На втором этаже они. Живехонькие, накормленные и одетые. — Что это значит? — А то и значит. Поработал — получил. До Дэнниса дошло не сразу, но, осознав скрытый смысл, он горько сглотнул. Пожалуй, то была самая отвратительная часть тюремной жизни. — Понял теперь? Поэтому и говорю — ты самый глупый. — Нет. — Нет? — Это по-вашему умный поступок быть… ими? — А что, не согласен? Многие из них сидят сроком от тридцати лет, никто их не тронет, пока они там. — Пусть так. Лучше из меня будут выбивать все дерьмо, чем я позволю себя изнасиловать. Джаганнат громко вздохнул, удобно устраиваясь на постели. — Решай сам.       В этот момент раздался громкий стук металлической двери, через решетки окошка можно было увидеть лысую голову щуплого мужчины, он смотрел на поднявшегося Дэнниса без единой эмоции, исчезнув следом из его поля зрения. Это означало «следуй за мной». Уилсон понимал, куда его звали. Он вышел наружу, сопровождаемый голодными взглядами «зрителей» — за последний месяц он стал их примадонной. Никого не били так часто. Идя за тем мужчиной, Дэннис крупным планом увидел тату чуть выше затылка — глаза, что могло казаться даже жутким, учитывая, что он шел спиной к нему, только Дэннис не мог не вспомнить сцену с изрисованным Джеком Воробьем, та сцена, где он был на острове. Если бы он заговорил на придуманном им самим языке, парень был не удивился и уж точно не удержался бы от порции смеха. Хотя любой бы посчитал его приподнятое настроение парадоксальным в той ситуации, в которой он оказался в очередной раз.       Дэнниса вывели на улицу, когда там уже собралось немало народу. Они стояли кругом, огораживая одного человека. То был по классике жанра полный мужчина, с животом на выкате и блестящей от пота кожей. Погода была прохладной, просто, видимо, кто-то получит новый комплект одежды или любую другую безделушку. На удивление он не был покрыт огромным количеством тату, на воле бы его и не заметили — обычный мужчина в возрасте. Таких как он называют паханами, а рядом блатные и другие «авторитетные» представители. Имени его никто не знал, но кличка «двуглавый» за ним сохранилась, связано это было с тем, что он бывший профессор при университете философии. Изнасиловал несколько своих учеников, включая парней, одна девочка оказалась убита после доноса, но в жизни его мало что поменялось. Теперь он продолжает делать это в тюрьме, только никто его не посадит второй раз, а тюремные законы, кажется, соответствовали его позиции и принципам по жизни. — Ты знаешь, что тебе я всегда могу дать шанс, маленький. От слова «маленький» или «малыш» из его уст липкие мурашки раскатывались по всему телу. Ему было отвратительно, страх того, что с ним могут сделать и без «соглашения» увеличивался с каждой секундой. Но главное было удержать маску, не дать сорвать ее. — Я все сказал в прошлый раз. Мужчина наклонил голову, всматриваясь в лицо паренька, что не хотел следовать его правилам. — Щенок, теплая постель тебе не надобна… — Теплая постель мне будет через полтора года, не переживайте, дядя. Вокруг все загудели после выданной Дэннисом фразы, они не привыкли, чтобы кто-то перечил Двуглавому, и все это не могло не забавлять. — Перстень… — тихо намекнул мужчина, указывая на парня. Перстнем был тот самый худощавый мужчина, а кличка приелась исходя из того, что он был правой рукой Двуглавого. Он дал знак всем остальным и все они устремились в сторону Уилсона, который начал было пятиться назад, да только позади оказалась стена. Он попытался отбиваться, но на один его удар приходило в два раза больше. Около семи человек истязали его, крепко приложив к земле. Все они, пересмеиваясь друг с другом, по очереди взглянули на мужчину, что по-прежнему сидел на своем месте и наблюдал за единственным развлечением, хотя в его мыслях крепко засело другое иное желание. Он облизал губы и, вздохнув, дал добро на продолжение. Все они держали Дэнниса за конечности, пока тот брыкался, пытаясь освободиться из их хватки. Один из них схватил его правую руку, высоко засучив рукав, ему подали газовую горелку. Глаза Дэнниса, казалось выпадут, он начал кричать и с еще большей силой барахтаться на земле, вбирая в одежду всю пыль и грязь. За этим последовали многочисленные удары, которые значительно ослабили его. Последнее, что он почувствовал, — это нечеловеческая боль, они выжигали на его коже буквы, он не знал, что это было, но ощущение было настолько сильным, что в следующие секунды он начал терять сознание, и мучительный крик, отражавшийся в тюремных стенах, сменился на абсолютное молчание и засохшие на щеках слезы.