Бармен

      Он не помнил день, когда сделал свою первую татуировку, кажется ему было пятнадцать. Да, скорее всего тогда. Дерьмовая школа, душащий дом и театр одного актера, улыбайся Тедди, улыбайся, занавес, гильотиной, опустится ещё не скоро, танцуй клоун, пока не сотрёшь ноги, как та ведьма из сказки. А может она их сожгла? До костей и обугленного мяса, до бесполезных огарков… Плевать! На все! Наружу… на воздух… хоть куда-нибудь, не здесь! Не в эту яму, засасывающую чёрной дырой, выворачивая конечности и выдавливая из лёгких кислород, не в эту! Тогда после последней взбучки отца у него звенела голова, он не помнил где и когда отрубился, кажется это была какая-то подворотня, воняло помойкой, сырым камнем и мочой, кажется здесь был «общественный туалет», ха-ха, подходящее место. Следующие дни прошли как в тумане, он прибился к какой-то компании, пришедшей в этот тупик чтобы, облегчится перед продолжением «улётной тусовки». Толи Макс, толи Марс, может Майкл? Точно что-то на «М», сунул ему в руки початую бутылку, от которой резко несло чем-то очень крепким, и кажется пряно-горьким, но тогда ему было глубоко насрать, вообще, будь в этой бутылке даже самая лютая отрава он все равно бы выпил, потому что жажда, потому что тошнит от голода и ему откровенно херово. В бутылке как он потом (много-много позже) узнал (да и то до сих пор не уверен) был ром, он ухнулся в желудок раскалённым камнем и кажется пока летел сдвинул ось земли куда-то вправо, или влево, не совсем понятно, когда эта самая земля куда-то расплывается. Он нещадно закашлялся, а потом, под всеобщее улюлюканье, приложился к горлышку снова, пошло легче, между глотками кто-то сунул ему в зубы сигарету от дыма замутило сильнее, или от голода, не понятно. Какая-то крашеная красотка сунула ему в рот кусок сэндвича, своего, вот жевала, а тут ему отдала, с салатом и курицей, и вот кажется в этот момент он в неё немного влюбился, или просто головой двинулся и это последствия летящей к чертям крыши, но как уже было сказано, ему плевать! На всё. Абсолютно. А потом дни слились в бесконечную линию, были дома, парковки и подворотни, были Максы, или Майки с вереницами бутылок с ромом, пивом, и какой-то лютой бормотухой (но это кажется сунул Джей, или Джес, или Джек, короче какой-то мудак в красной кепке), были Анджела, Мая, Эн, Джессика, Кэсси, Кэтти, были поцелуи и секс и кажется что-то ещё… Иногда он просыпался на кровати с очередной подружкой, или в куче тел, если смог перебороть себя и дотащиться до ванной, то успевал помыться и возможно даже спереть хозяйских вещей, чтоб одеться, порой ему везло даже на остатки еды. Он никого из них не знал, он не понимал, что это за тусовка, кажется какая-то школа или колледж, а может немного и тех, и других, но теперь, спустя пару дней все были уверены, что он свой в доску парень, веселый и обаятельный черт, душа компании и они точно-точно его знают, ведь он приятель Майка, а может Джека или его притащил Уилл или Саммерс, кажется он парен Дженит (да не он спит с Джули! Сама видела!) или брат Аманды или кузен… и вереница других предположений. В один из «сознательных» дней (так он привык называть те, когда он помнил и осознавал хотя б треть своих действий) он проснулся на просевшем, видавшем когда-то лучшие времена, протёртом диване на животе с раскалывающейся головной болью и простреливающей, тянущей болью в плече и абсолютно не въезжал где он. Обведя мутными глазами комнату, зрение пока нещадно расплывалось и ничего только понять не получалось, он наткнулся на колченогий стул практически у головы, там стояли стакан с водой, графин с ней же и две таблетки, которые тут же пошли в дело, то есть внутрь. Мир потихоньку приобретал привычные черты, снова замутило и он попытался осторожно перевернуться на спину, чтоб унять тошноту.        - Лежи, не двигайся, если совсем херово - ляг на бок! - раздался сбоку командный хриплый голос.       Если бы не похмелье Тед бы подскочил от неожиданности, но сил не было, координации тоже. Он только кое-как умостился на боку и продолжил мутными глазами смотреть на хозяина голоса. Это была не высокая, немного угловатая женщина с короткой стрижкой, покрытая татуировками. В одной руке она держала не раскуренную сигарету, а в другой тарелку с чем-то горячим, судя по пару, наверное, суп. Суп - это круто, от него не тянет блевать. Керамика стукнула о табуретку, звякнули браслеты на женской руке. В тарелке действительно оказался куриный бульон, «чтоб мне не пришлось собирать твой желудок по всему полу», как ему объяснили, и пообещали позже дать что-то посущественней. Через час пинками загнали в душ. Минут через пятнадцать он осознал, что она какого-то черта пошла с ним, и сейчас моет ему голову сладко пахнущим шампунем, тщательно перебирая отросшие патлы. И вообще его всего, а он нагой как в первые секунды своей жизни, мокрый и дрожащий, и, вроде бы, надо смутиться или пошутить, а может возмутиться, но было так спокойно, так мирно, что не хотелось нарушать это ничем, просто прикрыть глаза и наслаждаться заботой. Он сам не заметил, как пролетело время и вот те же руки под лёгкий перезвон браслетов вытирают ему голову пушистым полотенцем. Его одели в какие-то шорты. Откуда у неё могли взяться подходящие штаны? Или это из тех, что он «одолжил»? Да не, они ж были на нем до душа, а эти чистые. Голова затрещала и приказала перестать думать. Видимо в награду за хорошее поведение дали кусок хлеба и варёное яйцо, хлеб пошёл легко, а вот от яйца снова немного замутило, глубокий вдох, медленный выдох, нет, стоп, так хуже. Медленные поверхностные вдохи и выдохи, чтоб не напрягать живот, так лучше, уже легче, в голове проясняется, или просто таблетки наконец-то сработали, хорошо бы таблетки…       Очнулся Тед все на том же диване, голова уже почти не трещала, но дико хотелось пить, а во рту как будто бы сдохла кошка, ну или как минимум нассала. На табуретке по-прежнему стояли стакан и графин, он залпом осушил первый и не размениваясь по мелочам присосался ко второму, стало лучше, даже чертовски хорошо. Теперь стоит приступить к разведке. Очередной загул привёл его в какое-то полуподвальное помещение, с тусклым светом из маленьких окошек под самым потолком, посреди комнаты стояло массивное кресло и что-то напоминающее больничную койку для буйных пациентов (не спрашивайте откуда он знает, как они выглядят, он не собирается спускаться в эту яму), на их фоне забавная табуреточка на колёсах смотрелась немного аляповато. Он нашёл дверь наружу, по крайней мере она была на той же стене, что и окна, так что скорее всего это был выход, противоположная стена, да и половина соседствующих с ней были увешаны эскизами, зарисовками, полноценными работами и просто какими-то росчерками, расползающимся от заваленного стола с единственной лампой, ещё были стеллажи с пузырьками, какими-то коробками, и, возможно, бумагой. Пахло красками, немного подвалом и сигаретами, захотелось курить. Наверное, стоило свалить как только оклемался, но у него не было рубашки, только какие-то шорты, а если выйти на улицу по сути в трусах, то могут и загрести, а ещё при повороте прострелило плечо, он повернулся и увидел, что оно затянуто какой-то пленкой, приклеенной скотчем и это немного напрягало, если бы он повредил плечо, то были бы бинты, а так…        - Лапы убрал! - рявкнули откуда-то слева.       Тед подскочил и снова упёрся взглядом в короткостриженую женщину. Теперь он мог рассмотреть ее лучше. Ее волосы были глубоко-чёрными, а челка доходила до таких же тёмных бровей, острый нос, подчёркнутые скулы, пирсинг, много, особенно в ушах и цепкие разноцветные глаза, один карий, а другой зелёный. Парня передернуло под этим взглядом. Женщина носила белую, немного заляпанную явно краской майку и джинсовый комбинезон с кучей карманов, а все видимые участки кожи покрывали татуировки. Правая рука была почти полностью чёрной, ее обхватили узоры, похожие на круглые церковные витражи, плавные и резкие линии, цветы, кажется там было крыло или нет, с этого угла не видно, шея тоже была покрыта чёрными линиями, на этот раз более резкими, как шипастый ошейник или воротник, и спускались куда-то к груди, прячась за воротом футболки, но больше всего привлекали линии на левой руке и щеке. Давным-давно он, ещё совсем мелкий, разбил фарфоровую куклу Милли, своей кузины, у неё откололась половина головы и нога, а все остальное покрылось точно такими же трещинами, как на коже у женщины пред ним - сломанная кукла, но какая-то иная, красивая, именно вот так, треснутой, без смешных шляп и глупых кудряшек, с наполовину сколотым лицом и серебряными переливами металла. Кукла прищурилась, как будто бы прочла его мысли, скрестила на груди такие непохожие руки и слегка наклонила голову. Хотелось рассказать ей всё-всё. Искренне, до самого сырого красного нутра, с обнаженными рёбрами и кровоточащим сердцем. Она не осудит и не будет лезть глубже, не в кости, ни под кожу, не будет задавать глупых вопросов или читать нотации. Не будет, он чувствовал, и когда Кукла сказала: «Выкладывай…», он рассказал… как и хотел, всё. А она сидела (когда она успела сесть?) на забавной табуретке на колёсиках, как на троне, курила очередную сигарету (милостиво толкнув к нему пачку и спички), и слушала. А потом потрепала его по голове, не как провинившегося ребёнка или забавного щенка, а как-то совсем по-другому, как будто бы говорила «прорвёмся» не размыкая губ. И Тед ей верил.       Куклу оказывается зовут Лейла, и, наверное, ей это подходит больше, чем Кукла. Она не любит сигареты, хотя и не может их не курить, варит самый фантастический кофе, когда у неё хорошее настроение, и любит закупаться мужской мешковатой одеждой, или получать одежду на заказ у своей старой знакомой, Нэнси, да, тот комбинезон с очень большим количеством карманов ее работа. Она может засиживаться всю ночь за эскизами и спать по полдня, если нет клиентов. Она отвергает пиво, и категорически не любит кошек и голубей. Она слушает джаз и иногда рок, и может под них же и танцевать. Она научила его готовить и, почему-то, разрешила остаться у неё, каким-то чудом (и связями парочки ее завсегдатаев) получила над ним опеку. Они больше никогда не говорили о том, что Тед у себя в голове называет «Днём Откровений», но она не заставила его пойти в школу, хотя и убедилась, что у него есть документы об окончании этого заведения и он им соответствует (учеба ещё одна яма, куда он не полезет сейчас, может быть лет через десять). Они никогда не спали друг с другом, и даже никогда не пытались, но она была той, кто швырнула в него пачкой презервативов и объяснила, как ими пользоваться. Теду нравилось жить с Лейлой, нравилось просыпаться на все том же потертом диване, и редкие тихие вечера. Нравилось, когда солнце пробивалось сквозь маленькие окошки и заставляло пыль танцевать. Нравилось, что не нужно носить вечно улыбающуюся маску… И его первая татуировка ему тоже нравилась.       Да, оказалось, что тогда его плечо было затянуто пленкой потому, что под ней пряталась его первая татуировка, Лейла сделала ее, после выслушивания пьяного бреда неожиданного ночного гостя. Странный, нескладный парень, еле стоящий на ногах и о чудо, протягивающий ей две смятые двадцатки и просящий набить ему что-то. Этим чем-то оказалась до ужаса реалистичная черная ящерка, переползающая с его лопатки на плечо. На вопрос «почему это?», Лейла только загадочно улыбалась, или отшучивалась, что пока он лежал на животе, она могла пялится на его задницу и ей было не так страшно за свой пол, потому что она могла проставить под него ведро (и последнее кажется шуткой уже не было). Ящерица ему нравилась, на самом деле про себя он дал ей имя Куколка, и не сознается почему, даже под страхом смерти. Он стал подрабатывать в барах, чтобы не сидеть у Лейлы на шее. Сначала уборщиком, потом и барменом (когда мог без документов сойти хотя б за студента колледжа, прибавившаяся к Куколке ещё одна ящерица на руке, где ее не скрывала рубашка, если закатать рукава, очень помогла, за организацию такого пропуска «во взрослую жизнь» он назвал новую ящерицу Тикет), он не всегда работал в одном и том же месте, порой за неделю он успевал взять смены в трёх-четырёх барах, веселый, обаятельный бармен увеличивал кассу, так что проблем с работой у него не было. Дни шли своим чередом, ночных смен становилось все больше, поэтому через год он окрестил себя совой и смирился с новым графиком жизни. И чем больше ночных смен он получал, тем чаще он стал замечать «особых посетителей», странные, угрожающие, дикие и никогда, никогда не приходящие до захода солнца. На самом деле Тед всегда очень хорошо чувствовал людей, где улыбнуться, где уступить, кого можно похлопать по плечу, а кого обходить десятой дорогой, чуял жестоких и милосердных, по какому-то внутреннему компасу определял тех, кому стоит доверять и тех, кому покажет только идеальную маску. И эти «посетители» заставляли волосы на его затылке вставать дыбом и заходится ходуном сердце, как у оленя, загоняемого стаей волков. Эти «люди» заставляли его шестое чувство орать, и почти терять маску, почти, но все же она оставалась на месте, а со временем привыкло и сердце. Он продолжал «их» чуять, даже более остро, но перестал на них реагировать, только обходил как можно дальше переулки, заставляющие холодный пот стекать по позвоночнику и завел привычку носить шипастый ошейник (сам не понимая почему), отшутившись в первую пару недель, что проиграл спор, а потом к его виду уже просто привыкли и можно было не снимать.       Когда он впервые встретил Мэтта, то уже знал, что тот за ним следит. Нет, не то чтобы это было угрожающе (да кому он заливает, он почти обделался от страха в первый раз), или агрессивно (что на удивление правда, острой опасности не ощущалось), этот неизвестный взгляд в спину никогда не провожал его до дома, останавливаясь за три квартала до, как будто бы натыкался на стену, хотя нет, не совсем правильно, следящий знал, что, переступив эту черту - превратится в угрозу. А он явно не собирался нападать, хотя мог, Тед ни на секунду об этом не забывал. И прекрасно осознавал, что они встретятся, и чем дольше он тянет, тем выше вероятность, что на чужой территории и на чужих условиях. Задержанное дыхание и показательно оставленная записка на границе их «черты», вот и все, что нужно чтобы назначить встречу, а вот чтобы прийти на неё, нужны стальные нервы. И яйца, пожалуй, тоже стальные. Встреча была в пиццерии, которую полоумные хозяева держали открытой до сравнительно глубокой ночи, хотя и всего до часу, для рабочих второй смены, или каких-либо других полуночников, но она подходила и Теду, и его «гостю». Он нервно крутил в руках салфетку и потягивал колу, хотя хотелось напиться. То, что он пришёл, Тед почувствовал сразу, ещё до того, как «гость» открыл дверь, звякнув колокольчиком. Это был высокий парень, на вид ему можно бы было дать лет двадцать пять может двадцать восемь, дреды на голове были стянуты в неаккуратный пучок и подхвачены банданой, джинсы, рубашка и жилет тоже не вызывали подозрений, а вот глаза отчего-то пугали, тёмные, мрачные. Вошедший направился к нему, рукой подзывая зевающую официантку, всучив ей десятку попросил два пива (Тед к тому времени допил колу) и каких-нибудь закусок, сдача её. Деньги быстро разбудили девчонку и уже через пару минут у них было два стакана, несколько тарелочек с хлебцами: вытянутые палочки, какие-то конвертики и что-то на подобии подсохшего багета и несколько соусов. Видимо уловив какой-то невысказанный намёк, официантка свинтила в другую сторону зала, туда как раз сел еще один посетитель - обычный, судя по внутренним ощущениям. Честно говоря, Тед вообще не представлял, как пройдёт разговор, возможно больше угроз или каких-то мистических намёков, но все прошло довольно мирно. Мэтью Кариба, можно просто Мэтт, был вампиром (ха-ха, если б не было так стремно, Тед бы рассмеялся), и все те, кого почуял его собеседник тоже. Сколько же их?! По мере протекания беседы пиво заканчивалось, Тед планомерно подтачивал закуски (только он, парень это заметил), а они перешли к соглашению, что Тед будет работать в Элизиуме, закрытом элитном клубе «только для своих», потому что скоро летний сезон, и Мэтту нужен кто-то кто не сдохнет на рассвете, имеет опыт работы как с людьми, так и с вампирами (да, в последнем он убедился, следя за работой парня в течении прошлых недель), а еще достаточно активный и понимающий.       Уходя из пиццерии Тед твёрдо знал две вещи: у него есть месяц испытательного срока, начиная со следующей недели (такой запас времени нужен был, чтобы уволиться с других работ) и, если бы он хоть на секунду оступился бы в разговоре, он был бы мёртв. Контуженный он дополз до Лейлы (дома). Та в душу не лезла но в общих чертах про «элитный клуб» поняла, попросила не сильно вляпываться, а ещё через день выполнила его просьбу на две новые татуировки: весело бегущие по груди (по сердцу) яркие ящерицы (одна огненная, а вторая зелёная с рисунком очень сильно напоминающим ирландский символ удачи, Смелость и Удача, то что ему нужно сейчас, как воздух) и жуткая двухголовая ящерица ломающая колесо фортуны и пару черепов (Лейла долго на него смотрела своими прищуренными разноцветными глазами, а затем добавила еще часы лозы и пару абстрактных деталей, символизм был ее стихией, и она понимала, даже если не знала всего) на пояснице - Выбор. Он не помнил день, когда сделал свою первую татуировку, кажется ему было пятнадцать, но это был поворотный день в его жизни и вот сейчас он чувствовал, что его дорога снова пришла к перекрестку… Куда это его приведёт? Лучше? Хуже? Но он на неё уже встал, а значит придётся сделать первый шаг и посмотреть, что получится…