dolly

      Чимин расфокусированным взглядом смотрит куда-то меж мозаистой плитки пола. Со стороны кажется, что он уличил, наконец, погрызенный чьими-то чешущимися зубками плюшевый угол ковра, и Ночу, который всё это время находился в ванной вместе с хозяином, начинает тревожно метаться. Он делает вид, что нет ничего интереснее, чем гоняться за собственным хвостом, наигранно громко сопит и то и дело косит карие глаза в сторону омеги.              Однако последнее, о чём тот думает в моменте, так это об окружающей обстановке.              Чонгук и Чимин уже как год живут в Японии.                            Их любовь цветёт, подобно весенним розоволосым сакурам, несмотря на трудности, с которыми молодая пара борется бок о бок.              Альфе пришлось сорваться с последних месяцев учёбы, потому что его отец слёг с тяжёлой болезнью. Застарелые травмы дали о себе знать, и господин Чон иссох за пугающие несколько недель. Чимин приехал в страну восходящего солнца с чёрной лентой в волосах. В первый визит омеги, который они планировали долгое время, Чонгук и Чимин вместо Императорского дворца гуляли по токийскому кладбищу, держась за ладони до побелевших пальцах.              Вселенная будто пыталась проверить их на прочность, испытать обещания альфы горем.              И они справлялись.              Чимин помнит, как стирал слёзы с впалых щёк Чонгука, когда они вместе хоронили господина Чона, их крепкие и отчаянные обьятия. В ту же ночь альфа с болезненной уязвимостью во взгляде ониксовых глаз опустился на оба колена перед удивлённым омегой, который только-только вышел из душа. В длинных татуированных пальцах, которые Чонгук протянул в сторону Долли, поблёскивало обручальное кольцо из розового золота.              Без громких церемоний и клятв, оставляя дань уважения недавно усопшему родителю альфы, их узы скрепили штампами в паспортах, а после и тихой молитвой в стенах старой часовни.              Чимин ни секунды не жалел о том, что всё получилось вот так. Он не ощущал потребности в навязанной обществом церемониальности. Ему не нужны были гости и дорогой ресторан, костюмы, даже священники.              Как оказалось, чтобы любить, не нужно ничего, кроме любви.              А уж этого у них было предостаточно.              Однако впервые за всё время, пока они живут вместе, Чимин ощущает неуверенность.              Не такую, которая перед тем, как потянуть за бант на подарочной коробке, граничащую со сладким предвкушением, а ту самую, что растекается внутри мазутным пятном. Она пачкает голову, липкими разводами добирается до сердца, медленно отравляет изнутри.              Омега сводит бёдра и опускает лицо, скрещивает запястья, туго выдыхая, будто вместо привычных лёгких стальные пружины. Он ещё раз смотрит на небольшое окошко бледно-голубого теста на беременность.              За последние семь минут — именно столько прошло с того времени, когда он в последний раз вглядывался в две полоски, — результат никак не поменялся.              На что он вообще надеялся?              Чимин не мог распознать собственные чувства и мысли — настолько всё смешалось в одном сквозящем противоречием гуле.              Он рад? Или расстроен?              Нет, конечно не расстроен.              Он просто не уверен, что это случилось вовремя.              Их маленькая семья только-только начала обживаться в своём уголке.              Совсем недавно они купили частный таунхаус, на заднем дворике которого располагались барбекю-зона и небольшой бассейн. Здесь Чимин чувствовал себя полноценным хозяином. Дом родителей Чонгука, который ощущался, скорее, как небольшой особняк, оказался для него слишком чужим и громоздким. Зато тётя его альфы Дороти и племяшки Момо, Мэйко и Марико чувствовали себя там вполне комфортно, из-за чего молодая пара не сговариваясь решила оставить его родственнице.              Они долго подбирали мебель и декор, чтобы отныне слово «дом» имело значение не просто безликого существительного, а теплом и приятной тоской отзывалось в груди. И судя по тому, что несмотря на суетной серпентарий дня пара старалась как можно скорее вернуться в таунхаус, им удалось это на славу.              Семья Чон контролировала больше половины морских портов на восточном побережье острова, и после смерти отца у Чонгука осталось огромное количество работы. Чимин, не привыкший отсиживаться дома, допоздна находился в офисе вместе с мужем, занимаясь своими делами.              Он дистанционно закрыл бо́льшую часть сессий в университете, а когда альфа показал ему несколько отчётов, то и вовсе начал потихоньку вникать в дела компании.              Единственное, что Чонгук полностью контролировал самостоятельно, — полевые вылазки. Чимин знал, что это опасно, знал, что теневая экономика не дремлет и что дело четы Чон являлась лакомым кусочком для пиратов. Его татуированный якудза боролся за свои суда, за свою добычу, за место под солнцем. Иногда альфе приходилось объяснять контрабандистам на их языке — грязном, пахнущем кровью вперемешку с отравленной рыбой.              В такие вечера он появлялся домой под сумерки, измученный, напряжённый каждой мышцой.              Чонгук сразу же отправлялся в душ, чтобы смыть с себя пот и порт, и Чимин, удивительно чуткий, сонный от дрёмы на диване в гостиной — холодная пустая постель спальни для него была хуже сковородки для угря — проскальзывал за ним. Омега водил по бицепсам намыленной мочалкой; тянулся на цыпочках, чтобы оставить долгий поцелуй на седьмом позвонке. Иногда они просто обнимались, наслаждаясь мягкими струями воды, а иногда альфа не выдерживал вида обнажённого Чимина и брал его за бёдра, прижимал к кафелю ванной, чтобы войти одним тягучим толчком.              Они наслаждались обществом друг друга, привыкнув к тому, что вертеп сменялся тихой гаванью, а затем наоборот. Эта непостоянность и стала для них размеренностью.              Кроме того, у них уже был кое-кто маленький и шумный — померанский шпиц Ночу с нежно-сливочной шерстью и глазами-пуговицами. Капризный и крикливый, влюблённый в бёдра омеги до нездоровой одержимости: он с виляющим как помело хвостом принимался вылизывать обнажённую кожу каждый раз, когда Чимин надевал короткие шорты. Чонгук на поведение Ночу наигранно раздражённо закатывал глаза, под смех Чимина пытался отвлечь шпица от пухлых ляжек, нежно, но настойчиво оттягивая собаку за холку, однако в ответ получал лишь тонкий лай и угрожающее клацанье маленьких челюстей.              Но даже Ночу они взяли после тщательного обсуждения. Чонгук хотел красивого и сильного щенка, в то время как Чимин представлял их домашнего питомца декоративной пищалкой, которой бы не требовалась особенная дрессировка. Тогда Дороти предложила им малыша, которого из-за проблем с рождением отказалась кормить собственная мама: щенок застрял в утробе, оказавшись самым поздним и слабым, и переломал себе задние лапы. Так в их доме оказался Ночу — громкий шпиц с двумя «хорошими» лапами и двумя, как незло усмехался Чонгук, «запасными». Запасные волочились по паркету бесполезными меховыми сосисками, так и не восстановившись, но щенок стоически игнорировал собственный недуг, круглой пушистой пулей рассекая по таунхаусу.              Чонам пришлось выуживать из плотного графика часы для прогулок и кормления, негласно сходясь на том, что Чонгук, как ранняя пташка, возьмёт на себя утренний выгул, а Чимин вечерний, но они ни о чём не жалели, в конце концов притеревшись характерами и привычками.              Что принесёт с собой беременность Чимина?              Справедливости ради, омега понимал, что они с Чонгуком с удивительной лёгкостью вот уже как три месяца игнорировали вопрос контрацепции.              Другого исхода быть и не могло, и Чимин не поверит, что альфа не догадывался об этом.              Однако одно дело думать о гипотетическом ребёнке, и совсем другое понимать, что прямо сейчас, в этот момент, пока омега сидит на крышке унитаза, пытаясь причесать развернувшийся хаос, внутри него зреет маленькая фасолинка; плод их с Чонгуком любви.              Чимин переживал. Даже если это было иррационально, излишне драматично и бессмысленно.              Сможет ли омега доучиться в университете? Справятся ли они с такой ответственностью? Воспитают ли своего бобышка достойно и правильно? Захочет ли сам альфа... растить их ребёнка?              — Ох, Ночу, мы вляпались, — в конце концов выдыхает Чимин, чтобы после подняться на затёкшие ноги и запрятать тест в одной из многочисленных полок ванной.              Шпиц, будто подражая своему любимому папе, энергично копается в древесном наполнителе, делая вид, что он самый культурный в мире щенок.              С этого дня они будут хранить маленькие секреты друг друга.       

***

      — Какие новости? — Тэхён рябит на экране розового самсунга, сломя голову несясь через университетский двор, пока Чимин мерно нарезает морковку кубиками.              Омега пожимает плечами и тянется, чтобы встряхнуть овощи на сковороде, буднично сообщает:              — Ночу снова сходил в туалет мимо лотка.              Тэхён гадко смеётся. Его голос, который не может передать ни один динамик и по которому, если честно, Чимин безумно скучал, звучит усладой для ушей.              Он больше полугода не видел своих друзей: последний раз те прилетали осенью, чтобы вместе отпраздновать день рождения Чимина.              После его переезда Хосок и Тэхён окончательно превратились в мужей. Альфе позволили заехать в комнату Хосока, и он ещё долгое время отправлял мелкие посылки на имя Чон Чимина, полные розовых безделушек, сиротливо забытых после спешных сборов омеги.              У друзей не всегда находилось время друг на друга, но они по-прежнему делились важными новостями и разговаривали по видеосвязи. То, что им удалось сохранить красные нити даже на расстоянии, — настоящее сокровище, которое молодые люди старались беречь несмотря на обстоятельства.              — Это, конечно, очень важно, но хотелось бы услышать что-то более, знаешь... — альфа останавливается перед дверями альма-матер и опирается ладонями о колени, шумно выдыхает: — ... скандальное. Что-нибудь из японской криминальной хроники?              — Я похож на человека, который увлекается тру-краймом? — Чимин морщит нос.              — Ты похож на мужа японской шишки с цветными татуировами и взглядом Цербера, — невозмутимо отвечает Тэхён, а после тянет туго поддающуюся дверь на себя.              Чимин ждёт, пока тот ткнёт студенческой картой на пропускном пункте, чтобы продолжить диалог максимально спокойным голосом. Он в какой-то степени даже рад, что Тэхён не может увидеть его трясущихся от волнения рук.              — Я взял выходной, и Чонгук должен вернуться пораньше. Мы хотим поужинать лазаньей и выбрать занавески в спальню. Ещё я беременный. По поводу занавесок много споров. Чонгук настаивает на плотных и тяжёлых, потому что спальня находится с восточной стороны дома, но мне не нравится мысль о том, сколько пыли они могут собирать.              — Я бы тоже выбрал тёмные, — Тэхён пожимает плечами, высматривая Хосока в толпе студентов, а затем, обработав одну маленькую фразу, которая проскользнула между злосчастными занавесками, таращит глаза и резко поворачивается к экрану.              Чимин с готовностью встречает его взгляд, сжимая нож и замерев в одной позе. Бледное как полотно лицо омеги не даёт шанса на мысль о том, что Тэхён ослышался.              — У нас будет маленький бобышек?! — гаркает альфа на всю кухню, из-за чего Ночу, что до этого сопел на мягкой подстилке, подрывается с высоким лаем.              — У меня будет маленький бобышек! — пытается одёрнуть наглого друга Чимин, подсознательно испытывая какую-то родительскую ревность, тянется к низу живота, прижимает дрожащую ладонь. Несмотря на это, на его лице расплывается несмелая, робкая улыбка при виде реакции Тэхёна.              Тот, в отличие от омеги, уже вовсю сверкает зубами и кричит в лицо радостному Хосоку, который наконец-то появляется в кадре:              — У Чимина будет маленький бобышек! У нас будет маленький бобышек!              Тот закатывает глаза, вырывая телефон из рук альфы, и пытается отойти от него на безопасное расстояние, чтобы спокойно поговорить с раскрасневшимся Чимином:              — Знаю я один твой маленький бобышек, и на твоём месте я бы так открыто об этом не рассказывал.              — Хэй!              Чимин смеётся и отключает плиту, подхватывает на руки суетящегося шпица, принимается наглаживать его пушистую холку, то и дело уворачиваясь от влажного проворного язычка.              — Ох, ребята, пожалуйста, никогда не меняйтесь.              — Это правда? У вас с Чонгуком будет маленький омежка или альфа? — Хосок с любовью наблюдает за другом, присаживаясь на одну из скамеек рядом с каким-то младшекурсником. Тот сразу же заинтересованно косит взглядом в сторону омеги, что особенно хорошо заметно в полноформатном разрешении.              Незнакомца сдувает через несколько секунд после угрожающего покашливания Тэхёна.              — Да. Да? Я... Не уверен, — Чимин глубоко вздыхает, а после спохватывается, — нет, то есть, я уверен. Я сделал шесть тестов, на всякий случай.              — И? — подталкивает его Хосок, пихая Тэхёна острым локтём в бок из-за того, что тот пытается влезть в камеру. Альфа сокрушённо ухает и сгибается, краснея не хуже Чимина.              — Я беременный, — пожимает плечами омега, устало вздыхая. Он отпускает щенка, который начинает суетиться у него под ногами, опирается о столешницу. — Я даже не принимал необходимые витамины перед зачатием, понимаешь? Вдруг это плохо отразится на ребёнке? Вдруг я уже сделал что-то не так? Вдруг Чонгук будет расстроен или зол?..              — Чимин. — Неожиданно твёрдо обрывает его Хосок, нахмурившись. Как только омега смотрит на друга расстроенными стеклянными глазами, строгая мина на лице Хосока разглаживается, и тот принимается тихо ворковать: — Это уже случилось, понимаешь, Чимин-и? От того, что ты переживаешь, лучше не становится ни тебе, ни бобышку.              — Я просто не знаю, что делать, — слезливо выдыхает омега и шмыгает носом, зарывается ладонями в растрёпанные волосы. — Такое ощущение, что я подвёл нас. Мы только начали обживаться на новом месте, разобрались с работой, завели Ночу...              — Это никогда не твоя вина, слышишь? — Хосок вновь перебивает самобичевания омеги.              Чимин слышит звонок на пары и отводит глаза, судорожно вбирая воздух.              — Иди, малыш, я догоню тебя, — лепечет Хосок нерешительному Тэхёну, целует в его щетинистую щёку, отправляя альфу на учёбу. — Я хочу поговорить с Чимином.              — Как скажешь, Хосок-а, — так же тихо отвечает ему тот, отправляет воздушный поцелуй и искреннее «я люблю тебя» выжатому Чимину, а после шустро проскальзывает в сторону длинного коридора с бесконечными аудиториями.              — На чём мы остановились, м? — университетское фойе становится практически пустым, и Хосок ведёт себя уже гораздо увереннее, внимательно наблюдая за омегой по ту сторону экрана.              — На моей истерике, — вздыхает Чимин.              — На твоей обоснованной, вполне здоровой истерике, как бы странно это ни звучало, — кивает Хосок. — Так вот, послушай меня, пожалуйста. Как думаешь, Чонгук — пубертатный щенок, который стесняется покупать презервативы в аптеке?              В голове Чимина сразу же возникает образ его мужа — уверенного в себе альфы, перед которым невольно расступаются и которому смотрят вслед.              Омега отрицательно качает головой, понимая, к чему ведёт Хосок.              — Он прекрасно понимал, к чему может привести даже один раз без защиты, разве нет? И, судя по тому, что всё произошло так, как произошло, Чонгук нисколько не против. Дело не в вине. Ты не оплошался. Это не твоя ошибка. Это не ошибка. — Хосок каждой фразой будто встряхивает Чимина, чтобы тот очнулся от заразных и гнетущих мыслей.              — Может быть, но... — омега глубоко вздыхает, пытаясь сформировать свои мысли, — ... всё это как будто бы не вовремя. Я ощущаю вину даже за то, что сомневаюсь... Сомневаюсь, надо ли оно нам сейчас?              — Ты имеешь право сомневаться, слышишь? — Чимин не чувствует ни капли осуждения в словах Хосока, только решительность и уверенность. — Потому что это твоему телу предстоит растить нового человека. Это твоё здоровье, ментальное в том числе, значит, и твоё решение. Некоторые альфы такие придурки, раз думают, что имеют право на голос в подобных ситуациях. На самом деле ты и только ты выбираешь, дать этому ребёнку жизнь или нет, и если Чонгук действительно взрослый, умный мужчина, то он поймёт и примет любое твоё решение. Может ли он повлиять на твоё мнение? Да, конечно. Но каким образом? — Хосок принимается загибать пальцы: — Он может отстроить для тебя шикарный дом, может приютить двуногого шпица, может защищать от тебя от всех неприятностей и на коленях поклясться, что он будет делать всё, чтобы обеспечить вас, сделать так, чтобы вы никогда ни в чём не нуждались. Но окончательное решение всегда будет за тобой.              Они смотрят друг на друга около минуты. Чимин прикрывает глаза, чтобы глухо переспросить, в душе уже зная ответ:              — Мне нужно поговорить с Чонгуком?              И Хосок вторит его мыслям, в который раз доказывая, что омега омеге — пристанище.              — Тебе нужно поговорить с Чонгуком.       

***

      Чимин слетает с лестницы и сцепляет руки перед собой, когда слышит копошение в замке. Ночу тут же чуть не сбивает его с ног, принимаясь неуклюже вертеться возле двери, тонко поскуливая.              Когда альфа, наконец, осторожно её приоткрывает, помня о случаях, когда шпиц выскакивал на улицу, из-за чего им с омегой полночи приходилось искать того в кустах шиповника и малины, Ночу заходится в громком лае, приветствуя ещё одного папу.              — Какие мы ласковые, когда не виделись целый день, — дразняще ухмыляется Чонгук, наклоняется, чтобы почесать шумного питомца. — Как твои лапы, сынок? Всё ещё пытаешься отгрызть те, что только мешаются?              Омега невольно улыбается и нетерпеливо подаётся вперёд, чтобы получить и свою порцию ласк.              Чонгук с безграничной любовью в больших карих глазах обвивает талию омеги, притягивает его к себе, встречая чужие пухлые губы своими.              — Привет, Долли. Я соскучился, — без лишнего стеснения хрипло выдаёт он, принимаясь выцеловывать родное личико, проходясь по подбородку, щекам, носу, векам и лбу. Альфа уделяет внимание каждой родинке, утыкается в чужую макушку, чтобы вдохнуть запах дома.              — Я тоже соскучился, — почти что мурчит Чимин, прижимаясь к сильному телу и покачиваясь вместе с мужем в каком-то наитивном ритме.              Плохие мысли теряются среди цветов, которые распускаются внутри от одного только голоса альфы, от его нежных и осторожных касаний. Даже спустя столько времени Чонгук обращается с ним, будто омега соткан из хрусталя и космоса, боготворит каждую частичку, каждый сантиметр любимого тела.              — Как твои дела, м? Всё хорошо? Так вкусно пахнет, — Чимин не до конца уверен, имеет ли Чонгук ввиду лазанью или самого омегу, но терпеливо ждёт, пока тот стянет верхнюю одежду и обувь, а после берёт альфу за руку, сплетая их пальцы, и ведёт на кухню.              — Всё в порядке, — с небольшой заминкой отвечает он, ведёт плечом.                            — Ты приготовил ужин один? Устал, Долли? Нужно было дождаться меня, — Чонгук наклоняется, чтобы поцеловать омегу в висок, и кивает в сторону стола, одновременно с этим направляясь к раковине ополоснуть руки. — Садись, я закрою на стол.              — Я не устал, — несмотря на собственные слова, Чимин послушно присаживается.              Он ведёт себя немного приторможенно из-за своего маленького-большого секрета, и он понимает, что рано или поздно Чонгук заметит это.              Мужья никогда не скрывали друг от друга вещей, которые касались отношений между ними.              — Хорошо, тогда позволь мне поухаживать за моим любимым омегой, — кивает Чонгук, выуживая из подвесного шкафа их любимый сервиз. Тарелки с японской ручной росписью отливают белым фарфором и чистотой, и Чимин невольно заглядывается на то, как его муж ловко управляется с едой.              Он никогда не понимал и не поощрял бытового инвалидства среди альф.              Чонгук мог самостоятельно приготовить ужин и засервировать стол, и, справедливости ради, иногда Чимин ловил себя на мысли, что стряпня мужа ему нравилась даже больше, чем собственная. Взять тот же стейк — омега был готов на преступление ради куска мяса с идеальной обжаркой. И сколько бы ресторанных он ни перепробовал, только у Чонгука получался тот самый.              — Я люблю тебя. Ты ведь знаешь, что я люблю тебя? — когда альфа заканчивает накрывать и перед ними дымятся сочные куски лазаньи, вдруг спрашивает Чимин.              Чонгук приподнимает брови, тянет уголок губ в довольной улыбке.              — Ты хочешь, чтобы я убрал за Ночу? Долли, детка, сегодня твоя очередь. Но если у тебя есть, что предложить... — он накалывает еду на вилку и с удовольствием пробует мягкое тесто, отводит искрящийся весельем взгляд.              — Я беременный, — с какой-то абсолютной безмятежностью сообщает Чимин, опираясь подбородком о кулак, следит за альфой из-под пушистых ресниц.              Кусок еды встаёт поперёк горла альфы, и тот натужно хрипит, пока Чимин совершенно спокойно наливает воду из графина в чистый стакан, толкает его в сторону мужа.              Омега не знает, виновато ли в его умиротворении мягкое седативное, которое он принял по совету Хосока, или же пережитая истерика.              — Что? — сухим голосом переспрашивает альфа, пытаясь прочистить горло и не отводя больших напряжённых глаз от лица Чимина.              — Не поверю, если скажешь, что не думал об этом, — качает головой Чимин, а затем привстает, чтобы подмять под себя ногу, усесться как можно удобнее.              Чонгук смотрит на него практически нечитаемо, будто ровно так же, как и сам омега, пытается прочитать, что происходит в чужой голове. Он убирает приборы и всё остальное в сторону, откидывается на спинку стула, складывая руки перед собой. Омега мажет взглядом по сильным татуированным бицепсам, ощущая, как даже в такой ситуации дыхание непреднамеренно сбивается.              — Знаешь, кем я хотел быть в детстве? — взгляд Чимина становится расфокусированным, будто тот погружается в далёкие приятные воспоминания.              — Кем, Долли? — словно через тиски, но по-прежнему ласково спрашивает Чонгук.              Челюсти альфы напряжённо сжаты, как и всё тело, будто перед самой сложной в его жизни битвой.              Быть может, так и есть.              Потому что на этот раз его физическая сила ничего не решает.              — Певцом, — неожиданно мягко сообщает Чимин, а затем приглушённо смеётся, будто понимая, как далеки от реальности оказались детские мечты.              Для Чонгука этот смех больше похож на треск, и от ощущения, будто он присутствует при какой-то личной трагедии, спирает дыхание.              — Ты жалеешь, м? — тихо переспрашивает альфа.              Ему страшно.              Во второй раз в жизни ему страшно до бешенного пульса.              — О том, что выбрал эту жизнь вместо какой-либо другой? — Чимин поднимает веки на Чонгука, вскидывает тонкие брови. — Нет, конечно нет. Ох, малыш, ты не так понял...              Омега замечает состояние мужа и поднимается, огибает стол, чтобы усесться на чужие бёдра, обвив шею ладонями. Чонгук всё ещё ощущает одеревенелость, но всё равно рефлекторно прижимает Чимина как можно крепче, утыкается носом куда-то чуть выше острых ключиц, оставляет несколько мелких поцелуев.              — Я не знаю, был бы счастлив Чимин-певец, — воркует омега, принимаясь перебирать отросшие мягкие пряди мужа, — но я знаю, что Чимин-Долли очень счастлив. В конце концов, ты — мой выбор, помнишь? Я не отрекаюсь от своих слов. Но это не значит, что мне не страшно.                            Чонгук внимательно слушает его, искренне пытаясь понять проблемы и переживания омеги.              — Мне страшно. Мне страшно, что я не справлюсь, мне страшно, что это случилось слишком рано, мне страшно, что я могу потерять себя, свою значимость как личность после рождения ребёнка. Мне страшно, что я не справлюсь с обязанностями родителя. Мне очень страшно, Чонгук, — признаётся Чимин полушёпотом.              Некоторое время они молчат.              Омега водит пальцами по спине Чонгука, пока тот пытается сформулировать как назло разбежавшиеся мысли.              — Я не могу сказать, что понимаю тебя, правда, омега? — в конце концов начинает Чонгук, кладёт ладони на мягкие щёки мужа, чтобы посмотреть в родные лучистые глаза, — потому что я никогда не переживал подобный опыт. Но я действительно пытаюсь. Я пытаюсь понять, как ты устроен, о чём ты думаешь, о чём говоришь и молчишь.              Он облизывает тонкие губы, толкается языком в щёку, выдавая собственную нервозность:              — Однажды ты сказал мне, что отношения — это всегда вдвоём. Чимин, я усвоил этот урок. А ты? — альфа аккуратно подхватывает чужой подбородок, — пожалуйста, Долли. Я рядом. Я рядом для того, чтобы вместе переживать наши хорошие и плохие времена.              Неуверенность медленно разжимает свои объятья, отчего омега глубоко вздыхает и с надеждой смотрит на Чонгука. Тот продолжает тихим, размеренным голосом, зачёсывая светлые локоны назад:              — Нам стоило поговорить об этом прежде, чем мы оба потеряли голову, правда? Не вини меня, Долли, прошу, потому что если бы ты видел себя в постели моими глазами, то ты бы понял это неистовое желание сожрать с потрохами, сделать своим на эту жизнь и на миллион следующих, — с болью признаётся альфа, а после наклоняется, чтобы вопреки своим же словам оставить на чужом виске практически невесомый поцелуй. — Ты всегда останешься для меня самым сильным омегой со своими мечтами и целями, со своим именем. Никто не сможет отобрать у тебя себя.              Чонгук опускает крупно подрагивающую ладонь вниз, нерешительно прижимает её к тому месту, где сейчас должен находиться ещё не ребёнок — маленький бобышек. Омега ощущает волну тепла и чего-то абсолютно невероятного, прерывисто вздыхает. Он поражённо приоткрывает рот и качает головой, когда видит, как глаза альфы становятся влажными.              — Если ты действительно не готов, если ты думаешь, что мы поторопились — пусть так, — на грани с шёпотом продолжает Чонгук, — я не буду... Я не стану осуждать тебя. Никогда. Но если есть хоть один маленький шанс, что мои силы могут стать и твоими тоже, что со мной тебе будет хоть на йоту легче...              Чонгук часто моргает и откидывает голову назад, чтобы не дать предательским слезам прочертить дорожки по его впалым щекам, чётко и твёрдо произносит:              — Для меня было бы огромным счастьем стать отцом для нашего ребёнка.              Тихий всхлип — и Чимин льнёт к альфьему телу, мажет мокрый нос по сильной груди.              — Я люблю тебя, — тянет он, пытаясь совладать со своими чувствами, чтобы не переживать ещё больше.              — Я люблю тебя безумно сильно, Долли. Если ты позволишь, то мы вместе обязательно справимся. Я сделаю всё, чтобы вы ни в чём не нуждались, клянусь, — Чимин слышит горячие заверения альфы и внезапно вспоминает слова Хосока, мелко смеётся, на что Чонгук испуганно и даже как-то отчаянно вздыхает: — м?              — Нет, нет, просто... — торопится успокоить его омега, поглаживая широкие плечи, тянется, чтобы осторожно стереть влагу в уголках больших карих глаз. — Просто я надеялся, что мой сильный и уверенный альфа так и скажет.              — Я бы никогда не отказался от тебя. От нас, — Чонгук качает головой, принимается кончиками пальцев поглаживать обнажённую кожу омежьего живота, забравшись под чужую футболку.              От такой простой, но чувственной ласки тело Чимина вздрагивает, чувствительное до касаний Чонгука. Омега облизывает губы и наклоняется к широкой челюсти альфы, целует и прикусывает нежную кожу, получая на это довольный рокот.              Он ощущает, как в его мягкие ягодицы упирается медленно твердеющий член, и с удовольствием раздвигает ножки шире, поступательным движением потирается о сильные мясистые бёдра.              — Я так сильно соскучился по тебе, — канючит Чимин, приподнимая бёдра, чтобы альфа подхватил их ладонями в интуитивном жесте.              Чонгук со скрипом отодвигает стул и вместе с вскрикнувшим от неожиданности Чимином поднимается на ноги, спешит в сторону спальни, не в силах противостоять жаркому желанию.              — Чёрт, ты бы знал, как я. Всего один день без тебя в офисе кажется каторгой, — тут же делится альфа, заботливо придерживая макушку мужа, чтобы случайно не ударить того о дверной косяк. Он прикрывает дверь их комнаты до щелчка замка, потому что знает, каким любопытным может быть Ночу.              — Правда? А мне казалось, что тебе очень даже весело, учитывая, как на тебя смотрят практически все свободные омеги, — Чимин слезает с рук альфы, но только для того, чтобы тут же забраться на кровать, устраиваясь на коленях и подгибая ноги под себя. Он наигранно невинно ведёт ладонями по собственным ягодицам, раздвигая и вновь сжимая их, чтобы получить хотя бы каплю стимуляции.              Чёрные глаза Чонгука становятся ещё темнее, если это вообще возможно, а сам он медленно стягивает с себя футболку и принимается расстёгивать ширинку брюк, вызывая у Чимина рефлекс павловской собачки.              — Ты ревнуешь, Долли? — дразняще переспрашивает альфа, а затем наклоняется, упираясь ладонями в матрас, пристально всматривается в хитрое выражение лица Чимина.              — Ах, после того раза, когда ты взял меня на офисном столе в твоём кабинете? Нет, — омега буквально мурчит, а после наклоняется вперёд, чтобы поймать губы альфы своими, с упоением выцеловывает любимый рот.              Чонгук тянет хрупкое тело омеги, не забывая об осторожности, и углубляет поцелуй, находит своим языком чужой, влажно вторгаясь.              От мыслей, что они действительно ждут ребёнка, что в теле Чимина зреет новая жизнь, внутри всё переворачивается, а дикий ублюдочный альфа внутри удовлетворённо урчит, считая свой долг полностью выполненным.              Чимин ведёт ладонями по обнажённой крепкой спине Чонгука, ощутимо царапает ту в полубезумном жесте, оставляя после себя светло-алые полосы. Он получает сдавленное шипение и лукаво улыбается, с влажным звуком отстраняется от рта Чонгука:              — Ах?              — Больше ни слова о том, какой я собственнический и варварский альфа, — предупреждает тот, а после наконец подминает довольного омегу под себя.              Они ещё долго целуются, не в силах насытиться друг другом после длинного дня и эмоционального разговора, пока Чимин не начинает откровенно ныть, потираясь о твёрдый торс своего мужа, закатывая глаза от острого и долгожданного удовольствия.              — Тш, тш, тш, — успокаивает его Чонгук, проявляя трогательную заботу и особенную нежность по отношению к омеге. Он мягко массирует пухлые бёдра, поглаживает внутреннюю сторону, пуская мурашки по всему телу: — я боюсь... Боюсь навредить тебе.              От робкого признания большого и сильного альфы Чимин смотрит на него с бесконечной любовью и умилением.              — Чонгук, — вздыхает он, а в следующее мгновение уже омега седлает его сверху, откидывается назад, чтобы дырочкой прочувствовать горячий венистый член альфы.              Между ними всего один слой одежды — трусики омеги, — и до того он смешной и тонкий, что не имеет ровно никакого значения.              Особенно когда в голове только мысли о том, как хорошо орган альфы мог бы заполнить Чимина, распять изнутри, подтверждая все слова Чонгука о сексуальности и роковом очаровании омеги.              — Так уж и быть, в этот раз твоя маленькая сладкая куколка сделает всё сама, — снисходительно сообщает Чимин, чувствуя, как от такого тона текущая крупная головка толстого члена в нетерпении дёргается. — А ты, как послушный и хороший альфа, не будешь двигаться, пока я тебе не разрешу, правда?              — Чёр-рт, Долли, — ругается Чонгук, туго выдыхая, но омега на это лишь наклоняется к нему и обхватывает челюсть альфы пальцами, фиксирует в таком положении, чтобы ничто не отвлекало его драгоценного мужа.              — Ты услышал меня? — приказы вылетают изо рта омеги с такой интонацией, словно тот говорит не о сексе, а приглашает прихожан на молельную службу в следующее воскресенье.              Чонгук соврёт, если скажет, что ему не нравится.              — Да, — сдавленно отвечает он, а после ощущает, как Чимин довольно похлопывает его по щеке.              Альфа открыл эту дуальность своего мужа в постели чуть ли не с самого начала. Омега мог переключаться с соблазнённого в соблазнителя за считанные секунды, не стеснялся брать инициативу и седлать альфий член, как профессиональный наездник, говорил такие пошлости, от которых даже у искушённого Чонгука внутри всё дребезжало.              — Хороший альфа, — хвалит Чимин, а после приподнимается, чтобы стянуть с себя мокрые от смазки трусики, откинуть их куда-то за пределы кровати.              Он упирается ладонью в подрагивающую грудь альфы, царапает карамельные соски отросшими ногтями, упирается язычком в верхнюю губу, невинно приподнимая брови на свистящий вздох Чонгука. Свободной рукой омега ведёт вниз и обхватывает влажный горячий член альфы, пару раз проводит по стволу, чтобы распределить смазку, а после аккуратно опускается, растягивая красную дырочку и заполняя себя до отказа.              — Ах-х, — Чимин широко раскрывает рот и закатывает глаза от долгожданного удовольствия. Он принимается двигаться практически сразу же, прогибаясь в талии и выбирая угол, который бы доставил ему как можно больше удовольствия.              Омега не ожидает сильного рваного толчка навстречу и громко вскрикивает, звонко шлёпает альфу по плечу. — Чонгук!              — Долли, детка, — сокрушённо вздыхает Чонгук, а затем вновь замирает, давая мужу полную свободу действий, любуется видом омеги сверху: от усердия на висках Чимина образовывается испарина, из-за чего светлые влажные пряди облепляют его лицо, создавая образ нимба.              Омега не выдерживает и принимается усердно насаживаться на крупный орган, практически не выпуская его из своей туго сжатой дырочки, тонко постанывает.              Чонгук знает, что Чимина не хватит надолго: он кожей ощущает, как у того сводят мышцы бёдер, а затем слышит слезливое омежье «я устал, альфа» куда-то себе в шею.              В голове альфы сплошное обожание.              Капризный.              Очаровательный.              Так хорошо греет его член.              И когда Чонгук принимается тягуче толкаться в истекающую от смазки дырочку Чимина, аккуратно перевернув его набок, стоны мужа слышатся как лучшая награда.              — Я люблю тебя, — довольно рокочет он, осторожно сжимает ладонями мягкий зефирный живот омеги. — Такой хороший. Полный моих щенков, как мы и загадывали, да?              — Да, альфа, — удовлетворённо мурчит Чимин, хнычет от подступающего оргазма, который выбивает из него Чонгук.              Уже позже, когда они вдоволь обласканные и залюбленные растянулись на смятых простынях, альфа спрашивает тихо и неуверенно, так, что поначалу Чимин принимает его полушёпот за сон:              — Ты ещё не думал над тем, как мы его назовём?              — М-м-м, — омега отрицательно качает головой, а затем приоткрывает глаза. — Ты уже придумал?              Чонгук невесомо ведёт по плюшевой щеке омеги костяшками пальцев, а после так же тихо отвечает:              — Кинцуги.              — Кинцуги? — с интересом переспрашивает омега.              — В Японии так называется искусство реставрации. Когда трещины склеивают, но не скрывают, а наоборот, подчёркивают их золотистой краской.              И по одному только голосу Чонгука Чимин понимает, что тот вкладывает в это имя гораздо большее значение, чем можно подумать с первого раза.              Кинцуги — как жизнь не без трещин, но с принятием опыта, каким бы он ни был.              Кинцуги — как маленькая жизнь, которая больше не несёт страха.              Кинцуги — как их жизнь.