Спасение

      Её движения плавные, лёгкие, почти невесомые — взмах белоснежного крыла, тихий шелест перьев. Предвкушении полёта.       Весь свет зала, да и сам зал — всё сосредоточено на ней, всё словно создано для неё. И даже густая пыль, парящая в воздухе — это искры таинственной магии, окутывающей несчастную Одетт.       Сапфир глаз скрыт за длинными пушистыми ресницами, тонкие губы застыли в улыбке, золотистые пряди струятся по плечам. Раф такая лёгкая, субтильная — словно пёрышко. И не скажешь ведь, что на глаза так и просятся слезы, а ноги стёрты в кровь — вот-вот, и начнёт поступать сквозь ткань.       Скрестив руки на груди, Сульфус с замиранием сердца смотрит за каждым движением, взмахом, за каждым её вздохом. Словно зачарованный — он не в силах отвести от Раф взгляд. Он даже не слышит раскатов фальшивых инструментов — есть только она.       Раф не танцует — парит на сцене. Ему чудится, что вот-вот и она сбросит человеческий облик, обратившись лебедем прекрасным, с крыльями белыми-белыми, совсем как выпавший ночью первый снег, такой же чистый и никем не тронутый. А затем расправит их и взмоет вверх, к синеющему небу, где и положено господствовать таким созданиям, как она.       Но потолок театра слишком низок, а пыль слишком тяжела, чтобы позволить этому случиться.       Как Одетт была заперта в теле птицы, так и Раф заперта в этом маленьком, старом, дешёвом театре — видно, что ей тесно, что её талант и труд достойны большего, что она хочет, она должна улететь.       Но не может.       Сульфус совсем не принц, он больше похож на тёмного колдуна. А может даже демона — но это уже другая сказка.       Но он заберёт эту Одетт, вырвет эту пташку из этой старой дряхлой клетки.       Вот только будет ли это для неё спасением?..