Всегда только ты

Если обдумать подробнее эту гипотезу

Посерьёзней впариться в ситуацию

То помимо миров повторенных полностью

Есть и такие, что могут чем-то отличаться

Ярик всегда был с припиздью. Ну, такой хорошей, не чёрной. На удивление, из всех знакомых Олеси он один смог влиться в её ебанутую компанию так, словно всегда там и был. От этого было и приятно, и злорадно на душе – у той же Фиски такой репутации не было, пускай она и была без пяти минут жена Горшка. С Ярославом было также, как с Горшком. Но Ярик был ближе и под кожей находился вместе с её миром, как никто другой не находился. Он друг, брат, сват, но никак не возлюбленный. В детстве представить такое было тошно. А сейчас? Потому что кто, если не он, прикроет её ноги кофтой, когда она в короткой юбчонке будет сидеть нога на ногу? Кто, если не он, даст свою кофту летней-осенней ночью, или шарф с перчатками подарит на вечное пользование? Сам заболеет, но ей не позволит. И эта забота со школьной скамьи, когда он и списывать позволял, а нередко какую-то домашку и сам делал, цветы втихую приносил, грели лучше всякого солнца. Рихтер был братом, другом, сватом. Влюбляться в которого было нельзя (на вопрос почему Князева уже не ответит, какая-то штука из детства совместного, походу). Но в которого она, все таки, влюбилась. Ярослав не был красивым в обычном понимании этого слова. Не было у него смазливого лица, сильных рук и спортивного телосложения (но она все равно едва не капала слюной, когда летом вместе со всеми они поехали на речку, а Рихтер бегал активно без футболки). Но предательское сердце внутри разрывалось. Вот он, стоит в углу, обжимается с какой-то девушкой, руками по бёдрам проводит, задирая и без того короткую юбку, целует в шею. И картина эта, настолько нереалистичная, но представшая перед глазами, блондинку до слёз довела моментально. Хотелось взвыть, зареветь, поныть парням (почему она, а не я?!), полезть от тоски на стену и на потолок. Может, даже ширнуться чем-нибудь лёгким. Тяжелое Горш уже не доверит, хотя и без него раздобыть легко. Кто-то сел рядом на подлокотник кресла и что-то спросил. Князева отмахнулась, – нетрогайтеуебувъебукомуугодно, – опрокинула в себя рюмку коньяка и вздохнула. Ну пусть с этой бабой живёт, нарожает маленьких красивых детей и позовёт её крестной. Леся откажет, конечно, и тогда эта прекрасная должность утечет в руки Михи. Стало ещё грустнее. Наверное, отказываться не стоит. — Лесь. — Пошёл нахуй. Третья подряд рюмка внутри подарила какое-то спокойствие. Не для такого козла цветочек цвел, ну а хули? Сидящий сбоку что-то прорычал, схватив её пальцами за подбородок, заставляя смотреть. А карие омуты эти ей во снах лет с четырнадцати снятся. И пальцы, длинные, музыкальные, аристократичные, пиздатые просто. Олеся любила просто так его за руку держать и смотреть, смотреть, смотреть. Ярослав, оглядывающий её лицо и становящийся по щелчку злым до невозможности чертом -- картина прекрасная. Злился то не на, а за неё. — Кто? Кто посмел? Кому въебать? Я останусь рядом и буду рядом столько, сколько нужно. — Ты. Я обижена на тебя. Я люблю тебя. Почему ты выбрал её? Стоп. Олеся взяла его пальцы в свои, сжимая, заставляя отпустить, и скосила взгляд в сторону. Твою мать. Бляяяять. В накуренной не только простыми сигаретами комнате стояла не совсем приятная дымка, из-за которой перед глазами всё ходуном шло. А фигуры все в разных углах становились едва различимыми. А та парочка, которую Князева и приметила в углу, всё ещё там была. Обжимались, едва не ебались уже, заставляя корчить кривую мину. Ушли в туалет хотя бы, ну? Лицо Славки было всё ещё удивлённым. Он сильнее сжал её пальцы в своих, привлекая внимание, и в этот момент Леся решила – была не была. Всегда на спор можно спихнуть с тем же Горшком. Правда, с ним, Славкой, поступать так нельзя. Он такие шутки не любил. Девушка привстала, обхватив шею друга руками, и потянула на себя. Клюнула губами в щёку, размазывая остатки красной помады по коже, а секундой позже впилась в чужие губы как в последний раз. Ярик ответил. Боже. Так сладко, с привкусом коньяка и сигарет с ментолом. Его любимых. Таких крышеснощащих поцелуев не было ни с левыми парнями в турах, ни с кем-либо из коротких интрижек. С его пальцами в волосах, слегка оттягивающих на затылке до приятного дискомфорта, становилось ещё невозможнее, из-за чего предательские ноги подгибаться начали. Он дышит ей в губы, смотрит как на что-то великолепное. Как на любимую партитуру, как на великолепный инструмент, как на бриллиант среди позолоты. — Я теперь не отстану, дуреха. Намеки надо было лучше понимать. Олеся фыркнула, вскакивая с места и обхватывая шею шатена руками. Он выше. Не так давно снова вытянулся, из-за чего девушка повисла на нем. — Не отпускай только. Хорошо? Новый поцелуй был слаще предыдущего, а его руки на талии, сжимающие до синяков, уже самостоятельно хотелось опустить ниже. Сидящие в другом углу Балу и Горшок с этой картины едва не загоготали. — Ну вот, цирк уехал, а клоуны вслед за ним. — Ничего, новых понаблюдаем.

***

Они ещё не сделали ремонт в квартире. Денег особо не было, не смотря на работу Ярославы и остатки с концертов Андрюхи. Но даже в обшарпанной квартире, со старой газовой плитой и досоветской лепниной на потолках было уютно при свете многочисленных свечей. Света не было уже второй час. Андрей уже не пытался терзать тетрадь в полумраке, а Ярослава отбила себе всё желание разбирать новую партию до ближайшей репы. По окну медленно, отбивая какой-то свой собственный ритм, бился дождь. Они лежали в обнимку, лицом друг к другу, и было это так правильно, как ни с кем другим быть не могло. — Дюш, — Рося зарылась носом в его футболку, вжимаясь в знакомое тело сильнее. — Дюша-а. Знаешь что? — Что такое? Повисшая тишина на долю секунды вызвала у Князева волнение. Рихтер драматические паузы любила до невозможности, как и его самого, и это стоило помнить. — Я тут поняла, что всегда бы тебя выбирала. В любой вселенной, если бы мы встретились, — отстранилась, но в глаза посмотрела внимательно, не скрывая бушующей нежности. — Всегда бы следовала за тобой. Как Ярослав за своей Олесей, несмотря на разные миры их деятельности. Как Бажена за своим Андреем, даже если тот видел в ней совершенно другого человека. Даже если пытался в юность с помощью неё вернуться. Как она сама за ним следует, слушая про весь его мир, про героев, про его жизнь. Как он сам слушает, как она подбирает из любимых композиций ноты, что складываются в мелодии; смотрит, как глаза горят из-за рассказа, как малыши из музыкалки всякую смешную дичь творят. Андрей взял её лицо в свою ладонь, проводя пальцем ласково по щеке. Ярослава улыбнулась, прикрывая глаза, и словно мурчать как кошка сейчас начнёт из-за такой незамысловатой ласки. — Я выбрал бы тебя, даже если бы ты парнем была. Потому что это была бы ты. Всегда только ты. Яра фыркнула. Засмущалась очевидно, но у Дрюхи тоже сейчас сердце скачет, как бешеное. Она взглянула на него из под ресниц, и он понял. Всё сразу стало проще. Потому что между строк осталось одно слово, которое неозвученным всегда оставалось между ними. Наверное, потому что всё остальное было громче, ярче, искреннее какого-то простого люблю.