Вернуться в прошлое нельзя...

— Почему именно он?! Иосиф, разве ты не понимаешь, что это идея будет обречена?! Сделав так, ты оставишь страну без одного из её воплощений, что её лишь ослабит и неизвестно к каким последствиям по итогу приведёт! Говорить привычно спокойно уже не получалось. Непроизвольно переходишь на крик, столь редко слышимый в обычное время. Да и простую речь никто за всё это время так и не желал слушать. Настолько, что сейчас воплощение страны буквально кричало на собственного вождя, уже просто не зная, что делать. Немцы активно продвигаются вглубь советской земли, и за считанные дни смогли довольно сильно в неё углубиться. Ощущения не из приятных, честно скажу. Когда ты не в состоянии слышать самого себя, а вместо этого слышишь и порой видишь глазами собственных людей… Кроме как «страшно» это назвать вряд ли ещё как можно. — Решение уже принято, Александр. Ставка также выступает за это решение. Он должен будет координировать действия армии под Минском. В обсуждении этого вопроса более нет смысла. Изменению решение не подлежит, — холодно отрезал Сталин. — Даже не смотря на то, что это та ещё неубиваемая личность не только в роли партии, а даже как человек, прошу не делать этого. Если он попадёт в окружение, то последствия предсказать будет невозможно! — Или что? Тебя туда отправлять? — Можете поступить и так. Психологию немецких людей понимаю лучше, предугадать следующие действия будет легче. — Понимаешь, так как сам жил там столько лет, состоя в родстве с нашим нынешним врагом? — сквозивший холодом стальной тон всё больше просачивался, оставляя недовольный оттенок в голосе. — Что ты.? Да как ты вообще можешь сейчас думать об этом?! Ты что, всерьёз полагаешь, что я действительно как-то помог Рейху, хотя все мосты были со-… Вот только договорить советской стране так и не было суждено. Его перебил голос лидера: — Да, именно так! Слишком многое, знаешь ли, указывает именно на этот вариант событий. Уж чересчур немцы всё удачно организовали. Наводит, знаешь ли, на мысли о помощи из непосредственно самой страны. Мир рушился перед глазами всё сильнее… Неужели. Неужели даже собственному воплощению, которому в условиях военных действий приходится переживать все эмоции собственных людей, все их страдания практически без возможности это прекратить, нельзя доверять?.. Воплощению, которое априори всё равно в конечном счёте неспособно пойти против собственного правителя, являясь чуть ли не тряпичной куклой в его руках.? Неужели оно пойдёт против? — В-вы… Вы обвиняете меня сейчас в происходящем? Вы в своём уме вообще?! — кроме, пусть и вполне логичных, восклицаний в голове не появлялось ничего. Простые фразы с таким же по сложности смыслом, но с их негативной окраской. — Я-то в своём, а про тебя того же сказать не особо могу. Помимо этого у тебя, как у страны, есть куда больше возможностей сгинуть или оказаться в немецком плену. Что ж… Слова вождя были правдивы. Действительно, воплощение страны в отличие от партии куда легче лишить жизни. Особенно в военное время, которое, о чудо, было именно в этот момент. — Кроме того в случае чего ему будет легче остаться неприметным солдатом среди врагов или спрятаться в лесной чаще, чего про тебя сказать не могу. — Умолкнув на секунды, Иосиф заключил словами: — Ты куда более приметен, чем тебе то кажется. — Вот только стал бы я тогда говорить, что способен отправиться туда вместо Николая? Думаешь, что не буду способен остаться в живых? Думаешь, что предпочту выдать всю секретную информацию, чтобы только избежать гибели?!.. Ты до такой степени не веришь в меня?!! Под конец уже звучал голос, наполняемый отчаянием. Невозможно было уже что-то сделать — решение принято, и принято без участия одного из наиболее важных людей в стране, а такое «мнение», если можно его таковым считать, которое итак звучало если не из уст многих, то в их мыслях точно, о себе только ещё сильнее заставляло ощущать себя…преданным.? Да, наверное, это оно и есть. Преданным от того, что тебе не верят, что ты буквально воспринимаешься чуть ли не как главный виновник всея происходящего, что твоё слово, объективно имеющее рациональный смысл, не воспринимается всерьёз и многое другое… — В тебя-то, может, и верю, но и рисковать не хочу. — А, то есть другим не менее значимым человеком не боишься, а этого боишься?! — всё сильнее начинало звучать личное отношение, постепенно скрывающее собой отношения как страны и правителя. И к добру это не приведёт… — Довольно, Союз. Ты сказал достаточно. Иди лучше в зал, где ждут остальные командующие. Решаться будет, что с войсками дальше делать. — Да погодит-… — Это приказ, — отчеканил вождь слова, что прозвучали с небольшим эхом от стен. Всего два слова, но против которых уже не было возможности что-либо возразить. Что ж, за прошедшее время он уже привык что его подобным образом буквально заставляли замолчать, чтобы он не пририкался ни с кем. Неприятно по-прежнему это было, но что-либо тут не сделаешь. Повезло Коле в том, что его такая особенность если и касалась, то не в полной мере… Да и в последующем этим пользовались не так уж часто. Всё же просто так из себя вывести Союза ещё нужно постараться, для того нужны какие-то причины. И происходило подобное ещё реже, чем раньше, в нынешнее время. — Советую ещё подумать о том, куда стоит отослать в случае чего своих отпрысков, — звучало вслед воплощению, что уже оказалось у двери кабинета. От сказанного Александра аж передёрнуло. Отослать их куда-то? Да он издевается… Однако кроме как взором не было ничего сказано. Того во многом хватало и без слов выразить эмоции. Пара секунд и воплощение, открыв дверь, покинуло помещение. За вновь закрытой дверью послышался выдох, что различим уже в коридоре не был. Вот только, не смотря на все пренеприятные эмоции, самым страшным было то, что Морозов понимал, что в последнем Сталин был действительно прав. Тот факт, что в случае чего в первую очередь искать будут если не его, то их точно, был понятен и без особых рассуждений. Будущее любой страны заключено в детях. Не будет их — не будет и ничего дальше. По пути Морозову встретилось немалое количество людей. Некоторые из них даже окликнули его, но голос им узнан не был. Он буквально не слушал то, что происходило вокруг. Да и лиц тоже не рассматривал. Вроде как одним из них был тот самый Коля, интересовавшийся тем, что случилось, ведь на лице было написано о чём-то произошедшем было, но, что называется, ни ответа, ни привета. В таком полу-потерянном состоянии добрался Саша и до помещения, о котором ранее говорилось. Ждало там уже несколько человек, говоривших о чём-то. Недоставало ещё пары, от чего и беседа была во многом непринуждённой. Хотелось немного отвлечься, пока ещё была такая возможность. Зашёл Союз туда привычно довольно тихо. Где научился — неизвестно, но из-за подобного порой создавалось впечатление, что он какой-то призрак, который то и дело людям то мерещится, то исчезает стоит только тем взгляд отвести. Многих это напрягало поначалу, а после они относительно привыкали. Почему же «относительно»? Ну вряд ли будет обыденностью, когда человек постоянно появляется ни с того ни с сего рядом с тобой, пугая таким образом до чёртиков. Шёл третий день войны. Все дальнейшие и истинно трагические события отечественной истории, и героические подвиги простых людей были ещё только где-то в будущем. Сейчас ставилась задача о том, как выстоять перед наиболее серьёзными войсками германского командования, брошенными на восточный фронт. И как не оказаться в гигантском по своему масштабу котле в лесной местности Белоруссии.