Пока ты смотришь

Последние несколько недель планомерно превращались в раздражающее, выматывающее дерьмо – и все потому, что Сатору опять припахали к очередному министерскому делу. А ведь он уже вырвался из этой клоаки, о чем ни секунды не жалел! Лучшее гребаное решение в его гребаной жизни… ну, ладно, одно из лучших. Казалось бы – ну теперь-то можно выдохнуть, а? Вот только его продолжают постоянно выдергивать на какие-то дела снова, и снова, и снова. Потому что по сути своей Министерство в целом и Аврорат в частности – просто кучка беспомощных идиотов, и когда случается что-то действительно серьезное, Сатору не может просто так отмахнуться. Раньше – отмахнулся бы. Но сейчас… Он как представит себе, с каким разочарованием посмотрит Мегуми, если узнает, что кто-то пострадал из-за его бездействия – так и все, так и влипает в очередное министерское дерьмо. А все потому, что по-настоящему лучшее решение в жизни Сатору – это когда он паршивца к себе забрал. В чем, конечно же, вслух в жизни не признается. Да чтоб тебя, ребенок! Так и сейчас – Сатору на эти чертовы несколько недель оказался занят поимкой какого-то хера, возомнившего себя новым Темным лордом. Задание не то чтобы сложное – но хлопотное и утомительное, ублюдок всегда успевал исчезнуть, стоило напасть на его след. Но вот наступает тот прекрасный день, когда вся эта раздражающая, отнимающая время ерунда подходит к концу – потому что тот самый хер наконец пойман; гребаный темный-недолорд, а по факту просто очередной уебан-неудачник. И поймал его, конечно же, Сатору. Потому что, опять же, Министерство и Аврорат – просто кучка беспомощных идиотов. Всем известный, очевидный факт. И хотя он выжат до дна – но ощущает облегчение, что наконец опять можно от Министерства избавиться. Что наконец опять можно по-настоящему выдохнуть. Что наконец опять можно сгрести Мегуми в охапку – и отправиться с ним домой… …да, у них есть дом. Типа, который не Хогвартс. И плевать, что Сатору сам об этом иногда забывает, а Мегуми практически в Хогвартсе растет. Вот черт. Но суть в том, что, да – в планы Сатору входит отправиться домой, запастись вкусняхами, усадить Мегуми перед телевизором, у себя под боком, и провести удачно грядущие выходные за просмотром каких-нибудь дерьмовых маггловских ужастиков, которые абсолютно уморительны и их обоих неизменно веселят. Даже если в случае Мегуми веселье выражается лишь чуть выше приподнятой бровью и скептичным хмыканьем. О, скептичное хмыканье в исполнении Мегуми – да это же почти эквивалент громогласного хохота! Так что планы у Сатору, может, и не совсем эпичные – но абсолютно идеальные. И он чертовски предвкушает их воплощение в жизнь. В Хогвартс Сатору возвращается, когда время уже близится к отбою – и мажет равнодушным взглядом по горке скопившихся эссе на своем столе; большую часть его учительских обязанностей на эти недели взяли на себя другие преподаватели – но на эссе это, очевидно, не распространялось. Сатору планирует притвориться, будто ничего не видел. В конце концов, он никогда и не называл себя ответственным. Вероятно, за такое ему предстоит выслушать лекцию от Мегуми, когда тот узнает… но с этим пусть разбирается Сатору-из-будущего. У Сатору-из-настоящего цель сейчас одна – потратить выходные на то, чтобы подсовывать Мегуми самые сомнительные на вид драже Берти Боттс, а потом злорадно хихикать, наблюдая за его реакциями на какие-нибудь мерзкие вкусы. Годжо Сатору. Бывший аврор, преподаватель Хогвартса, сильнейший маг современности. Состоявшийся, взрослый человек. Но кое-кто, заслуживающий доверия, утверждает, что ему лет пять. В роли этого кое-кого выступает Фушигуро Мегуми. Отбросив в сторону пыльную мантию, Сатору проверяет время – и убедившись в том, что до отбоя осталось совсем немного, заваливается в кресло. Как бы Мегуми, этот любопытный, жадный до знаний ребенок ни был увлечен тем, чем занимается – обычно он за временем следит и сразу после отбоя в их хогвартские спальни возвращается. Но вот отбой наступает – Мегуми нет. Проходит пять минут, десять – Мегуми нет. Это заставляет Сатору нахмурится. Да, иногда Мегуми может забыться и отбой пропустить – но случается такое крайне редко; хотя Сатору, возможно – возмо-о-ожно – не так уж и сильно на важности для него отбоя настаивает. Ну, то есть, это же Мегуми – он умный, сообразительный ребенок, и сам знает, куда соваться не стоит, а Хогвартс для него давно стал неплохо исследованным, абсолютно безопасным домом, который и защитит, если нужно. А еще, чисто технически – Мегуми до сих пор не ученик, а значит, обычные правила на него не распространяются, и даже баллы снять никто не может, что уж говорить обо всяких отработках. Почему бы не пользоваться возможностью, пока такая есть? И кого вообще волнуют эти отбои, а? Точно не те рассуждения, которые должны быть у преподавателя школы и – кхм – родителя. Сатору осознает – и ничего менять не собирается. Не для Мегуми. И все-таки, в отличие от Сатору – Мегуми-то как раз ответственный и обычно такого себе не позволяет. Но сегодня – вот. Его нет. Так что Сатору хмурится сильнее. И, накинув на плечи другую мантию, отправляется искать Мегуми по Хогвартсу. Засовывает нос во все его самые любимые, укромные уголки, скрытые от чужих взглядов. И не находит. Не находит... К тому моменту, когда они пересекаются с Сугуру – легкое беспокойство Сатору уже планомерно разгорается до откровенного страха. Очевидно, Сугуру каким-то образом это понимает – потому что, стоит их взглядам встретиться, и его улыбка быстро стекает с лица, сменяясь хмурым выражением. – Что случилось? – Мегуми пропал, – отрывисто и без лишних предисловий бросает Сатору, напряженно думая. По краю сознания царапается какая-то мысль – но Сатору никак не может ее отловить и поближе рассмотреть. Он что-то упускает – определенно упускает. Да, Мегуми все еще мог забыться, пусть и случается такое редко; мог отыскать очередной укромный уголок, Сатору не известный; мог… Но интуиция Сатору к этому моменту уже заходится воплем – что-то не так. Не так. Не так. Слух выхватывает знакомый голос Сугуру – кажется, он говорит что-то о том, что Мегуми наверняка с кем-то из преподавателей или сам по Хогвартсу бродит, они легко его найдут. Сатору едва ли вслушивается. Он ошарашенно застывает, окончательно переставая мир вокруг себя замечать. Потому что в его голове наконец щелкает; наконец удается ухватиться за ту самую, ускользавшую мысль. Перед глазами смутно, рвано вспыхивает один из их с Мегуми разговоров, произошедших за эти последние недели – кажется, совсем недавно… Может, вчера? Или даже сегодня, как раз перед тем, как Сатору отправился в Министерство?.. Блядь. Блядь! Теперь Сатору понимает, где именно Мегуми находится. – Запретный лес, – тут же прерывает он бессмысленную тираду Сугуру огрубевшим, севшим голосом; почти физически ощущая, как обрываются внутренности; как ужасом прошибает до гребаных позвонков. – Мегуми в Запретном лесу. – Откуда ты… – начинает Сугуру, сводя брови к переносице – но Сатору уже из оцепенения выпадает и срывается с места; призывает метлу. Ебаный Хогвартс и его ебаный антиаппарационный барьер! Теоретически, Сатору мог бы к херам его разрушить – но боггарт знает, не уйдет ли на это только еще больше времени. А как раз времени у него сейчас и нет. Нет гребаного времени, которого у него попросту не оставалось на Мегуми в эти долбаные последние недели – но обычно тот времени и не требует. Этот ребенок до того тихий, самостоятельный и неприхотливый, что даже бесит. Ну хоть бы где-нибудь накосячил. Ну хоть бы какую-то истерику Сатору закатил. Но нет же, даже не просит ни о чем никогда, маленький паршивец! Но из-за всего этого Сатору привык, что Мегуми – до невозможности рациональный, здравомыслящий ребенок, который никогда никакой дичи не творит. И именно этот факт его подводит сейчас. Именно этот факт приводит к той херне, к которой, собственно, приводит. Сатору попросту забывает, что, как бы взросло Мегуми себя ни вел, какими бы взрослыми ни были у него глаза – он все еще остается ребенком. А все дети – абсолютно все, включая самого Сатору, которого Мегуми называет ребенком-в-теле-взрослого – иногда творят херню. Хотя, на самом деле, виноват во всем Сатору. И сейчас, когда он несется в Запретный лес – перед глазами все еще мелькают обрывки воспоминаний о том, как Мегуми говорил с ним… этим утром? Неужели, все действительно было утром? И в этом разговоре ребенок просил сходить с ним в Запретный лес – в подкорке царапается тусклый образ того, как сам Сатору, замороченный с этими гребаными министерскими делами, кажется, только отмахнулся. Да еще и с чем-то похожим на… – Нечего всяким мелким карапузам в Запретном лесу делать, – после чего рассеянно взъерошил Мегуми макушку и об этом разговоре успешно. Сука. Забыл. Полностью переключившись мыслями на министерское дерьмо, в желании поскорее с ним разобраться. Блядь. И ведь даже на секунду не остановился, не спросил, а зачем Мегуми все это – и речь же о Мегуми! Сатору, блядь, просто обязан был для начала охереть, что Мегуми вообще о чем-то попросил – а потом все подробности этой просьбы из него выжать. А после, конечно же – конечно же – сделать все, чтобы ее выполнить. Слишком уж редко этот ребенок о чем-либо просит, чтобы разбрасываться возможностью хоть что-то для него сделать! И в любой другой ситуации Сатору бы именно так и поступил – спросил бы о подробностях, сделал бы все возможное. Но в тот момент он почти не соображал и… …попросту отмахнулся. Придурок. Хоть и пиздецки поздно, конечно, но теперь-то Сатору осознает, какой он придурок – просто неописуемый еблан. Потому что Мегуми никогда не попросил бы сходить с ним в Запретный лес просто так – чтобы утолить свое детское любопытство. Он прекрасно знает, как это опасно – и, вообще-то, уже там бывал. Вместе с Сатору. Потому что Сатору был уверен и в том, что сможет его защитить, и в том, что запрещать что-либо детям, рассказывая о таящихся опасностях – это как вывешивать мигающую разноцветными бликами табличку «Добро пожаловать! Вам сюда» с подробным маршрутом того, где именно загадочное «сюда» находится. Но в этот раз Мегуми попросился в Запретный лес сам – впервые. И наверняка у него были причины – потому что это Мегуми. Может быть, какое-то очередное зелье, которое он откопал и теперь пытается сделать – потому что этого жадного до знаний паршивца можно будет после распределения как минимум курс на третий сразу отправлять, на первых двух ему попросту станет скучно. Превращать спичку в иголку? Пф-ф, этому Мегуми научился еще в семь лет. Летим дальше. Еще он мог наткнуться на проклятое кем-нибудь животное, которому для лечения нужны особые ингредиенты – прецеденты уже случались. Или. Или… Существует уйма рациональных причин, на самом деле, почему Мегуми могло понадобиться сходить в Запретный лес – и ведь изначально он не попытался пойти один. Он достаточно рассудителен, чтобы понимать – десятилетнему ребенку одному в Запретном лесу делать нечего, если только он не хочет как минимум серьезно пострадать. Нет, вместо этого Мегуми пришел к нему, Сатору. Мегуми попросил его, Сатору. Мегуми доверился ему, Сатору – или, по крайней мере, попытался довериться. А что сделал Сатору? Попросту от него отмахнулся! Гребаный ублюдок. И тогда Мегуми вместо того, чтобы попробовать попросить еще раз – или же попросить кого-то другого… Отправился один. Сейчас Сатору в этом почти уверен. Мегуми – рациональный. Здравомыслящий. Болезненно-взрослый ребенок. Но он не умеет просить; он привык всегда и со всем справляться сам. И если уж Мегуми один раз попросил – и ему фактически отказали… Черт. Возьми. Но для того, чтобы себя проклясть – вполне буквально – у Сатору времени нет. Для начала надо своего ребенка отыскать, вернуть его в Хогвартс в целости и сохранности – а потом уже можно и в самобичевание провалиться. Сердце в ужасе грохочет за ребрами – но Сатору все равно улавливает знакомые шаги позади себя. Больше не задавая никаких вопросов, Сугуру просто отправляется за ним следом – совсем, как когда-то. От последней мысли Сатору ощущает легкий прилив горечи – но отмахивается. Не сейчас. Сейчас на первом месте – Мегуми. Остальное – неважно. Краем глаза Сатору замечает серебряную вспышку – и понимает, что это Сугуру отправляет патронусов, вероятно, другим профессорам. Сатору отдаленно осознает, что именно это должен был в первую очередь сделать сам – все-таки, чем больше людей начнут искать Мегуми, тем лучше, – но панически скачущие мысли отказываются структурироваться во что-то рациональное. Блядь. Нет. Так нельзя. Он не имеет права паниковать, когда от этого зависит жизнь Мегуми. Паника всегда только мешает, не дает ни здраво рассуждать, ни, тем более, здраво поступать. Если Сатору сейчас начнет просто метаться по Запретному лесу загнанным зверем – этим он ничем Мегуми не поможет. Так что он глубоко вдыхает. Медленно выдыхает. …нихуя не помогает. Блядь. В руке наконец оказывается призванная метла – и выскочивший из замка Сатору отталкивается от земли. От пропитавшей кости усталости, которую он ощущал недавно – не остается и следа. А затем они с Сугуру оказываются в Запретном лесу. А затем им не требуется много времени, чтобы отыскать Мегуми. А затем… Затем Сатору осознает, что Мегуми забрел в логово акромантулов. Паника сменяется приливом ярости. А когда Годжо Сатору в ярости. Живым не уходит никто из тех, на кого эта ярость направлена. Когда Сатору наконец добирается до Мегуми, в рекордные даже для себя сроки со всем остальным разобравшись – что-то за ребрами обрушивается повторно. Куда монолитнее. Неотвратимее. Страшнее. Обрушивается, заливая все внутри кровью. Мегуми – крохотный. Бледный. Опутанный паутиной. Не дышащий. Ярость растворяется так же резко, как вспыхнула – разъедает кости Сатору кислотой, заставляя его упасть на колени. Ужас накатывает мощнее прежнего, наливает мышцы свинцом, забивается в глотку – но Сатору заставляет себя двигаться. Заставляет себя действовать. Заставляет себя делать хоть что-то, блядь. В свете люмоса он проверяет дыхание. Прощупывает пульс. На долю секунды прикрывает глаза, тихо-тихо выдыхает – живой, черт возьми; едва-едва, на самой грани – но живой. Не облегчение – но лучше, чем, сука, ничего. Сжав челюсти так крепко, что до крошева – Сатору запрещает себе разваливаться на куски. Нет, блядь. Нет. Он не будет так просто сдаваться. Хер там отпустит своего ребенка настолько легко. Так что Сатору стискивает палочку крепче, запрещая своим рукам трястись – использовать сейчас беспалочковую магию крайне сомнительная идея, он слишком плохо себя для этого контролирует. И он пытается вспомнить все сканирующие на проклятия и травмы заклинания, которые знает. Все целительные. Но и так уже понимает, что случилось. Понимает. Так что, когда Сугуру – о присутствии которого Сатору практически забыл – говорит: – Это яд акромантула, Сатору, – сам Сатору уже знает ответ. Чего он не знает – так это как от яда акромантула спасти. Блядь. Величайший маг современности – говорят о нем. Сильнейший из живущих – говорят о нем. Но какой в этом, нахрен, смысл, если он не удосужился узнать, как спасти от яда акромантула – попросту, нахрен, не думал, что ему это понадобится?! Потому что безответственный же еблан, а! Потому что привык по-еблански самодовольно полагаться на ту силу, которая у него есть и так. Дыхание Мегуми – слабое и шаткое, пульс едва-едва прощупывается; его так ужасающе просто принять за мертвого. Аппарировать из Запретного леса в Хогвартс нельзя. Добираться до Хогвартса даже на метле – слишком много времени; а этого ебучего времени и так уже потрачено дохрена. И даже если Сатору успеет… Сможет ли кто-то в Хогвартсе помочь с таким? Сёко со многим способна справиться, она столько раз латала Сатору – только бы доставить Мегуми к ней в Больничное крыло… но будет ли смысл? Приходилось ли ей сталкиваться с ядом акромантула? Сейчас слишком страшно от мысли о том, что все вокруг – такие же бестолковые ебланы, как сам Сатору, и просто, блядь, не удосужились разобраться… Вероятно, Мегуми помогли бы в Мунго – но и тут еще нужно добраться до работающего камина… А каким, блядь, образом?! И все же Сатору скрипит зубами. Нет. Ни за что. Он все равно попытается. Попытается, блядь! Потянувшись к Мегуми, Сатору уже собирается взять его на руки – но Сугуру констатирует очевидное: – Ты не успеешь. – И мне теперь просто смотреть, как он умирает?! – вскидывая голову, рявкает Сатору, у которого пропитавший кости страх вырывается еще одной вспышкой ярости – в этот раз совсем короткой и бессильной. Но Сугуру смотрит знакомо твердо. Невозмутимо. Спокойно. Иногда этими своими непрошибаемыми взглядами они так похожи с Мегуми – одна только эта мысль, кажется, уже внутренности через мясорубку пропускает. – Я могу ему помочь, – все так же твердо и ровно говорит Сугуру, удерживая взгляд. – Просто позволь мне. Да. Да, Сугуру может – понимает Сатору. Он специализируется на этом. Всякие стремные опасные твари – это по его части. Вероятно, он единственный во всем Хогвартсе, кто настолько хорошо в этом разбирается. Единственный, кто действительно сможет помочь. Вот же оно. Выход. Шанс. Возможность. Мысль должна бы принести облегчение. Сатору должен бы за ебаный шанс зацепиться… Вот только это – Сугуру. Сугуру, которому Сатору когда-то без сомнений свою жизнь доверил бы. Которому в принципе доверял больше, чем самому себе. А потом Сугуру его предал. А потом из-за Сугуру чуть не умерла уйма магглов. С тех пор прошли годы. Сугуру свернул с этого, разлагавшего его пути. Он вернулся. Он раскаялся. Он раскаивался снова, и снова, и снова – и доказывал это делом. Сатору простил его. Простил. …или думал так до сегодняшнего дня. Но сейчас он смотрит в знакомо твердые, серьезные глаза Сугуру, где только на донышке проглядывает выдающее его беспокойство и все еще плещется вина – та вина, которая толкает его спрашивать, а не действовать. А потом Сатору переводит взгляд на Мегуми. Мегуми. Невозможный паршивец. Мелкий засранец. Самый упрямый, невозможный, раздражающий… умный, преданный, восхитительный ребенок, который только когда-либо существовал. Сатору не может потерять его. Просто не может. – Доверься мне, – эхом шелестит голос Сугуру. – Пожалуйста, Сатору, – твердая – но почти мольба. Довериться. Если бы от этого зависела жизнь самого Сатору… пожалуй, да, он бы доверился – даже сейчас, даже после всего. Вот только это – не его жизнь. Это жизнь Мегуми. И доверить жизнь Мегуми тому, кто однажды уже предал… Но, вообще-то – а что еще Сатору остается? У него нет других вариантов. Можно попытаться подождать – может, придет кто-то из тех, кому Сугуру отправлял патронуса… но ждать в то время, когда каждая секунду на счету? В то время, когда Сатору не уверен, в состоянии ли с этим помочь еще кто-то, кроме Сугуру? Сам он абсолютно, нахрен, бесполезен сейчас, и здесь одно из двух – либо наблюдать, как Мегуми умирает у него на руках… Либо дать Сугуру шанс. Сатору глубоко вдыхает. Поднимается на ноги. Делает один тяжелый, стоящий ему кровоточащих внутренностей шаг назад, давая пространство. И выдыхает: – Спаси его, – чеканит тихо – но твердо. Требованием. Приказом, удерживая взгляд Сугуру. Тот также твердо – но будто бы с толикой облегчения – кивает в ответ. – Спасу, – тут же приступая к делу. Проходит девятнадцать минут. Девятнадцать минут, каждую из которых он отслеживал. Девятнадцать минут, растянувшиеся на вечность ада для Сатору. Девятнадцать минут, за которые в Запретный лес подтягиваются остальные – краем глаза он замечает Нанами, Утахиме, директора… кажется, Утахиме пытается о чем-то Сатору расспросить; но Нанами – всегда понятливый, внимательный Нанами – осторожно ее останавливает, качая головой. А потом Сатору совсем перестает отслеживать, кто там приходит еще. Взгляд его остается прикован к Мегуми и нависшему над ним Сугуру. Все его внимание сосредоточено лишь на них двоих. Сердце бахает в грудной клетке, как зацикленное, вновь и вновь взрывающееся бомбардо. Всего девятнадцать чертовых минут. А Сатору ощущает себя так, будто его заперли в коробке, где вместо стен – зияющая пропастью бесконечность; где ни времени, ни эмоций, ни чувств; где он может только беспомощно наблюдать за тем, как утекает из пальцев самое важное, что в его жизни есть – и ждать. Ждать. Ждать минутами. Ждать веками. Ждать вечностями. Ждать – пустотой задыхаясь, задыхаясь бесконечностью, задыхаясь гребаной беспомощностью, задыхаясь своей всесильностью, такой бесполезной, бесполезной, бесполезной. Ждать. Когда спустя девятнадцать. Гребаных. Минут Мегуми под напряженным взглядом Сатору делает судорожный, шумный вдох, и глаза его распахиваются – Сатору опять падает на колени. Но теперь уже – от облегчения такой мощи, что оно ломает кости. Кажется, будто он из своей личной клетки, из коробки-пустоты, коробки-бесконечности вырывается – и впервые за девятнадцать вечностей делает вдох вместе с Мегуми. И плевать ему, сколько глаз за ним сейчас следят. И плевать, насколько жалким, разбитым он выглядит. И Сатору тут же обвивает Мегуми руками, бережно затаскивает его к себе на колени. Судорожно вглядывается в его лицо, пытаясь убедиться – живой. Живой. Живой. Мегуми вяло моргает, явно пытаясь на Сатору сфокусироваться. Очень знакомо, забавно хмурится – Сатору слышит какой-то странный, сломленный звук, и не сразу понимает, что он вырвался из его собственного горла. – Сатору? – хриплым, слабым голосом то ли уточняет, то ли зовет Мегуми – и не успевает Сатору найтись с голосом и со словами, чтобы подтвердить, что да, это он, как тот уже продолжает: – Прости. Я не думал, что так… Я хотел только на опушку… Блядь. Первое, что делает этот невозможный ребенок, только распахнув веки – это извиняется перед ним, Сатору. Жжение в глазах все же проливается солью – и Сатору утыкается носом в темноволосую макушку. Сейчас его мало волнуют причины и подробности того, как и почему Мегуми занесло в Запретный лес – то есть, волнуют, конечно, но с этим можно разобраться позже. Потому что сейчас есть то, что куда важнее. И уж тем более Сатору не нужны никакие долбаные извинения в то время, когда это он сам – тот, кто здесь облажался. Это он не слушал и не услышал. Если Мегуми не помешало бы научиться быть ребенком – то самому Сатору не помешало бы уже наконец научиться быть взрослым. Тем более, что теперь есть, ради кого. Так что, глубоко-глубоко вдохнув – он прерывает Мегуми. – Нет, ребенок. Это ты меня прости. В следующий раз, когда я опять от тебя отмахнусь – просто пни меня хорошенько. Со стороны Мегуми доносится слабое фырканье – и Сатору, у которого этот звук болезненной нежностью разливается под кожей, прижимает ребенка к себе ближе. Продолжает, оторвавшись от макушки Мегуми и заглянув ему в глаза: – Но когда я говорил, что тебе не помешало бы хоть иногда творить какую-нибудь херню – то совсем не это имел в виду, ребенок, – пытается легкомысленно и весело – выходит сорванно и отчаянно. И судя по тому, как Мегуми сам сильнее подается Сатору навстречу; по тому, как смягчаются его взрослые и серьезные, все больше проясняющиеся глаза – он тоже это улавливает. – Да. Я учту, – отвечает Мегуми все еще сиплым – но серьезным голосом. А Сатору смотрит на него, такого невыносимо крохотного и бледного, невыносимо взрослого – и хочет сказать что-нибудь еще. Может быть, о том, что его глупое, совершенно слабое перед этим ребенком сердце к таким испытанием не приспособлено – и пусть Мегуми больше их не повторяет. Или о том, что Сатору не выдержит – не выдержит, не вывезет, расколется и рассыплется, – если только с Мегуми что-нибудь… что-нибудь… Но Сатору вновь не успевает найтись со словами – не успевает сглотнуть сердечный ритм, опять испуганно скакнувшись от этого «что-нибудь». Потому что Мегуми вдруг вздрагивает – и Сатору отвлекается на это движение; все его внимание на нем концентрируется. Только тогда он осознает, что здесь сейчас довольно холодно. – Замерз? – вместо всех возможных реплик, лишь обеспокоенно спрашивает Сатору – и то, как Мегуми морщится, явно готовый начать отрицать даже в своем нынешнем состоянии, громче всего кричит для Сатору: ага, еще как замерз. Так что, больше глупых вопросов не задавая, он стаскивает с себя верхнюю мантию – согревающие чары вдруг перестают казаться достаточно надежными. И укутывает в нее Мегуми. И вспоминает наконец, что они все еще в гребаном Запретном лесу – а ребенку бы сейчас в кровать, к камину, чашке горячего какао и каким-нибудь жутко невкусным, но нужным восстанавливающим зельям. Так что Сатору поднимает его на руки, вставая сам – а Мегуми, который обычно такого не позволил бы, даже не сопротивляется. Только льнет ближе, все более сонно, заторженно моргая – но оставаясь ощутимо напряженным. У Сатору внутри что-то разбивается, и он бережно прижимает своего ребенка к себе, направляясь к выходу из Запретного леса. Краем глаза он подмечает, как остальные коротко переговариваются с Сугуру – вероятно, пытаясь убедиться, что теперь все в порядке; к самому Сатору никто понятливо не лезет. После чего они расходятся. Все. Кроме Сугуру. – Нормально, если он уснет? – не отводя взгляда от Мегуми и так, чтобы его не побеспокоить – спрашивает Сатору тихо-тихо, едва шевеля губами, когда краем глаза замечает присоединившийся к нему силуэт. – Яда акромантула в его организме больше нет, серьезных травм тоже, – так же приглушенно, чуть слышно отвечает Сугуру. – Но он сильно вымотался, так что сон ему не помешает. В ответ Сатору коротко кивает. После чего подается вперед, вновь утыкается носом в темноволосую макушку – и шепчет в нее мягко, успокаивающе: – Спи, ребенок. Теперь все в порядке. Ты в безопасности. Я защищу тебя. Спи. Их взгляды пересекаются в слабом свете люмоса, когда Сатору чуть отстраняется. Мегуми моргает еще раз – а затем зарывается лицом куда-то ему в плечо, шумно выдыхает. И наконец крохотное тело в руках Сатору расслабляется и обмякает, наконец дыхание Мегуми начинает характерно выравниваться, становясь глубоким и спокойным – спустя всего каких-то несколько секунд он уже крепко спит. Будто для того, чтобы наконец вырубиться, только этого и ждал – подтверждения, что теперь можно. Что все в порядке. В порядке. В порядке. Только после этого Сатору разрешает себе выдохнуть, держа сокровище в свои руках бережно и надежно – готовый прикончить любую встретившуюся на пути тварь раньше, чем та успеет даже подумать к его ребенку потянуться. Вот только теперь, когда Мегуми спит – присутствие рядом Сугуру становится ощутимее; ощутимее становится понимание того, что Сатору должен еще что-нибудь сказать… Но сейчас мысли его все сосредоточены только на Мегуми. Но сейчас он просто не в состоянии заставить себя перестать на Мегуми смотреть. Кажется, хоть на долю секунды взгляд отведет – и тот тут же растворится, растает. Опять превратится в того, бледного, крохотного, кажущегося мертвым… ведь если бы они задержались всего на какие-то считанные минуты… если бы Сатору примчался в Запретный лес один… все могло бы… могло бы… Блядь. Блядь. А затем до ушей Сатору вдруг доносится тихое: – Кто бы мог подумать, что из тебя и впрямь выйдет хороший отец. И его вытряхивает из мрачных мыслей. В глотке от этих слов становится ощутимый ком, почти перекрывающий дыхательные пути. И в любой другой ситуации Сатору бы возмутился, развел бы громогласное нытье. Принялся бы всеми силами отрицать такое страшное слово, как «отец», сказанное в свой адрес. Но в эту секунду он судорожно, до рези в глазах смотрит на Мегуми, которого только что чуть не потерял. Но в эту секунду он держит Мегуми в своих руках так, будто ничего более ценного и хрупкого никогда не держал – потому что действительно ведь не держал. И… Не может. Просто не может. Хотя вот с «хорошим» он бы, конечно, поспорил. Ничего этого вообще не случилось бы, если бы Сатору только… Черт. Но возмущаться и отрицать он будет потом, позже – когда окончательно схлынут остаточные паника и ужас; когда чуть ослабнет потребность каждую чертову секунду убеждаться в том, что Мегуми рядом, жив и пусть пока не в порядке – но будет. Обязательно будет. Да и в голосе Сугуру, на удивление, не слышится ни откровенной насмешки, ни даже беззлобного подтрунивания – он звучит серьезно и мягко. Так что Сатору, прижав Мегуми к себе чуть ближе – чтобы яснее ощущать, что он здесь, реальный, физически ощутимый – наконец все же переводит взгляд на Сугуру. И в его темных глазах тоже находит эту мягкую серьезность. Пару секунд они молчат. А затем слова находятся сами. – Спасибо, – говорит Сатору сиплым и немного отчаянным, но уверенным голосом. – Спасибо, что спас его. Но Сугуру лишь качает головой. – Тебе не нужно за такое благодарить, – а потом переводит взгляд на Мегуми – и глаза его еще сильнее смягчаются. – Я тоже привязался к этому ребенку. К нему невозможно не привязаться. Да. Это правда. Сатору вспоминает всех тех, кто примчался в Запретный лес, получив патронуса от Сугуру – и внутри что-то теплеет. Когда Сатору возвращается взгляд Мегуми, отказываясь вновь его отводить – к растекающейся в диафрагме смеси из облегчения и нежности прибавляется что-то еще. Будто стальная пружина, натянутая внутри с тех пор, как Сугуру вернулся; пружина, которой он даже не осознавал – наконец расслабляется. Потому что сейчас, прижимая к грудной клетке своего ребенка, которого мог бы сегодня потерять – Сатору знает, что сам разрушился бы следом… Но этого не произошло, – напоминает себе Сатору. Благодаря Сугуру – не произошло. …и впервые за эти годы Сатору ощущает, что Сугуру действительно, по-настоящему вернулся. Вернулся к нему. Впервые по-настоящему чувствует, что действительно простил – а не просто убеждает самого себя в этом. Что бы ни натворил в прошлом Сугуру – он целиком и полностью искупил это сегодня, когда спас ребенка Сатору. – Когда в следующий раз будешь точно знать, что можешь спасти чью-то жизнь, – произносит Сатору едва слышно – но уверенно и твердо. – Не спрашивай у меня разрешения. Сатору не смотрит на него – но слышит выдох, надломленный и болезненный, который из Сугуру вырывается. И знает, что тот понял. Понял все то, что за сказанным скрывается – и что Сатору не озвучивает. Когда-то они умели понимать друг друга без слов… а может быть, не только в эфемерном когда-то. До самого Хогвартса они больше ничего не говорят – но этого и не нужно. Что-то внутри со щелчком становится на место – и присутствие Сугуру рядом, бок о бок, ощутимое и теплое, вновь начинает отдавать теми спокойствием и надежностью, которые были когда-то. А взгляд в это время остается прикован к мирно сопящему на его руках Мегуми – живому и реальному. И Сатору становится легче дышать.