Сказка о ледяном принце

Однажды в королевстве под названием Каенри’ах рос юный принц, сокровище нации. Он был прекрасен, словно луна на ночном небе. Его глубокий синий взгляд пронзал тысячи сердец, задевая каждое из них, а речи были сладки и разливались медовой патокой. Его кожа была словно драгоценное золото, и не было в королевстве человека, который бы не восхищался юным принцем-регентом Кэйей Альберихом. Сам же король был уже стар и немощен, хотя легенды о его подвигах слагали далеко за пределами Каенри’ах — в странах, где ветер разносит семена одуванчика, и где молнии сверкают ярче любого солнца. Несмотря на скорую смерть великого короля, не без помощи принца и советников, королевство продолжало развиваться и расцветать, увеличивая свою мощь. Они занимали обширные и богатые территории, продолжая лишь увеличивать их. Народ жил в мире, ведомый мечтами о великом будущем. Всё дело было в том, что Его Высочество так же было превосходным магом, последней надеждой Каенри’ах. Редко, но у людей в мире проявлялись особые силы, связанные с фундаментальными элементалями. Шанс стать носителем такой мощи был крайне мал, да и возможности зачастую были ограничены. Юному принцу Альбериху, тем не менее, повезло унаследовать расположенность к управлению льду, близкую к самой сути мироздания, отчего та была невероятно могущественна. Его с раннего детства обучали различным искусствам, а его личная коллекция магических артефактов была чуть ли не больше, чем у самого короля. Среди таких можно было найти магические часы, ранее принадлежавшие ведьме, которая хотел сжечь всех демонов мира. В этих часах текли годы, которые ведьма посвятила пламени. Рядом с ними же лежала ведьминская шляпа с широкими полями. Вкупе артефакты могли усиливать владельца, даруя ему силу для уничтожения демонов этого мира. Любимым же был заколдованный меч. По преданию, будучи вытащенным из ножен, он не мог вернуться в них, пока не прольёт чью-либо кровь. Этот меч никогда не промахивался, а нанесенные им раны не заживали. Кэйа считал, что однажды этот меч может стать предвестником битвы, которая будет длиться вечно, до конца света. Юный принц-регент, как и любой другой житель его королевства, очень любил мечтать. Он мечтал о беззаботной жизни, в которой был бы счастлив. Мечты были размытыми, но Кэйа точно знал, кого хотел видеть подле себя — своего первого друга и верного рыцаря. Дайнслейф был старше и хладнокровным словно кусок льда, с крепкой волей и усердием. Он являлся капитаном дворцовой стражи и личным охранником Его Высочества. Кэйа безоговорочно доверял ему. Он рос и учился при нем, и они вместе прошли через горе и радости, принимая свою судьбу такой, какая она есть. Рыцарь был единственным, кто мог по настоящему понять своего принца. Кэйа любил его, не как друга или верного подданного. Поднимая золотой бокал вина в просторном празднично украшенном тронном зале на своей коронации, Кэйа бы сказал пламенную речь. Он бы восхитился подвигами старого короля, вспомнив каждую его победу и посетовав на то, какую тяжёлую ношу тот всё-таки возложил на молодого принца. Он бы вдохновил людей несмотря ни на что идти следом за ним, к великому будущему. Дайн, его избранный, встал бы рядом с ним, громко и с улыбкой выкрикнув, поднимая бокал с кровью над головой: «Да здравствуйте Его Высочество!» и весь зал радостных гостей, верных подданных, дипломатов из других королевств, подхватил бы этот крик. Красное вино лилось бы рекой, а барды воспели бы этот день, играя на лирах, навеки запечатлевая его в истории Каенри’ах. — Нет, — голос Дайнслейфа, словно рокот грома среди ясного неба. — Что? — заплетающимся языком переспрашивает Кэйа. Он бледнеет, и его ноги подкашиваются. — Я не могу ответить на ваши чувства взаимностью, — чётко выговаривая каждое слово, словно забивая гвозди в гроб Альбериха, произносит Хранитель. — Почему? — перед глазами кажется темнеет. Кэйа пытается сосредоточиться на чужих золотистых волосах, а после останавливается на глазах. Руки дрожат. Дайнслейф тяжело вздыхает, словно вынужден объяснять ребенку простую истину. — Ваш проклятый глаз, — указывает Рыцарь и в глазах его читается такое презрение, что и говорить ни о чем не нужно. Кэйа плохо помнит, что было дальше. Музыка из главного зала, где сейчас проводился последний королевский прием, показалась ему слишком громкой и давящей. Звуки били по ушам, а мир перед глазами закружился в танце. Альберих зажмурился, пытаясь прийти в себя. Чужой голос теперь казался злым криком. — Это всё, о чём Вы хотели мне сказать? В таком случае я откланяюсь, —Дайнслейф не успевает договорить — Альберих разворачивается и, словно он ветер, убегает быстрее. Кэйа чувствует обиду, злость и ненависть. Согласился бы Дайнслейф быть с ним, если бы у Кэйи не было проклятого глаза? Уже не имеет значения. Ноги сами несли Кэйю прочь от злосчастного сада. Он и сам не понимал куда, но продолжал идти, постоянно прокручивая в голове слова рыцаря. Все дело в проклятье? Только лишь в нем? Или же Дайнслейф все это время втайне ненавидел всего Альбериха? Ничего, он с этим разберётся. Поворот, поворот, ещё одна развилка. Принц и не заметил, как оказался в коридоре, ведущем к сокровищнице. Промчавшись вихрем мимо ничего не понимающего, отдающего честь, стражника, Альберих плотно затворил массивные двери с другой стороны. Никто не должен ему помешать. Бегающий взгляд начал выискивать проклятый клинок, когда случайно заметил нечто большое, укрытое тканью. Раньше тут этого не было, но различные подарки от дипломатов иногда доставляли прямиком сюда, не уведомляя владельца. Покрывало слегка сползло, открывая угол предмета, отражающего канделябры. Зеркало! Действительно ли глаз так отвратителен? Не обращая внимание на другие вещи, Альберих на уже негнущихся ногах подошёл к зеркалу и одним резким движением руки сорвал с него ткань. В какой-то момент Кэйе подумалось, что, может это картина или дверь в иное измерение — огромное уродливое чудовище смотрело прямо на него. Кэйа ударил — магией он рассек зеркало, трещина побежали по нему, и чудовище запаниковало. Безобразное и жуткое, оно сорвало с себя глазную повязку и стало в ужасе оглядываться по сторонам в поиске оружия для самозащиты. Второй глаз монстра был ещё уродливее, он кровоточил и сверкал, как лезвие на солнце. Кэйа занёс руку с проклятым мечом, одним ударом разрубая чужую шею. Падая на колени, монстр осознавал, что его борьба бессмысленна. Слезы полились из его глаз, он просил прощения и умолял о спасении. Зеркало треснуло до края, рассыпаясь на множество маленьких осколков под ногами. Зеркало было разбито, но монстр продолжал стоять на коленях, умоляя о прощении. Это осознание било пульсом в виске и Альберих больше не выдержал. Он схватил осколок, одним резким движением ударив по своему правому глазу, рассекая его. Жуткий холод пронзил тело, и Кэйа наконец почувствовал, как его трясет. Он отбросил осколок, пытаясь вытереть руки от крови о собственную праздничную одежду. Резкое осознание настигло Кэйю — рядом с его коленями лежалого его спасение, которого он так просил. В последний раз взмахнув мечом, сталь встретилась с ледяной кожей шеи, и Кэйа почувствовал себя зеркалом, разбивающимся на множество маленьких осколков. Клинок со звоном упал перед ним на пол, но кровь так и не хлынула. Рукой схватившись за шею, Кэйа почувствовал собственный лёд. Какая ирония. Магические силы защитили его и проклятый меч, который никогда не промахивался — впервые испытал поражение. Безликий монстр одним движением руки погрузил в вечные льды всё королевство, а Наследный Принц стал его заложником. Замёрзшие осколки зеркала разлетелись по миру, а во дворце больше не были слышны сонеты и канцоны.