я забуду тебя

      Иногда указания на ошибки — бессмысленны. Этот самый человек найдет себе оправдание, сквозь толщи обид, самотерзаний, он или она отыщут крупинку жалости к самим себе и в самые тяжёлые минуты уединения будут вытаскивать её из кармашка, чтобы на мгновение облегчить душевные терзания. Нет ничего лучше местной самотерапии.       Во многом это стало удобным, он не плохой человек — ему тяжело. Он не плохой человек — он запутался. Он не плохой человек — у него злые родители. Как далеко могут зайти подобные оправдания? Разве не интересно? В современном мире психология принимает все стороны, оттого стало сложнее найти виновного во всех твоих тревогах. Теперь это «дело в твоей голове, в твоем подсознании» и бла бла бла… К сожалению, не все хотят знакомиться со своими внутренними детьми и справляться с детскими травмами. На это попросту нет времени. Почему в наше время ещё нет таблетки, избавляющей от лишних связывающих мыслей? Модернизированный век, железные помощники потихоньку внедряются в нашу жизнь и не спроста. Люди стали всё больше загоняться и уходить в себя, реальной рабочей силы становится всё меньше. Исторические источники повествуют о том, что раньше люди заболевали и умирали целыми семьями из-за недостатка знаний в области медицины и биологии, а теперь современное общество гремит о том, в какое продвинутое время они живут и как же всем стало легко. Однако раньше люди выживали, ежесекундно работая, дабы получить свои гроши и не умереть от голода на следующее утро. Они думать не думали о теориях мироздания, сложном внутреннем мире человека и о том, как справиться с глубокой депрессией. А теперь век технологий и удобства, век обильного поглощения всевозможной информации ознаменовался веком тяжёлых психических заболеваний и загнанных ими в угол людей.

***

      Положив в копилку очередную обиду, Лиам закончил со всеми занятиями и вышел из здания колледжа, направляясь домой. Оказавшись на улице, Лиам столкнулся с ранней весной. Повсюду растекался солнечный свет, отчего утренний снег слегка подтаял, стоило бы побеспокоиться о сухой обуви. Рядом с ним шли другие студенты, чьи занятия закончились в то же время. Многие шли небольшими группами, переговариваясь о каких-то заезженных вещах, вроде жалоб на преподавателей или сплетней столетней давности, и громко смеясь. Лиам мог признаться, что это ему не нравилось. Почему они идут в одну сторону со мной? Шумят и портят настроение. Он раздражался, хотя и понимал, что дело не в его ультрапопулярной персоне, а в том, что большинство ребят жили поблизости. Город небольшой, оттого это и неудивительно. Но Лиам не кричал об этом на всю улицу, и, следовательно, мог выплеснуть свой необоснованный гнев внутри. Так он рассуждал.       Весь день в голове сидела одна и та же мысль, которую он всеми силами пытался прогнать. Зачем ему навлекать на себя беду? Он хотел жить тихо и незаметно, чтобы ни одна душа не знала о его присутствии или существовании вовсе. Но то голова — что делать с сердцем никто не сказал.       Спускаясь вниз по крутой дороге, что вела его к месту назначения, можно было заметить расположенные веером здания, стоящие рядом друг с другом. Солнце ярко разукрашивало всю близлежащую местность, но приятнее от этого место не становилось. Тяжёлыми шагами он подошел к серым намокшим от снега кирпичным стенам исправительного учреждения, увитого колючей проволокой. Рядом с воротами находилась небольшая будка с полицейским, удобно устроившимся на стуле и безумно занятым игрой в телефоне.       Для Лиама это было впервые: он не знал, что и в каком порядке нужно делать. Постояв некоторое время в стороне, взвесив все «за и против», он с весьма заметной неловкостью подошёл к посту охраны. Мужчина в упор не замечал маячащего перед окошком смущённого паренька. Но вот он уже стоит совсем перед ним и смотрит оленьими глазами сквозь стекло будки, заслонив собой солнечный свет, до этого проникавший в небольшое помещение. Сотрудник полиции резко перевёл свой взгляд. Выпрямившись на стуле, он поправил форму и приоткрыл окошко, внимательно смотря на молодого человека. А Лиам по-прежнему молчал, глядя в глаза мужчине, который явно ждал от него хотя бы пары слов, иначе «на что этот идиот так пялится». — Вы что-то хотели? — прозвучал взрослый голос полицейского. — Да, — едва расслышав, произнёс Лиам. — Извините, могу ли я навестить одного из заключенных? — лицо Лиама выражало весь спектр эмоций, кричащих «спасите, меня заставили выйти из зоны комфорта и заговорить». — Навестить… — медленно проговорил мужчина, попутно проверяя забитые данные в компьютере. — У вас назначено? — Назначено? А, нет, нужно? Полицейский вопросительно взглянул на него. В тот момент Лиам подумал о том, каким глупым он, наверное, ему показался. Всё читалось на лице мужчины. — Прежде всего вам необходимо заполнить заявление на имя начальства, — мужчина говорил привычно монотонно, он вынул образец, передавая парню через окошко. — Текст пишите тот же, меняете только свои инициалы и инициалы осуждённого. Дата и подпись. Можете прислать по почте, так гораздо удобнее. — Да, спасибо. А, и ещё, извините, что обычно люди передают сюда? Мужчина на мгновение задумался, опустил брови и прилёг на спинку стула. — Сейчас нынче прохладно, возьми что потеплее, ну и еду, средства гигиены там. Не забудь, что брать все надо в тройном количестве. Им часто приходится делиться, там свои законы, сам понимаешь. А там уже на свое усмотрение. — Понятно, спасибо, — Лиам слегка улыбнулся мужчине, тот кивнул и снова вернулся к своему занятию.       Уведомление о возможной встрече прислали спустя пару дней. Лиам поспешил сразу после очередного учебного дня. Пришлось ехать около двух часов на автобусе, прежде чем спуститься вниз по дороге и оказаться у ворот тюрьмы. Идти туда на сей раз было гораздо сложнее: то ли внутри поселился страх, то ли он съел что-то не то, и червяк поедает его органы. Он надеялся на второе — паразитов по крайне мере можно вывести.       Его впустили не сразу, пришлось пройти определенные процедуры: проверили документы, забрали некоторые запрещённые вещи. Передавать что-либо он не решился, хотя много раз порывался зайти в магазин по пути. Внутри было слишком много опасений.

Несколькими месяцами раннее.

      Этапирование началось сразу после первого суда — исход был очевиден, никто не сопротивлялся.       Его вывели на улицу, он жадно всматривался в окружающую местность. Не скоро он вновь увидит эти места. Медленно спускаясь вниз по длинной лестнице, он глотал воздух с привкусом последних мгновений свободы. Рядом шли неугомонные родители, не дававшие проходу полиции, норовясь вырвать своего ребёнка из лап кровожадных животных, что «несправедливо» осудили их невинное дитя. Отец изо всех сил пытался удержать содрогающуюся мать за плечи, но быстро сдался, присоединяясь к её взыгравшей истерике. Следом за ними шли Лонг и мистер Ким, наблюдая за трагической сценой прощания родителей с сыном. — Ну и натворил он. — Жаль его, если честно. Уж очень молод… — проговорил тихо следователь Лонг. — Если бы это служило оправданием… — со вздохом произнёс мистер Ким, похлопав того по плечу. Он ушёл вперед, спускаясь к полиции.       А Лонг снова и снова прокручивал сцену разговора, произошедшего с этим парнем до заседания суда. Его глаза говорили обо всём и ни о чём одновременно, так казалось следователю. Дэннис не сопротивлялся и уже видно не было сил притворяться крутым парнем. Он сдался. Осуждённый мог спросить его о чём угодно: о родителях или возможном исходе этого дела, шансах на его освобождение и в принципе о том, что спрашивают все те, кого сажают на стул в зале суда в качестве обвиняемого. Однако их разговор пошёл по иному сценарию.       Мистер Лонг не смог сдержать свой интерес, он прошел в противоположную сторону зала суда и присел на край стола, что находился рядом с Дэннисом, чей взгляд не отрывался от наручников, сковывающих любое движение. — Он жив, да? Парень всё ещё смотрел вниз, но Лонг понимал, что этот вопрос, больше похожий на утверждение, был адресован ему. — К сожалению, повреждения были слишком серьёзными… — Лонг блефовал. Дэннис резко поднял голову, смотря на следователя, выдавшего самое что ни на есть грустное выражение лица, способное, по его мнению, вывести парня на эмоции. Но сидевший рядом адвокат громко цокнул, сделав неприятное замечание Лонгу за его, якобы второсортную игру. — Он жив, а вы не смейте волновать моего клиента, пока я чего не сделал с вами, — выплюнул адвокат, чьи нервы очевидно были расшатаны этим делом. Лонг присвистнул. — Разве можно адвокату угрожать следователю, от которого во многом зависит исход дела, убийством, а? Адвокат заметно стих, всё ещё нервно подёргиваясь на месте. — Тем не менее не нарывайтесь, мистер Лонг, и займите своё место на скамейке. — Говорите как мой физрук… Слегка улыбнувшись в игривой манере, следователь уже было встал и отошёл от стола, как почувствовал движение со стороны — он обернулся, увидев поднявшегося Дэнниса, у него были налитые кровью глаза и безумно уставший вид. — Скажите, что с ним. — Почему тебе интересно? Ты хорошо поиздевался над Лиамом. Лонг хотел произнести его имя перед Дэннисом, добиваясь определённой реакции. — Я знаю, но я… Адвокат начал нервно поглядывать то на одного, то на другого. Прокашлявшись, он усадил Дэнниса на место и что-то шепнул ему, отчего парень замолчал и вновь опустил голову, скрывая реальное положение дел. Лонг не стал продолжать, вернувшись на место, где уже сидел мистер Ким.

«Уважаемый суд!»

      Само заседание прошло быстро, наличие прямых доказательств всё несколько упростило. Хотя адвокат Дэнниса разрывался на части, добиваясь отсрочки дела, смысла в этом уже не было. После многочисленных судебных прений суд удалился в совещательную комнату для вынесения решения — виновен. Дэнниса увели — справедливость восторжествовала. А дальше по накатанной: его привозят, раздевают, медосмотр, выдают новую одежду — старую прямиком в камеру хранения до конца срока, выдают телефонную карту, далее ведут по узкому коридору, ведущему в большое помещение, состоящее из металлической лестницы и двух этажей, по сторонам располагаются камеры, из которых начинают выглядывать пугающие лица осуждённых: убийцы, насильники, наркоши, некоторые — три в одном; его ведут в угол первого этажа, припечатывают к стене, снимают наручники и заводят в маленькую комнату с двумя двухъярусными кроватями и маленьким окошком у потолка. Комната была наполнена сигаретным дымом и чем-то помойным, а, ну да, туалет стоял в левом углу комнаты, ничем не прикрытый, — просто загляденье.       Дэннис чувствовал, как его тело начинает содрогаться от накатывающей паники, хотелось по-детски зареветь и, возможно, родители бы забрали его скорее из этого ада. Но это был не детский сад и, кажется, он по-настоящему вляпался… Всё это время на него спокойно глядел сокамерник, на вид азиат, закурил непонятную скрутку и сделал пару затяжек, протянул её парню. Дэннис взглянул на него, не спеша брать из рук незнакомца непонятно чем начинённый предмет, который, к тому же, мог быть наркотой. За такое могут увеличить срок. — Бери, когда дают, — сухо произнёс мужчина. На нём была не тюремная одежда: серая майка без рукавов, черные подштанники и шлёпки. Выглядел он лет на пятьдесят или всё дело в софитах тюрьмы. Дэннис взял в руку самокрутку и попытался сделать небольшую затяжку. То была невероятная дурь. Не похоже на голый наркотик, но и на обычную сигарету не смахивало. Дэннис закашлял и знатно сморщился, заработав тем самым смех со стороны мужчины. — Знаешь, что это? Дэннис покачал головой, всё ещё морщась от непривычно отвратительного вкуса. — Это биди, — мужчина понял, что нужно объяснить. — Те же сигареты, только эта шмаль — индийская, понял? — Да. — Мне плевать на детей, и делать я ничего с тобой не буду, но учти, сморщишь так лицо перед кем-нибудь другим за пределами этой комнаты — пожалеешь, пощекочут так, что до конца срока будешь ходить с клеймом… — мужчина замолчал. — Сам можешь догадаться кого. Он встал, подзывая парнишку к себе, пальцем мужчина указал на место в центре помещения, там стоял большой деревянный стол, но он хотел показать не это. Глаза Дэнниса раскрылись до небывалых размеров, а желудок скрутился, вызывая рвотные рефлексы. На грязном полу, под столом, была свежая лужа крови и по другим старым отпечаткам можно было понять, что это не впервые. — Это происходит прямо там, при всех. Поэтому будь паинькой. Тут никакая сигарета не поможет.       Дэннис его практически не слышал, он лёг на постель, отвернувшись к стене. Свернувшись в позу эмбриона, парень пытался исчезнуть, заснуть и проснуться дома в своей постели. Позавтракать и пойти в школу, взять в руки мольберт и начать экспериментировать с различными цветами и стилями, потом случайно заметить идущего по коридору Лиама. Лиам. Слёзы ручьём скатывались по лицу, сердце бешено колотилось в груди, сдерживать рвущиеся всхлипы стало сложнее. Дэннис чувствовал боль, скопившуюся внутри, боль, которая прокалывала внутренности, не позволяя быстро принять смерть. Он схватился за голову, ревя все громче. А мужчина рядом поглядывал на него с некоторым сочувствием, вспоминая скольких молодых людей сжевало это место. И до него бывали. И он свыкнется.       Прошло несколько недель, но Дэннис едва ли выходил из камеры. Надзиратели порой насильно заставляли идти (был раз) на стрижку или в душевую, у каждого отряда свой день, и каждый из них Дэннис считал последним, однако пока всё обходилось. Желание следить за собой убавлялось всё больше с каждым днём, он практически перестал бриться, пропускал банные дни и стал забывать о базовой гигиене. Дни слились в один. Но сосед по комнате быстро спохватился: он донёс до него важное правило — запустивший себя человек имеет все шансы слететь в самый низ тюремной иерархии. Среди арестантов считается, что если человек опустил руки, то он слаб духом, а слабых в тюрьме не любят, тем более с их особенно специфичными правилами. Такие люди становятся «обиженными», дотрагиваться до них — значит морать руки в грязи, никто бы не хотел словить подобное клеймо. И Уилсон не на шутку испугался, хоть с виду он этого и не показал. На следующий день он выбрил всё лицо, принял тщательный душ, в некоторые моменты даже вовсе забывая, что кучка грязных животных посматривают на его член со стороны. В конце концов, Дэннис даже воспользовался одеколоном, которым с ним тайком поделился его сосед. Он получал некоторые передачки, вроде скруток, книг и иногда это был одеколон. Сидел он уже не первый раз, отчего знал всё и вся, включая персонал. В тюрьме свои правила и налаженная система, те, кто провёл там большую часть своей жизни, очевидно, пользовались определёнными привилегиями. — Можно спросить, Джага это твоё полное имя? — Дэннис сидел на кровати, сложив ноги крестом, в руках покоилась книга. — А что если бы я сказал, что спрашивать нельзя, но ты уже задал вопрос? А, малец? Дэннис растерялся, не решился сказать что-либо в ответ. Мужчина смотрел на смутившегося парня, слегка посмеиваясь. — Вообще зовут меня Джаганнат, но как-то неудобно оно для иностранцев, в частности в тюрьме. Прижилось ещё с первого визита сюда. Есть ещё вопросы? Спрашивай, пока можно. — За что вас посадили? Джаганнат отвёл взгляд, выдыхая сигаретный дым. Он лежал на постели, обе ноги были согнуты в коленях, одна служила опорой для другой. В левой руке покоилась газета, удобное положение располагало к разговору с новым соседом. — А сам как думаешь? — в спокойной манере проговорил мужчина. Дэннис пожал плечами. — Наркотики, о-очень много наркотиков. Знаешь ли, крупные поставки из-за границы, оказывается, могут лишить тебя свободы порядком, ну скажем, на десят или пятнадцать лет. Но меня не предупредили. Видишь? Всё просто, совесть не гложет, свалил на собственную неосведомленность. Жаль, во второй раз уже так не получилось. Второй, значит-ся, был по глупости. Одна мелкая девчонка подделала свои документы, наглоталась псилоцина, и что ты думаешь? Двинула кони в тот же вечер — тяжелейший передоз, а её родители — конченные ублюдки. Они замяли момент с подделкой документов и засадили меня по самые жабры. Вот так. — Ужасно. — Возможно, — хмыкнул мужчина. — Только здесь я зарабатываю в сотню раз больше, чем на воле, смекаешь? Кстати, а ты-то тут за что? Кому-то из богатеньких дорогу перешёл? Божью коровку ограбил? — Я… — Дэннис забыл, почему он здесь был, — вопрос мужчины сыграл роль отрезвляющей пощёчины. — Я сделал нечто отвратительное… — Как и все мы здесь. — Я чуть не убил человека… Мужчина посмотрел в его глаза, в попытке отыскать правду в его словах. — Да что ты? — Да. Я сделал ужасные вещи. — Расскажи подробнее. — Я не хочу. Джага принял вертикальное положение, туша сигарету о пепельницу. — Отвратительно в этой ситуации даже не сам факт насилия, а то, что ты причинил кому-то боль, но по-прежнему жалеешь себя, боясь сказать вслух о тех дерьмовых вещах, что ты совершил. Не будь мерзавцем и сознайся. Покайся перед Богом и отпусти. — Я избивал его ногами, не только я, но и ещё несколько моих знакомых, использовал разные тяжёлые вещи, вроде биты, ударяя по его конечностям. Я тушил сигарету о его кожу… он стонал от боли. Просил прекратить. Потом отключился. — Чёрт возьми. Правда ты? — Я был пьян и накурен. — Это не оправдание. Но срок тебе наверняка скосили, так? — Два года. — Повезло. — Я не хотел. — Хотел. Сделал — значит хотел. — Я хотел, чтобы он почувствовал ту боль, что причинил мне когда-то. — Он тебя бил? — Нет. — Просто обматерил что ли? — Нет… Мужчина громко выдохнул, снова принимая горизонтальное положение. — Тогда ты просто мерзавец. — Я знаю…