Возрождение

      На редкость паршивый денёк выдался. Небо было серым и моросил раздражающий дождь, предстоящий вылет на задание сорвался, и тьма, не получив должной разрядки, навязчиво пульсировала внутри. Не хотелось никого видеть, но привычное место на технической вышке оказалось занятым. Отчего-то именно сегодня там затеяли ремонт и меняли настил, несмотря на накрапывающий дождик. Пришлось импровизировать, и он ушёл в закоулки Аллеи Памяти. Сегодня там было пусто, но он всё равно выбрал место за дежурной будкой подальше от любопытных глаз и залез прямо на ограду. Фонари не горели, было темно, тихо и скрытно.       Он накинул капюшон и спрятал руки в рукава. Влажный воздух тоже не нравился, тяжело было расслабиться и дышать ровно. Дежурного в кабинете разморило, он заснул, и вскоре вечернюю тишину прорезал его храп. Жутко хотелось слезть и перерезать ему горло. Он поёжился, нельзя позволять зверю внутри даже мечтать об этом, паршивый всё же выдался день.       И словно в качестве издёвки над ним на Аллею Памяти пришёл посетитель. Единственный, кто не побоялся дурной погоды. Единственный, кому нужно было оказаться в самое неподходящее время в самом неподходящем месте. Она.       Кэрри положила букетик ирисов на козырёк, сама откопала журнал и поставила отметку о своём посещении. Дежурный продолжал храпеть на той же тональности. Она забрала свои цветы и пошла к табличкам. Паршивый день. Снова будет плакать, а его сердце будет рваться на куски от беспомощности. Он был волен уйти, пользуясь темнотой, но не смог подняться с места. В сложные дни её присутствие грело, а тьма утихомиривалась.       Кэрри задержалась у таблички Майлза, погладила выдолбленные буквы пальцами, прижалась к надписи лбом и что-то прошептала. Видимо, сегодня не к нему. Обычно для Майлза она приносила две розы, потом садилась напротив и изливала ему поток своих извинений. Она чувствовала свою вину перед ним за то, что он умер в одиночестве и без её поддержки. Тот случай, когда её сообразительность только вредила. Прекрасно понимала, что раз Майлз смог восстановить своё тело хотя бы частично, то точно умер не сразу и страдал. Ужасно было слышать эти её исповеди и слышать рыдания, он искренне ненавидел её визиты к могилам.       Изобретателя она навещала в Гнезде, игнорируя его табличку здесь, на Аллее Памяти. Ни разу она не принесла ему цветы сюда, и сейчас ожидаемо прошла мимо. Баклер, Рейз, Гало, Галлий, Беркут, Смауг и даже Песчаная Буря — всё мимо.       Кэрри ушла в самый угол, где через решётку был виден залив. Он удивлённо подался вперёд, насколько он помнил, там не было ни единой таблички. К кому же она пришла? Она опустилась на колени и положила букет ирисов на самый край.       — Мне так жаль, что приходится оставлять для тебя цветы безадресно, — сказала она и поправила один из цветков в букете для красоты. — Я надеюсь, что это не будет для тебя оскорбительным, ты ведь придавал большое значение анонимности нашего общения.       Кэрри смахнула с волос воду и наклонилась вперёд. Её руки вцепились в решётку, а голова опустилась ещё ниже.       — Может, мне нужно было подходить к каждому жителю Убежища и просить не ездить на проклятый остров. А может, даже не просить, а умолять, я уверена, что ты бы тогда пожалел меня, остался и не погиб. Тогда, возможно, когда-нибудь я смогла бы поблагодарить тебя за всё лично, а не изливать запоздалую признательность на твоей могиле. Ты ведь всегда поддерживал меня и был рядом, и если я сомневалась сама в себе, то находила твою розу и знала, что всё смогу, потому что ты веришь в меня, даже если остальные давно отвернулись.       Он понял, что речь идёт о нём, и едва не свалился с ограды. Джинсы зацепились на штырь, и он здорово ободрал ногу, но смог удержаться. Как ей в голову пришло, что он поедет на Геношу без неё? Она же умница, сама только что озвучила, что он всегда был рядом с ней.       Кэрри прервалась на рыдания, а он хаотично соображал и чем больше думал, тем больше ужасался. Свои неуместные признания в любви он перестал приносить после гибели Майлза и начала её траура. Больше двух лет он не смел оставлять ей цветы, опасаясь оскорбить её, а она в это время ждала его поддержки. Получается, что она, не дождавшись очередную розу, решила, что он погиб на Геноше. Ну а что она ещё могла подумать?! О чём только думал, идиот! Ну отчего, почему, по какой неведомой причине любой разумный человек рядом с ней начинал творить совершеннейшие глупости?       — Прости меня! Прости меня, пожалуйста, — плакала Кэрри. — Я хотела бы сделать для тебя хоть что-то, что ты для меня, но безнадёжно опоздала. Где бы ни была твоя душа, я надеюсь, что ты обрёл покой.       Дальше слушать он не мог, спрыгнул вниз и принялся спасаться бегством. И в своей комнате не нашёл укрытия, внутри всё выворачивалось наизнанку. До чего же дурак! Загрыз себя упрёками до такой степени, что поднялась температура, а на ночь глядя ещё и стошнило. В аптечке нашлись остатки обезболивающего, и он проглотил сразу три таблетки. Что теперь делать, не знал. Вообще не задумывался, что для неё значили его цветы. Думал, что максимум самолюбие тешат, что есть у неё тайный поклонник, который по ней с ума сходит, а она, оказывается, туда чуть ли не вселенского масштаба смысл вложила. Тут, мол, тебе и поддержка, и доверие, и любовь, и понимание. И он взял после Геноши её всего этого лишил, найдя другой способ утолить свою жажду к ней, — это же для неё настоящее предательство.       От всех этих размышлений голова разболелась ещё сильнее, будто и не было обезболивающих таблеток. Он так и не решил, что ему делать, и на следующий день уехал в город. Судьба над ним издевалась. Пока делал покупки, которые попросили соседи, натолкнулся на цветочный павильон, где идеальных роз было хоть завались, их только что привезли. Никогда такой удачи не выпадало, что даже выбор был, хоть яркое признание в красном цвете оставляй, хоть вырази нежность в белом. Он оттуда ушёл напуганный. Имеет ли он право воскресать из мёртвых, если она его уже похоронила и оплакала? Что именно привело его в тот вечер на Аллею Памяти? Судьба? Злой рок? Проделки тьмы?       Он уехал в другой торговый центр, там закупил всё, что хотел, и точно на выходе опять натолкнулся на цветы. Красная роза прижималась лепестками к стеклу витрины, идеальная, лепесток к лепестку. И бутон тугой, как маленькое настоящее сердце. Прикрыл глаза, стараясь проигнорировать увиденное, но вместо этого вспомнил её робкое прикосновение к лепесткам. Пальчики всегда скользили по самому краешку, лаская это маленькое цветочное сердечко. Почти ощутил это прикосновение у себя на груди и сдался.       Розу вёз домой, спрятав под толстовку. Казалось, что судьба благоволила, даже шанс прокрасться к её комнате представился сразу. На первом этаже техники устанавливали новый телевизор, купленный Блеском для поднятия общего духа и настроя, и все жители, которые могли бы быть на террасах и увидеть его с розой, тусовались внизу и радостно гомонили, ожидая, когда можно будет оценить приобретение. Розу оставил за ручкой её двери настолько непринуждённо и легко, что внутри всё возликовало, а затем пошёл раздавать привезённые из города покупки. Рассчитывал, что закончит с этим и можно будет с технической вышки попробовать заглянуть в её окно через бинокль. Но уже на обратном пути, покончив со всеми делами, услышал, что Кэрри стало почему-то плохо и к ней вызвали врача.       К технической вышке плёлся, сгорая от стыда и раскаяния. Не сложно было догадаться, отчего ей стало нехорошо. Пусть и не специально, но сам её обманул, убедив в том, что его больше нет, всадил в спину нож и оставил ей эту рану. А теперь вернулся, подошёл и этот нож ещё и прокрутил для верности. На эмоциях чуть не сорвался с балки, в последний момент успел ухватиться руками, но всё равно стукнулся подбородком и прикусил язык. Недостаточное наказание за совершённую глупость!       Он засел наверху и присмотрелся к первому кампусу через бинокль. Его роза стояла в стакане на кухонном столе, привычное для неё место. Но вот Кэрри не любовалась, она сидела на стуле, словно кол проглотила, с идеально ровной спиной и буравила взглядом цветок. На её напряжённом лице плясали жёлтые блики от горящих глаз. Похоже, она была зла на него за его возвращение. Или за его предательство. Её руки не гладили его подарок с нежностью, они были сжаты в кулаки и подрагивали.       И всё же надо было ей сказать. Она ненавидела ложь больше всего на свете. Может, он и подвергался сейчас её оправданной ненависти, но точно не врал. Он был жив, и он любил её всем сердцем. Она должна это знать.       Он спустился с вышки, терзаемый чувством вины, думая о том, что было бы прекрасно, если бы она смогла наказать его, а потом простить. Всемогущая Судьба никогда не слушала его мольбы, но в этот раз решила исполнить его желание. Он вернулся домой, отоспался, а утром понял, что Кэрри начала расследование.       Умная, она быстро сообразила, что роза появилась после её исповеди у могил, поэтому разумно предположила, что он её подслушал. Она пришла на Аллею Памяти и проверила все места, откуда он мог бы видеть её и слышать. На ограде, где он сидел в тот вечер, она нашла следы его пребывания. Еле заметный след крови на загнутом штыре и ворсинку. Спасительным оказалось то, что он сам своевременно узнал об этом, услышав, как один из дежурных делился с коллегой рассказом про то, как она собирала улики. И рассказчику, и слушателю это казалось очень забавным, а вот ему стало страшно. Умная, она никогда не пыталась его всерьёз поймать, а тут взялась за дело и уже грозила схватить его за шиворот. Он примчался в свою комнату и успел избавиться от порванных в тот вечер джинсов.       Дальше хуже — сработал один из тайных маячков, припрятанных им на технической вышке. Простая по сути сигналка, которая срабатывала на подъём и обычно засекала только работающих техников. Он проверял дополнительно через видео-маячок, чтобы быть спокойным, что его гнëздышко не облюбовано никем другим и остаётся тайным укрытием. Однако на этот раз видео показало, что сигналку задела она. Кэрри сидела на корточках и изучала через бинокль территорию Убежища. У него в животе похолодело, когда она сделала запись в своём блокноте. И тут проявила смекалку и начала осматривать точки, откуда была бы видна её комната. Знала, что он проверяет, как она забирает его подарки.       Затем её активность затихла. Он не рисковал и не высовывал носа, а через два дня вновь сработал маячок на технической вышке. Он сверился с видео, она опять навестила его убежище. В этот раз она села лицом чётко по направлению к своей комнате и запихнула в перекрестие балок какую-то коробку. Ловушка для него? Навряд ли, скорее техник какой попадёт. Камера? Плохое место, да и слишком большая. А потом его осенило, она ведь спрятала эту коробку так, что увидеть её можно было только если смотреть на её окна. Техники не увидят, только он, и она это знала.       Он долго терзался сомнениями и опасался ловушки, но потом решился забрать её послание. Внизу вышки поставил растяжку из световых пугалок. Если она решит подловить его, то вреда они ей не причинят, только ослепят и дадут ему время скрыться. Чувствовал себя словно вор, по-обезьяньи быстро залез наверх, выдернул коробку из перекрестья балок, тут же спустился и скрылся в темноте. Открывать решил на Арене, где легче всего было запрятать следы, чуть ли не самое посещаемое место.       Перед тем, как открыть, тщательно вытер ладони о колени, руки дрожали и были мокрыми. Никаких ловушек и маячков она ему не подготовила, он хотел её прощения и получил его спрятанным в эту картонную коробочку. Внутри лежал бархатный мешочек, записка и пахнущее миндалëм печенье. Первую печеньку он сразу убрал за щёку, как хомяк, и поскорее развернул записку.       Ну ты, конечно, говнюк. Надеюсь, причина была ОЧЕНЬ весомой.       Я рада, что ты жив. Да, всё ещё злюсь. Нет, не буду больше искать. Наверное, у тебя есть причина для того, чтобы прятаться, но я не хочу в следующий раз сходить с ума от неизвестности и прощаться с тобой безадресно. Не поступай со мной так ещё раз! В этой коробке мой подарок тебе, пусть он будет в твоей комнате. Если всё же случится так, что смерть заберёт тебя раньше, я увижу эту вещь среди твоих вещей и смогу попрощаться с тобой по имени.       С возвращением! И спасибо тебе за всё!       Он убрал её записку в карман и запихнул в рот следующую печенюшку. На нервах пробрало на поесть. Он подхватил бархатный мешочек и вытряхнул на ладонь его содержимое. Цепочка серебристого цвета и амулет в виде полумесяца немного странной формы, потому что его внутренний край был зубчатым, как у шестерёнки. На секунду задумался о том, что она могла поставить в него маячок, а потом с негодованием фыркнул. Если она сказала, что не будет выискивать его, значит, так оно и есть.       Домой вернулся счастливый и спокойно спал всю ночь. На следующий день даже пощекотал себе нервы тем, что надел её подарок и убрал его под футболку. Не любил украшения в принципе, но это стало исключением из правил. Полумесяц был в районе сердца, и тьма разбегалась от него и пряталась, наверное, потому, что Кэрри успела зарядить свой подарок светом.       Вечером того же дня все жители кампусов принялись стягиваться на первый этаж к новому телевизору, чтобы посмотреть бейсбольный матч. Пришла и она, особенно прекрасная благодаря тому, что на её щеках красовались белые и красные полоски — цвета её любимой команды. На ней была белая майка, поэтому украшение, которое она надела, было на всеобщем обозрении. Это было солнце, чьи лучики напоминали шестерёнку.       Он сидел на диване и витал в облаках оттого, что половинка от её украшения покоилась сейчас на его груди. Вкладывала ли она вообще какой-то смысл в свой подарок, или он нафантазировал всё сам, как она, когда получала его розы? Полумесяц для него, прячущегося под покровом ночи, и яркое солнце для неё, потому что она соткана из света. Они не могут быть вместе, но всё же они две части одного целого, оторванные друг от друга.