Moses

      Он рассматривает витрины новой пекарни, думает, забить на диету, и взять что-то приторно-сладкое. А потом слышит громкий смех рядом, поворачивается на источник шума и замирает. Видит хитрый прищур, искрящееся веселье в глазах.        Озеро не высохло, но разморилось под искусственным солнцем.        Она улыбается, а потом чувствует его взгляд. Смотрит в ответ.        Капэлла не здоровается, не подходит. Она зависает в пространстве, и Моисей слышит, как что-то внутри нее трещит. Озеро замерзает.        Ему тоже становится холодно.       У Моисея дрожат руки. Он вспоминает ее тело, летящее вниз с ужасающей скоростью.  Вспоминает животный страх. Мысль, что он не успеет.        Но он успел.        Все кончилось хорошо, но левая рука еще ноет. Иногда он чувствует фантомное прикосновение ее головы к предплечью. В такие моменты Моисей снова оказывается на асфальте в ясном весеннем дне. Со слепящим солнцем, нестерпимой болью в спине и плечах. Бессознательной Капэллой и красными разводами на шее. На ее и на своей.       Моисей сцепляет их руки в замок и пытается уловить ритм ее пульса.        Ловит.        И на полной скорости влетает в черноту.        Просыпается тоже под ярким светом. Искусственным. Делает глубокий вдох, смотрит на лицо врача. Хочет что-то спросить но не может.       — Все в порядке, молодой человек. Все выжили.       Врач расплывается в вежливой улыбке. Моисей выдыхает. Они живы. Оба.       Мужчина оставляет его одного, давая время прийти в себя. Взгляд Моисея кружит по комнате, останавливаясь на цветах в вазе, на скомканном одеяле на соседней койке. На прикроватной тумбочке. На конверте.        Тянется, берет дрожащей рукой, проводит пальцами по черным буквам.       Moses        Он открывает конверт, вытягивает записку.        Аккуратные штрихи на бледном пергаменте рябят перед глазами. Расплываются, множатся, исчезают. Появляются вновь. Нежно-розовые линии сеточкой формируют контур ее губ. Помада переливается редкими блестками в свете больничных ламп.       Моисей целует их.       Моисей бьет татуировку.       Моисей чувствует, что потерял ее.        Он хочет сказать слишком много, но не может. Боится, что она рассыплется в прах.       Капэлла как всегда берет дело в свои руки. Отмирает. Взгляд больше не затуманенный, а цепкий, въедливый. Орлиный. Такой, каким он его запомнил. Вздергивает подбородок, смотрит сверху вниз. Но в ней снова что-то меняется. Броня с грохотом падает под ноги, плечи опускаются. Капэлла тянет к нему руки. Обнимает.       Он подрагивает, утыкаясь носом в потемневшие волосы. Отдаляется, скользит взглядом по лицу. Мягкие черты, большие глаза. Румянец. Те же губы, очертания которых он целовал пару лет назад.        Моисей не касается их. Он чувствует, как Капэлла следит за ним.        Зайдешь дальше позволенного и я убью тебя.       Шепот с тонной яда, опаляющий его ухо теплом, так и не растворился.        Капэлла думает, что он слишком много помнит. Она хочет, чтобы Моисей забыл. 

***

      Кровать стоит напротив ванной. Капэлла всегда запирает дверь, когда заходит туда. Даже если в квартире только Моисей. Он вспоминает это, когда ночью скользит ладонями по белесым шрамам. Ощущения, которые он представлял, не сравнятся с реальностью. Гладкость фарфора оборачивается острыми, тонкими осколками, оставляя неизгладимое впечатление.       Ее сбитое дыхание приводит Моисея в чувство. Он не заметил, как как провел языком по одной из белых линий.       Он не видит, но чувствует, как крошится этот лед. Капэлла не запирает дверь, когда утром чистит зубы.  И это — самое большое признание. Его тоска, его боль. Его радость.       Ни за какие сокровища мира я бы не согласилась расстаться с тобой.       Она не говорит ему о чувствах. Не делает громких заявлений. Вечность тает, оставляя влагу на месте ледяных глыб. Капэлла кладет записки во внутренний карман его пальто.        Я люблю тебя        Карминовые губы расплываются, обнажая ровные зубы.        Озеро нежно переливается под лунным светом.        Она никогда не признается вслух.