Вопрос доверия

— Эрв, слушь-ка, дело есть. Эрвин поднял голову, отрываясь от книги, которую изучал. Ясный летний день был слишком прекрасен для душного кабинета, и командор сидел под раскидистым деревом неподалёку от тренировочного поля — впрочем, в сей послеобеденный час поле пустовало. Документы по прошлой экспедиции давно уже были сданы в архив, следующая вылазка пока не маячила на горизонте, а повседневные бумаги Эрвин разобрал ещё с утра. Поэтому теперь позволил себе расслабиться с редкой книгой, которую Леви недавно надыбал на чёрном рынке и преподнёс ему в качестве презента. Солдаты, которые видели командора расслабляющимся с книгой, почему-то удивлялись, словно считали его болванчиком, прикованным к своему рабочему столу и заваленным бумагами. Эрвин, конечно, был порой загружен работой, иногда даже ночами не спал, но завалы приходили и уходили, и когда они уходили, он имел достаточно свободного времени, чтобы побродить по штабу, делая вид, что инспектирует подчинённых, или вот так посидеть с книгой или, например, отправиться на конную прогулку. Или отыскать Леви, чтобы приятно провести с ним время. Впрочем, об этом подчинённые не знали. — Я насчёт твоего подземного карлика, — доложил Майк, плюхаясь рядом на траву. Увы, Майк знал. У него был слишком хороший нюх, чтобы Эрвин мог скрывать от него свои отношения. Эрвин пытался, разумеется, и первое время протестовал против обнюхиваний, но однажды Майк просто нагло преградил ему путь и сказал: «Ты мне друг или как? Колись давай. Раньше от тебя ничем не пахло, а сейчас пасёт чаем, мылом и спермой». Эрвин чувствовал себя раскрытым и опозоренным, но Майк заверил, что он — могила. Правда, из этой могилы доносились какие-то шорохи, потому что на следующий день обо всём узнала Нанаба — впрочем, ей Эрвин доверял больше, чем Майку. Ещё знала Ханджи. Не от Майка, а потому что всегда лезла не в своё дело и имела дурную привычку врываться без стука. Следовало ожидать, что однажды они попадутся. И они попались, причём в весьма провокационной позе: Эрвин, придавленный спиной к стене, и Леви, по-бандитски опершийся об эту стену, а второй рукой бесцеремонно лапающий перед командорских штанов. Эрвин уже открыл рот, чтобы выдумать какую-то причину или отговорку, но Леви обернулся к Ханджи с таким злым лицом и послал её так цветисто, а она пришла в такой дикий восторг, что сочинять отговорки не было никакого смысла. Они бы попросту не сработали. Ханджи носилась вокруг и восторженно верещала весь вечер. Эрвин, засыпая, молил богинь, чтобы болтливая начальница исследовательского отдела не растрепала об его отношениях всей женской половине офицерского состава. Видимо, богини услышали, потому что узнал один только Моблит, но он был тихим и молчаливым, до чужой личной жизни ему дела не было, да и вообще, он, кажется, совершенно не хотел получать от руководительницы эту конфиденциальную информацию, а получив, постарался забыть. И дальше слухи, как ни странно, не пошли. Эрвин и Леви вздохнули спокойно: они переживали за конфиденциальность, лелея свою репутацию. Вернее, Леви было плевать на собственную репутацию, и узнай весь мир о нём какую-то неприглядную вещь, он бы только посмотрел мрачно и сказал: «Да, и что?» — и мир бы согласился, что ничего страшного тут нет, это же Леви, он особенный, ему можно. А вот Эрвин… Эрвин ходил по грани. Его репутация уважаемого командора, блестящего полководца, талантливого дипломата, эрудированного собеседника и галантного джентльмена — эта репутация стояла на шатких кубиках, способных обрушиться в любой миг. И он сам делал только хуже, играя с огнём на приёмах у аристократов, на поле боя и… в собственной постели. У всех известных людей есть общая проблема: их могут низвергнуть с пьедестала одним словом. А у Эрвина Смита было предостаточно недоброжелателей, чтобы любой спорный факт обернуть против него. Узнав, что у него отношения с Леви, какой-нибудь вредный жадный князёк мог бы сказать: «Ах, этот командор ничего не делает, он только тратит наши деньги на своего любовника». Или: «Вы видели, как быстро этот подземный выскочка стал капитаном? У разведчиков всё через постель. Гнездо разврата!» И «гнездо разврата» мигом могли прикрыть как ненужную, лишнюю структуру. А Эрвин зашёл слишком далеко, чтобы допустить это. Не мог он отступить от своих планов и целей, а для их исполнения его репутация должна была быть кристальной. Леви это прекрасно понимал, и оберегал его, как ценнейший алмаз. Даже потребовал однажды забросить эти встречи, пока никто другой не проведал. Эрвин протестовал, но Леви был твёрд и стоял на своём. Остаток дня они действительно провели, общаясь лишь по рабочим вопросам, и спали порознь. Но на следующее же утро Леви пришёл, запер дверь, обернулся, позволил себя обнять и долго стоял молча, сжимая в пальцах лацкан командорской куртки. «Ты мне нужен», — читалось в каждом ударе его сердца. И в те минуты, и позже, когда Леви вынудил его склониться и вовлёк в отчаянный поцелуй, и после, каждую ночь, когда они засыпали рядом. «Ты мне нужен. Я скучал. Я люблю тебя». Вещи, которые Леви не произносил, но которые всегда светились в его взгляде, стоило им остаться наедине. Эрвин повторял эти слова вслух, потому что действительно дорожил им. Дорожил всем, что Леви давал ему — его умениями, силой, отвагой, преданностью, чувствами, всем им без остатка. И знал, что никогда не сможет дать взамен всего себя, ведь его помыслы были посвящены эгоистичной мечте доказать отцовскую теорию. — Эй, — Майк хлопнул его по колену. — Куда поплыл? Эрвин вскинул голову, ловя себя на том, что действительно задумался слишком глубоко. — Да, извини, — признался он. — Ты что-то хотел? — Хотел тебе страшную штуку рассказать, — Майк кивнул и достал из нагрудного кармашка самокрутку и спичечный коробок. — Хошь закурить? — Я не курю, — спокойно парировал Эрвин. Раньше он курил. Не часто, но иногда случалось. А потом в его жизни появился Леви, который ненавидел запах табачного дыма. Леви, который терпеть не мог людей, пачкающих свои лёгкие «какими-то вонючими смолами». Леви, который поставил Эрвину ультиматум, и Эрвин без сожалений бросил курить. — Это потому что коротышка тебе запрещает? — Майк закатил глаза; зрачки на миг исчезли под длинной светлой чёлкой. — Вообще-то, ты уже можешь курить. Это прозвучало, как известие о смерти Леви, и Эрвин нахмурился. — О чём ты? — спросил он, вложив закладку меж страниц книги и закрыв её. — О том, — Майк обернулся, удостоверяясь, что поблизости нет людей, и понизил голос. — Бросай этого шибздика. — Мм? — Он тебе изменяет. В первую секунду Эрвин почти испытал шок, но удивление мгновенно отступило, и он легко рассмеялся. — Я видел! — возмутился Майк, зажал сигарету меж зубов и чиркнул спичкой. — Хорошая попытка, — всё ещё смеясь, Эрвин толкнул его плечом. — Но лучше иди со своими сказками к новобранцам. — Ты чё, брат, не веришь? — Майк нахмурился, сделал затяжку. Выглядел он серьёзно и сосредоточенно. — Клянусь, видел! Вчера после обеда он какого-то пацана из новичков в свою комнату затащил, да всё за жопу лапал. А вечером с ним же сосался в коридоре. Надоел ты ему, Эрвин. Видимо, твой недорослик захотел свежего мяса да молодых яиц. Гурман, ишь. Эрвин хмыкнул, продолжая улыбаться. — Не кури на меня, не хочу пропахнуть дымом, — спокойно попросил он. Майк пафосно вытащил сигарету изо рта, но дым выпустил всё же в сторону. — Ты глухой, что ли? — спросил он, обернувшись. — Или мозгом повредился? Я говорю, твой драгоценный гном тебя обманывает! Иди выскажи ему и бросай нахрен. Ты достоин нормальной хорошей бабы, вот как моя Нанка. — С этим я разберусь без твоих советов, — сказал Эрвин. — Спасибо, Майк. Можешь идти. — Да я… — Майк с досадой крякнул, махнул рукой и поднялся. — Не говори, что я тебя не предупреждал! Эрвин лишь безмятежно пожал плечами. Он не поверил ни на йоту. * * * Ближе к ужину его нашла Ханджи. Эрвин въехал во двор штаба на своём жеребце, и она сразу выскочила навстречу. Лохматая, с пятном от морса на воротнике рубашки и крайне взволнованная. Эрвину совершенно не хотелось выслушивать очередной доклад о новом эксперименте, для которого, конечно, требуется финансирование. Он уезжал покататься, подышать вечерним воздухом, расслабиться. Хотел захватить с собой Леви, но тот как нарочно куда-то запропастился, пришлось выгуливаться одному. А Ханджи точно не входила в список людей, которых хотелось видеть перед едой. — Эрвяша, — заворковала она, стоило ему спешиться. — У меня тут важное срочное дело, растопырь ушки, присядь, можешь поплакать в мою жилетку. — Можно пройти? — терпеливо попросил Эрвин, ведя скакуна под уздцы в сторону конюшен. Ханджи отскочила в сторону, но тут же придвинулась почти вплотную, подстраиваясь под ровный командорский шаг. — Я такое видела, ТАКОЕ видела, — запричитала она. — Вот слушай. Сядь. Не то упадёшь. — Если тебе нужны деньги на исследование — подавай проект, — с тихим вздохом сказал Эрвин. — Предоставь завтра на рассмотрение. — Да какой проект?! — Ханджи склонилась к нему, понижая голос до заговорщического шёпота, чтобы не услышали караульные на воротах. — Левас тебе изменяет! Драматичная драма. Ну? Будешь плакать? Нет? Правильно, мужики не плачут. Но если будешь плакать — плачь, это нормально для организма. Только не рыдай слишком громко — у меня Моблит заснул за столом, пусть малыш подремлет, а то я его загоняла. А Леви… ух, ты пригрел змеюку! — Это какой-то розыгрыш? — Эрвин невольно развеселился повторению сплетни. — Сперва Майк, теперь ты. Вы сговорились, верно? — Да какое сговорились? — снова зашептала Ханджи. — Гляди. Я, значит, шла по делам. Слышу — из подсобки стоны! Бардак, ну скажи? Ну, думаю, Леви этих идиотов прибьёт, кто вздумал у него между швабр тискаться. Подхожу, слушаю — а он там сам стонет! Титанами клянусь! Вот хоть убей! — Ханджи, — Эрвин вздохнул. — Леви — взрослый и серьёзный человек. У него есть более важные занятия, чем стонать в подсобках. К тому же, чтобы постонать у него есть, кхм, мой кабинет. — Так он в той подсобке был не один! — Ханджи блеснула очками в свете заходящего солнца, отражённом от окон замка. — Помнишь такого смазливого новобранца? То ли Том, то ли Тим… Рыженький. — Теодор? — Ага, он! «Глубже, — говорит, — капитан»! А? Бесстыдство! Разврат! Я б подсмотрела, да заперто было. Мальчонке всего пятнадцать! Ну что поделать, твой Леви стал популярным. Сильнейший есть сильнейший, не поспоришь. Не удивлюсь, если скоро народ начнёт вступать в разведку, чтобы под нашего Левасика лечь. — Ханджи, — Эрвин кашлянул, проходя в ворота конюшни, намекая, что дежурящий здесь рядовой может услышать разговор. — Я не знаю, зачем ты это рассказываешь, но если это всё — иди-ка ужинать. — Я рассказываю, чтобы тебя, дурака, предупредить! — зыркнув на дежурного, откликнулась Ханджи. — В общем, займись этим вопросом. Не дело! Эрвин пропустил эти слова мимо ушей. У него не было ни единого повода не доверять Леви. Ни единого повода сомневаться в нём. Должно быть, у этих кривотолков была какая-то совершенно глупая причина. Впрочем, неприятный осадок они оставили. Особенно мерзкие подробности, выданные Ханджи. Эрвин даже на миг попытался представить, что это могло бы быть правдой, но тут же сам себя осадил за глупый домысел. Он любил Леви. Он доверял Леви. И он знал, что тот ни за что не поступил бы с ним подобным образом. Однако, за ужином взгляд то и дело падал на юного рядового по имени Теодор. Тео был новобранцем из отряда Таки, но Леви время от времени проводил у них утренние тренировки. Тео и правда был симпатичным парнем, только вот ребёнком, а Леви всегда относился к людям младше двадцати как к неразумным сосункам. Правда, мальчуган то и дело косился на капитана, о чём-то говоря с приятелем. Эрвин даже не заметил, когда начал хмуриться, и поймал себя на том, что довольно агрессивно ест кашу, делая уже восьмидесятый жевок и так крепко стиснув вилку, что та едва не погнулась. А когда Тео поднялся и пошёл сдавать посуду, прихрамывая, а на выходе ещё и потёр задницу ладонью… Словом, Эрвин сдался и ощутил ревность и злое негодование. Что-то здесь явно было нечисто. * * * После ужина он вернулся в свой кабинет, размышляя о происходящем. Он всё ещё считал, что Майк и Ханджи соврали, но ведь им нужен был на то весомый повод. Как и Теодору, чтобы потирать мягкое место. Эрвин сел в своё кресло, твёрдо решив спросить обо всём у Леви. Вечерами они всегда пили чай — так уж завелось. Когда настоящего чая не было — пили травяной, цветочный, фруктовый, какой придётся. Но вечерние посиделки за беседой или в тишине стали неизменной традицией. И Эрвин надеялся, что сегодня Леви не изменит этой традиции, даже если изменил ему. Стрелка на часах двигалась, нервно покачиваясь, и сомнения Эрвина нарастали с каждой секундой. Но стоило Леви войти в кабинет, толкнув дверь бедром и занося поднос с чайником и двумя чашками, как узел сомнений вмиг ослабился. «Пришёл, — подумал Эрвин. — Даже если эта глупость окажется правдой, у меня есть шанс. Это может быть всего лишь глупый каприз, утоление секундной прихоти… Нет, о чём я только думаю? Он ни за что не стал бы так поступать…» Леви казался таким обычным, спокойным, домашним. Приблизившись, поставил поднос на стол и вернулся, чтобы запереть дверь. Спокойный, собранный, уверенный в себе, как и всегда. — Как прошёл день? — поинтересовался Эрвин, и тут же подумал, что, наверное, это слишком подозрительный вопрос. — Хернёй всякой занимался, — откликнулся Леви, вернулся и принялся разливать чай по чашкам. «Занимался хернёй», — эхом пронеслось в голове Эрвина. Обычно Леви жаловался на то, что целых четыре часа мыл душевые, или что катушка его УПМ сломалась, и её пришлось чинить, или что какой-то солдат пытался улизнуть от дежурства… Но сегодня Леви просто «занимался хернёй»… Это казалось странным. Подозрения снова загудели встревоженным ульем. — Я ездил верхом перед ужином, — забросил Эрвин новую удочку. — Хотел позвать тебя, но нигде не мог найти. — Не всё же нам перед часовыми палиться, — цыкнул Леви, протянув ему чашку. — И так вечно вместе шляемся, как кастрюлька с крышечкой. Эрвин притворно улыбнулся, принимая чашку, но про себя отметил: Леви не ответил на вопрос, не сказал, где он был в это время. Внутри снова нехорошо заскребло. Ходить вокруг да около стало уже невмоготу. — Послушай, — сказал Эрвин, беззаботно откинувшись на спинку стула и придавая тону напускной весёлости. — Мне сегодня Майк и Ханджи рассказали одну смешную байку. — Хо? — Леви приземлился на своё сидение и взял свою чашку. — Ну-ка? Эрвин собрал всё своё самообладание в кулак, чтобы в голосе не просочилась ни одна из эмоций. Ни волнение, ни ревность, ни даже страх. — Они сказали, что ты изменяешь мне, — невозмутимо произнёс он. Маска удержалась на лице, не треснув ни на секунду. — С новобранцем, Теодором. Леви вскинул взгляд, пытливо смотря на него из-под чёлки, словно примеряясь, прицениваясь. Отпил немного, держа чашку за ободок в своём причудливом, экстравагантном стиле. — Да, — подтвердил он холодно. Эрвин едва не поперхнулся, отставил свою чашку. «Что значит «да»?! — хотел переспросить он, но терпеливо молчал, давая Леви собраться с мыслями. — Да, я изменяю тебе, — сказал, наконец, тот. Поднял голову, гордо смотря свысока. — Не вижу смысла скрывать, раз меня раскрыли. Да, Эрвин, я тебе изменяю. У нас свободные отношения. Я сам решаю, с кем мне трахаться. На миг у Эрвина всё застыло внутри, обмерло, покрылось ледяной коркой. Над сердцем словно навис огромный камень, грозя упасть и раздавить. Показалось, что прекрасная иллюзия, которой он дышал весь последний год, растаяла, как дым. Показалось, что человек, который всегда был рядом, поддерживал, верил и любил, оказался предателем. Но всего на миг. Леви действительно всегда был рядом, поддерживал, верил и любил. Искренне, бескорыстно и всем сердцем. Никогда, ни разу не давая повода для колебаний. Он просто не мог предать. Эрвин сегодня посмеялся над словами Майка и Ханджи, даже близко не допуская, что они говорят правду. Отчего же собственные ревностные домыслы оказались сильнее доводов сердца и рассудка? Было так глупо усомниться в Леви, что Эрвин ощутил стыд и, чтобы скрыть его, изобразил на лице сухую досаду. — Непорядок, — произнёс он с притворным недовольством. — Ты же знаешь, Леви. Все новички сперва проходят через мою постель, а уж потом их могут забирать офицеры. Леви отставил чашку, и его губы изогнулись в лукавой улыбке, а в глазах вспыхнули смешинки. — С церемонии посвящения прошло уже два месяца, — посетовал он. — А ты до сих пор не оприходовал мальца. Вот, помогаю тебе с исполнением обязанностей. — Что ж, в таком случае это крайне любезно с твоей стороны, — согласился Эрвин. — Ебать, меня впервые в жизни назвали «любезным». — Позвольте вопрос, капитан, — едко и дотошливо уточнил Эрвин, подперев подбородок ладонью. — Первое слово в вашей последней реплике было руганью или призывом к действию? Насколько я помню, я просил не выражаться в моём кабинете. — Призывом, разумеется, — Леви цокнул языком. — Я в жизни не матерился. Это были исключительно намёки, просто ты не все уловил. Эрвин не удержался, фыркнул. Леви закатил глаза, и они дружно рассмеялись. Уже без притворства, тепло и искренне. Леви редко смеялся, но сейчас он действительно развеселился. — Другое дело, — сказал он сквозь смех, поднимаясь со стула. Обошёл стол и хотел сесть на край столешницы рядом с Эрвином, но Эрвин ухватил его за талию, увлекая к себе на колени. Леви брыкнулся для вида, но подчинился. Оказавшись на коленях Эрвина, разом смолк, посерьёзнел, внимательно смотря на него, словно они не виделись несколько лет. — Ну какая измена, идиот, — мягко выдохнул он, касаясь лица Эрвина кончиками пальцев. — Как ты вообще мог представить такую чушь? — Виноват, — Эрвин прижался щекой к узкой, тёплой, ещё чуть влажной от пара ладони. — Прости, что сомневался. Но можешь объяснить, почему Майк и Ханджи в два голоса убеждали, что ты такой извращенец? Леви вздохнул. Закусил нижнюю губу. — Моя вина, — произнёс он, наконец. — Это зашло слишком далеко. — Это было на спор? — уточнил Эрвин. Все розыгрыши в их личной жизни происходили лишь потому, что кто-то кому-то что-то проспорил. — Нет, из мести, — пояснил Леви. — Этот усатый шкаф опрокинул мне ведро с грязной водой. Брюки чистые забрызгал. Я их только вчера постирал. И полы едва домыл, а он их опять залил… — Серьёзный промах, — прокомментировал Эрвин. — И ты отпинал Майка? — Нет, я же не психованный, чтобы набрасываться на медведей с кулаками, — Леви закатил глаза. — Я потребовал извиниться. А он не стал. Да ещё сказал, что я в подземельях должен был привыкнуть к грязи. — Это он зря. — Зря, — Леви цокнул языком. — Я в отместку рассказал Нанабе, что видел его целующимся с симпатичной новобранкой. — Дай угадаю, — Эрвин улыбнулся, — Нанаба устроила Майку выволочку, зная, что он вполне способен увлечься чужой юбкой. А Майк решил отомстить и неоригинально принёс мне ту же сплетню про тебя. — Видимо, — Леви повёл плечом. — А когда это не сработало, позвал очкастую. А ты её знаешь, она за любой движ, кроме мытья. — А ты сам зачем подтвердил, что изменял мне? — уточнил Эрвин. Леви мгновение смотрел ему прямо в глаза, потом отвёл взгляд, словно нашкодивший, но обиженный ребёнок. — Из принципа, — буркнул он. — Меня оскорбило твоё допущение. — Прости, — повторил Эрвин и потянулся к нему. Леви выдохнул с облегчением и склонился навстречу, приоткрывая свои прохладные, тонкие губы, ещё хранящие привкус чая от единственного пока глотка. Целовался он сегодня как-то нерешительно, осторожно и почти нежно, словно пытаясь загладить вину за дурацкую сплетню. Эрвин притянул его ближе, прижимая к себе, давая понять — «я тебе верю, я тебя люблю» — и Леви понемногу расслабился в его руках, осмелел, обнаглел в своей привычной манере, уселся верхом, запустил язык в рот, целуя уже более жадно и требовательно и при этом потираясь о бедро Эрвина промежностью. — Пошли в душ, — попросил он, на миг оторвавшись от Эрвина. — Хочу тебя. — Один момент, — сказал Эрвин, оглаживая его талию. Он уже ругал себя за следующий вопрос, и всё же не мог не задать его. — Чего ещё? — Леви отстранился с недовольной физиономией. Вспомнил про остывающий чай, взял чашку Эрвина и отпил, дожидаясь ответа. — Я хотел спросить насчёт Тео, — пояснил Эрвин. Должно быть, его голос звучал излишне серьёзно, потому что Леви поморщился. — Мальчик смотрел на тебя весь ужин. Прихрамывал. И потирал задницу на выходе из столовой. — Ну трахнул я его разок, подумаешь, — протянул Леви и снова отпил чай. Но на сей раз ему не удалось звучать убедительно, и он снова развеселился. — Тц. Задницей пацан ушибся, когда грохнулся с УПМ на тренировке. А на меня смотрел, потому что я не дал за это отгул. Небось, ябедничал друзьям… Балда ты, Эрвин. Он же ребёнок. — Хм, — Эрвин снова откинулся на спинку стула. — Меня не интересуют дети, — терпеливо пояснил Леви и, видя, что Эрвин ожидает продолжения, недовольно засопел. — Меня никто не интересует. Только ты. Зачем вообще кто-то другой, если у меня есть ты? Он снова отпил чай, и Эрвин был уверен — это чтобы спрятать за чашкой сконфуженное лицо. — Только я? — холодно уточнил он. Возможно, это было паскудством и издевательством, но он обожал вытягивать из Леви признания. Обожал, когда сильнейший из людей, смущаясь, говорил о своих чувствах. Но Леви уже совладал со смущением, отставил чашку, смотрел свысока, сверкая тёмными глазами в свете масляной лампы. — Я выбрал тебя, Эрвин, — уверенно произнёс он. — И я твой, пока ты мой. Если я предам тебя — это буду не я, а существо, достойное лишь презрения. Если ты изменишь мне — ты утратишь моё доверие, но не мою преданность. Я обещал идти за тобой, и я пойду за тобой, и от ебли это не зависит. Это прозвучало почти метафорически, и Эрвину захотелось расспросить о каждом из утверждений, вытягивая новые и новые, но на сей раз он сдержался. Леви только что признался ему в бесконечной верности, и Эрвин дорожил этим. Поэтому потянулся навстречу, прижимаясь лбом к тёплому лбу. — Спасибо, — произнёс он, чувствуя, что сердце переполнено благодарностью. Он всегда уважал преданность Леви, но сейчас с отчаянием понял, что ценил её недостаточно, принимая, как нечто почти естественное. Сердце Леви — хрупкое, но прекрасное сокровище — следовало беречь, как величайшую ценность внутри стен, а может, и во всём бескрайнем мире за их пределами. — Мой призыв к действию ещё актуален? — снова позвал Леви и облизнулся, нетерпеливо ёрзая. Словно не он, а кто-то другой только что выдал слова, дышащие внутренней чистотой. И может, Эрвин был недостаточно хорош для него, обманом ведя за собой, может, был эгоистом и лжецом, преследующим лишь собственные цели. Он не знал, сумеет ли Леви простить, когда его планы всплывут на поверхность. Но Эрвин правда нуждался в нём. Правда любил его, и взаимность мягко теплилась во взгляде склонившегося Леви. Эрвин легко подчинился, сдаваясь в плен его губам и рукам, слушая участившееся биение его сердца и сладкий шёпот в самое ухо. И зная, что никогда больше не посмеет усомниться в верности этого человека.