Когда-то тебе станет лучше

Глотку дерет от желчи и щиплет, и кажется, что от следующего пустого рвотного позыва голова просто взорвется. Киса воет, звук отражается от ледяного кафеля и бьет по ушам. Стойкий запах хлорки побуждает новое сокращение всего тела. Ваня сплевывает и не смывает, утирает слюни и слезы, размазывает в месиво уже мокрой толстовкой, резко дергает молнию и судорожно снимает, отшвыривает в сторону вместе с затоптанным ковриком, пытаясь спастись от склизкого гадкого, того, что пробирается в тело, пронзает болью где-то в легких и сожженном планом горле. Ваня облокачивается на стену, потом виснет над унитазом, рыдает, стекает под бачок и прижимается к холодному фарфору лбом. Лишь бы на секунду это прекратилось. Лишь бы это остановить, найти положение, чтобы выдохнуть, остановить мир, который крутит как на карусели. Киса, блять, ненавидит такие карусели. Когда все же удается сфокусироваться, зависнуть в более, но скорее менее приемлемом состоянии, лежа лицом в стык стены и пола, Киса жмурится, чувствует натоптаный кроссами песок, нащупывает телефон в кармане, интуитивно тыкает пароль, толком не смотря в экран. Двумя тапами набирает контакт Хенкина и ждет. Потом снова, и снова, и снова. Двадцать? Тридцать раз? Он набирает, дожидается единственного гудка и скидывает. И по новой. — Да сука! — Киса в панике, сердцебиение учащается, и становится страшно. Он всего лишь прикрывает глаза, просто медленно моргает. Веки падают, опуская ресницы, сбивают слезы с глаз, вырисовывая ими мокрые дорожки до ушей и поднимаются снова, чтобы резкий свет лампы продолжал бить и не жалел. Падают и поднимаются. И падают. Остатки поебанного сознания начинают показывать какие-то адовые кадры, в носу стойкий запах бензина и гари, жженого пластика, волос,абсолютно всего, а вокруг только ослепительный огонь, продолжает бить по глазам и не жалеет. От запаха хочется убежать, он везде, не только в ушах, пробрался в мозг, в весь организм. Колышущееся пламя повсюду. И треск, и вонь. Резкая смена звуков, Киса слышит, как Хэнк его зовет, громко, но откуда-то далеко, а рядом падает огарок огромной деревянной балки. Киса еле уворачивается, пытается ползти на четвереньках, упирается в стену, в огонь, который почему-то обжигательно холодный. — Ваня! Кис! — крики дают по ушам, не прекращаются, как и все вокруг. Появляются другие голоса, как эхом, бэк вокал для жути, просто пиздец. Киса пытается доползти, рыдает, орет, собирая остатки сил, но его никто не слышит. Ему жарко и холодно. Он больше не может вдыхать этот запах, опять рвотный позыв, внутренности безумно больно скручивает. Слезы на щеках обжигают. И внезапно все вокруг заполняет пустота, тихая и черная. Ваня открывает глаза резко, чуть ли не подскакивает, в жизни так не просыпался, в нос ударяет все тот же запах гари, от которого желчь выплевывается прямо на пол возле кровати. По ощущениям все органы остаются там же, на линолеуме. — Вань, — Киса поднимает голову на звук, напротив сидит Хэнк, со своими ядрено щенячьими глазами, — Вань, ты как? — Я че, тоже сдох? — Киса вообще как будто все еще не здесь. Он брезгливо утирает рот тыльной стороной ладони, а ее обтирает об одеяло. Но версию про тоже сдох мозг все же выдает по воспоминаниям. — Вань, в смысле тоже, ты как? — Боря себя чувствует персонажем очень хуевого фильма в жанре драма с высоким возрастным рейтингом за наркоту и пошлые шутки. Да как всегда вообще-то. — Ну не сдох и ладно, нас че вытащили? А че горело-то, я нихуя не помню, — Киса резво тянется к столу, сносит рукой импровизированную капельницу, все летит на пол. И только сейчас Киса замечает иглу в руке, — Бля. — Тихо, дай я, — Боря подскакивает, отклиевает пластырь и чересчур нежно вытаскивает катетер, зажимая место ввода. Слушать Кису сейчас просто нет сил, как и всегда вообще-то, главное, что оклемался. Хэнк садится на колени возле дивана и просто разглядывает конченный, абсолютно конченный Кисин ебыч, на что тот неожиданно молчит и откидывается обратно на подушку, запуская свободную руку в светлую макушку. — От тебя воняет, так, что я сейчас реально откинусь. Киса треплет как щенка, перебирает пряди, тянет за волосы. Он соскучивается слишком быстро. Так же быстро, как забывает разбитые им же ебальники. Киса смотрит нежно, перемещает руку на щеку, скользит по юному подобию щетины и уже было тянется за утренним чмоком. Утренний чмок он такой у них, еле уловимый, потому что утром как-то не до этого всегда. — Я сжег базу. — Да ну ебанный! Киса сплевывает в раковину привычное кроваво-мятное месиво, которое остается во рту с хрустящими вкраплениями. Белиссимо блять, Кис. Полностью все выполаскиваются только с третьего раза. Хэнк бесцеремонно сцеловывает остатки металлического привкуса изо рта, а после цепляется за Кису, как будто Ваня прямо сейчас просто ссыпется в небольшую песочную кучку на пол. Если бы Ваня сам себе не пиздел постоянно с этим его У меня молодой организм, да и вообще мозгу только в кайф, он бы и всем признался, ведь в такие моменты важно уверенно говорить Да, было. И всё это хуйня полная, которая перестала приносить то самое, и теперь не отлипнуть от нее. — Ну че там, свет, камера, мотор? Боря кивает головой и телефоном в ладонях. — Да, блин, Хэнк, ну сука, — Киса прыгает на месте, встряхивает руками, поправляет челку. Склейка. — Привет, меня зовут Иван. Склейка. — Девчули, всем привет, меня зовут Киса, и я, — Киса отбивает по стене подобие барабанной дроби, улыбается в камеру, — Я чистый уже месяц. Склейка. — Не надо, что вы, не надо, — Киса играет, откланивается и принимает невидимые букеты. Склейка. — Лучше ли мне? — Ваня лежит на кровати, жмурится от солнечных лучей и потягивается, оголяя живот — настоящая киса, выдерживает честную паузу, — Нет. Склейка. — Зато трахаться круче, — Ваня игриво двигает бровями и так привычно сует язык за щеку. — Кис, — Борин возмущенный голос из-за камеры. Склейка. — Да ладно, все. Хэнк отвлекает на самом деле. Я никогда так вздернуться еще не хотел. С Хэнком полегче. Склейка. — Вчера, кстати, с Хэнком выпили пива, он сосаться полез, и у него не сразу встал. — Киса, бля! — Киса на это только ржет откидываясь. Склейка. — Да ладно, я стебусь, это я сосаться полез, и у меня не сразу встал. Организм сбоит ваще по жесткачу. Чешусь постоянно, дергаюсь, нос тру — это вообще край. Склейка. — Ну че, Анатолич, если Борян отчитываться будет, где пропадает, то смотри — это не из-за тебя, кстати, даже не думай, мамкоёб, — два средних пальца летят в камеру. Склейка. Киса устроил голову на груди у Бори, руками наглаживает его шею, ногами по-детски болтает. Боря втихую вообще-то телефон на стол поставил, доснять чего-нибудь. На память. — А плюха тоже считается? — Мы уже это обсуждали, — Боря кладет ладонь на лохматую голову. — Да я угараю! И все так киношно правильно. Склейка. — Девчули, я тут сменил аптеку, пойдемте покажу, — Киса смеется, машет и зовет рукой камеру за собой, — Ну вот, мой наборчик. На столе идеальной композицией выставлено с десяток упаковок. — Это витаминка С, Хэнкалина мне ее последний год пихает, это привычно, ладно. Шипучка реально классная. Потом у нас тут вот такие таблы, — сует две коробки в камеру, — Это мамка купила, комплексы какие-то, тут вот лаванда, а эти с яблочным вкусом, а эти Антоха засоветовал, я у него из рук правда ниче брать не стал, сам купил. Это на форумах еще вычитал, так, здоровье поправить. Склейка. — Семь, восемь, девять. Девять, нихуево, да? — Киса глотает и запивает по три растворенной желтой шипучкой, мастерски так. — Хэштэг витаминизируйся. Подписывайтесь, девчули, и до новых встреч. Склейка. — Мел, я знаю, что и тебе Хэнк намонтирует, выкарабкивайся давай, я уже в процессе. Склейка. Киса тянется за поцелуем, и случайно цепляет взглядом телефон на столе. — Да ты блин извращуга, ну можем и заснять. Хэнк действительно монтирует несколько версий: отцу, пацанам и лично Кисе. Себе тоже, режиссерскую, он ее отложит до лучших времен. Киса там честно рассказывает, что все на удивление реально стало серым, его ничего не радует, сил иногда нет встать с кровати и все, о чем он думает нон-стоп — Хэнк реально слил все нычки, когда Киса его попросил. Вот же рыцарь, сука. И все же, когда Боря смотрит на Ваню в приподнятом настроении, он уверен, что лучшие времена точно настанут. Истерики он не снимает, даже на диктофон не пишет, хотя кто-то в блогах и это советовал. Хэнк не хочет это помнить, больше нет. Киса льет привычно грубо и обидно, нарочно задевает, швыряется, всем, что попадется, кулаками машет и ломится из квартиры, попутно строча кому-то в телефоне. — Меня тошнит от тебя! — визжит прямо в лицо и отпихивает в грудь, окатывает слюнями и яростью. — А от кого тебя не тошнит, Кис? Потом не извиняется, никогда до этого раньше, поэтому и не начинает, только еще сильнее вжимается в Борину грудь и рыдает. Много теперь рыдает. Боря гладит теплые руки в широких рукавах футболки. — Меня тошнит от себя, — сует телефон и открытые в нем диалоги Боре, чтобы все снес. Раньше Киса марафоны мерил сутками, теперь апатию. Хэнк чаще рядом, чем нет. Уперто не приносит с собой домашнюю одежду и наливает Кисе вместо кофе цикорий. И себе, чтобы не обидно никому. Когда Хэнка нет, Киса на повторе в их дневники трезвости втыкает, уже наизусть знает, но продолжает прокручивать. Еще в башке постоянно гоняет все бэды, он помнит каждый, и самый последний тоже вспомнил. Аккурат тогда, пока смывал вонь гари с бензом с Бориных волос в раковине. После судорожно вышвыривал все ящики в доме, доставал свертки и зипы — в крупах, в ванной, в материном шифоньере, в карманах ее курток. — Забирай, это все, — на столе приличная кучка собралась. Киса снаружи непривычно спокоен был, орал просто в себя. Подавление эмоций это вообще-то, сука, вредно для здоровья. — И че мне с этим делать? — веса на столе реально на реальный срок. — Бля, Хэнк, бате своему скорми, Гендосу скинь, батяне Слепого, чтобы ебаться интереснее было, в унитаз смой, продай, да че хочешь! Ваня помнит все в деталях. И то, что с ним Хэнк за все время профессиональным ситтером стал. Жалко у Вани нет лицензии, чтобы диплом выдать. — В этом деле вообще-то очень важна любовь к трипующему, — говорит Хэнк, когда заходит об этом речь, целует Кису в лоб, — Погугли. И Киса гуглит. Как пережить это все? Как закончить при самом ужасном раскладе? На что переключиться? Боря сует под нос толстый блокнот с котятами, взял у Оксанки, и просит писать туда все что волнует, все навязчивые мысли. Боря расстраивается, когда видит, что даже первая страничка так и остается пустой — а Киса вообще-то пишет, но с последней, немногословно, но ярко. Рисует в тексте ручкой ромашки и рожицы, потом переходит на собственную руку, там где кожа свободна от расчесов. Хэнк точно задумчиво улыбнется и ромашкам и рожицам, когда будет эти расчесы мазать пантенолом. Сопли все это. Кису выматывает существовать от состояния овоща до более приемлемого, балансировать, но он пытается. Резкий порыв приобретает мотивацию месяце на втором, потому что ну заебало уже блять, хватит. Хэнк его развлекает, возит на электричке гулять подальше от знакомых маршрутов. А если вагон пустой, то Киса позволяет себе маленькую радость — устроить голову на чужом плече. Хэнк его балует, конечно. Киса от мысленной жвачки пытается отделаться всем, чем можно. Киса тоже Хэнка балует — например, много слушает и не перебивает. А когда обоим невмоготу совсем, то молчат оба. Часами могут лежать, перекинувшись лишь парой фразой. Безумие неадекватного уровня, наконец, уступило, а в остатке только нежность. И, кажется, обоим нормально. Киса покупает с рук старый синтезатор за копейки, вспоминает музыкалку, играет Хэнку саундтреки из мультфильмов. Еще переходит на самокрутки, выискивает лучший табак в городе и заказывает арбузную бумагу, ну и крутит, конечно, мастерски. — Смари, смари, щяс взорву! — после этих слов Киса поджигает и затягивается с чересчур наигранным удовольствием. — Давай, давай, теперь ты. Кисина борьба с кнопочным Филипп Моррисом Хэнка умиляет до жути. И лекции про табак тоже. — Мы как замужняя пидорская пара, — говорит Киса на очередном покуре на общем. — Это намек? — Я просто слишком быстро привык к комфорту. У меня вообще-то жёсткие траблы с привыканием, если че. Хэнк мирно приобнимает за плечо и прижимает к себе. — Всосали? — Киса сидит за столом, скалится, трясет своей привычной не убранной челкой и тычет в камеру экран с открытым приложением, на котором четко виднеется цифра 100. — А вот это вы видали? Хэнкалина, давай, фокус на объект, — Киса резко машет рукой, и по столу разливается бульон. Все заснято. И даже фрикадельки. — Да ну сукааа!