Пока ты смотришь

Все это – чистая случайность. Ничего такого Сатору, конечно же, не планировал. Ни во что подобное ввязывать и не думал, а уж тем более не хотел. Просто он лениво прохаживается по обычным маггловским улочкам и скользит скучающим, ни на чем не задерживающимся взглядом по окружающему пространству, когда перед ним вдруг предстает такая картина – испуганный подросток, бегущий во всю свою прыть с дамской сумочкой под мышкой. В чем, вообще-то, нет совершенно ничего примечательного; все предельно ясно с одного взгляда. Так что пойти бы себе уже дальше. Это совсем не дело Сатору, ему слишком лениво вмешиваться – не для того он из аврората свалил, чтобы теперь с маггловскими проблемами разбираться. Нет уж. Спасибо, конечно – но обойдется как-нибудь без этого. Пусть уж магглы как-нибудь самостоятельно со своими маггловскими проблемами разбираются – есть же у них для этого всякие там полиции и прочее такое… Вот только. Моментально он замечает также, что за этим явным воришкой следует раздраженный, хмурый мальчишка гораздо младше него, который, несмотря на свои короткие ноги, умудряется не отставать; хоть и не может пока что догнать – но это, кажется, лишь вопрос времени. А еще – этого мальчишку окружает темная, сильная магическая аура. Хах. Вот это уже любопытно. Вот это уже заставляет немного замедлить темп ходьбы. В целом, Сатору, конечно, сходу понятно, что именно здесь случилось – очевидно ведь; да и без него, похоже, кое-кто здесь твердо намерен со всем разобраться. Но – ладно. Так уж и быть. Можно и вмешаться снисходительно, с высоты своего всесильного величества. Возможно, хоть скуку развеет чуть-чуть. А мальчишке – сэкономит какое-то количество времени и усилий. Да и… он же совсем щуплый и мелкий, даже если догонит, а догонит почти наверняка – сможет ли что-то сделать или только покалечится, а? Так что, полностью остановившись, мысленно прикинув траекторию и сместившись всего лишь на несколько шагов, Сатору вытягивает руку, действуя по-прежнему лениво – и без проблем почти сразу ловит за ворот футболки запыхавшегося, как раз проносящегося мимо подростка. Попался. Ха. Даже магию задействовать не понадобилось! А тот, по инерции еще попытавшись несколько шагов сделать и осознав – как-то что-то не выходит, поднимает голову. Клыкасто ему улыбнувшись, Сатору видит, как глаза напротив в ужасе округляются и понимает, что замерший подросток, и без того перепуганный – сейчас попросту в обморок грохнется. Уморительно. Ну, что тут скажешь – а вот нечего чужие сумки утаскивать, тогда и возмездие в виде Годжо Сатору за шиворот не поймает. Как раз в этот момент их догоняет тот самый хмурый, от бега лишь чуть запыхавшийся мальчишка. Останавливается. Бросает на Сатору подозрительный, внимательный и какой-то совсем уж не детский взгляд – и указывает на сумочку в руках подростка, говоря: – Он ее стащил у вон той, – теперь указывает на стоящий вдалеке силуэт, – женщины. В ответ Сатору кивает, лишь по периферии зрения считывая, о ком речь, и даже не поворачиваясь полностью в ту сторону. Ага. Как-то так он и думал. Не нужно быть большим гением, сильнейшим и вот это все, чтобы сходу срастить и картину по осколкам воедино собрать. Один паршивец утащил чужую сумку – второй захотел свершить справедливость и погнался за ним, тогда как уйма взрослых вокруг остались совершенно равнодушными. Вон, никто, кроме самого Сатору, даже не дернулся – лишь несколько любопытных взглядов на них направлено, но на этом и все. Это должно быть поразительно – что у мелкого мальчишки совесть и чувство справедливости оказались куда сильнее, чем у толпы взрослых. Но на самом деле – совсем не поразительно. Как аврор, Сатору уйму раз наблюдал за равнодушием толпы, интерес которой просыпается лишь с целью пообсуждать что-то и посплетничать, кого-нибудь поосуждать и полить грязью. Наблюдал он и похожих случайных мальчишек, которые рвутся побеждать зло, хотят показать, насколько круты и лезут на рожон – а по итогу лишь калечатся, если вовремя их не остановить. Правда, обычно такие мальчишки все же куда взрослее, глаза у них куда наивнее, в них куда больше показательности и бравады – этот же смотрит предельно серьезно, голос звучит спокойно и твердо, а Сатору, пожалуй, решил бы, что он все же значительно старше. Если бы только внешний щуплый вид не говорил об обратном – кажется, что и легким порывом ветра может либо с места сдуть, либо и вовсе пополам переломить. Но в людях он разбирается отлично, а здесь сразу очевидно – погнался мальчишка не ради того, чтобы кому-то что-то доказать или крутостью свою продемонстрировать. Нет. Он явно искренне хотел помочь женщине. Что определенно похвально – даже если все-таки глупо и отдает гриффиндором, фи, – и не может не вызвать прилив уважения. Но прежде, чем заговаривать с ним, надо бы для начала разобраться с одним воришкой. – Ну что, отделаешься легким испугом и пообещаешь больше никогда не красть, – весело интересуется Сатору у перепуганного, притихшего подростка – и затем улыбается шире и клыкастее, эффект от своих слов усиливая. – Или подключим к делу эту вашу магл… в смысле, полицию? Подросток тут же испуганно верещит, клятвенно обещает больше не воровать, глаза, вон, на мокром месте уже – еще чуть-чуть, разревется вовсю. Ну вот и ладушки. Ну вот и чудненько. Запариваться и связываться с этой вот самой полиций Сатору… ну… лениво, да. Но, помимо этого – не создает подросток ощущение того, у кого в воровстве или вообще как-либо правонарушениях имеется большой опыт; скорее всего, раньше он и не пытался что-то у кого-то утаскивать, судя по тому, насколько в этом плох и насколько искренне испуган из-за того, что его поймали. А еще не выглядит так, будто у него серьезные проблемы или потребность в деньгах, скорее походя на избалованного, не привыкшего нести хоть какую-то ответственностью ребенка – Сатору бы поставил на то, что сейчас это было либо наспор, либо из любопытства. Ради адреналина или еще что-то в том же духе. Таких тоже наблюдал неоднократно. Существует немалая вероятность, что, вот так эпично провалившись с единственной попыткой – он перепугается достаточно, чтобы больше попыток не повторять. Так что лучше уж позапугивать его посильнее, поразмахивать перед носом перспективой того, что может и впрямь в отделении оказаться, если так продолжит – чем ломать сразу жизнь, действительно в полицию его сдавая. Но в первую очередь – Сатору все же лениво, да. Поэтому он, не переставая при этом улыбаться фальшиво-ярко – заявляет весело, но таким тоном и с таким видом, чтобы было ясно, насколько предельно серьезен на самом деле: – Учти, если ты соврал – я об этом узнаю. Уж в умении запугивать с широкой улыбкой – у него опыт огромный. Тут и серьезные преступники, считавшие, будто у них яйца стальные и все им ни по чем – не выдерживали. Что уж говорить о подростке, всего-то чужую сумочку впервые в жизни укравшем? Так что он, неизвестно как еще обморок не грохнувшийся – тут же судорожно кивает. А Сатору хмыкает. Забирает у него сумку, выпуская из хватки ворот футболки – и тот замирает всего на мгновение, будто поверить не может, что его и правда отпускают, а затем наконец срывается с места и быстро улепетывает. Но до этого дела уже никакого нет. Равнодушно отвернувшись, Сатору концентрирует внимание на том, кто действительно какой-то проблеск любопытства вызывает – на мальчишке с его слишком серьезными, взрослыми глазами, обостренным чувством справедливости и мощной магической аурой. Протянув ему сумку, говорит: – Думаю, тебе стоит вернуть это и получить заслуженную благодарность, – теперь Сатору улыбается уже куда менее клыкасто и куда более искренне – в этом случае ему точно запугивать и размахивать полицией не нужно. Но мальчишка только хмурится и твердо, решительно говорит в ответ: – Это же не я ее забрал. Благодарность здесь вы заслужили. А Сатору едва удерживается от того, чтобы закатить глаза… потом вспоминает, что на нем очки, за которыми все равно ничего не видно. Так что все-таки закатывает. Кажется, в перечень характеристик мальчишки, помимо обостренного чувства справедливости, можно также вписать ненужное благородство и чрезмерную честность – кто-нибудь другой назвал бы это достоинствами. Он сам определенно приписывает к недостаткам. Вновь гриффиндором отдает. Ну это прям совсем фи. – Да я бы вообще мимо прошел, – равнодушно пожимает Сатору плечами, вспоминая, что, в общем-то, именно так и планировал поступить – ему попросту лениво было вмешиваться; так что в других обстоятельствах, вероятно, и впрямь прошел бы. Все-таки, уж он сам-то точно никогда не страдал таким отвратительным диагнозом, как Гриффиндор. Ну, а еще Сатору – мудак эгоцентричный. Но это уже так, для справки. – А если бы я не вмешался, – добавляет он, – уверен, ты бы все равно его без проблем догнал, напинал и сумку бы вернул. Так что… Хотя насчет напинал Сатору все-таки не полностью уверен – мальчишка-то, может, и шустрый, но остается тощим и мелким, это невозможно отрицать, так что не получается с уверенностью утверждать, кто кому напинал бы. Но он решает этого не озвучивать, чтобы не обидеть. Лишь опять чуть машет перед мальчишкой той самой сумкой, мол, ну, вперед. Сейчас уже не так важно, получилось бы у него самостоятельно со всем разобраться или нет – главное, что намерения-то были благие и вообще он явно приложил максимум усилий к тому, чтобы воришку догнать. Это определенно заслуживает похвалы и благодарности. В этот раз мальчишка не спорит – вот только хмурится он еще сильнее, складка между бровей превращается в полноценную траншею, когда сумку наконец забирает, разворачивается, и отправляется к женщине, уже идущей им навстречу. А Сатору, насвистывая себе под нос – лениво шагает следом. Останавливается неподалеку. Наконец, сумка оказывается возвращена, женщина чуть не со слезами уйму раз вполне заслуженно благодарит мальчишку – у нее там, кажется, было что-то важное, ценное или вроде того, но Сатору, которому все это не интересно, не особенно вслушивается. После всего этого, когда она наконец уходит – мальчишка вновь поворачивается к нему, так и стоящему неподалеку, и мрачно, подозрительно интересуется: – Почему вы все еще здесь? Вот уж действительно. Почему? Почему вообще вмешался-то? Да и вообще, даже если и вмешался все-таки – мог бы уже спокойно свалить… и все-таки не свалил. Но Сатору пристальнее вглядывается в достаточно сильную магическую ауру этого ребенка, осознавая, что как раз в таком возрасте его способности должны начать себя проявлять неконтролируемыми всплесками магии – и думает о том, что он просто обязан однажды поступить в Хогвартс. Будет абсолютно ужасно, если такой явный потенциал достанется какому-нибудь Дурмстрангу. Фи! Ну, лучше уж тогда вездесущий Гриффиндор – этот, по крайней мере, под боком, и его ужасное, тлетворное, героическое влияние еще можно побороть до того, как процесс станет необратимым, а слабоумие-и-отвага превратиться в клеймо на всю жизнь. Но еще… Есть какое-то ужасное ощущение неправильности, которое никак не отпускает Сатору, становясь лишь сильнее и сильнее; которое как раз и не позволило ему лениво пройти мимо, когда увидел, что этот мальчишка гонится за тем мелким воришкой. Которое не позволяет ему уйти сейчас. Его инстинкты вопят, что что-то очень, очень не в порядке. Все-таки мальчишке на вид лет шесть-семь – и кто вообще в шесть-семь лет за воришками гоняется, а? Но еще он говорит совсем, не как ребенок его возраста, серьезности в нем столько, что ни один хогвартский семикурсник таким бы не похвастался, а также есть эти ужасно взрослые глаза, которых точно у семилетки быть не должно – какими даже не все профессора могла бы похвастать. При этом Сатору слишком хорошо знает, что такой взгляд появляется лишь у тех, кто прошел через тонну-другую дерьма. Так что вместо того, чтобы уйти – он, удивляясь самому себе, с фальшивым легкомыслием интересуется: – Где твои родители? Потому что, и правда – где? В ответ мальчишка смотрит еще подозрительнее внимательным, совсем не детским взглядом, челюсть его сжимается, уровень настороженности подскакивает выше. – Отец отошел, – наконец, отвечает он ровным голосом. А Сатору смотрит на него. Смотрит. Затем вдруг ощущает, как сжимается что-то внутри ужасом. Потому что довольно быстро становится предельно очевидно: мальчишка – абсолютно ужасный лжец. Хотя выражение его лица почти не меняется, наметанный глаз Сатору все равно легко улавливает признаки этой лжи: то, как он переминается с ноги на ногу, как ведет плечом острым движением, как дергает выбившуюся со шва на футболке нитку. Точно вранье. При этом – вранье, сокрытое где-то между строк, потому что сами слова ложью не кажутся; но будто призваны что-то замаскировать, прикрыть собой правду. Вопрос теперь в том, что это значит – потому что явно не значит ничего хорошего. – Как давно он отошел? – спрашивает Сатору тихо и уже куда более серьезно, не пытаясь легкомыслие изобразить – и тут же понимает, что сумел выхватить суть, когда в ответ мальчишка морщится, явно осознавая, что его поймали на лжи. Несколько секунд он колеблется, будто собирается снова соврать и подбирает для этого слова. Подбирает наиболее правдоподобные варианты… Пока наконец явно не понимает, что это бессмысленно – и говорит ровным, ничего не выражающим голосом, выпрямляясь сильнее прежнего, упрямо вздергивая подбородок и глядя серьезными, стальными глазами: – Несколько месяцев назад. Бля. Вот бля. Догадка Сатору подтверждается. Отошел, черт возьми. Охренеть так отошел, чтоб его. Он опускается на корточки, ощущая, как ужас сжимает внутренности сильнее – и спрашивает: – Но за тобой же есть, кому присмотреть, правда? Дедушка. Бабушка. Опекуны. Хоть кто-нибудь… Раз мальчишка упомянул только отца, даже не заикнувшись о матери – о ней, вероятно, бесполезно спрашивать. Да и все остальное тоже наверняка бесполезно, если уж честно – тогда именно о них они заговорил бы. Все это Сатору отлично понимает – но все равно цепляется за крохотную вероятность. – Это не ваше дело, – бросает мальчишка в ответ раздраженно, с кислым лицом и явно раздосадованный и на Сатору, и, кажется, на самого себя за то, что вот так прокололся, а его ложь так легко раскусили. Ну, не совсем уж ложь, если честно. Стоит признать, он молодец, умудрился подобрать такую фразу, которая, технически, ложью не была – просто не полностью озвученной правдой. Вот только Сатору давно научился различать любые оттенки полулжи, так что его таким не провести – да и не стоит забывать, что сам мальчишка лжец все-таки отвратительный; о чем, очень даже вероятно, и сам знает, а потому такую формулировку и выбрал. Хотя кто-нибудь другой, может быть, и не отловил бы признаков его вранья. Для такого нужно уметь не только смотреть – но и видеть. Вот только Сатору – не кто-нибудь. Зато теперь он задумывается о том, что, может быть, не такой уж этот мальчишка и Гриффиндор – это было слишком уж изворотливо и мозговито для них, прямолинейных пней. Ладно, может, и не Слизерин тоже, даже если хочется из-за этого поворчать. Но даже Рейвенкло – уже не так плохо. Они все-таки не совсем безнадежны, а мозги у него явно в наличии. Пока Сатору мысленно рассуждает об этом, прикидывая варианты – осознает, что мальчишка, высказавшись, тут же разворачивается на сто восемьдесят и начинает уходить. Обрывая на этом их диалог и явно ставя в нем точку. Так что он тут же следом вскакивает на ноги. – Э! Не! Погоди! – выпаливает Сатору отрывисто, моментально догоняя. Потому что ну не может же просто так отпустить ребенка, у которого, по всей видимости, вообще никого нет, отец которого не появлялся уже месяцами и который, с очень высокой вероятностью… Живет один? Что за пиздец?! Каким бы безответственный, похуистиным и эгоистичным мудаком ни был Сатору – даже он не может после такого вот так взять, развернуться и свалить. – Какой-то стремный подозрительный мужик посреди улицы лезет к ребенку с вопросами? – шипит в ответ мальчика, сверкнув в его сторону острым взглядом и явно даже не думая вновь останавливаться. – Я сейчас заору, чтобы полицию вызвали. От этих слов Сатору ощущает, как внутри разливается толика облегчения, ни чувствуя себя ни капли оскорбленным такими заявлениями. Наоборот – такое здравомыслие только радует. По крайней мере, очевидно, что мальчишка явно в состоянии за себя постоять и не склонен доверять первому встречному. Это хотя бы что-то. А еще это только сильнее отдаляет его от Гриффиндора – так-то Сатору, как преподаватель, должен быть против стереотипов и прочее бла-бла-бла, особенно учитывая, как о его собственном факультете обожают говорить, как о Концентрированном Злом Зле. Но его такие разговоры только веселят. Пусть бы кто попробовал что-то такое ему в лицо сказать – он бы полюбовался этим. С другой стороны, свою репутацию слабоумия-и-отваги гриффиндорцы лишь раз за разом подтверждают и укрепляют – так что Сатору здесь вот вообще, совершенно не виноват! Лишь озвучивает их собственные убеждения, чего уж там. Хотя прямо сейчас ему совсем не до того, чтобы об этом думать. Просто хорошо, что мальчишка все-таки не собирается случайному прохожему вот так легко доверять, пусть ситуация от этого менее пиздецовой не становится, да и для Сатору это только добавляет сложностей. Все равно – гораздо лучше так, чем слепое доверие какому-то незнакомцу. А Сатору не привыкать со сложностями справляться. – Что ты знаешь о магии? – решает спросить он, переходя сразу к ключевому. Очевидно ведь, что пытаться как-то задобрить и успокоить словами или искусственными улыбками – не только делу не поможет, но сделает его еще более стремным и подозрительным. Ребенок перед ним явно слишком рациональный и здравомыслящий, чтобы повестись на это. Да и сам Сатору совсем не хочет такой фальшивой хренью страдать. А если продолжить спрашивать о том, есть ли какой-нибудь взрослый, который за ним приглядывает и заботится, как и должно быть – то он явно только закроется и ощетинится лишь сильнее, что тоже точно не вариант. Поэтому остается одно. Перейти сразу к вопросу самому стремному в том случае, если о магии он все-таки не знает – вопросу, который, тем не менее, также послужит подводкой к тому, почему же Сатору до сих пор не свалил. Хотя теперь, узнав, что у мальчишки, кажется, совсем никого из семьи нет – в любом случае свалить не смог бы. Но это уже детали. Которые явно лучше не озвучивать. А между тем, у Сатору лишь все усиливаются подозрения, что мальчишка, какой бы мощный магический фон у него ни был – может оказаться магглорожденным и действительно знать о магии где-то приблизительно абсолютное ничего. Уж кому, как ни ему, отлично понимать, что на самом деле уровень способностей и талант совсем не зависят от происхождения? Только бешеные фанатики выдуманной чистоты крови могут считать иначе, упрямо веря в ересь такого рода и пытаясь убедить других в этом – иногда пытаясь убедить силой, когда появляется очередной возомнивший себя центром мироздания жалкий Темный Лорд. А на самом деле чистокровность, конечно же, ни на что не влияет. Разве что на уровень эго. В ответ мальчишка бросает на него хмурый, внимательный взгляд, секунду-другую смотрит пристально, будто проверяя, насколько Сатору всерьез, и всем своим видом выражая максимум скептицизма по отношению к таким заявлениям – уже одно это, на самом деле, говорит о многом. Наконец, кажется, сделав какие-то выводы для себя – он закатывает глаза и сухо провозглашает свой вердикт: – А, так вы просто чокнутый. Не удержавшись – Сатору коротко смеется. Лукотрусы Морганы, а этот мальчишка все-таки за словами в кроссовок не лезет, ну или как там магглы говорят! Но, да, предположения подтверждаются – он точно ничего не знает о магии. Что явно пора исправить. – Не без этого, – фыркает Сатору весело. Не то чтобы это впервые, когда его назвали чокнутым – хотя мало кому хватает стали в яйцах, чтобы сказать все в лицо. Да и он сам такое утверждение оспорить не может. Эй! Быть нормальным – это скучно! Немного ебанцы – вот, что делает жизнь чуточку веселее. Главное, за рамки не выходить – а это, вопреки распространенному мнению, Сатору отлично умеет делать. А вот из-за чего его еще точно сумасшедшим не объявляли – так это из-за заявлений о существовании магии. Конечно, будучи аврором, ему приходилось сталкиваться с магглами; статут о секретности, безусловно, никто не отменял – вот только как-то совсем не до идиотского статута становится, когда речь идет о спасении чужих жизней. Но рассказывать о магии Сатору еще никому не приходилось – он разве что несколько раз стирал память тем изрядно охреневшим магглам, которые случайно обо всем узнавали, осторожно и филигранно убирая из их голов любые доказательства существования волшебства. Не самое его обожаемое занятие, если уж честно. Так-то Сатору, конечно, отлично понимает, почему статут существует и почему без этого никуда – но влезать в чужие головы и что-либо там корректировать всегда казалось ему отвратительным, а разговоры о всяком там высшем-благе-и-необходимости только добавляли происходящему оттенков омерзения. Поэтому он всегда предпочитал оставлять это на кого-нибудь другого. Но никогда не озвучивал настоящие причины – просто корчил из себя всесильного-с-пробивающим-небеса-эго, который и так тут жизни спасает, за всех всю работу делает. Еще и потом возиться потом со всякими там обливиэйтами? Нет уж, спасибо. Оставьте лучше себе. Великий и прекрасный Годжо Сатору выше этого. Так что сейчас ему впервые предстоит о магии кому-либо рассказать – да еще и кому-то настолько рационально и скептично к такого рода новостям настроенному. О, это определенно может оказаться весело! Ну, или же обернется полнейшим провалом. Детали. В любом случае, он засовывает руки в карманы, принимаясь с показательно небрежным видом вышагивать на расстоянии от мальчишки – лишь бы никак случайно не нарушить его личное пространство и демонстрируя, что как раз не собирается этого делать. А тем временем продолжает говорить все еще весело, но уже с куда большей толикой серьезности, скрытой за всем фальшивым легкомыслием: – Хочешь сказать, с тобой никогда не случалось всяких странных, необъяснимых случайностей? У тебя никогда не исцелялись чудесным образом ссадины? Разбитые вещи никогда не оказывались вдруг целехонькими? Какие-нибудь твои обидчики вдруг не получали волшебной карой небесной какое-нибудь возмездие? Например, у них вдруг не завязывались сами собой шнурки, заставляя шмякнуться носом об пол на следующем шаге? Или на них не налетали вдруг пчелы? Они не начинали ходить вдруг в шапке даже посреди лета, потому что на лбу оказалось вытатуировано какое-нибудь мерзкое слово? Пока Сатору принимается перечислять все эти абсолютно случайно приходящие в голову вещи – которые, может быть, происходили с ним самим в детстве, а может и нет, кто знает, кто знает, – он веселеет лишь сильнее и сильнее по мере того, как невозмутимое лицо мальчишки с каждым словом становится все менее невозмутимым, а глаза его, слишком уж серьезные и взрослые, чуть округляются и в них отражается смесь удивления и узнавания. Ха. В точку, правда? Что-то похожее явно с ним происходило – а теперь он будто пытается своим слишком рациональным мозгом понять, каким образом этот стремный-и-подозрительный-мужик обо всем догадался. А ответ ведь, на самом деле очень прост. М-А-Г-И-Я Пхы. При чем, магия самого мальчишки, к которой Сатору не имеет никакого отношения. Но уже в следующую секунду тот берет себя в руки, его лицо вновь становится почти непроницаемым, выражая разве что лишь возросший уровень скептицизма – и только в этих внимательных, слишком взрослых глазах едва уловимо загорается смесь из надежды и подозрения. Где подозрения, увы – но вполне понятно и объяснимо, – куда больше. – Вы несете какую-то чушь, – отрезает мальчика чуть более резким тоном, так, будто и самого себя пытается в этом убедить – а Сатору глубокомысленно кивает. – Большинство бы сказали, что девяносто процентов – а то и сто – всего, что вылетает из моего рта, абсолютная чушь. Хотя я с ними категорически не согласен, – хмыкает он – а затем вскидывает бровь и добавляет: – Хочешь сказать, что ничего похожего с тобой не случалось? – Нет, – следует слишком уж поспешный ответ. Поверить в который не выходит совершенно. Несмотря на твердость интонаций – ему противоречит и тень неуверенности в глазах мальчишки, и его пальцы, опять принявшиеся дергать за выбившуюся из шва на футболке нитку, и то, как он отводит взгляд, хотя до сих пор у него не было никаких проблем с тем, чтобы дерзить, глядя Сатору прямо в глаза. Все-таки – отвратительный лжец. Теперь, когда пытается соврать прямым текстом, не прикрываясь осторожными полуправдивым формулировками – это становится совсем очевидно. Поэтому Сатору напевно, без сомнений отвечает: – Ложь. А когда в ответ мальчишка раздраженно на него зыркает – вновь коротко смеется. – Ну ладно тебе! – фыркает он. – Уверен, ты придумал уйму нелепых объяснений тем случайностям, которые происходили с тобой. Очень, на твой взгляд, логичных объяснений. Не так ли? – интересуется с широкой ухмылкой, и если бы взглядом можно было испепелять… Ну, что ж, Сатору не может быть уверенным, что стихийная магия на подобное не способна – но раздраженный, испепеляющий зырк мальчишки все же пока что оставляет его в живых. Успех, а? Вот только он не в состоянии винить за недоверие, конечно – это вполне себе справедливо. Так-то мальчишка прав – стремный, подозрительный тип появляется перед ним, а затем еще и вдруг начинает заливать что-то про магию? Ну, вопросы у Сатору возникли бы скорее, если бы он вот так сходу поверил, до сих пор о реальности магии ничего не зная. Вернее – даже не вопросы. Беспокойство из-за такого доверия к незнакомцу. Это значит только, что правдивость своих слов всего-то нужно доказать, а уж с этим проблем точно не возникнет. Так что Сатору лениво оглядывается вокруг себя, замечает мужчину, который что-то зло выговаривает стоящей напротив испуганной, съежившейся женщине, мысленно злорадно хихикает, пока в голове его вырисовывается план – и указывает мальчишке в ту сторону. – Смотри-ка туда. Бросив еще один подозрительный, скептичный взгляд на него – тот все же поворачивается в указанном направлении. А Сатору тут же немного ведет рукой в воздухе… И вода из фонтана рядом окатывает мужчину с головы до ног, оставляя при этом стоящую рядом с ним женщину, как и других случайных прохожих, абсолютно сухими. Ох уж эта кара небесная за такой очевидный мудачизм! Кто бы мог подумать, что такое произойдет, правда же? Ну а Сатору что? Он просто мимо проходил… ладно, нет, не просто мимо проходи, а роль кары небесной сыграл – потому что если не он, всесильный и прекрасный, то кто вообще? Неплохая же вышла демонстрация, а! Достаточно драматично, эпично, весело и беспалевно. Хм… Что ж, может, немного и палевно – но наверняка эти магглы отлично сами себе это как-нибудь объяснят, лишь бы только в существование магии не верить, легкомысленно отмахивается Сатору от любых возможных опасений. Единственный, кто знает, что никакая это не случайность – лишь мальчишка, которому знать и положено. Ради которого это шоу и затеяно. Самодовольно оскалившись – Сатору поворачивается к нему, ожидая реакции. Видит, как тот моргает ошарашенно, как в глазах его, распахнувшихся вновь шире, на мгновение вспыхивает что-то удивленно-восторженное. Что-то, делающее их слишком взрослый и серьезный взгляд куда больше похожим на взгляд… ну, ребенка, каким ему и положено быть, когда впервые в жизни магию видит. В диафрагму прилетает болезненным уколом, когда Сатору задумывается – а позволяет ли вообще себе этот внимательный, скептичный, здравомыслящий мальчишка ребенком быть? Есть ли у него такая возможность? Вдруг откуда-то появляется отчаянная потребность сделать все, чтобы эти слишком взрослые глаза почаще смотрели вот так, по-детски восторженно, без какого-то незримого, сокрытого в радужках груза, который мальчишка словно ежесекундно тащит на себе. Но Сатору моргает – и быстро от лишних мыслей отмахивается. Это еще что за ерунда? Это не его. Ему подбросили. Его подставили. Ему такого не надо, спасибо большое! Тем более, что мальчишка очень быстро вновь возвращает своему лицу невозмутимое выражение, своему взгляду серьезный, совсем не детский скептицизм, а затем поворачивается к Сатору и говорит: – Это ничего не значит. Наверняка какой-то фокус. Как у иллюзионистов. Тот едва не закатывает глаза. Ага. Чего и следовало ожидать. На самом деле, он бы удивился, если бы все оказалось так просто и лишь одной-единственной демонстрации магии этому упрямому и рациональному, не по годам взрослому мальчишке хватило бы – да, этого наверняка хватило бы любому другому ребенку его возраста, чтобы уже восторженно вопить. Но точно не ему. В общем-то, совсем и не нужно, чтобы просто было – это же скучно, ну! Сдаваться настолько легко Сатору, конечно же, не собирается – еще чего! Тем более, что это такой повод отлично повеселиться, пытаясь убедить несносного ребенка перед ним, что магия все-таки существует. Кто кого переупрямит, да? Чудненько. Уж в упрямстве Годжо Сатору нет равных! …как и еще много в чем ему, сильнейшему, равных нет, но это уже детали. Так что он выбирает вариант попроще, просто на проверку, и щелкает пальцами – а на их моментально появляется огонь. – Фокус, – тут же следует твердый ответ мальчишки. В этот раз он вовсе говорит без промедления, выглядя совершенно, ни на секунду не впечатленным увиденным. Ла-а-а-а-адно. Пусть так. Ведь Сатору только начал, хах! Так что он взмахивает рукой – и в ней появляется моти, который тут же принимается довольно жевать. Потому что заслужил небольшую награду за свои никем не оцененные труды – в неоцененности которых тут же убеждается. Когда безоговорочно уверенный ответ не меняется: – Фокус. Ну. Это уже звучит, как вызов! На этот раз Сатору приподнимается над землей на фут-другой. – Фокус, – вновь следует безапелляционное – и он хочет уже возмутиться тому, что мальчишка не только никак внешне не реагирует на все его попытки магию продемонстрировать, ни выражением лица, ни взглядом больше не меняется. Но даже ответы свои не меняет. Все фокус да фокус. Эй! Усилия Сатору заслуживают хотя бы смены реплик! Но прежде, чем он успевает начать недовольно бухтеть по этому поводу, мальчишка вдруг хмурится, оглядывается вокруг и спрашивает: – Почему никто больше не обращает внимание на то, что вы творите? Ха, – думает Сатору с каким-то странным всплеском гордости. А мальчишка-то сообразительный. Ну точно не Гриффиндор! Как минимум – Рейвенкло, хотя и для них он слишком… упрямый? Решительный? До абсурдного, себе же во вред смелый? Ну какой здравомыслящий рейвенкловец, да еще и в таком возрасте, погнался бы сам за воришкой куда старше себя самого? Кажется, у Сатору впервые такие сложности с определением чьего-то факультета – обычно угадывает сходу и еще ни разу не ошибался. А тут вдруг… Хм. Он ловит себя на том, что все сильнее выискивает в мальчишке признаки Слизерина – но, хотя никому не позволил бы по-настоящему плохо о своем факультете и его студентах отзываться, Сатору все же в состоянии признать, что тот сочетает в большинстве своем не самые лицеприятные черты характера. Хотя можно отследить в мальчишке определенные свойственные Слизерину черты – хотя бы его умение оперировать полуправдой и при этом не лгать прямым текстом, – он все же слишком уж честный, благородный и прямолинейный для этого факультета. Да и, если действительно магглорожденный – ему на Слизерине придется сложно. Так что, пожалуй, лучше бы ему и впрямь на какой-то другой факультет попасть – думает Сатору с некоторым разочарованием. Ну, он определенно был бы рад, если бы кто-то с таким потенциалом на Слизерине оказался. Но – вряд ли. Из всех факультетов пока что в мальчишке не удалось отловить разве что простодушия и наивности Хаффпаффа – хотя в нем вполне может оказаться их трудолюбие. Все-таки самые вероятные варианты до сих пор – это Гриффидор. Фи. И Рейвенкло – терпимо. – Потому что я наложил на себя вариацию магглоотталкивающих чар, – равнодушно пожимает плечами Сатору, отвечая на замечание мальчишки и объясняя, в чем дело. – Все остальные – видят меня, но не видят, что я вообще что-то делаю. Если бы он заявил кому-то другому. Кому-то, для кого существование магии далеко не новость. Что вот так легко, даже без волшебной палочки, смог магглоотталкивающие чары наколдовать, да еще и таким образом их модифицировал, чтобы это действовало лишь на него одного – то реакцией послужили бы различные степени удивления, ошарашенности, восторга или даже зависти. Тогда как сам Сатору говорит это даже без самодовольства. Ну да, да, он сильнейший и то, что другим стоило бы уйму усилий – для него проще, чем дышать. В чем новость вообще? А то, каким невпечатленным остается мальчишка, не понимающий и не знающий, какой это огромный уровень магии – ощущается до странного приятно. Только сейчас Сатору, который всегда корчит из себя самодовольного всесильного мудака – осознает, что, кажется, немного устал от постоянных завистливо-восторженных шепотков и взглядов вокруг себя. Как-то даже легче дышится от того, что мальчишка смотрит на него просто как на какого-то болтливого придурка, а не как на всесильное болтливо-придурошное божество, хах. Когда к Сатору относятся, как какому-то богу – это… Утомляет. Потому что за этим следует завышенные, огромные, божественные ожидания. А иногда хочется просто побыть человеком, который может ошибаться и идиотничать – поэтому он только рад, что мальчишка видит его, каким есть, а не через призму всесильности. С одной стороны – Сатору определенно хочется продемонстрировать, насколько он, сильнейший как минимум в своем поколении, крут. Потому что действительно крут! А его потенциальный будущий ученик обязан это значить и понимать! С другой… Хочется, чтобы мальчишка так и продолжал дерзить ему и прямолинейно все высказывать, чтобы это никогда не изменилось. Ух. Сложно-то как. – То есть, все это вижу только я? – тем временем, ничего не выражающим тоном отвечает, зачем-то уточняет мальчишка, и Сатору весело отзывается: – Ага. – Получается, это на самом деле я чокнутый? – все тем же сухим, бесцветным голосом, с абсолютно каменным лицом выдает он – и Сатору весело хохочет, понимая, что должен, обязан был чего-то такого и ожидать. Логичное же предположение, чего уж там! Кажется, мальчишка не просто сообразительный – но также и впрямь до невозможности рациональный и здравомыслящий и отказываться от этого так просто не собирается. Готовый скорее предположить, что сам чокнулся. Чем что магия реальна. – О, даже не надейся, что все так просто! – сквозь смешки выдавливает из себя Сатору, и это наверняка игра света, или его воображение, или еще что-то – но ему мерещится, что у мальчишки дергается уголок губ. Наконец отсмеявшись, он весело продолжает: – В качестве подтверждения того, что я реален, а не какая-то галлюцинация – могу напомнить, что маггловского воришку поймал я. Так что как минимум и он, и та женщина, у которой он сумочку утащил – точно меня видели. Если Сатору уже и точно понял что-то об мозговитом упрямце перед собой – так это то, что рациональные доводы с ним работают лучше всего. В чем и убеждается, когда тот кивает задумчиво: – Логично, – но тут же мальчишка склоняет голову набок, чуть хмурится и спрашивает: – Магглы – это, наверное, вы так называете тех, у кого нет магических сил? Из-за чего Сатору лишь ухмыляется шире. – А ты сообразительный, – наконец признает он вслух. Здорово все-таки, что мальчишка вот так легко, с полуслова все на лету схватывает и о многом сам догадывается – да, из-за того, что с наличием мозгов и здравомыслия у него явно все отлично, и убедить его в существовании магии сложнее, даже волшебство демонстрируя. Но Сатору совсем не против. Так лишь веселее. Вот только в следующее мгновение он замечает вдруг, что мальчишка хмурится еще сильнее прежнего, его подозрительность, градус которой лишь совсем немного снизился – вновь становится сильнее, множится настороженностью и он отступает на шаг, говоря: – То есть, вы можете сделать сейчас все, что угодно – и никто здесь этого не заметит? А Сатору открывает рот… И закрывает. Бля. Он не думал об этом с такой точки зрения. Серьезно, мальчишка очень, очень сообразительный и совершенно определенно умеет за себя постоять. Кажется, здесь не только Сатору – но и Распределяющей шляпе предстоит через несколько лет изрядно поломать голову… ну, или что там у нее вместо головы, чтобы понять, на какой же факультет его распределить. Почему он вообще не подумал о том, как это может для мальчишки выглядеть? Черт! Ну охренительно просто существование магии доказал! Так что Сатору, мысленно себя за глупость проклиная – сам тоже отступает на несколько шагов, щелкает пальцами, снимая магглоотталкивающие чары и вскидывая руки. – Вот. Теперь все вновь могут видеть все, что я делаю. И я не собираюсь причинять тебе какой-либо вред. Клянусь, – но тут же он морщится, осознав, как это звучит. – Но даже если бы собирался – то именно это и сказал бы, верно? В ответ мальчишка сухо, подтверждающие хмыкает, все еще глядя настороженными, пронзительными глазищами – и Сатору вздыхает. Он очень плох в этом, по всей видимости. Кажется, все сильнее сказывается тот факт, что ему никогда еще не приходилось рассказывать о существовании магии и говорить магглорожденным – на самом деле они волшебники. Все-таки этим обычно занимается заместитель директора, да и вообще в Хогвартсе достаточно других преподавателей, которые куда лучше для такого подойдут. Так что Сатору к этому… вроде как, не готов. Абсолютно. То есть, да, он сильнейший маг своего времени, ему под силу абсолютно все! Но приходится признать, что у него, вроде, проблемы с умением говорить правильные вещи в правильный момент. На самом деле язык у Сатору подвешен просто отлично, он умеет заболтать кого-нибудь, если нужно; умеет быть угрожающим, когда нужно; умеет парой прицельных фраз и с широкой улыбкой выбить человека из колеи так, что назад в колею ему уже будет крайне проблематично вернуться. Зато вот такие скучные штуки, как тактичность или вежливость… Ну, это точно не о нем. Иногда, сам того не замечая, Сатору может с улыбкой выдавать болезненные, пугающие или оскорбительные для других вещи, совсем этого не осознавая и просто будучи предельно честным – ну он же сильнейший, так что совсем не привык за своим языком следить. Ему это попросту без надобности. Не найдись несколько человек, которым хватило яиц указать на то, каким мудаком временами бывает – может, и вовсе так и не узнал бы, не понял, не отследил бы этого за собой. Поэтому Сатору точно не тот человек, которому стоит поручать разговоры с магглорожденными и их семьями о магии. Но теперь – он оказался в этом самом моменте. Но теперь – перед ним стоит семилетний мальчишка со слишком взрослыми глазами, с совсем не детской речью и мышлением; мальчишка, от которого фонит мощной магической аурой – но который до мозга костей абсолютно здравомыслящ и логичен; мальчишка, который совсем не собирается так легко доверять первому встречному, который принимается ему про волшебство заливать – или даже демонстрации этого волшебства. А разве на самом деле дети в его возрасте не склонны верить в магию?.. Да Сатору понятия не имеет, на самом-то деле! С одной стороны – да, он очень рад, что этот ребенок рационален, сообразителен, умеет постоять за себя и не склонен доверять странным незнакомцам; по крайней мере, можно с уверенностью сказать, что он не вляпается в неприятности из-за какой-нибудь хаффлпаффской наивности. С другой стороны – Сатору попросту не представляет, что ему дальше-то, черт возьми, делать. Вот бы здесь был Сугуру… Но он тут же раздраженно от этой мысли отмахивается. К черту Сугуру. К черту его умение быть невероятно понимающим, тактичным и легко чужое доверие завоевывать. Да Сатору и сам в состоянии с этим справиться! Ну, наверное в состоянии. Теоретически. Черт. Но не может же он просто оставить этого мальчишку, у которого, кажется, совсем никого нет!.. Да и в любом случае это его долг, как преподавателя Хогвартса – объяснить магглорожденному, не понимающему, что с ним происходит, все о магии в целом и о стихийной магии в частности. Раз уж так получилось и кандидатуры получше для этого сейчас здесь не присутствует. Обычно все эти неконтролируемые всплески магии у детей направлены тем или иным образом на самозащиту – вот только они все же могут этим случайно навредить себе или другим случайным, ничем не угрожающим им людям, в чем, конечно же, совершенно не виноваты. Но пускать подобное на самотек нельзя, чтобы потом все не обернулось катастрофой. Также они, не понимая, что с ними происходит, могут начать этого бояться или, что еще хуже, бояться самих себя – приняться всерьез считать себя, как этот мальчишка, чокнутыми. Еще хуже – если странности заметят другие магглы и чокнутыми начнут считать уже они. Начнут внушать мысли о ненормальности или неправильности, а то и вовсе попытаются каким-либо образом все исправить. Все-таки, магглы, когда сталкиваются с тем, чего не в состоянии понять и объяснить каким-то рациональным способом – на волне страха и попыток защититься от этого могут становиться очень жестокими. Как аврору, Сатору приходилось и слышать, и самому видеть достаточно случаев, при воспоминании о которых подкатывает тошнота и злость на тех наглухо отбитых ублюдков, которые пытаются вытравить из детей магию. На самом деле, всего того, с чем сам сталкивался, уже могло бы хватить, чтобы возненавидеть всех магглов – но он слишком хорошо понимает, что дело на самом деле совсем не в магглах. Дело в людях вообще. Маги на их месте могли бы поступать точно также – отличие между ними только в наличии или отсутствии знания. А так-то вопрос совсем не в том, волшебник человек или маггл – вопрос в том, человек ли он. Заслуживает ли человеком зваться. А Сатору точно не хочет, чтобы мальчишке пришлось самому справляться с попытками осознать, что с ним вообще происходит, или, уж тем более, с вот такими ублюдками столкнуться. Ощущает прилив тошноты лишь при мыслях об этом. Понимая, что одних слов недостаточно и нужно как-нибудь доказать, что магглоотталкивающие чары снял – он вновь быстро оглядывает окружающее пространство, замечает проходящего мимо парня в смешной кепке, говорит мальчишке: – Вот, смотри на меня. После чего окликает парня весело: «Эй, крутая кепка!» – но рта при этом не открывает и чуть ведет рукой, так, чтобы мальчишка это точно заметил. Давая понять, что произнес это с помощью магии. Парень тут же оборачивается – но у него, смотрящего до этого в другую сторону, нет и шанса осознать, что на самом деле Сатору ничего не говорил. Так что в ответ он лишь смеется. Салютует: – Спасибо! – и идет себе дальше, но Сатору уже не обращает на него внимание. Полностью сконцентрированный на хмуром, напряженном мальчишке – он уже собирается пояснить, что, раз парень смог его услышать, значит, магглоотталкивающие чары больше не действуют. Но не успевает и рта раскрыть, когда тот заговаривает сам: – Это сейчас что, чревовещание было? – интересуется он все еще подозрительно, но с коротким проблеском любопытства. Теперь приходит черед Сатору удивленно моргать: – Чревове… что? – переспрашивает он, но тут же понимающе тянет, когда в голосе люмосом вспыхивает догадка: – А… это какое-нибудь из маггловских изобретений? Вроде визетелеров, которые картинки показывают, или этих штук, которые делают холод вместо замораживающих чар, чтобы можно было хранить еду? Как их там… Холоделатели или что-то такое? – теперь уже сам с проблеском любопытства спрашивает он. Не то чтобы Сатору совсем в магглах и маггловских изобретениях не разбирается – очень даже разбирается! Просто в названиях не особенно шарит – но он не виноват. У него, сильнейшего мага современности, есть уйма занятий поважнее, чем какие-то там названия запоминать! Например, еще не все моти в этом мире им съедены… а это же непорядок! Надо исправлять! На самом деле, ему всегда было интересно, что там у магглов к чему и как – но и впрямь совсем уж не до того было. Как у аврора, у него не находилось лишних минут даже на то, чтобы выспаться – что вообще такое сон? Какое-нибудь мифическое создание времен Основателей Хогвартса? Да и сейчас вечно по каким-нибудь делам дергают, все моти мира съесть не дают. Безобразие. Вот такие дни, как сегодня, когда у него есть возможность просто спокойно по маггловским улицам прогуляться – исключение, а не правило. Но даже среди магглов магия все равно находит Годжо Сатору – на этот раз в лице погнавшегося за воришкой мальчишки-волшебника. Который как раз монотонно говорит с ничего не выражающим лицом: – Я так понимаю, вы говорите о телевизоре и холодильнике. – Да-да, именно о них! – радостно подтверждает Сатору. Так вот, как эти штуки называются! Следом он гордо провозглашает, совсем немного – и заслуженно, как уверен – задирая нос: – Вот видишь, я отлично разбираюсь в магглах! Не то, что всякие заносчивые чистокровки, которые считают себя выше этого. Так-то Сатору, конечно, и сам чистокровный… Но он точно отказывается ставить себя в один ряд с придурками, которые считают себя лучше магглов или магглорожденных. Еще мгновение-другое мальчишка смотрит на него непроницаемым взглядом, а затем – и на этот Сатору уже почти, почти уверен, что не мерещится! – уголок губ у него совсем уж явственно дергается прежде, чем он бросает такой взгляд, будто понять не может, каким образом придурок напротив него может существовать, и провозглашает: – А вы немного безнадежный случай, да? Пока Сатору пытается определиться, оскорбляться ему и возмущаться или, наоборот, радостно подтверждать, что, да, он совершенно и абсолютно безнадежен, чтобы это ни значило – возможно, подошло бы все это разом… Но мальчишка уже критически оглядывает его с головы до ног, чуть качает головой и продолжает: – Ну, если я действительно не чокнулся и не вижу сейчас то, чего нет – не думаю, что ты опасен для меня. Если бы хотел, ты бы уже что-то сделал, и толпа людей вокруг вряд ли помешала бы. Это… Ну, все еще рационально и логично, на самом деле. Но, одновременно с этим – мальчика до сих пор выглядит подозрительным и недоверчивым, что тоже рационально и, боггарт побери, логично. Хотя что-то в нем, кажется, словно совсем чуть-чуть расслабляется и уровень настороженности, готовности в любую секунды начать защищаться – немного падает. Но лишь немного. Все-таки, Сатору, сильнейший, прекрасный и вообще идеальный – явно планомерно проваливаться в том, чтобы донести до одного упрямого, здравомыслящего мальчишки факт существования магии. Не говоря уже о том, чтобы заслужить хоть немного его доверия. Ух. Поэтому он вздыхает и отвечает: – Просто скажи мне, что сделать. Любую ерунду, которая придет в голову, лишь бы доказать тебе, что магия реальна. Может, хотя бы это сработает? Если Сатору будет делать не просто случайные приходящие в голову вещи с помощью магии – а именно то, что ему скажет мальчишка? Тогда он поверит, что это не заранее заготовленный план, рассчитанный на каких-нибудь наивных дурачков? Не всего лишь фокус? Сработает ли? Или тоже бессмысленно, а рациональный мозг этого ребенка придумает, почему и это тоже – просто обман, иллюзия? Ну. Это в любом случае единственный вариант, который еще приходит ему в голову. На самом деле, Сатору даже интересно, что именно он мог бы попросить, как демонстрацию существования магии. То, что это не будет что-то жуткое или неприятное, даже в шутку – можно сказать с уверенностью, поэтому без проблем сделал бы все, о чем бы тот ни сказал. Очень хотелось бы вновь увидеть, как эти слишком взрослые глаза опять загорятся детским восторгом. Хотя бы на какое-то мгновение. – Я… – начинает мальчишка, и секунду-другую будто колеблется. Может, выбирает и пытается решить, о чем бы попросить? Хотя на это как-то совсем не похоже. Но затем он вдруг говорит тише и в его голос, который до сих пор звучат твердо и спокойно, почти неуловимо пробивается что-то растерянное, уязвимое: – Думаю, я верю, – доносится до Сатору к его невероятному удивлению, а мальчишка, поморщившись, принимается объяснять: – То есть… Со мной действительно происходили вещи, которые я не мог объяснить логически, как ни пытался. И то, что вы делали сейчас, и вода, и огонь, и полет… Наверное, что-то такое и впрямь можно было бы создать с помочью уловок и иллюзий – но зачем кому-то запариваться так из-за меня? Я же никто. Ох. Ох, черт. На первых словах Сатору уже успевает немного воодушевиться, решить, будто у него и впрямь наконец получилось что-то правильно сделать, мысль донести, достучаться. Пусть не заслужить доверие к себе – но хотя бы подарить веру в существование магии, знание об этом существовании. Но вот на последней фразе у него страшно и болезненно сжимается сердце, подрывая все возможное воодушевление бомбардой. То, что этот ребенок умен, логичен и здравомыслящ – он и так уже понял. А теперь он понимает также, что там, за чрезмерными взрослостью, серьезностью и твердостью – скрываются неуверенность и сомнения в том, что он вообще чего-то заслуживает. Чего, наверное, следовало бы ожидать, учитывая, что мальчишка, кажется, в этом мире совсем одинок. Может, ему еще и поэтому было сложно в магию поверить – не только потому, что это рушит привычную картину мира и противоречит его представлениям о рациональности. Но и потому, что мальчишка считает себя никем. А с чего бы никому оказаться вдруг особенным? Волшебником? Боль в диафрагме становится сильнее, горло сжимает ощущением беспомощности и злостью на тех, из-за кого подобные мысли о самом себе в голове мальчишки появились. Из-за кого он – совсем один. Присев на корточки, чтобы их глаза оказались на одном уровне – Сатору все еще оставляет приличное расстояние между ними. Не ему это расстояние сокращать. Все, что угодно, лишь бы мальчишка хоть немного ощущал себя в безопасности. На самом деле, что сказать сейчас Сатору все еще понятия не имеет, принимаясь судорожно перебирать возможные варианты в собственном сознании и пытаясь отыскать среди них правильные и нужные. Он всегда отлично умеет трепаться, если слова ничего не стоят и ничего не весят – но также всегда был невероятно в словах плох, когда они действительно важны. Вот как сейчас. Все же – Сатору пытается. Принимается осторожно фразы подбирать. – Эй. Конечно, я тебя не знаю, так что ничего утверждать не могу – но я вижу перед собой сейчас очень сообразительного, умного, не по годами взрослого и смелого мальчишку. Да мы ведь познакомились, когда ты гнался за каким-то воришкой, который гораздо старше тебя! Это уже о многом говорит, – произносит он честно то, что действительно думает, пытаясь подкрепить свои слова аргументами, чтобы те не звучали просто громкими и ничего не стоящими. – А еще я не совсем такой, как другие волшебники. Я сильнейших из всех, и это не хвастовство… Ладно, может, все же немного хвастовство, – фыркнув, признает он с оттенком веселья. Хотя тут же вновь серьезнеет и продолжает, пытаясь мысль донести: – Суть в том, что я могу видеть чужую магию и чужой потенциал. И ты очень, очень силен. Но даже без своей магии – ты остаешься сильным, потому что вот же ты, сначала за воришкой гонялся, не испугавшись, а теперь с заслуженным подозрением относишься к странному незнакомцу и отвечаешь на все мои реплики так, как никто из взрослых не смог бы. Прямолинейно, смело и остроумно. Анализируя все, что слышишь, и делая выводы. А я абсолютно уверен – ты кто угодно, ребенок, но точно не никто. Самое поразительно то, что Сатору действительно подразумевает каждое из произнесенных слов. Заслужить уважение Годжо Сатору задача не из простых – не так-то много людей отыщется, которые хотя бы толики его уважения удостоились. Но мальчишке это уже удалось вот так, с первых же минут их знакомства. Что очень о много говорит. Так что Сатору не лжет ни секунды – и очень надеется, что этот проницательный, умный ребенок сможет его честность уловить. Глаза напротив вновь распахиваются все шире по мере того, как он говорит – и в этот раз мальчишка не спешит так быстро, как прежде, вновь восстанавливать свою невозмутимую маску, когда в глазах у него еще отчетливее мелькает уязвимость. Его не по годам взрослый взгляд вновь больше начинает походить на взгляд ребенка. Вот только теперь не удивленно-восторженного из-за первого проявления магии, увиденного в жизни. А словно отчаянно желающего надеяться, нуждающегося в том, чтобы довериться – но явно не представляющего, как это сделать. Ведь просто так в таком возрасте глаза настолько взрослыми не становятся, в этом никаких сомнений быть не может – жизнь-мразь явно не была к этому ребенку добра, так что теперь ему сложно позволить себе надеяться и доверять. А уж тем более – какому-то страннному незнакомцу и его словам. Все это немного разбивает Сатору сердце. Черт. А ведь долго думал, будто оно, это самое гребаное сердце, превратилось в пепел еще после предательства Сугуру. Но потом – вот это. Он встречает упрямого, донельзя рационального мальчишку с этими его страшно-взрослыми глазами и этими его невероятно взрослыми репликами, рассуждениями, мышлением – и вдруг оказывается, что сердце-то еще есть. А щемит оно так, как не щемило, кажется, вовсе никогда. Вдруг появляется такая мощная потребность защитить и уберечь, которую Сатору в жизни еще не испытывал. Но очень быстро мальчишка вновь возвращает себе контроль, взгляд его опять почти – почти – наглухо закрывается, глаза становятся по-прежнему страшно-взрослыми и серьезными, плечи он распрямляет, словно Атлант, держащий на них целое небо. От этого – лишь еще больнее. – Я все еще вам не доверяю, – наконец, отвечает он, явно пытаясь звучать твердо, уверенно и выглядя уже куда более собранно. Вот только Сатору все еще может уловить оттенки уязвимости. – Это правильно, – кивает он. Потому что именно так и думает, потому что ничего другого и не ждал. Даже без учета того, что жизнь мальчишки – явно то еще испытание, доверять незнакомцам в любом случае плохая идея. Так что все он делает правильно. – Послушай, – осторожно продолжает Сатору, вновь пытаясь слова подобрать. – Я бы очень хотел отвести тебя в Хогвартс – это школа волшебства, в которой я работаю и в которую ты мог бы однажды поступить. Очень надеюсь, что поступишь. И все же я не собираюсь тащить тебя туда силой. Но оставить все так тоже не могу. Если ты говоришь, что твой отец не появлялся месяцами… Как он и ожидал – мальчишка тут же переходит в оборону, начиная выглядеть защищающимся, когда прерывает и говорит, ощетинившись: – Я в порядке. Меня не нужно жалеть. – Я и не жалею, – твердо отвечает на это Сатору. – Ты явно сильный и способный постоять за себя ребенок, тебе точно не нужна жалость. Но ты все же ребенок. Сколько тебе? Лет семь? Ты достаточно рационален, чтобы понимать – ты не можешь оставаться один в таком возрасте, – говорит он твердо и спокойно, уже поняв, что какие-нибудь фальшиво-успокаивающие слова с этим ребенком не сработают. Надеясь, что вот такая правда его не отпугнет. Не оттолкнет. Но мальчишка совсем не выглядит обиженным – его брови сходятся к переносице, и он кажется скорее задумчивым, будто всерьез размышляет над словами Сатору. Возможно, прикидывая варианты, которые у него есть. Так что тот, выдохнув с толикой облегчения – вновь предельно осторожно продолжает: – Тебе есть, где жить? Чем питаться? На это мальчишка сдержанно кивает и принимается объяснять: – Это не первый раз, когда он исчезает, и обычно он оставляет деньги. Я привык. Хотя так надолго он еще никогда не исчезал, и я не уверен… – тут он обрывает сам себя на полуслове, поджимает губы и хмурится, выглядит так, будто ругает себя за то, что сейчас сказал – или что сказал слишком много. А Сатору без проблем понимает, что именно мальчишка не договорил. …не уверен, что он вернется. Челюсти его непроизвольно сжимаются крепче. Ему вдруг хочется найти отца этого мальчишки – и врезать ему по роже со всей мощи. Но он заставляет себя выдохнуть и вдохнуть, заставляет себя успокоиться – только бы мальчишка не подумал, что эта короткая вспышка злости направлена на него. На самом деле, холодом и ужасом внутренности сковывает уже просто от того, до чего же обыденным и равнодушным тоном он говорит настолько страшные, кошмарные вещи – что в таком возрасте уже привык оставаться совсем один и сам о себе заботиться. Вот насколько же ублюдком нужно быть, чтобы на такое своего ребенка обречь? Не удивительно, что, будучи еще настолько мелким, он уже такой самостоятельный, так по-взрослому смотрит, говорит, рассуждает. Ему попросту пришлось слишком рано взрослеть. – Тогда давай так, – говорит Сатору как может сейчас ровным, спокойным голосом. – Я буду приходить в этот парк каждый день, и если ты будешь приходить тоже, стану показывать тебе разные заклинания, рассказывать о магии и Хогвартсе. Научу тебя чего-нибудь, если сам захочешь. А когда ты начнешь мне немного доверять, когда будешь к этому готов – я отведу тебя в Хогвартс. Как тебе такой план? Мальчишка хмуро смотрит на него секунду-другую – и Сатору в ожидании замирает. Это самый рациональный компромисс, который он смог придумать. Наверное, логичнее было бы все же просто взять – да и аппарировать мальчишку к воротам школы и отправить кому-нибудь патронуса, чтобы его забрали, а дальше пусть сами разбираются…. Но одна мысль о том, чтобы сделать хоть что-то против его желания – пусть даже ему во благо. Мысль о том, чтобы предать доверие, которого даже нет. Мысль о том, чтобы сбагрить ребенка кому-то, будто он просто лишняя, отягощающая ноша… Сатору не может. Почему-то – просто не может. – Раз вы волшебник и в ваших силах даже ничье здесь внимание не привлечь – то почему просто не поступите так, как сами считаете нужным, и силой не отведете меня в этот Хогвартс? – с подозрением спрашивает мальчишка в ответ, хмурый и настороженный, а Сатору удивленно моргает, когда понимает, что его мысли бегут в схожем направлении. Ха. Ну надо же. Точно не Гриффиндор. Гриффиндор этого мальчишку не заслужил. Какое-то время Сатору думает, что ему сказать на это – он ведь и сам-то себе ответить толком не может. А затем, осознав, что мозгом, кажется, нужных слов и не подберет – позволяет интуиции говорить за себя, когда осторожно произносит: – Если я так поступлю – потом ты вряд ли когда-нибудь сумеешь довериться не только мне, но и кому-либо вообще в магическом мире. Да и самой магии тоже. Лишь запоздало, собственные слова услышав – осознает, что так оно и есть. Вообще-то для Сатору и мысль о том, что мальчишка не сможет доверять ему самому – уже отчего-то отдает болью. Но есть кое-что куда важнее собственной боли. Ведь, если он не сможет в магическом мире доверять вообще никому. Если постоянно будет ожидать предательства и подвоха. Если сама магия станет для него не подарком, не удивительным и прекрасным открытием, а бременем и напоминанием о том, как его предали – вероятно, уже не впервые, – и в этот, магический мир силой затащили… Нет. Такого нельзя допустить. Для ребенка перед ним это явно важно – чтобы он сам мог выбирать, и чтобы его выбор уважали. Даже тот факт, что задает такой вопрос – уже о многом говорит. Будто ждет подвоха и хочет убедиться, что Сатору по итогу не сделает выбор за него. Да и формулировка… …почему не поступите так, как сами считаете нужным… Словно и не ждет, что к его решению, его мыслям и желаниям кто-то в этом мире прислушается – осознание, которое так сильно горчит. Так что – нет. Поступить с ним так и выбрать за него Сатору не может – этот ребенок явно куда взрослее не только своих сверстников, но и многих взрослых, которых он знает и которые не в состоянии выбор самостоятельно делать и ответственность за него нести. Хотя отпускать его обратно в мир, где тот совсем один – попросту страшно и так неправильно. Но что еще остается? Тем более, что, судя по всему – мальчишка сейчас явно не лжет, попросту так очевидно лгать не умеет. Он определенно и впрямь привык справляться со всем самостоятельно – понимание этого отдает и облегчением, и болью. Не должен ребенок его возраста уметь самостоятельно с чем-либо справляться – а тем более с тем, чтобы одному жить, самому себя кормить и о себе заботиться. Но все-таки, по крайней мере – вот такой не по годам взрослый, мальчишка явно в состоянии это сделать. Уже хотя бы что-то. Мгновение-другое он смотрит на Сатору внимательно, оценивающе – но в прорехах защитных стальных масок опять проглядывает уязвимость. Едва уловимо. Явно против его воли. – А если я еще долго не смогу вам доверять? – наконец, спрашивает хмуро, настороженно – и Сатору пожимает плечами с деланно-небрежным видом: – У меня уйма времени. – А если я вообще не смогу вам доверять? – не унимается и на этом мальчишка, недоверчивый колючий упрямец – но то, что он задает вопросы, кажется не таким уж плохим знаком. По крайней мере, готов слушать ответы. Но вот здесь Сатору все-таки уже немного колеблется прежде, чем сказать: – Ну, тогда я мог бы привести кого-то еще, кто лучше меня сумел бы… – начинает он осторожно, уже перебирая в голове кандидатуры – и почему-то в первую очередь думает о рациональном и логичном Нанами и о том, что эти двое определенно сошлись бы характерами. Но почему-то это опять слишком походит на «сбагрить ребенка кому-то» и все внутри Сатору ощетинивается на мысль о таком. Да и мальчишка вдруг прерывает его на полуслове, когда выпаливает: – Не надо никого больше! – и в нем вновь появляется что-то оборонительное и защитное – а Сатору мысленно огревает себя чем потяжелее, понимая, что проебался. Что его одного-то этот ребенок едва выдерживает, все еще настороженный и готовый, кажется, в любое мгновение то ли зарычать, то ли начать в ответ нападать, то ли сорваться с места в противоположном направлении. Привести же с собой кого-то еще? Мысль об этом явно заставляет его уйти в оборону лишь еще сильнее – что очень даже можно понять. Еще какой-нибудь придурок, как Годжо Сатору, талдычащий что-то о магии и отказывающийся затыкаться? А то и вовсе толпа таких же? Ну охренеть перспектива, конечно. Так что Сатору поднимает руки в примирительном жесте и говорит твердо: – Хорошо. Я больше никого не приведу. Клянусь. Буду приходить только я один, ладно? Можно было и изначально догадаться, что мальчишка не придет в восторг от идеи того, что перед ним появится еще больше незнакомцев. Черт! Теперь остается только замереть в ожидании ответа, едва ли дыша. Но, после секундного колебания и очередного пристального, кажется, до самых костей добирающегося взгляда – он, кажется, немного успокаивается, и хотя настороженность из слишком взрослых глаз никуда не исчезает, все же кивает: – Ладно. От облегчения у Сатору, сильнейшего мага современности, бывшего аврора, нынешнего лучшего преподавателя ЗОТИ, которого когда-либо знал Хогвартс – едва не подкашиваются ноги. Что делал бы, если бы мальчишка отказался и послал – он не знает. Других хоть сколько-то рабочих планов у него не было. Хотя поверил ли он действительно или нет, что Сатору никого больше не приведет – сказать сложно, но, по крайней мере, настолько обороняющимся и покрывшимся защитными иглами больше не выглядит. Наступает тишина. А Сатору позволяет себе тихо-тихо выдохнуть – по крайней мере, пусть они еще не обсудили детали, но мальчишка хотя бы не против того, чтобы он пришел снова. Это уже что-то. Конечно же, не составило бы труда все равно его отыскать – но совсем не хотелось бы так поступать. Кажется невероятно важным, чтобы этот ребенок сам доверился, сам принял решение однажды Хогвартс увидеть, сам захотел, чтобы магия стала частью его жизни. Ему самому явно важно наличие выбора и наличие возможности самостоятельно этот выбор сделать, на что он определенно более чем способен. Так что это обязано быть важно и для Сатору тоже. Вот только оставить все так, как сейчас, он до сих пор не может. Так что какое-то время судорожно обдумывает, как ему осторожнее, тактичнее сказать то, что хочет – и должен – сказать дальше. Но – Сатору и осторожность? Но – Сатору и тактичность? Пф-ф! На разных полюсах. Так что, не отыскав формулировок получше, в конце концов он просто говорит: – Но если тебе понадобится хоть что-то. Деньги, еда, жилье – ты можешь просто попросить… – потому что ему нужно убедиться, ему нужно знать точно, что, если ситуация вдруг измениться, если все вдруг станет совсем плохо – мальчишка не будет голодать и не окажется на улице. Такого допустить точно никак нельзя. Нужно, чтобы он твердо знал – может попросить о помощи, если это понадобится. Для Сатору деньги вообще не проблема. Он бы прямо сейчас с радостью вручил мальчишке мешок с галлеонами – но, во-первых, в маггловском мире они бесполезны и тут бы для начала в Гринготтс заскочить и обменять их на те бумажки, которыми магглы пользуются. А во-вторых – Сатору почти уверен, что в ответ на такое тот уж точно ощетинится и от себя оттолкнет. Будет в этом, вообще-то, не так уж и неправ. Принимать деньги от незнакомца – так себе идея. Очень быстро он убеждается в том, что прав в своих рассуждениях, когда даже на предложение помощи мальчишка тут же выпрямляется сильнее, вздергивает подбородок упрямее. Сверкает сталью в слишком взрослых глазах. – Я могу о себе позаботиться, – вновь твердо повторяет он, и Сатору вздыхает, понимая, что если продолжит давить и настаивать – явно сделает только хуже. Хотя ему это ужасно не нравится – но остается лишь принять это. По крайней мере, пока что. Так что он кивает и хмыкает. – Ладно, – после чего склоняет голову набок, ухмыляется и говорит на пробу: – Ну так что, до завтра? Встретимся здесь в это же время? Но даже если мальчишка в принципе не против, чтобы Сатору пришел вновь – это не значит еще, что согласится увидеться уже завтра. Может, он сейчас фыркнет, посмотрит на него, как на придурка, и скажет что-то вроде: …ну как же, завтра. Возвращайся через год. А лучше через десять. А лучше в следующей жизни – к тому времени, может, я морально подготовлюсь с еще одной встрече с таким надоедливым идиотом. Пф-ф. Но самое ужасное – что все это звучит в его голове голосом мальчишки и кажется чем-то, что тот и впрямь мог бы сказать. Что ему делать дальше, если сейчас и впрямь получит ответ в таком духе – Сатору не представляет. Ух. Все сталкиваются с такими сложностями, когда рассказывают магглорожденным о магии?.. Ну, это вряд – мальчишка явно исключение из правил, не по годам взрослый, серьезный и здравомыслящий жуткий упрямец. Где еще такого ребенка его возраста отыщешь, а? Да и Сатору все еще не против сложностей. Только пусть совсем уж не отталкивает и не прогоняет. С остальным – разберутся. В ответ мальчишка смотрит на него внимательно, оценивающе пару секунду; смотрит так, будто препарировать пытается до самых костей и понять что-то о Сатору – так что тот спокойно смотрит в ответ, не пытаясь изобразить искусственные улыбки и позволяя мальчишке увидеть все, что ему нужно. Наконец, тот шумно, тяжело выдыхает, будто сам не знает, принимает ли сейчас правильное решение или приговор себе подписывает. Но, тем не менее – наконец коротко, решительно кивает: – До завтра. А Сатору ощущает, как внутренности моментально затапливает облегчением, пока губы сами собой растягиваются в искренней улыбке. Очевидно, что мальчишка не лжет – помимо того, что явно и не умеет, он также очевидно до вреда самому себе честный, поэтому точно не стал бы подтверждать, что придет завтра, если бы не собирался этого делать. Но прежде, чем они разойдутся в разные стороны – Сатору вдруг кое-что осознает и бросает: – Годжо Сатору, к слову. Мое имя. Потому что он, придурок такой, до сих пор так даже и не подумал представиться – а ему хочется, чтобы мальчишка знал имя того, кому собирается хотя бы попытаться совсем немного довериться. В ответ тот вздергивает бровь отточенным движением. – Рад за вас, – лишь говорит он невпечатленно сухим тоном, прежде чем наконец развернуться и направиться в противоположную сторону. А Сатору свободно смеется, глядя в слишком, несвойственно ребенку прямую, стальную спину. Совсем ведь не рассчитывал, что тот назовет собственное имя в ответ – так что все в порядке. Для такого ему явно нужно доверие. Тоже развернувшись и начав уходить, он думает о том, что, вообще, этот сильный упрямец, даже будучи магглорожденным – наверняка смог бы выжить на Слизерине. Да он бы нос всем утер всего несколькими фразами, безо всякой там магии. Но… На самом деле, Сатору готов смириться даже с Гриффиндором – хоть и фи, – просто хочется, чтобы мальчишка однажды все же ступил под своды Хогвартса, смог назвать его своим домом, узнал о том, каким счастьем может быть магия. Получил возможность немного побыть беззаботным, счастливым ребенком. А чтобы этого добиться, он точно намерен его доверие заслужить и убедиться, что у мальчишки все будет хорошо. Это вдруг кажется Сатору таким невероятно важным. Может быть, важнее всего, что когда-либо было в его жизни.