Реабилитация

Выбравшись из Архива, я вначале не мог понять, кто и во имя чего заклеил окна тёмной плёнкой. Затем оказалось, что никакой плёнки не было. На улице действительно уже царила тьма. Мне трудно было поверить, что прошло так много времени. В Архив я спустился только после обеда, но думал, что пробыл там не более часа. С другой стороны, с бумагами почти всегда так. Кажется, нужно всего лишь прочитать, а затем, пока действительно прочтёшь, пока повторишь сложные моменты, уточнишь то, что плохо запомнил, убедишься в том, в чем сомневался и, наконец, соберёшь для себя удобоваримый и понятный краткий пересказ, сам удивишься. Хорошо, что я отказался от мысли читать ещё и статьи, иначе, снова явился бы к Злату не спавшим, а этого допускать нельзя. Однако, причина предыдущего раза уже ждала меня у двери в комнату, как-то слишком радостно улыбаясь. Я ещё не успел толком подойти, как оказался заключённым в объятия. Я надеюсь, это никак не связано с Истребителем?! Нет, слишком уж счастливо он что-то пытается мне сказать. Пытается, но получается только писк. — Ещё немного, и тебя отчитают за эмоциональность, — и сделаю это я сам, хотя именно эта черта так привлекает меня к тебе. Смешно. — Ой… — но он не смог оставить радости. — Давно ждёшь? — Ну… — А я мог и не вернуться. Головой надо думать. Семен и теперь не расстроился и только смущённо фыркнул. Похоже, что-то действительно очень хорошее с ним случилось. — Ничего. Завтра меня бы уже не было, так что я решил, лучше подождать. — Куда это ты денешься завтра? — я недоверчиво посмотрел на него и только затем подумал, что вопрос был глупый. Семен даже ещё сильнее смутился, осознав то же. — Меня на миссию отправляют. И ведь не должно меня это удивлять! Вовсе не должно, но почему-то такое чувство, что отсутствие Семена самое противоесетственное, что только может быть. — Поздравляю! — наверное, немного натянуто сказал я, и, наконец, открыл дверь к себе. — Давно пора, а то слоняешься тут без дела, даже Круста уже нервировать начал. Если до этой минуты Семён светился счастьем, то теперь засветился стыдом. Покраснел так, как, кажется, даже со мной никогда не краснел. Так что мне пришлось затянуть его в комнату самому. — Я… Я?.. Как же?.. — Представь себе. Он даже спросил меня, в чем дело, но что я ему мог сказать? Как ты этого добился-то, Растяпкин? — Но… Но я… Ничего же не делал… — совсем потерянно пытался возразить он. — Да-а, ты просто смотрел, — о, если он скажет, что случайно, я его задушу! — Смотрел. Ну и что? — В смысле «что»? Он же у нас неуловимый мастер маскировки. — Ой… Я точно его задушу. Он, похоже, даже не гордился собой! Это было настолько, настолько просто для него, что он даже не заметил, что сделал что-то необычное! — Ну ты, Растяпкин… — Я же не имел в виду!.. Я думал просто, если не могу поговорить, то хотя бы посмотрю!.. — Подожди… — тут я немного успокоился. Немного. Как сжатая пружина. И прижал ладони к груди Растяпкина, чтобы давление было достаточным, чтобы не «распрямиться». Всмотрелся в его глаза, огромные и совершенно виноватые. Дурацкая улыбка уже рвалась наружу. — То есть… — я держал себя в руках весь день, — то есть, ты… — а теперь смех сдавливал мне горло, мстя за все попытки его остановить, — ты!.. — Слава!.. — Нет, но!.. — и все-таки я засмеялся в голос. Засмеялся и упал головой ему на грудь, не заботясь о том, как крепко врежусь лбом в свои же ладони. В кого угодно, но в Круста! В Круста!.. Это вот поэтому он завёл разговор!.. Может быть, он и вообще представлял себе совсем другое, когда!.. Мне становилось все смешнее, хотя я понимал, что… Растяпкина бы пожалеть. Но!.. — Я пойду, — вдруг попытавшись вывернуться, обиженно вздохнул Семён. Но я тут же схватил его. — Да стой ты! — и изо всех сил вдохнул. Очень трудно было остановиться. — Прости! Прости! Меня смешили весь день! — Кто?.. Злат. — Да… Дело такое попалось, дурацкое. Потом расскажу, — наверное. Не уверен. Интересно, если бы моя глупая шутка про отцовство Злата была правдой, Семён бы меня ненавидел?.. Я снова заглянул ему в глаза. Грустные вдруг такие стали, усталые… Не могу себе в них представить ненависть. Не могу. Это было бы так на него не похоже. И очень-очень страшно. Смеха как не бывало. — Извини, — ещё раз вздохнул я. — И вообще, не тоскуй. Как минимум, он тебя заметил. — Заметил. А я как раз и уеду… — Ну, это не на всю жизнь. И вообще, даже лучше: сначала избыток внимания, а потом — ничего. Ему станет одиноко. — Скорее, он почувствует облегчение, — грустно улыбнулся Семён. — Ну, может и так, — в этом вопросе его обнадеживать слишком сильно было бы просто глупо. А кроме того, он бы и сам не поверил. С другой стороны, мы мало знаем о высших. Так и должно быть, естественно. Но, в своём роде, это подразумевает, что они становятся настолько отсеченными от людей, что, может быть, теряют всякий шанс на близость. Честно говоря, от этой мысли как-то тошно… Нет, определённо, я не могу отправить Растяпкина на завтрашнюю миссию в таком настроении! Я дошёл до стола и осторожно поставил на него часы. Они, вроде бы, смотрелись лишь небрежно забытыми. А я твёрдо знал, в какую точку направлена камера. — Знаешь что, давай лучше устроим проводы, — повернувшись обратно к Семёну, я притянул его поближе и тут же мягко пихнул вглубь компьютерного кресла. Он смущённо и тихо охнул. — А почему… В кресле? — А почему нет? — Вдруг… Я уеду? — От меня не уедешь, — конечно, в его исключительном таланте я не сомневаюсь, но моя комната — далеко не комната Злата, и уезжать здесь почти некуда. Кровать буквально в шаге. Я опустился на корточки и крепко сжал подлокотники кресла, хитро глядя в глаза Семёну. Да-да, расстегивать будешь сам. Но не прошло и минуты, как оказалось, что затея эта была глупой. Конечно, у него заела «молния», и, конечно, он чуть не ударил меня по носу, пока пытался с ней справиться! Я вздохнул и все-таки взял дело в свои руки, осторожно и медленно расстегнул, нарочно прижимая свободной ладонью как можно крепче, и почти сразу же ткнулся носом, ещё не спустив с него белья. Но с первым же смущённо-довольным восклицанием, отстранился. О, я не пропущу твоих выражений, не сегодня, когда мне нужно впитать как можно больше. Я все-таки дождался от него старания, и почти тут же обхватил губами обнажённое. Еще не слишком твёрдое, но это роли не играет. Ведь мне интересно только лицо. Все залитое краской, заставышее в ожидании, с мучением и нежностью… И так легко, так быстро теряющее эту маску. Растяпкин тоже не сводил с меня глаз — где-то я слышал, что в такие моменты смотреть в чёрные глаза всего приятнее — надеюсь, так и есть… Он недолго мог быть тихим и скоро комната заполнилась рваными вздохами и вскриками. Восторженный и виноватый, кусающий губы… Как бы он не поехал ко мне, а не от меня… Нет. Держится. Но руками схватился за мои ладони на подлокотниках. Так крепко… Мне даже почти хочется сжать губы плотнее от возбуждения. Но я этого не сделаю, нет, до тех пор… Он все же попытался придвинуться ближе… И тут же упал на спинку кресла. Я не успел… Не очень и пытался успеть. Полы придётся протереть. А сам я выпрямился, чтобы лучше видеть расслабленность и спокойное удовольствие, почему-то все равно не свободное от стыда. О, ну почему это?.. Я подался вперёд и прижался к нему, к его груди так, чтобы он чувствовал, но кресло не помышляло о падении. — Так это странно, Слава… — тихо выдохнул Семён, обнимая меня за плечи. — Что? — Что у нас было столько времени. Недавно мы не успевали даже поговорить… Действительно. В своём роде, встречались усталые и кидались друг на друга, точно оголодавшие. Но сегодня был последний день, верно? И мы снова станем такими же… — А что, у тебя сейчас есть время болтать? — протянул я, с наигранным возмущением. Не хочу погружаться в тоскливые мысли. Не хочу позволять ему погрузиться в них. — Ой!.. Он… Что ж, он — очень старательный. Но толком этого не умеет. И мне не видно его глаз, зажмуренных от усердия. А оттого все кажется слишком размеренным, как тиканье часов. Приятно, но не ярко и… В миг, когда тепло просто от длительности возросло, я как будто заметил, что слишком задумался, и опустил взгляд… И в ответ вдруг увидел ехидный, зелёный, яркий!.. И удовольствие утянуло меня с той мягкой скоростью, с какой водная горка, глубоко и безоглядно. Я никогда не слышал от себя столь громкого, столь откровенного, столь… А очнулся лишь когда Семён попытался подняться. С пола. Мы соскользнули с кресла оба, похоже… Но я все лежал на полу. А в глазах у меня ещё стоял самодовольный, бесстыдный… Злат. Стоял и улыбался, так, словно победил, и отирал губы, вызывающе и довольно. Это несомненно был именно тот Злат, которого мы не могли упустить, тот, которого видела каждый день охрана, тот, кого поймал Истребитель, и тот, кого сам Злат от меня прятал за маской милого дядюшки. Он будто стоял надо мной. Он будто знал, что скорее восхищает, чем ужасает меня. Но. Нет уж. Не думай так. Не будь таким самодовольным, Злат! Ведь, как бы ты ни притворялся, это ты сделал приятно мне. И ответной услуги не дождёшься! Я был настолько неожиданно полон готовностью доказать это на деле, что почти забыл… И совсем пришёл в себя, когда увидел потерянный взгляд Растяпкина. Выдох. Точно. Никакого Злата здесь нет. Я поднялся на локтях. — Я тебя напугал? — Чуть-чуть… — Семён как-то странно улыбнулся. — Но… Я ещё никогда не видел тебя таким довольным. Надеюсь, ты никогда не узнаешь о причине. Как ни крути, а это не очень-то… Хорошо. И если так повлияла только мысль, что Злат, может быть таким же… И кроме неё, о том, что он показывал такое охране, страшно представить, что будет, если я увижу запись. Не надо мне об этом думать. Вернёмся к Семёну. Встав на ноги, я взял браслет со стола. — Вот по такому случаю, у меня есть для тебя подарок. — Не надо!.. — он как будто даже испугался. Учитывая характер подарка, не зря. А ведь я хочу вовсе не его страха. И даже зная, что он слишком стеснителен, надеюсь, что это поможет ему почувствовать себя... Увереннее. — Надо. Никуда не денешься. — Но… У меня ничего… — Я просто хочу, чтобы ты… Помнил меня там, куда тебя послали. — В Альтаир… Нет, его никогда не повысят. Никогда. Ну сколько раз говорить не болтать о подробностях миссии? Даже с коллегами. Даже с любовниками. Вообще ни с кем, пока дело не сделано! Кроме, конечно, напарника, но пока Семён не догнал меня, нам едва ли придётся ими стать. Жаль. Было бы так интересно прямо во время миссии... — Так ты будешь защищать честь Академии! Тогда тем более, это придаст тебе уверенности, — или не совсем. Но мне так точно нравится эта запись. Я устроился на кровати и подозвал Семена к себе. Он со вздохом сел рядом и наклонился ближе. Может быть, это все мелочи. Но что я буду без этого завтра делать?.. Не надо. — Вот, — я показал ему самую лучшую. Самую яркую фотографию. На ней он выглядел совершенно счастливым, ушедшим глубоко в удовольствие… Таким нежным и таким растрепанным — как-то правильно, не неряшливо, не как обычно… Семен ничего не смог сказать, с минуту я слышал от него лишь беспомощные попытки, вместе с несчастным и смущенным выражением лица. — Я не шутил, Растяпкин… — шёпотом сказал я. — Ну зачем?! — наконец выкрикнул он. — А ты присмотрись… Я хотел, чтобы ты точно это увидел. Ты очень, очень красивый… Он жалобно замычал и упал лицом мне на грудь. Даже и глазами, даже и со стороны, он не может увидеть. Но тогда почему, почему этому несчастному так нравятся самые недоступные? Ведь недавно он говорил, что не верил в моё согласие. А теперь... Нашёл того, кто тоже едва ли захочет. И очень многое потеряет, если все ещё один. — Удали это! — Ни за что, — я погладил Семена по волосам. — Ни за что, Семён, лучше я «случайно» отправлю их Крусту, глядишь… — нужно же как-нибудь помочь. А я ещё обещал "разобраться". — Слава! — теперь он так всерьёз рассердился, что мне захотелось его поцеловать. — Шучу. Ничего я не сделаю. Просто хотел тебе показать… И себе оставить. — Зачем? Ты же и так это видишь! А мне не нравится… — Совсем не нравится?.. — если полистать чуть дальше, там есть и я, конечно. И мне моё лицо тоже не нравится. Потому что оно такое скучное… К сожалению, того, что сделалось с ним при Злате, не увидеть — мы ведь упали. — Мне будет приятно вспоминать тебя… — Я вернусь, — шёпотом и как-то вдруг мягче выдохнул Семён. — Естественно, — я усмехнулся. Как будто можно было сомневаться. — Ты расстроился, да? — С чего бы это? — Расстроился. — А ты, оказывается, жестокий, Семён, — фыркнул я. — Всё нормально. Мне полезно. Я слишком привык на тебя полагаться. Он отстранился и теперь смотрел во все глаза. — Разве ты на меня полагаешься?.. — Ещё как… — ведь если бы я не мог быть хотя бы с тобой, у меня не осталось бы совсем никакого выхода. — И это неправильно. Так что очень хорошо, что ты, наконец, займешься делом, — я звонко поцеловал его. Он улыбнулся и, наверное, хотел спросить. Но я знал, что с ним делать. — Вещи ты, конечно, собрал, да? — А! — и он вскочил на ноги. И, конечно, чуть не поехал вместе с креслом в сторону стены. А потом чуть не выскочил в расстегнутых штанах. Я провожал его почти со смехом. И когда он вышел, еще долго стоял у двери, улыбаясь, но видя отчего-то все хуже и хуже. Неправда. Семен не вернётся. Семён больше не вернётся. Никогда. Он едет в Альтаир. Кибер сказал одно, но Истребитель решил другое. Завтра Семен станет счастливым. Он завтра больше не будет брошеным ненужным ребёнком. Не будет сиротой. А я… Не смогу за него радоваться, хотя так злился за него, когда узнал правду. Семен не вернётся. И я останусь совсем один. Один на один с тёмным дядюшкой Златом.