Ореховый капучино

Каждый год в университете появлялся кто-то, кто завоёвывал всё внимание: своих сокурсников, старших студентов, преподавателей, иногда даже администрации. Эти люди всегда были разными, но неизменным оставалось одно: в каждой новой порции свежеиспеченных первокурсников всегда был тот самый. Акутагава учился вот уже третий год, что значит, на его памяти таких было трое. Первым был парень с его потока: рыжеволосый и очень громкий, он всегда хохотал во весь голос, играл на гитаре и вечно ввязывался в передряги — доказательством тому служил пластырь на переносице, который он не снимал практически никогда. Наверное, спустя семестр или два он уже стал частью его образа, неким неотделимым аксессуаром, благодаря которому он даже спустя столько времени оставался в памяти всех и каждого, кому посчастливилось встретить его на своём пути. Второй из них стала его собственная младшая сестра, поступившая на год позже. Всегда вежливая, приветливая, улыбчивая, отзывчивая и, одним словом, очаровательная, — совсем не такая, как брат, — она просто не могла избежать судьбы человека, который лишь своим появлением приносит лёгкость в помещение и располагает к себе всех присутствующих. Несмотря на природную скромность и доброту, Гин всегда умела за себя постоять, — Акутагаве старшему нравилось думать, что в этом есть и его заслуга тоже, — а потому репутация девушки, что всегда поможет и не попросит ничего взамен, обошла её стороной. Тем не менее, иногда излишнее внимание к сестре, самому дорогому для него человеку, бесило Рюноске до трясучки, и особенно это касалось молодых людей, которые временами не видели никаких границ. Но всё же лезть в её жизнь он не смел. Только если она сама не попросит. Третьим таким человеком стал он. Ох… если Тачихара привлёк внимание Акутагавы, только потому что поступили они в один год, и сам он тогда ещё плохо понимал, как вести себя в новой обстановке, смотрел на всё происходящее круглыми глазами и впитывал, а Гин он просто не мог игнорировать по понятным причинам, то он… Он оставил свой след в памяти потому, что действительно произвёл неизгладимое впечатление. Надо ведь было ему в первый же учебный день пролить на него кофе. Это был прекрасный апрельский день, солнышко светило, птички пели. Было совсем не жарко, и настроение у него было отличным — отдохнув и набравшись сил за каникулы, Акутагава был готов к новым свершениям. Незнакомые предметы в расписании только подогревали интерес к учёбе, и ему не терпелось поскорее вернуться в эту атмосферу и продолжить заниматься своим любимым делом — получать знания. Он, конечно, понимал, что в первый день народу будет уйма: в первый год он и сам был тем самым первокурсником, который плутал по коридорам и больше всего на свете боялся отстать от группы и потеряться, во второй год сопровождал сестру, чтобы самой ей не было так страшно. Сейчас же он хотел избежать толкотни, а потому исправно сторонился толп ничего не понимающих, трепещущих перед величием дворца знаний первокурсников. Он знал, куда ему надо, и не горел желанием помогать найти ответ на этот вопрос другим. Судя по всему, этим утром боги были на него разгневаны. И так сильно, как не гневались никогда раньше, ведь когда он уже подходил к двери своего кабинета на втором этаже, в него влетел он. У него были светлые, чудно стриженные волосы, в ярких глазах, выпученных в замешательстве, читались вопросы: «Где все? Куда бежать? Где я и как я тут оказался?». Заметив его издалека, Акутагава даже подумал, что если он действительно обратится к нему за помощью, то он даже подскажет, как ему попасть в актовый зал на лекцию специально для первокурсников — до того потерянным выглядел бедолага. Но вместо того, чтобы задать хоть один из своих вопросов, пробегая мимо, он не вписался в поворот и врезался прямо в него. Бумажный стаканчик с кофе вылетел из рук несчастного и упал на пол, а его содержимое огромным ярким пятном растекалось по белоснежной рубашке. Его любимой рубашке, между прочим, которую он носил по особым случаям, с прекрасными оборками на вороте и рукавах. Она была испорчена, и его настроение вместе с ней. Акутагава от такого первого впечатления пришёл в шок, мягко говоря. Светловолосый мальчик — от испуга он и вправду больше походил на мальчика — тоже пришёл в ступор, и какое-то время тупо смотрел на него, осознавая, что произошло. Затем на Рюноске обрушился бесконечный поток извинений, «О боже, мне так стыдно», «Я всё исправлю», попыток вытереть его салфетками, выуженными из кармана, и прочей суеты. Всё это ситуации нисколько не помогало: пятно становилось только больше, а Акутагава понимал, что даже найти такую же новую рубашку будет проще, чем его вывести. — Ты только хуже делаешь, — спокойно убирая от себя чужие руки, со вздохом ответил он. — Иди лучше, куда шёл. Тут уже ничего не исправить. — Простите, пожалуйста, я правда случайно! — сложив руки над низко опущенной головой, он смотрел на него из-под светлых ресниц. — Как мне загладить свою вину? Акутагава даже не злился. Он был ужасно расстроен, да, и перспектива проходить весь день в испорченной рубашке, источая аромат орехового сиропа, была совсем не радужной, но что сделано — то сделано. Он мог бы накричать на первокурсника, потребовать от него компенсации или ещё чего-нибудь, но всё это не вернёт его любимому предмету гардероба приличный вид, настроение ему не улучшит, а мальчика наоборот расстроит ещё больше. В конце концов, это всего лишь рубашка. — Знаю! Я оплачу вам химчистку! Или… или новую рубашку! — Не надо. Лучше купи на эти деньги очки, чтобы в следующий раз видеть, куда бежишь. — Простите… я не знаю, как так вышло… Ему было очень стыдно, и это ощущалось даже в воздухе. Неудивительно: первый день на новом месте, и сразу так облажаться. Рюноске даже стало его жалко — не так, конечно, как рубашку, но грустному тигрёнку он мог хотя бы помочь. Интересно, откуда взялась ассоциация с тигрёнком?.. — Не переживай так. Тебе ещё повезло, что на моём месте не оказался преподаватель. — Да, но всё же мне надо как-то извиниться. Я ведь вам такую красивую рубашку испортил. — Потом извинишься. Лекция для первокурсников наверняка уже началась, тебе надо поспешить. — Ой, точно! — он встряхнул головой, как будто только что вспомнил, как вообще попал в эту ситуацию. — А вы не подскажете, как мне на неё попасть?

***

Всего через пару недель после поступления, его — того самого первокурсника, который в первый учебный день умудрился оставить пятно не только на рубашке Акутагавы, но и на своей репутации в его глазах, знали практически все. В отличие от пятна на рубашке, которое всё же удалось вывести, первое впечатление было неизгладимым. Поэтому, завидев в коридоре светлую — только в прямом смысле, к сожалению — голову, он каждый раз быстренько ретировался. Заметить его было не трудно, очень уж он выделялся на фоне множества тёмных макушек, но это не уберегло от следующего столкновения. Только в переносном смысле, к счастью. И после второй их встречи Акутагава начал догадываться, что помогло ему так быстро установить связь не только со своей группой, но и со студентами старше. Это всё его настырность. — Акутагава! — донёсся вдруг знакомый голос. Рюноске оглянулся: увидев, кто его зовёт, он ускорил шаг. — Подожди, пожалуйста! Сам не понимая, зачем, Акутагава действительно остановился. Оглянувшись, он увидел, что паренёк снова бежит в его сторону. И снова со стаканом в руках. Он даже отступил на полшага с его траектории, побоявшись, как бы история не повторилась, но в этот раз всё обошлось. — Фух, привет! Еле нашёл тебя. Ты вообще в вуз ходишь? — с ходу, не дав ему и слова вставить, начал он. — А то я всё искал, искал, а тебя нет нигде. — Хожу, разумеется, — в растерянности ответил Акутагава. Он, конечно, специально от него прятался, но предположение о том, что он прогуливал, даже несколько оскорбило. Акутагава гордился своей посещаемостью. — Если ты меня не видел — это не значит, что меня не было. — Ладно. Может быть, я где-то ошибся. Ой, точно! — он как будто забыл, зачем вообще его догонял, и, вспомнив, протянул ему бумажный стаканчик, что держал в руках, снова поклонившись. — Вот, возьми. Это в качестве извинения. — Что это? — Кофе. — Но я не… — Возьми, пожалуйста! Иначе я не успокоюсь. Кажется, он решил, что клин клином вышибают? Забавная мысль. Он без особого рвения принял стакан и тут же почувствовал аромат: приятный, сладковатый, с ореховыми нотками. Это явно был не простой чёрный кофе, а что-то поинтереснее; может, даже с каким-то сиропом. Но Акутагава знал, что произойдёт, если он выпьет напиток: учащённое сердцебиение, дрожь в руках, невозможность усидеть на месте из-за мерзкого чувства беспричинной тревоги, распирающего изнутри. Так уж его организм реагировал на кофеин, поэтому нет, кофе для него под запретом. — Эм… спасибо. — Не стоит! Всё-таки я очень перед тобой виноват. — Подожди, а откуда ты знаешь мою фамилию? — Точно, я же и сам не представился… Меня зовут Накаджима Ацуши, — он низко поклонился, и Акутагава кивнул в ответ. — После того, что случилось в первый день, я сначала сам пытался тебя найти, но у меня ничего не вышло. Поэтому я поспрашивал старшекурсников, они мне и подсказали. Хорошо, что у тебя причёска необычная, они сразу поняли, кого я имею в виду. — У самого-то… — Прости, что? — Нет, ничего. Только не говори, что ты меня выслеживал. — Нет, что ты! Я просто выяснил, в какой группе ты учишься, нашёл ваше расписание на сайте и время от времени приходил к кабинетам, где у вас были пары, надеясь тебя встретить. — Это и есть слежка… — пробормотал Акутагава себе под нос. Но Накаджима Ацуши, кажется, ничего странного в своих действиях не видел. В противном случае, он бы вряд ли так открыто о них говорил. — Ладно. Извинения приняты, можешь больше не тратить на это время. Просто забудь о том, что произошло. — Я не думаю, что смог искупить свою вину одной чашкой кофе… — Этого более, чем достаточно, поверь.

***

Он не поверил. Накаджима счёл, что своим извинением попал прямо в точку — конечно, он же не видел, как Акутагава отдал кофе первой попавшейся одногруппнице — и продолжил носить ему напитки. Каждый день. Без исключения. Акутагава был слишком вежливым, чтобы отказываться, да и как-то неудобно это было; так что он предпочёл не разбивать розовые очки несчастного первокурсника и позволить ему счастливо жить с чистой совестью и чувством выполненного долга. Правда, если сначала ему удавалось сплавлять напитки одногруппникам под предлогом того, что невнимательный бариста приготовил не то, что он заказывал, эта отмазка быстро себя изжила, и самые любопытные начали подозревать неладное. Тогда, чтобы не прослыть дурачком, который непонятно зачем каждое утро покупает кофе и отдаёт его случайным людям, ему пришлось признаться, в чём проблема на самом деле. Первые разговорчики пошли уже тогда. Со временем ежедневные подношения в виде кофе незаметно для них обоих переросли в нечастые разговоры на переменах, когда им удавалось пересечься в коридоре, в совместные обеды, в библиотечные посиделки в обнимку с домашкой, и даже в дружеские встречи по выходным. Да, они подружились. И Акутагава совсем не мог понять, как. Но в этом и было очарование Ацуши. Своей простотой, искренностью, открытостью и доброжелательностью он с лёгкостью смог расположить его к себе даже после такого ужасного первого впечатления и последовавшей за ним нелепой попытки всё исправить. На него не хотелось злиться, он не раздражал, — разве что иногда, совсем немного, — он, напротив, вызывал только симпатию. Иногда казался забавным, и в такие моменты либо сам мог над собой посмеяться, что тоже является не самым простым в освоении навыком, либо умилительно смущался, краснея и прося: «Ну не смейся, я уже понял, что глупость сказал». Смеялся рядом с ним Рюноске необычно много. Ввиду того, как много у Ацуши было друзей, знакомых и товарищей, его повышенный интерес к Акутагаве не мог остаться незамеченным. И это было, мягко говоря, неловко: особенно, когда девчонки стали подозрительно часто оглядываться и хихикать, видя их вместе, а случайные люди, с которыми Накаджима иногда перекидывался парой фраз в коридорах, задавали неудобные вопросы. Тачихара однажды осмелился сравнить их с попугаями-неразлучниками, но одного взгляда от Акутагавы хватило, чтобы он стушевался, и больше таких высказываний себе не позволял. Слухи всё равно поползли. Но Рюноске даже… не чувствовал особого отвращения по этому поводу. Да, ему было неприятно лишнее внимание, — он никогда его не любил, а Ацуши завёл удивительно много знакомств в удивительно короткие сроки, — но никакого негатива он не испытывал. Напротив, его даже забавляло то, как сильно Накаджима смущался вопросам о том, встречаются ли они. И что-то внутри заставляло его давать Ацуши как можно больше поводов для смущения. Чем лучше он его узнавал и чем ближе они становились, тем лучше Акутагава понимал, что всеобщая любовь к Ацуши совершенно оправдана. Поначалу ему казалось, что его вежливость и доброта — всё напускное, и на самом деле он обычный лицемер, который улыбается, глядя в глаза, а потом без толики стеснения говорит гадости за спиной; или помогает только для того, чтобы позже припомнить случай и попросить что-нибудь взамен. Но Ацуши был не таким. Он был честным, добрым и искренним; нужно было очень сильно постараться, чтобы вывести его из себя, но когда это случалось, он мог за себя постоять. Потом, правда, очень переживал, что наговорил лишнего, но в такие моменты его было достаточно легко убедить в том, что он поступил правильно, и обидчик получил ровно столько, сколько заслуживал. Он не кичился хорошими оценками и отношениями с преподавателями, не стеснялся иногда погрустить, — хоть и старался не показывать этого на людях, — очень любил животных и природу. Он был ранимым, но отходчивым, никогда не таил обид и легко прощал — хотя эта его черта иногда играла с ним злую шутку. Он был прекрасен. И он очень нравился Акутагаве.

***

— Ой, Рюноске, привет! — увидев его прямо на входе в квартиру, радостно поздоровался Ацуши. — Не ожидал тебя тут увидеть. — Я и сам не ожидал, что приду… Его выражение лица на секунду смягчилось, и встретив Ацуши, он даже улыбнулся. Было тяжело не сделать этого в ответ, как всегда: его улыбка была наполнена теплом и светом, и когда он её видел, Акутагава всегда чувствовал себя так, будто солнце выглянуло из-за туч в пасмурный день. На вечеринку по какому-то там случаю, который Акутагава запомнить не удосужился, он пришёл исключительно для того, чтобы присмотреть за сестрой. Так он планировал говорить всем, кто спросит. На деле же это было, скорее, оправдание для самого себя — конечно, за сестру он и вправду волновался, и не позволил бы никому переступать рамки дозволенного в общении с ней, но Гин и так могла постоять за себя, ей опека брата не то чтобы требовалась. А вот ему самому требовался предлог, чтобы сегодня тут появиться. Не мог же он признать, что принял решение идти сразу же, как узнал, что Ацуши тоже тут будет. — Отлично выглядишь, — улыбаясь, продолжал он. — Подожди, а это не та рубашка, что… — Да, она. — Отстиралась! Слава богу. — Моей сестре, скорее. Она волшебница, — он усмехнулся, аккуратно ставя обувь в гэнкане. — Кстати, надо с ней поздороваться. — Да, пойдём. Я, вроде, на кухне её видел, с ребятами. В доме гремела музыка. Людей было много: некоторых из них он знал лично, других только видел иногда в коридорах университета, третьи были ему совсем не знакомы. Компания воистину разношёрстная, но он пришёл сюда не для того, чтобы заводить знакомства или укреплять дружбу с теми, кого знает заочно. Его интересовали только два человека, и одному из них об этом интересе знать не полагалось. Гин действительно была на кухне. Мило беседовала с Тачихарой, что сидел рядом с ней и даже не пытался скрыть своего очарованного взгляда. Зубы так и заскрипели от вида того, как этот рыжий бессовестно её разглядывал. Заметив брата, девушка прервалась на короткое приветствие. Улыбнулась, обняла его и кивнула, как бы говоря: «Всё хорошо, тебе не о чем беспокоиться». Тачихара молчаливо склонил голову, вроде как выказывая уважение ему как старшему брату девушки, за которой ухаживает. Но ему придётся пройти ещё немало испытаний, чтобы действительно заслужить доверие Акутагавы. — Если что, я рядом, — обратился он к Гин, смотря при этом прямо на Тачихару. — Зови, если понадоблюсь. — Расслабься, Рюноске, — привычным ласковым голосом ответила она брату. — Отдохни сегодня, я сама со всем справлюсь. Он кивнул, метнув последний предупреждающий взгляд в сторону Тачихары, и вернул своё внимание к Ацуши. Акутагава в растерянности остановился, когда заметил, с каким благоговением смотрит на него Накаджима — приподняв брови в изумлении, с улыбкой, полностью отражающей весь его восторг. — Что не так? — выгнув бровь, спросил Акутагава. — Нет, ничего, — он встряхнул головой, направляясь к выходу из кухни. — Я просто никогда не видел тебя таким… строгим. Акутагава в ответ только хмыкнул, но уголок его губ поднялся в довольной ухмылке. Многого ещё он о нём не знает, и многое ему предстоит узнать — а то, с каким интересом Ацуши реагирует на новые для себя стороны Акутагавы, просто не может не радовать. Очень многообещающе — казалось, что его такая смена настроения не оттолкнула, а напротив, только притянула к нему. И мысль о том, что Ацуши пока что имеет все шансы стать первым человеком после сестры, который знает и принимает все его стороны, грела душу. — Кхм, — Накаджима прочистил горло, оглядываясь по сторонам. — Если хочешь выпить, то… — Я не пью. — О, здорово, — Ацуши улыбнулся, и Акутагава хорошо понимал, почему: за то недолгое время, что он здесь находился, успел заметить, что трезвых людей можно по пальцам пересчитать. А ведь это только начало. — А почему? — Предпочитаю сохранять ясность рассудка. — Понятно… — хмыкнул Ацуши, — ну, тогда есть сок. Закуски всякие тоже… пойдём, я всё покажу. — Ты быстро освоился, — следуя за Ацуши в комнату, где было больше всего народу — это было ясно по музыке и голосам, что с каждым шагом становились всё громче, подметил Акутагава. — Часто бываешь на вечеринках? — Да нет, — он пожал плечами, — меня просто попросили помочь с организацией. — Тебя? Почему? — Ну, вообще-то, я уже несколько раз был волонтёром на мероприятиях в нашем универе. Если бы ты ходил на них хотя бы иногда… — Мне это неинтересно, — Акутагава сказал немного грубее и резче, чем намеревался, и Накаджима тоже это заметил. Коротко глянул ему в глаза с какой-то странной эмоцией во взгляде, и почти сразу отвернулся. — Ладно. Извини. — Я имел в виду мероприятия, — он поспешил оправдаться, видя, что Ацуши вдруг оборвал свой рассказ. — Не то, что ты говоришь. Продолжай. — А, ну… — он почесал затылок, задумавшись на долю секунды, и беззлобно усмехнулся. — Да, я неправильно тебя понял. В общем, я часто помогаю на всяких ярмарках и открытых лекциях, что у нас устраивают, вот меня и сегодня попросили помочь. Может, у меня есть какой-то талант к организации? Ацуши оглянулся на него, глянул прямо в глаза со спокойной улыбкой на губах, ожидая, может быть, ответа или какой-нибудь шутки, ответной реакции, но… Акутагава смог только вздохнуть. До чего же он очарователен, даже когда просто смотрит на него: вопрошающе, когда, наверное, не до конца понимает, что Рюноске пытается сказать; внимательно, когда слушает его или ожидающе, как сейчас, когда рассчитывает получить ответ на своё высказывание. В его взгляде никогда нет злобы или страха — бывает, растерянность или стеклянные крошки обиды, когда Акутагава не слишком осторожен в словах, но даже они пропадают, стоит ему объясниться, а Ацуши пару раз моргнуть. Он просто… такой добрый и искренний. Его отходчивость, открытость и возможность — а что важнее, желание — слушать и слышать поражают. Акутагава никогда не был таким, как он, и не смог бы таким стать, но эти черты Ацуши так притягивают и чаруют, что под взглядом его золотистых кошачьих глаз он и вправду теряет дар речи. — Хотя с тем, что касается людей, у меня всё-таки есть трудности… — так и не дождавшись ответа, задумчиво продолжил Ацуши. — Ну, знаешь, вовлечь их и заинтересовать происходящим… — Потому что ты интереснее ярмарок. — Что? — Ничего. Распахнув глаза в испуге от того, что сам и сказал, Акутагава отвернулся и прикрыл лицо рукой, притворившись, что закашлялся. Серые глаза в панике заметались, пытаясь найти, за что зацепиться: малознакомые люди, сидящие на диване, большой телевизор с каким-то клипом на экране, ещё несколько человек у окна и на балконе, стереосистема, откуда доносилась не оглушающая, но всё ещё слишком громкая музыка, закуски на столе… да, точно, они ведь за напитками пришли. Торопливо направляясь к столу, чтобы налить себе немного сока, Акутагава всё ещё чувствовал на себе взгляд Ацуши, полный замешательства, и он упорно его игнорировал. Посмотреть на него в ответ он решился только после того, как наполнил стакан и сделал один небольшой глоток. Кисло. — Что ты имел в виду? — упорствовал Ацуши, подходя ближе и выбирая напиток для себя тоже. — Что значит «интереснее ярмарок»? — Я такого не говорил, — пряча румянец за стаканом, ответил Рюноске. Ему действительно стоит начать думать перед тем, как что-то сказать… или, может, он просто захмелел от алкогольного запаха в воздухе? — Да как не говорил! Я же слышал! — Тебе показалось. От Ацуши донеслось раздражённое, сдавленное мычание, и он поднял к лицу сжатые в кулаки ладони — от этого по-детски милого жеста губы сами собой растягивались в улыбку, а кончики пальцев покалывало от желания его затискать. Как ему удаётся даже злиться очаровательно? Это несправедливо. — О, ребята, — знакомый голос выдернул из размышлений — Накахара Чуя, студент последнего курса, с которым он познакомился ещё пару лет назад на каком-то из мероприятий, на котором оказался, конечно, не по своей воле. Одной рукой он обнял за плечи Ацуши, второй — Рюноске, и притянул их поближе к себе так, что они чуть не столкнулись лбами. — Мы там в правду или действие играть собираемся. Пойдёте с нами? Акутагава нервно сглотнул, поглядывая на Ацуши: в его лице не промелькнуло и тени сомнения, улыбка его тут же снова засияла, и он с неподдельным энтузиазмом принял приглашение. Рюноске не оставалось ничего, кроме как следовать за ним. Его всегда подобные игры не то чтобы пугали, но несколько отталкивали. Что хорошего в том, чтобы откровенничать и делиться своими секретами с незнакомцами? И вопросы ведь всегда задают провокационные, пытаются всеми правдами и неправдами вывести на чистую воду. Задания дают глупые, чтобы посмеяться — в таких ситуациях все друг над другом смеются, и атмосфера вроде бы дружеская, но ему становиться объектом шуток совсем не хотелось. С другой же стороны… это была прекрасная возможность узнать немного больше об Ацуши. Может, о чём-то таком, что позволило бы им сблизиться, и упускать такой шанс он не намеревался. Они прошли в одну из дальних комнат, где было потише, и компания собралась совсем небольшая. И всё-таки не всех людей он знал в лицо: помимо Чуи, который, проведя их до места игры, ушёл искать желающих присоединиться дальше, знаком ему был Дазай — одногруппник Накахары — и Хигучи, она училась уже с ним. Помимо этих двоих за низким столом сидел парень, больше походивший на преподавателя, чем на студента, в очках и с длинным хвостиком пшеничного цвета, спадающим через плечо — сидел и оживлённо спорил с Дазаем, размахивая руками. Предметом спора, кажется, была сама игра и правила, которые он пытался установить перед её началом, против чего Дазай активно протестовал. Рядом с Хигучи сидел ещё один молодой человек с длинной светлой косой, потягивая что-то из своего стакана через трубочку, и его он точно видел впервые. Когда они с Ацуши расположились, он заметил и тёмную фигуру в углу — человек сидел, наклонив голову так низко, что лица его совсем не было видно из-за прямых чёрных волос. В руках у него было что-то похожее на портативную игровую консоль. — Фё-ё-ёдор-ку-у-ун, — раздался вдруг резкий громкий голос парня с косой, — ну сыграй ты с нами! Хотя бы один круг. — Не хочу… — явно не отвлекаясь от своей консоли, задумчиво ответила фигура в углу. Парень с косой только тяжело вздохнул. — Нам нужно установить рамки дозволенного! Темы, которые будут под запретом! — ударив кулаком по столу так, что бутылка, лежащая на нём, подскочила и начала крутиться с характерным гулким звуком, прикрикнул мужчина в очках. — Тогда игра потеряет смысл! — возмущённо отвечал ему Дазай. — Куникида-кун, как ты не понимаешь! Прелесть правды или действия в том, что задавать можно любые вопросы, даже самые личные! — Тогда у игрока должна быть возможность от вопроса отказаться! — Конечно, — улыбнулся он, — и просто выйти из игры. Даже наказания никакого не будет. Вот, значит, какие тут правила. Промелькнула мысль о том, чтобы отказаться от участия уже сейчас, не рисковать лишний раз. Но блеск интереса в глазах Ацуши был таким ярким, а улыбка так и сверкала решимостью и предвкушением — он просто не мог лишить себя удовольствия разделить с ним этот момент. — Я уже знаю, что хочу спросить у тебя, — наклонившись к нему, вполголоса сказал Ацуши. Акутагава хмыкнул, глянув на него краем глаза. — Ты можешь сделать это и вне игры. — Но это неловко и не так весело, — пожал плечами Накаджима. — Тем более, в игре ты не можешь уйти от ответа или обмануть. — Я бы и так не стал тебя обманывать, — Акутагава выгнул одну бровь, осматривая Ацуши сверху вниз. — Ага, конечно! — возмутился он. — Про ярмарки тогда, что это было только что? — Ай, всё, отстань со своими ярмарками, — Акутагава посмеялся, отворачиваясь от него и попивая сок. Похоже, Ацуши был куда более злопамятным, чем он предполагал — или те слова его действительно заинтересовали? Это можно было понять. Наверное, Рюноске и сам бы себе места не находил, услышь он подобное от Накаджимы. Но у него на это есть вполне определённые причины, в то время как у Ацуши… — Так-так, — Чуя распахнул дверь в комнату, пропуская вперёд себя ещё троих человек: первой зашла Гин, улыбнулась и села рядом с братом; за ней Тачихара, который расположился с другой стороны от неё, и ещё одна девушка с волосами цвета переспелой вишни — она села рядом с Ацуши. — Ну, вроде достаточно народу. Знакомиться будем или все друг друга знают? — Да давайте начинать уже, — нетерпеливо похлопал в ладоши Дазай. Рюноске с Ацуши переглянулись — кажется, он тоже знал далеко не всех присутствующих, и это немного успокаивало. Раз даже Накаджима Ацуши с кем-то не знаком, наверное, нет ничего страшного в том, что некоторые лица он видел впервые. — Ну, тогда правила: не врать, не обманывать, не лукавить, — Чуя посмотрел прямо в глаза Дазаю на этих словах. — Если отказываетесь от задания или вопроса — выбываете из игры и выходите из комнаты. Сборщики компромата не нужны. — Почему тогда этот сидит? — кивнув головой в сторону фигуры в углу, спросил Дазай. — Пусть в другом месте в свою тамагочи играет. — Это сега, умник, — всё так же не поднимая глаз, ответила фигура. — Федя мне нужен для моральной поддержки, — заступился парень, чуть ранее пытавшийся втянуть его в игру. — Ну конечно, о чём это я. Чтобы Гоголь, и без моральной поддержки… — Мне уже тоже нужна моральная поддержка, — пробормотал Акутагава себе под нос, складывая руки на столе. — Меня недостаточно? — повернулся к нему Ацуши. И столько света, столько тепла и доброты было в его прищуренных от улыбки глазах в этот момент, что… нехорошо стало. В самом лучшем из всех возможных смыслов. — Мгм, достаточно, — вздохнул Акутагава. Невозможный. — Так! — Чуя хлопнул в ладоши, привлекая внимание общественности к себе. — Всем всё ясно? Возражения имеются? Все переглянулись друг с другом, и краем глаза Акутагава заметил, как парень в очках, что недавно явно был чем-то недоволен, хотел что-то сказать, но Дазай похлопал его по колену и широко улыбнулся, качая головой: «Не надо, тебя всё равно никто слушать не станет». — Отлично, тогда начинаем. Кто будет загадывать первым, пускай решит бутылочка, — с этим он один раскрутил пустую бутылку из-под вина, лежащую на столе, и плюхнулся на своё место рядом с Дазаем. Она крутилась и крутилась, крутилась очень долго, и все внимательно следили за её горлышком в ожидании того, когда же она остановится. Наконец, спустя долгие секунды, она остановилась, и указывала… — О, Ацуши, — удивился Чуя, — кого выбираешь? — Нет-нет, подождите, — Накаджима присмотрелся и подвинулся чуть ближе к Рюноске; на секунду даже прижался к нему, отчего Акутагава чуть не подпрыгнул на месте, но потом отстранился. — Она указывает на Люси. Тепло его тела и свежий ванильный аромат его парфюма застыли в памяти даже после того, как Ацуши вернулся на своё место, и Рюноске поймал себя на мысли, что этого ему совершенно недостаточно. Устоять перед тем, чтобы подвинуться ближе к нему, делая вид, что просто устраивается удобнее, он так и не смог. — М-м-м, разве? — Да, он прав, — Дазай, сидящий прямо напротив Ацуши, спокойно кивнул. Чуя пожал плечами. — Эм… — девушка по имени Люси огляделась, выбирая, к кому бы обратиться. Взгляд её задержался на Ацуши, но всё же скользнул дальше. — Гин, правда или действие? — Правда. — М-м-м… — она задумалась ненадолго, — каким шампунем ты пользуешься? — Эй, ну что за лажовый вопрос! — пока Гин и все остальные смеялись, в возмущении вскрикнул парень с белоснежной косой. — Вы что, в другое время не могли это выяснить? — А в чём проблема? У неё красивые волосы, — с улыбкой ответила Хигучи, — я бы тоже хотела узнать. — Когда вернусь домой, я вам обязательно напишу и даже фотографии отправлю, — смущённо розовея прямо на глазах, ответила Гин. — Сейчас не вспомню название. Простите, девочки. — Ничего, надо только во вкус войти и пойдут интересные вопросы, — Дазай потёр ладони друг о друга. — Давайте дальше по часовой. Хигучи спрашивает. — Ой, ну-у… — девушка посмотрела на каждого, кто сидел за столом, и остановилась, встретившись взглядом с Акутагавой. Она хихикнула, набирая воздуха в лёгкие. — Акутагава, правда или действие? — Правда, — вздохнул он. — Какой твой любимый кофе? Со стороны Гоголя раздался ещё один возмущённый возглас, а Ацуши моментально обратил всё своё внимание к Рюноске. Сам он замер, смотря на Хигучи с зарождающимся ужасом на лице, а ей ещё хватало наглости ехидно хихикать, смотря то на него, то на Ацуши! — Эм… капучино с… ореховым сиропом. Хигучи явно осталась недовольна этим ответом, зато доволен остался Ацуши. Он весьма часто улавливал ореховые нотки в ароматах, исходящих от стаканчиков, которые он ему носил, так что предположение оказалось верным — Ацуши тоже часто выбирал именно ореховые напитки для него. И технически. Технически. Это даже не было ложью. Пусть кофе он и не пьёт, но пробовать-то ему доводилось, и ореховый капучино был действительно неплох — не беря во внимание то, в какой комок беспокойства и хаоса превращался его организм после. Так что… можно сказать, что он не соврал? — Дальше я, дальше я! — нетерпеливо похлопал в ладоши Гоголь, или как его там. — Фёдор-кун, правда или действие? — Я не играю, — равнодушно ответил он. — Ну, попытаться стоило. Ладно, тогда Накахара. — Действие. — Хо-хо! Тогда на следующие пять минут ты теряешь право отказаться от задания, а на все вопросы должен отвечать положительно. — А ты не оборзел с такими заданиями? — Ну, можешь отказаться и выйти сейчас… — ехидно оскалившись, ответил он. — Ещё чего! — Чуя гордо задрал подбородок. — Засекайте. — Кажется, это ничем хорошим не закончится, — наклонившись прямо к уху Акутагавы, прошептал Ацуши. В ответ он только кивнул. Чуя об этом пожалеет, сомнений нет. — Шкет, — начал вдруг парень в очках, и Ацуши подпрыгнул на месте. — Правда, — ответил он без тени сомнения. Это что за обращение такое? И почему Ацуши позволяет ему так неуважительно к себе относиться? — Как тебе наш университет? — Эм-м, ну-у… — Накаджима почесал затылок, — мне не с чем сравнивать и я всего несколько месяцев тут учусь… но мне нравится. Тут отзывчивые преподаватели и вообще много хороших людей, — он пожал плечами, глянув на Рюноске в поисках поддержки. Акутагава кивнул ему в ответ. — Я не пожалел, что поступил именно сюда. — Отлично, мы поняли, — поспешно перебил его Дазай. — Моя очередь. Чуя, я собираюсь задать вопрос тебе. Могу я попросить тебя выбрать действие? — спросил он, хитро ухмыляясь. Все собравшиеся уже знали ответ. — Да вы издеваетесь… — тяжело вздохнул он. — Сговорились, да? Ладно. Действие. — До конца круга ты становишься собачкой. — Ты совсем больной что ли! Я не буду этим заниматься! — У тебя нет права отказаться, — злорадно напомнил Гоголь. Чуя зарычал так яростно, что казалось, он был в шаге от того, чтобы убить кого-нибудь из этих двоих — а может, сразу обоих. Акутагава неосознанно подвинулся вперёд, ограждая собой Ацуши — бутылка очень соблазнительно лежала на столе, и Рюноске побоялся, что Чуя не выдержит и запустит её в кого-нибудь из шутников. Был также риск, что он промахнётся, или она отскочит… неприятный сценарий. — Уроды. Вы за это поплатитесь, — скрипя зубами, процедил Чуя. — Что-что? — Гав, козлина. — Так-то лучше, — улыбаясь, Дазай потрепал его по голове и почесал за ухом, совсем как настоящую собаку. Чуя низко зарычал. — Уй, злой пёсик… — Следующим загадывает Чуя-сан, — робко начала Хигучи. — Ладно, на этот ход ещё можешь пользоваться словами, — великодушно позволил Дазай. — А дальше — всё. До моего хода. — Коля, правда или действие? — Действие! — смело ответил Гоголь. — Принеси мне выпить, — со вздохом сказал Чуя. — Бурбон там вроде был. И только попробуй что-нибудь подмешать. Гоголь отдал честь, положив левую руку на макушку, и поспешно удалился из комнаты. Пока его не было, Тачихара взял инициативу в свои руки. — Моя очередь. Гин-сан, правда или действие? — Правда. — Расскажи о своём свидании мечты. — О-о-о, началось. — Чуя! — Да господи… гав-гав, р-р-р, гав, — закатив глаза и явно выражая своё недовольство голосом, Чуя всё же пародировал собаку. Неужели кому-то это кажется смешным? — Свидание мечты?.. — негромко, как будто боясь привлечь слишком много внимания, переспросила Гин. — М-м-м… наверное, прогуляться по парку ранней осенью, собирая золотые кленовые листья, — мечтательно отвечала девушка, — пить горячий шоколад, а потом смотреть на звёзды… да, было бы здорово… От остальных дам, сидящих за столом, — и от Дазая, — послышался умилённый возглас. Тачихара несколько раз кивнул, очевидно показывая, что всё запомнил. — А летние варианты есть? — Узнаешь на следующем круге, — тихо посмеявшись, ответила Гин, — теперь моя очередь. Ичиё, правда или действие? — Правда. — Почему ты спросила у Рюноске про кофе? Нет, Гин. Что же ты делаешь. Акутагава никогда не рассказывал ей об Ацуши и его ежедневных подарках, и сейчас он об этом пожалел. Она не знала и о его влюблённости, и он понимал, что вопрос она задала из любопытства, только и всего — но каждое упоминание чёртового кофе приближало к тому, что его ситуация с Ацуши раскроется. И это было последнее, чего он хотел. Дверь распахнулась, и все взгляды оказались на вошедшем в комнату Гоголе. Он держал поднос с десятком стаканов и одной пиалой, а за ним шёл Фёдор, — когда он успел выйти? — осторожно неся в руках сложенные друг на друга стеклянные бутылки. — Мы подумали, так будет проще, — объяснил он, ставя на стол поднос и помогая второму расположить напитки. Пустую бутылку они за ненадобностью убрали, и все отвлеклись на то, чтобы наполнить свои стаканы. Дазай налил Чуе бурбона в единственную пиалу, и вместо того, чтобы пить по-человечески, он начал его лакать. Акутагава пепелил Хигучи взглядом до тех пор, пока она, почувствовав это, не посмотрела на него в ответ. Когда их глаза встретились, он несколько раз отрицательно покачал головой, мысленно молясь всем богам о том, чтобы она его пощадила, и в его взгляде это тоже прекрасно читалось, — одногруппница, к счастью, всё поняла и кивнула в ответ, мельком показав большой палец. — Ну так что? — когда все снова расселись по местам, переспросила Гин. — Да так, — пожалуйста, Хигучи, только не наговори глупостей, — просто я заметила, что в этом году он каждый день приходил со стаканчиком кофе. Вот и стало интересно. Спасибо. Спасибо. Акутагава с облегчением выдохнул, продолжая мысленно рассыпаться в благодарностях, и даже не заметил, что на него все смотрели. Он обратил на это внимание только после того, как Ацуши легонько пихнул его локтем. Точно, теперь ведь его очередь. Акутагава осмотрел присутствующих, выбирая, кому задать вопрос. Ответ лежал на поверхности — вернее, сидел по его левую руку и попивал яблочный сок, хлопая длинными светлыми ресницами, но это было как-то… неловко, наверное. Его интересовало слишком много вещей в Ацуши, но он хотел бы узнать их не сейчас, а в иных условиях. Скорее всего, наедине, без полутора десятка уставившихся на них нетрезвых глаз, в какой-то, может быть, даже интимной обстановке, чтобы Ацуши открылся ему лишь потому что захотел, а не потому, что так предписывают правила игры. И всё же… наверное, стоит попробовать. — Ацуши, правда или действие? — Действие. — О. Ого. Это… действительно неожиданно. Почему-то Рюноске был уверен, что Ацуши выберет правду, и уже заготовил для него вопрос, но он превзошёл его ожидания. Акутагава крепко задумался: смотрел сначала на него, потом, окончательно сбитый с толку безобидным и ожидающим взглядом золотых глаз, повернулся к столу и рассматривал пустой стакан, стоящий перед ним. Он действительно не знал, о чём Ацуши можно попросить. — Ну думай быстрее, — поторопил его Дазай, похлопав Чую по колену. Тот жалобно завыл, совсем как раненая псинка. — Я не знаю, — нахмурился Акутагава. У него, конечно, были желания насчёт Ацуши, но он не решался их озвучить — тем более, прилюдно. — Обними кого-нибудь. На свой выбор. Ацуши несколько раз удивлённо моргнул, а потом, пожав плечами, обнял Рюноске. Сердце пропустило удар и на секунду он забыл, как дышать — это случилось до того неожиданно, что он не успел даже удивиться. Ацуши обнимал крепко, двумя руками, прижимал его к своей груди и горячим дыханием обжигал шею. Светлая чёлка щекотала нос, а Акутагава всё не мог понять, чьё именно сердцебиение гулом отдавалось в голове. Он почти забыл о том, что можно бы и в ответ его обнять, но когда вспомнил, было уже поздно — Ацуши его отпустил. И прежде чем вернуться к игре, не забыл внимательно заглянуть в глаза, пытаясь, наверное, понять ощущения Рюноске от его поступка. Сам же Акутагава, не успев отойти, смог увидеть только алеющий на щеках Ацуши румянец — наверняка и сам он был сейчас таким же очевидно смущённым. — Становится интереснее, — улыбаясь уголком губ, подметил Дазай вполголоса, — Ацуши, ты следующий. — Эм, да… Акутагава, правда или действие? — Правда, — наливая себе сока в стакан — срочно нужно было охладиться — ответил Рюноске. — У тебя есть секреты от меня? — Да, — даже не задумавшись, ответил он. — Какие? — Это уже второй вопрос. — Ах ты… — насупился Ацуши, — мы к этому ещё вернёмся… — Ацуши! — вскрикнула вдруг Люси. Все тут же на неё обернулись, и она заметно съёжилась. — П… правда или действие? — Правда, — растерянно ответил он. — Если бы… если бы тебе пришлось пойти на свидание с кем-то из присутствующих, кто бы это был? Глаза Ацуши тут же округлились в удивлении, и он похлопал ресницами, смотря на девушку. Она выглядела не просто смущённой — её нахмуренные брови и красные, почти как волосы, щёки выдавали крайнюю степень возмущения и обиды. Наверное, все присутствующие поняли, какой ответ она хотела услышать, — Акутагава так точно, — но Ацуши то ли сделал вид, что до него не дошло, то ли действительно не заметил. Так или иначе, он всего пару секунд потратил на то, чтобы ещё раз осмотреть собравшихся, а потом, опустив голову, ещё с полминуты помолчал. — Акутагава, наверное… — Ещё чего! — вспыхнул Тачихара. — Даже не мечтай! И не вздумай смотреть в её сторону! Все обернулись на протестующего, и Рюноске в том числе. Перед глазами всё плыло, а в ушах шумело так громко, что он не мог понять, действительно ли в комнате повисло неловкое молчание, или он просто не слышал, что люди говорили. Сердце колотилось и выпрыгивало из груди, во рту пересохло — дрожащими руками он взял свой стакан и сделал один глоток. — Что смотрите?! Если понадобится, я и лицо могу начистить! — Мичизу… — Гин положила ладонь ему на колено, — среди нас есть… ещё один Акутагава. — А? А… Рюноске окончательно потерял связь с реальностью, когда Ацуши на слова Гин только кивнул. Он уже не понимал, где находится, что происходит и не мерещится ли ему всё это — голова кружилась, и он не мог поднять глаз. Со стороны послышался всхлип, и Люси выбежала из комнаты; Хигучи побежала за ней, Гин тоже присоединилась. — Ну ты даёшь, — усмехнулся Тачихара, вставая из-за стола и покидая комнату. Когда дверь закрылась, он вдруг осознал, как невыносимо тихо стало вокруг. Все молчали, никто не говорил ни слова, и слышал он только своё сбившееся дыхание и тяжёлое сердцебиение. Из угла донёсся победный восьмибитный звук, и Ацуши тяжело вздохнул. — Давайте… дальше играть. — Я сейчас вернусь, — осипшим голосом проговорил Акутагава. Нужно было пройтись, подышать воздухом, умыться — хоть что-нибудь, чтобы прийти в чувства. Иначе он с ума сойдёт. — А ну стоять! — Дазай ударил ладонью по столу. — Новое правило: выход из-за стола приравнивается к выходу из игры. — Нельзя вводить новые правила после начала, это все знают, — пробубнил из своего угла Фёдор. — А ты не подслушивай. Кстати, мнение тех, кто не играет, не учитывается, — Дазай показал ему язык, оглядываясь на оставшихся. — У нормальных людей возражения имеются? — И так уже половина ушла… давайте без беготни, — кивнул Чуя. Дазай пихнул его в бок, за что получил громкий «клац» зубами прямо у лица. Акутагава с тяжёлым вздохом сел на место. — Тогда продолжаем! Мой ход. Куникида-кун, правда или действие? — Ты в порядке? — вполголоса спросил Ацуши. Акутагава подпрыгнул от неожиданности, и едва нашёл в себе силы, чтобы посмотреть в его сторону. Ацуши глядел на него в упор, с явным беспокойством в глазах; губы его были поджаты, а брови сведены домиком. Желание снова обнять его, ещё раз вдохнуть его запах и почувствовать хотя бы такую близость электрическим зарядом разбежалось по всему телу. — Да, — сглотнув, ответил Акутагава. — Всё нормально. — Извини, не стоило говорить такое при всех… — У тебя не было выбора. — Тоже верно… — Я не буду это делать! — завопил вдруг Куникида. — Это возмутительно! Поэтому я и говорил, что нужны ограничения! — Успокойся, Куникида-кун, — улыбнулся ему Дазай. — Не хочешь выполнять — не надо. Ты ведь право на отказ не терял, в отличие от некоторых. — Гав-гав, — со вздохом сказал Чуя. — Идите вы! Я отказываюсь, — возмущённо хмыкнув, Куникида встал из-за стола и вышел из комнаты, хлопнув дверью. Дазай усмехнулся. — Что случилось? Какое было задание? — спросил Ацуши. — Шептаться меньше надо, тогда и узнал бы, — фыркнул Дазай. — Теперь мой ход. Во-первых, поздравляю Чую с возвращением человечности. Хотя роль собаки ты исполнял просто ужасно. — Зато ты с ролью скотины справляешься на ура. — Обзываться не обязательно, — между делом ответил он. — Ацуши-кун, правда или действие? — Ну-у-у, пусть будет действие. — Прекрасно. Акутагава-кун, выбери одну часть своего тела. — Эм… — наверняка он скажет Ацуши дать ему щелбан, ущипнуть или что-то вроде того. Это же Дазай, что ещё он может загадать… — Пусть будет лоб. — Как мило! — хихикнул Дазай. — Ацуши-кун, поцелуй его в лоб. — Чего?.. — Давно пора повысить градус, — ухмыльнулся Гоголь, — или ты отказываешься? — Но это… это вторжение… — наливаясь краской, запинался Ацуши, — в чужое личное пространство, и… и вообще! — Я не против, — тихо сказал Рюноске. Все притихли и обернулись к нему. От изумлённых взглядов — одного в особенности — хотелось спрятаться, но было некуда, и всё, что он мог, так это опустить глаза и постараться игнорировать закипающее внутри смущение. Накаджима сегодня тоже ставил себя в неловкое положение, и, наверное, пришло время восстановить справедливость. Ацуши сглотнул, смотря Акутагаве выше уровня глаз, выдохнул и медленно приблизился. Рюноске опустил голову, подставляя лоб, и прикрыл глаза, стараясь лучше запомнить нежное прикосновение его мягких губ — он ненадолго задержался, но этого всё ещё было совершенно недостаточно. Когда Ацуши отстранился, Акутагава не мог не заметить, что его щёки горели, наверное, даже сильнее, чем его собственные. Скорее бы игра закончилась, и он мог выйти, чтобы остыть. — Очаровательно, — с усмешкой прокомментировал Чуя. — Как он, жара нет? А то весь красный, как будто вот-вот загорится. — Ну всё, хватит над детьми издеваться, мой ход. Дазай, правда или действие? — Правда. — Расскажи секрет, связанный с кем-то из присутствующих, — Дазай уже набрал воздуха в лёгкие. — Но не чужой! Свой секрет. — Хм, — он выдохнул, касаясь подбородка большим и указательным пальцем. — О, знаю. Это я пустил слух, что эти двое встречаются. — Что?! — выкрикнул Ацуши. — Зачем?! Акутагава подумал только о том, что, может быть, Дазай переоценивает свою заслугу в этом деле — главным виновником он считал себя и свою неспособность просто отказаться от кофе, что носил ему Накаджима. Он просто ничего не мог с собой поделать. Да и со временем всё чаще ловил себя на мысли, что было бы здорово, если бы эти слухи оправдались, — особенно когда Ацуши алел каждый раз, когда его об этом спрашивали, а вопросов было немало. — Сначала я думал, что это правда, — задумчиво начал Дазай. — Потом понял, что не совсем. Но я всё равно не считаю себя неправым. Видно же, что вы друг другу нравитесь, только вот резину почему-то всё тянете. — У-у-у, нет, я не могу! — Ацуши спрятал лицо в руках. — Всё, мне надоело! Я ухожу! Он вскочил из-за стола, ударившись о него коленями так, что бутылки и стаканы зазвенели, и поспешил выйти из комнаты. Остановился в дверях и оглянулся; Рюноске показалось, что у него глаза на мокром месте. — Вы невозможные! Все вы! — Подожди, — начал Акутагава, но Ацуши уже захлопнул дверь. Он встал, неодобрительно осмотрев всех оставшихся: Дазай с Гоголем даже не пытались скрыть своего веселья, и только Чуя виновато рассматривал стол, будто ему было стыдно за этих двоих; Фёдор так вовсе не подавал явных признаков жизни. Недовольно фыркнув, он вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь, и огляделся: Ацуши уже нигде не было видно. Он прошёл по коридору вперёд, заглянул в комнату, которая оказалась ванной, но и там было пусто. Он заметил его в прихожей, спешно обувающимся. — Ацуши, ты куда? — Домой, — ответил он, не поднимая глаз. — Мне позора на сегодня хватило, больше не хочу. — Ты не против, если я тебя провожу? — Зачем? — Хочу поговорить. Ацуши остановился ненадолго, с подозрением посмотрел в глаза Рюноске, но увидев, что тот не желает ему зла, осторожно кивнул. Он торопливо оделся, и они вместе вышли из квартиры, прикрыв за собой дверь. Спуск по лестнице получился неловко-молчаливым, но от стягивающей своей напряжённостью атмосферы не осталось и следа, стоило им ступить на улицу. Прохладный вечерний воздух в ту же секунду приятно охладил лицо и лёгкие, а от летних песен птиц на душе стало немного легче. Они прошли пару десятков метров, прежде чем Рюноске решился заговорить. — Нам стоит обсудить… то, что было во время игры? — Наверное, — поджав губы, ответил Ацуши. Кажется, сейчас ему было совсем не так неловко, как тогда, и это радовало, но некоторая скованность всё же присутствовала. Впрочем, Акутагава разделял его чувства. — Эм… насчёт вопроса Люси… Он замолчал, пытаясь подобрать слова, и совсем не мог понять, легче или труднее ему это давалось от тишины Ацуши. Он внимательно ждал, что Рюноске скажет дальше, и из-за этого Акутагава чувствовал, что ему следует быть особенно осторожным со своими словами. И всё же то, что Дазай сказал в конце, не давало покоя. — Если бы тебе, ну… не пришлось, но… — говорил он запинаясь, — если бы выдалась возможность… не обязательство, а только по твоему желанию… в общем… — он остановился, сделав глубокий вдох, и посмотрел Ацуши прямо в глаза. — Ты бы хотел сходить на свидание? Со мной? Ацуши остановился рядом с ним, смотря прямо на него широко раскрытыми глазами, и спустя пару секунд… улыбнулся. Так просто, широко, радостно и по-доброму — Акутагава понял его ответ ещё до того, как он успел его произнести. — Да. Очень бы хотел. И всё же услышав согласие из его уст, Акутагава усмехнулся на выдохе, а губы его растянулись в счастливой улыбке. Он уже не мог себя сдерживать, и просто сгрёб его в объятия: прижался так крепко, как только мог, и уткнулся лицом в плечо, чтобы скрыть неловкость хоть немного. Ацуши тут же обнял его в ответ, вцепился пальцами в спину и стиснул его так сильно, что дышать стало тяжело, показалось, что рёбра вот-вот затрещат. Но это было именно то, в чём он нуждался после долгих недель разглядываний и запрета самому себе на всякие прикосновения. До дома Ацуши они дошли, не выпуская руки друг друга ни на секунду. Он жил совсем недалеко, и Акутагава поймал себя на мысли, что хотел бы, чтобы эта прогулка затянулась ещё немного. В голове промелькнули слова Гин о её идеальном свидании, и он вдруг понял, что полностью с ней согласен, и больше всего на свете хотел бы разделить такой момент именно с Ацуши. Когда они дошли до трёхэтажного домика в спальном районе, Накаджима остановился у лестницы. — Вот и пришли. Я живу здесь, — немного печально сказал он. Акутагава кивнул в ответ, не в силах заставить себя отпустить его руку. Ацуши тоже не мог этого сделать. Они так и стояли, смотря друг на друга влюблёнными глазами и уже не пытаясь этого скрыть, пока закатное небо стремительно темнело. Вдоль дороги зажглись фонари, но невысокое дерево, растущее прямо под окнами дома, скрывало их в тени своей пышной зелёной кроны. Не до конца отдавая себе отчёт в том, что делает, Акутагава приблизился к нему и положил свободную руку на шею. Наклонился, прикрыв глаза, и поцеловал Ацуши в щёку. Она была ужасно горячей из-за яркого румянца, охватившего всё его лицо до самых кончиков ушей, и Рюноске не смог сдержать короткого смешка. Только вот ему стало не до смеха, когда Ацуши положил руку ему на затылок и притянул к себе, целуя прямо в губы. Он прижимал его к себе, не давая даже вздохнуть, но Рюноске был совсем не против. Вторую руку он запустил ему в волосы и наконец с жадностью получал всё то, о чём так долго мечтал. Ацуши сдался первым, оторвался только для того, чтобы вдохнуть поглубже, и снова обнял Рюноске, прижимаясь к нему всем телом. — Не хочешь зайти ненадолго? — спросил он, заглядывая ему в глаза. — У меня есть вкусный кофе… и ореховый сироп тоже. — Да, насчёт этого… может, сегодня попьём чаю?