За нас двоих

«Настоящее отчаяние не ходит под руку с болтовнёй. Тот, кто не хочет жить, умирает молча».

      Юнги выходит из здания, вдыхая полную грудь свежего морозного воздуха. Он смотрит на небо, полностью укрытое облаками, ёжится с непривычки, потирая ладони между собой, и улыбается. На душе у него как-то по-особенному светло. Столько мыслей крутится в голове, не сосчитать.       Намджун выходит следом, кутается в свой длинный чёрный пуховик и безобидно толкает друга в плечо, привлекая внимание.       — Ты бы ему хоть позвонил, — ухмыляется. — Наверняка же обрадуется.       — Сообщу при встрече. Это, вроде как, сюрприз, — качает головой Юнги, доставая из кармана пачку сигарет. Сегодня он правда сильно устал. — Знаешь, а я ведь до сих пор не могу осознать… Не верю, что это происходит на самом деле. Контракт может стать билетом в то будущее, о котором мы лишь мечтали. Ты так нас выручил, Джун, — в который раз благодарит он друга и делает продолжительную затяжку, выдыхая обильный клуб дыма. — Я всю жизнь тебе обязан буду.       — Не стоит, дружище, я всего лишь закрыл свой долг перед тобой. Да и деньги лишними не бывают, особенно для вас, — хмыкает Намджун, мол, пустяки, брат, обращайся в любое время. — Ты, главное, о Чимине позаботься, как следует. Иначе ради чего я тут перед начальством распинаюсь? — друг чешет красный от мороза нос и переминается с ноги на ногу в попытках согреться. На улице, как он ранее выразился, холод собачий. — Я имею ввиду, вам обоим сейчас приходится нелегко, да, но в нашу последнюю встречу он выглядел, мягко говоря, не очень…       Юнги коротко кивает.       Вчера Чимина уволили уже с третьей работы, а из колледжа и вовсе исключили за неуспеваемость. Ещё и постоянный стресс из-за неуплаты их с Юнги съёмной квартиры… Вероятно, это давило на него.       Юнги прикрывает веки и запрокидывает голову назад, потирая холодной ладонью переносицу.       — Я боюсь, что добром эти переживания не кончатся. Как бы мне хотелось забрать всю его боль себе… — слизывает языком горечь сигареты с губ. — В последнее время он совсем плох…       — Да брось, Чимин всегда был сильным парнем, сколько его помню, — уверяет Намджун и хлопает друга по плечу, подбадривая. — Знаешь, как он обрадуется, когда вы сможете погасить все долги за квартиру и жить без мыслей об экономии каждый день? — воодушевлённо говорит он, рисуя какие-то перспективы руками в воздухе. Друг ещё продолжает что-то рассказывать, в то время как Юнги пытается представить радостного Чимина, узнавшего столь хорошие новости. Вероятно, тот бы засветился от счастья, набрасываясь на старшего со своими тёплыми объятиями. — Поэтому займись этим в первую очередь, пожалуйста, — заключает Намджун, улыбаясь.       Юнги кивает другу и достаёт из кармана старенький телефон с трещиной на пол экрана, который хочется поскорее заменить, а затем набирает наизусть выученный номер.       — Я думаю, мы справимся, — улыбается он, прикладывая трубку к уху.

***

      — Кто ты? — пугается Чимин, только сейчас замечая рядом с собой незнакомого парнишку. — Следишь за мной? — хлопает длинными ресницами и прижимает к себе пушистый серый комочек, словно тот способен защитить его, но это всего-навсего маленький котёнок. Ответом служит лишь ироничная ухмылка и блеснувший в радужке тёмных глаз огонёк. — Отвечай, — Чимин сглатывает, разглядывая бледное лицо незнакомца, что взялся не пойми откуда в этом безлюдном переулке, о котором, как он думал, мог знать только он сам.       — Я просто сбегаю от пьяных в хлам родителей, не обращай внимания, — парнишка сплёвывает на асфальт и хмурит негустые брови. — Меня зовут Юнги, — отвечает он и поджимает губы с красующейся на них трещиной, покрытой корочкой уже засохшей крови. Картину дополняет расцветающий всеми оттенками фиолетового на острой скуле синяк. Ему понятно столь пугливое состояние этого беззащитного мальчика, ведь Юнги со стороны был похож на пропащего хулигана, нежели обычного подростка. Да и неопрятные, местами подранные и грязные вещи на нём сыграли свою роль. — Почему ты один здесь? — он невольно переводит взгляд на котёнка, что не прекращая мурлыкал в ручках мальчишки. Видимо, ему там тепло.       — Мне жаль, — качает головой Чимин, имея ввиду побег от родителей, на что Юнги только хмыкает. — А это… — боязливо указывает на расцветающие гематомы и разбитую губу.       — Отец переборщил слегка, — бурчит Юнги под нос, явно не желая говорить об этом. Мальчик, понимая, что его вопрос был лишним, тушуется. Он жалеет, что спросил, потому что мог задеть в незнакомце не самые приятные воспоминания. — Просто забудь, где твой дом?       — Его нет, — сообщает мальчик, невинно хлопая глазами. Юнги непонимающе вскидывает брови, но сказанное было только началом монолога. — Я… просто часто прихожу сюда, — пищит Чимин, передёргивая плечами. Для него парнишка напротив выглядит и правда устрашающе, но тут уж ничего не поделаешь. — Иногда я приношу котятам свой обед. В детском доме кормят ужасно, чтобы ты знал… — опускает пушистый комочек на землю, давая ему присоединиться к своим собратьям.       Юнги удивлён. Он бы не сказал, что мальчик выглядит детдомовским: на нём аккуратная и вполне чистенькая кофточка с нарисованной уточкой, домашние штанишки в клеточку и ботинки, размер которых показался ему чудно маленьким. Паренёк сам по себе очень миниатюрный и ниже Юнги почти на пол головы, от чего становилось ещё забавнее.       — Значит, сирота? — переспрашивает он скорее для справки, ведь сложить дважды два было не трудно. Мальчик кивает и топчется на одном месте, смотря то на серый асфальт, то на свои сжатые в замочек руки. — Сегодня будет дождь, не хочешь вернуться под крышу?       — А ты? — отвечает вопросом на вопрос Чимин и смотрит в упор, от чего Юнги даже вздрагивает. В глазах напротив на долю секунды блеснула какая-то маленькая надежда, что так долго и отчаянно металась, словно птичка в клетке. — Тебе-то есть куда идти?       — Не думаю, — тихо говорит он. — Теперь уже, наверное, некуда.       Чимин уходить тоже не спешит, он смотрит на котёнка, которого недавно держал в руках и сдержанно улыбается. У тринадцатилетнего подростка сердце по-особенному защемило, пока он за этой незапятнанной беззаботностью наблюдал, что медленно и верно угасает. Прямо на его глазах ребëнок, что был открыт миру и по-искреннему наивен, умел любить, не зная бед. Но жизнь грозит превратить его в пустой сосуд без единого намёка на эмоции, подкинув такую судьбу. Кто знает, вдруг, это была его последняя улыбка. Юнги не хочет, чтобы она была последней, ведь красивее неё он ещё ничего не видел в этом мире и не увидит больше. Ему показалось, что высшие силы послали его бежать именно в этот переулок, поручив сохранить ребяческую улыбку на, пока ещё, чужих губах.       — Как тебя зовут, ребёнок? — Юнги засовывает руки в карманы штанов, нащупав там несколько монет, которые ему удалось забрать из родительского дома, после чего смущённо пинает камушек. — Лет сколько?       — Чимин, — осторожно отвечает мальчик, переводя взгляд на Юнги. — Мне девять.       — Хочешь, я куплю тебе шоколадку? — предлагает он, с трепетом протягивая Чимину испачканную в пыли руку. — У меня есть немного денег, — мягко улыбается. Ему не жалко потратить на этого мальчишку свои, наверное, последние деньги, пусть и неизвестно, когда ему снова представится возможность взять хоть пару монет. Голодного ребёнка порадовать ему хочется невыносимо.       — Хочу, — розовеет щеками Чимин, вкладывая свою крохотную детскую ладонь в чужую, истерзанную царапинами и ссадинами.       И Юнги обещает себе во что бы то ни стало сохранить доверенную ему детскую радость.

***

      На улице идёт снег. Он красиво падает крупными хлопьями на бархатную землю, застилая всё кипельно-белыми кристалликами. Маленький городок, в котором живёт Юнги, выглядит сейчас подобно сказке: деревья кое-где уже сливаются с облаками, приобретая пушистые шубки, заботливо одолженные им самой зимой; серебристый иней создаёт причудливые узоры на окнах; всё блестит и переливается миллионами бриллиантов. Покрываются снегом и фонарные столбы, что вот-вот должны загореться. На его нос приземляются несколько кружевных снежинок, от чего Юнги смешно морщится, словно ребёнок, и останавливается, глядя вверх, на небо.       Он буквально пятнадцать минут назад попрощался с Намджуном, потому что обещал Чимину прийти раньше с работы и побыть рядом в такое трудное для них обоих время. Ему и самому уже хочется прижать свою звëздочку к себе и забыться в родных объятиях, болтая о всякой чепухе. Юнги не терпится рассказать ему о том, что эта невыносимая бедность скоро кончится, что они перестанут бояться смотреть в почтовый ящик и молиться, лишь бы квитанции приходили позже обычного, перестанут игнорировать звонки госпожи Ли, что сдавала им квартиру и ругалась за задержку уплаты, и смогут питаться, как подобает всем нормальным людям, а не растягивать один суп да буханку хлеба на целую неделю. Юнги точно знает, что подписанный им контракт принесёт достаточно денег, чтобы обеспечивать их обоих долгое время, не говоря уже о том, чтобы дать Чимину возможность снова пойти в колледж и получить образование. Только Юнги и известно о том, как сильно парень стремится к новым знаниям, желая иметь возможность найти хорошую работу.       Ему хочется поскорее вернуться домой, потому что Чимин остался в холодной квартире один на один со своими не самыми позитивными мыслями и проблемами. Наверняка парню очень одиноко. Настолько, что когда Юнги уходил на свою смену утром, ещё заспанный Чимин обнимал его дольше, чем обычно, и шептал «я тебя бесконечно люблю» через каждый поцелуй. Юнги тоже любит до безумия, потому едва сдерживает тёплую улыбку, шагая по заснеженной улице.       Уже по дороге Юнги вспоминает, что, неся в дом надежду, он обещал Чимину прийти не с пустыми руками, а потому заскакивает в ближайший цветочный магазинчик, покупая у милой приветливой женщины всего одну, но особенно красивую, красную розу. Юнги обещал — Юнги сделал. Именно поэтому сейчас он идёт под снегопадом, который заметно усиливается, пытаясь укрыть варежками беззащитный цветок от холода и пронизывающего насквозь ветра.       Зима на улице выглядит действительно потрясающей, только вот Чимин всё ещё не отвечает на телефонные звонки. Юнги кладёт телефон в карман куртки и ускоряет шаг.

***

      С противным скрипом Чимин удобнее усаживается на старенькой кровати, матрас которой порвала очередная жёсткая пружина. Ночью она больно впивается в спину и изредка царапает, но он привык. Сейчас она утыкается ему в бедро. Чимин вздыхает, переворачивая страницу книги, которую читал не меньше десяти раз. Иногда у него складывалось ощущение, что ещё несколько раз перечитав еë, сможет пересказать наизусть. Но в романах такая красивая жизнь, от которой не только невозможно оторваться, но и о которой сложно не мечтать. В свои пятнадцать Чимин мечтает только об одном — уехать из этого чёртового детдома и жить так, как ему вздумается, просыпаясь в объятиях любимого человека. Он старается ходить в школу и не пропускать ни одного занятия, желая получить должное образование, а после и хорошо оплачиваемую работу. Поэтому всё, что ему сейчас остаётся — это учиться, перебирая старые книжки из скудного выбора библиотеки, куда их иногда жертвовали, и ждать совершеннолетия.       Он вздрагивает, когда в его окно внезапно прилетает камушек, издавая характерный звук. Радует, что его сосед по комнате куда-то свалил и не придётся отвечать на лишние вопросы. Чимин с улыбкой отбрасывает книжку на кровать, даже забывая положить закладку, и подрывается к окну, потому что только один человек из тех, кого он знает, осмелился бы кидать камушками по стёклам.       — Юнги, — невольно слетает с губ парня, распахивая сначала занавески, а затем настежь открывая форточку. Он улыбается и усаживается на подоконник для удобства, хоть с первого этажа и так прекрасно видно. — А я уж думал, что ты забыл про меня, — вздыхает Чимин, театрально закатывая глаза. На самом же деле, в теле все внутренности сжимаются в маленький комочек от одного лишь осознания, что за ним пришли.       Юнги с довольной ухмылкой перекатывает зубочистку между зубами и приветливо машет ему, стоя за невысокой железной оградой, которую уже через минуту привычно перелезает, вызывая у Чимина хохот. Он подходит к чужому окну и ещё раз приветствует друга.       — Скучал? — самодовольно тянет Юнги, заигрывая бровями. Он отряхивает ладонью пыльную старую куртку, продолжая наблюдать за реакцией младшего.       — Ещё спрашиваешь, — цокает Чимин, вызывая у Мина мягкую улыбку. — Я ждал твоего прихода, как самый настоящий Хатико. Здесь такая скука, если бы ты только знал! После школы вообще заняться нечем, — жалуется он, неловко показывая все масштабы проблемы жестами.       — Звëздочка, ты кушал сегодня? — заботливо интересуется у него уже привычным прозвищем Юнги, которое появилось ещё пару лет назад, когда старший увидел на предплечье Чимина прелестную родинку в подобной форме.       — Тут хлеб твёрже булыжника, Юнги… О каком аппетите может идти речь? — грустно вздыхает Чимин. Что имеем, то имеем, как говорится. Но это не значит, что он совсем ничего не ест тут, нет, иногда Тэхён (его сосед по комнате) любезно делится своими запасами или едой из ближайшего магазинчика, а иногда приходят волонтёры, и это были третьи по счёту, с кем общался Чимин в детском доме. В их числе были подростки и его возраста, и старше, а один раз ему вообще довелось встретить крохотную девочку.       — Вот мрази, дети же помрут здесь с голоду, — недовольно рычит Юнги себе под нос, на что Чимин просто пожимает плечами. Он так-то привык. — Будешь яблоко? — предлагает Юнги, спохватившись и вынимая из большого кармана куртки налитый ярко-красным фрукт. Он потирает его о свою поношенную белую футболку, а затем протягивает Чимину в окно. — Сейчас самый сезон, они очень сладкие, — уверяет.       — Ты где его достал? — удивлённо охает Чимин и принимает красное и очень аппетитное яблоко из чужих рук, долго его рассматривая и не веря, что Юнги удалось достать такую роскошь. Для них любая еда казалась чем-то особенным и недосягаемым. Зачастую в детском доме приходилось питаться чем попало, не бывало, чтобы фрукты, которые им подавали в конце каждого приёма пищи, оказывались без червей и гнили внутри. — Неужели ты пошёл на воровство? — грустно предполагает Чимин, переводя взгляд с яблока на парня.       — Звëздочка, ты за кого меня принимаешь? Я порядочный гражданин, — качает головой Юнги, дуя в обиде тонкие очерченные губы. — Я получил зарплату и просто захотел побаловать тебя, — складывает руки на груди. — Не повод ли это похвалить меня за усердие? — вопросительно мычит и подходит к окну едва не вплотную, давая Чимину дотянуться и тонкой рукой взъерошить угольные волосы.       Пак облегчённо улыбается и откусывает яблоко, чувствуя, как сок дорожкой стекает по подбородку.       И правда, сладкое.       — Так ты пришёл, чтобы просто отдать мне яблоко? — немного разочарованно вздыхает Чимин.       Ему явно хотелось продолжения банкета, потому что по Юнги он скучает до ужаса, особенно сейчас, когда тот нашёл очередную подработку, чтобы хоть как-то себя обеспечивать. Чимин не винит его в этом и не просит приходить чаще, он наоборот всеми силами поддерживает друга, говоря о том, что это его будущее и будет здорово снять своё жильё, а не ночевать в родном доме, прислушиваясь к каждому шороху. Другу очень трудно и Чимин это знает. Он знает, что Юнги совсем недавно исключили из старшей школы, знает, что Юнги спит в родительском доме не больше четырёх часов, приходя далеко за полночь и уходя тогда, когда стрелки на часах ещё не доходят до пяти, ещё знает, что у Юнги каждодневные конфликты с уличными парнями, о чём говорит его потрёпанный внешний вид и не сходящие одна за другой ссадины. Чимину хочется избавить его от столь ужасной ноши и укрыть у себя в комнате, на этой скрипучей обшарпанной кровати. В душе ему по-человечески хочется просто часами напролёт обнимать Юнги и разговаривать с ним обо всём подряд. Уже давно он осознал, что чувства, которые он испытывает к нему, совсем не дружеские. Чимину хотелось овладеть этим парнем и приковать к себе, но улицы жестоки, да и в детдом так просто не пускают. Впрочем, выпускать оттуда тоже никого не спешили, только за редким исключением.       — Нет, звёздочка, ты глубоко ошибаешься, — Юнги выплёвывает зубочистку на землю и смотрит, проницая в душу своим лисьим взглядом. У Чимина приятные мурашки по спине пробегают. — Я пришёл тебя украсть, — ухмылка трогает его губы, а Чимин заметно оживает и шире распахивает окно, свесив с подоконника ноги. — Ну же, Джульетта, прыгай, — подмигивает Юнги, протягивая ему свою руку, что покрыта шрамами и грязью — последствиями тяжёлого труда в отчаянной попытке выжить.       Чимину не впервые приходится сбегать из детского дома. Он с трепетом в сердце ждёт эти моменты, чтобы вдохнуть свежего воздуха полной грудью и почувствовать себя на несколько часов свободным. И только ноги касаются твёрдого асфальта, Юнги берёт его за руку, они вместе перелезают через железную ограду, убегая по переулку и смеясь от души.       Такой жизни хочет Пак Чимин. Чтобы нежно, вольно и со вкусом.

***

      Сердце стучит сильнее обычного, когда Юнги проворачивает ключ в замочной скважине и дёргает ручку входной двери. Квартира встречает его глухой тишиной и непривычным холодом. Юнги смеет предположить, что отопление вновь отключили, ведь оплатить предыдущие счета он так и не сходил, из-за чего на улице кажется даже теплее, чем дома, но это не беда.       — Звëздочка, — любовно мурлычет он и едва сдерживает рвущуюся наружу широкую улыбку, когда снимает шапку с курткой, вешая всё на крючок в прихожей. — Я уже дома, — сообщает он, вертя красный цветок в руках.       Их квартирка была до невозможности скромная и простая. Женщина, что сдавала её по довольно смешной цене, говорила, что жить тут не осталась бы, а покупать квартиру в таком состоянии никто не будет, поэтому единственным вариантом было сдавать. И нашлись двое, которым хватило бы лишь крыши над головой и быть вместе. Неважно где, когда, и в каких условиях. Любовь была сильнее комфорта. Им было неважно, сколько в квартире квадратных метров, им было плевать, что она находилась в каком-то захудалом районе на окраине города и что соседи здесь шумные. Главным для них было войти сюда, держась за руки.       Юнги проходит вглубь по коридору, удивляясь, что Чимин не встречает его. Такого ещё никогда не было за их совместную жизнь. Конечно, оставался вариант, что этот ребёнок уснул где-нибудь в зале на потрёпанном диване. Но тишина была давящей, словно бетонные плиты.       — Мы можем поговорить с тобой, звëздочка? — спрашивает Юнги, а голос эхом разносится по стенам холодной квартиры, болезненно жаля парня ядом. Он начинает паниковать ещё сильнее. — Где ты? Не прячься, я всё равно найду, — вздыхает тяжко. — Я немного устал для пряток, звëздочка, может, не сегодня?       Вместо ответа — глухая тишина.       Юнги нервно пытается опровергнуть свой страх, развивая мысль, что Чимин пошёл за хлебом в ближайший магазинчик или решил прогуляться, очищая голову от дурных мыслей. Он часто так делал, только вот обычно всегда предупреждал о своём уходе.       Телефон Чимина находится на журнальном столике в гостиной, где они обычно проводили вечера за чашками дешёвого чая без сахара, если кто-нибудь не уходил на ночную смену. Парень с ухмылкой вспоминает, как ночами они исследовали каждый сантиметр этого повидавшего жизнь дивана в порывах томного желания. Они должны ему за все переломанные внутри доски и испорченный матрас, из которого торчало несколько пружин, что больно царапали их спины во время жарких поцелуев, но это всегда возбуждало лишь сильнее. Они были друг у друга. Разве им не плевать на физическую боль, или, стоит лучше сказать, не плевать ли на всю окружающую их боль?       Они оба родились в ней, глотали тоннами, жили с ней все годы своей жизни, привыкнув к этому перманентному состоянию настолько, что переставали замечать. Тела обоих истерзаны глубокими кровавыми ранами и шрамами, что любезно подарила им жизнь. Чимин помнит каждый шрам, имеющийся у Юнги, будь он намеренным или случайным, помнит каждую вещь, которая хоть раз делала его парню больно, помнит все пролитые слёзы и тихие истерики. Именно поэтому Чимин научился выращивать живые цветы на чужом теле, давая прорастать им сквозь кровавые следы. Юнги же, в свою очередь, каждый шрам на запястье Чимина готов бесконечно целовать, зализывать, пускай после всё равно будет ночами впиваться ногтями в кожу, срывая с уст младшего очередной хриплый стон. Но эти шрамы оставил Юнги. Они особенные, сделанные не в порыве адской боли или отчаяния, когда не видно и луча света в этой мгле, а от настоящей любви, что процветает между ними.       Юнги несколько секунд сканирует взглядом телефон Чимина, а затем тянется к нему, включая. На обоях экрана блокировки у его звёздочки непременно находится их давнее совместное фото, что заставляет улыбаться до сих пор. Следом высвечиваются уведомления о пропущенных звонках от Юнги и ещё парочке непрочитанных сообщений от бывших коллег.       Чимин всегда отвечает на все сообщения моментально, Юнги это знает, однако всё ещё не может полностью принять тот факт, что младшего, скорее всего, нет дома. Он откладывает чужой телефон обратно и решает направиться в ванную комнату, с трепетом держа розу, с которой по дороге успел упасть лепесток.

***

      — Забавно… Я же о тебе, кажется, ничего не знаю, — неловко смеётся Юнги над самим собой и болтает ногами в воздухе, сидя на крыше гаража, прижав хрупкое тело к себе за талию. Он смотрит куда-то далеко на яркое небо, пока лицо обдувает лёгкий ветерок, что теребил его чёрные волосы и путал их, создавая свою причудливую укладку. — Как так вышло, что в моём мире, окутанном беспросветной тьмой и безнадëгой, приправленной запахом алкоголя, появился свет? — задаёт он вопрос сам себе. — Почему ты? — уже тише добавляет Юнги, краснея. — Мне ведь неизвестен твой любимый цвет или время года, твоя любимая песня или книга. Я ничего не знаю об этом, но есть вещи… Это и называется любовью? Быть с человеком просто так? — предполагает Юнги и закрывает глаза, давая возможность воздуху ласкать щёки, а Чимину держать себя за руку.       — Всё возможно, Юнги, — хихикает он и укладывает голову на чужое плечо. — Кажется, мы оба ничего друг о друге не знаем. Ни я о тебе. Ни ты обо мне. Зато знаем одну простую истину, узнали ещё в момент, когда впервые встретились — нашей любви хотела Вселенная. И пусть это слово будет пропитано болью, пусть оно медленно убивает нас изнутри и не даёт дышать, утягивая в бездну, я не против такой судьбы. Если ты будешь рядом, то я даже с воткнутым в сердце кинжалом оставлю на своих губах твоё имя. Ты стал для меня небом, лучом надежды, на который я могу ориентироваться, стал моей Вселенной.       На самом деле Юнги знает о Чимине гораздо больше, чем кто-либо. Забавно знать с одной стороны всё, а с другой — ничего.       Чимину никогда не доводилось получить и капли родительской заботы, из-за чего у него изредка появлялись мысли вроде «меня любят недостаточно сильно», и в эти моменты Юнги делал всё, что было в его силах, лишь бы сохранить понятие любви и показать, что он рядом каждую секунду. Юнги знает, что Чимин никогда не купится на деньги или роскошь, что он любит читать одни и те же романы годами, каждый раз открывая их для себя с новых сторон. Юнги знает, что Чимина легко удивить, купив тот же шоколадный батончик из круглосуточного магазина или сладкую вату в парке, ещё он знает, что для этого мальчика важно хорошее образование. Юнги ни разу не видел, чтобы хоть кто-то так отчаянно рвался за новыми знаниями, цепляясь за любую возможность. Ещё Чимин всегда готов пожертвовать собой ради того, чтобы помочь всем, кто в этом нуждается.       Чимин замечательный — вот, что знает Юнги.       Этого достаточно? Или нужно что-то ещё?

***

      Юнги включает свет в ванной и застывает прямо на пороге, боясь сделать лишний вдох. Роза стремительно падает из его рук на холодный кафель, а лампочка в комнате мигает пару раз, отрезвляя Мина, словно хлëсткая пощёчина. Он смотрит на картину, которую до этого мог себе представить только в ужаснейших кошмарах, от которых всегда просыпался в ледяном поту. Кажется, его сердце остановилось, иначе больше никак не объяснить его немеющие постепенно конечности и лицо, что белее едва выпавшего снега.       На улице включились фонари, их свет просачивался сквозь стёкла и щёлку закрытых штор, а безобидный снегопад превратился в грозную метель.       Солнце в глазах Юнги погасло по щелчку пальцев навсегда, а свет, что до этого момента рвался из его сердца, накрыла темнота. Он прямо сейчас хотел бы окунуться в беспамятстве, но организм будто издевается, заставляя смотреть на всё, не моргая.       — Нет, — шепчет, едва шевеля губами. — Нет… — всё ещё мысленно уверяет себя Юнги в том, что это всего лишь сон. Просто обычный кошмар.       Тело, его до невозможности любимое и желанное в прошлом, лежит в ванне, до краёв наполненной алой водой. В воздухе ещё не до конца растворился металлический запах крови вперемешку с каким-то сладким, почти приторным, дешёвым шампунем. На поверхности воды виднеется знакомая макушка смоляных волос и прикрытые навечно глаза. Юнги, крупно дрожа, рот ладонью закрывает и делает два нерешительных шага вперёд, всё ещё отказываясь принимать реальность.       — Зачем, звёздочка… Зачем… — не выдерживает он и подрывается с места, оседая на колени перед заполненной ванной, из которой багровыми дорожками вода изредка выливается, впитываясь в ткань тёмных брюк. Юнги безмолвно шевелит губами, не веря собственным глазам, и тянет ладонь к лицу Чимина, что уже приобрело трупный оттенок. Руку он сразу отдёргивает. Не может всё так закончиться. — Ответь мне, умоляю, — хрипит парень и закусывает нижнюю губу до крови, сдерживая накатывающую на него волну истерики. — Звёздочка, пожалуйста… — руки дрожат, немеют, а лёгкие стремительно теряют весь кислород. Ещё немного, и он начнёт задыхаться, забившись в угол ванной комнаты.       Юнги боится дотронуться и ощутить подушечками пальцев холодную безжизненную кожу. Боится, что маленькое хрупкое сердце, которое он обещал оберегать ценой собственной жизни, больше никогда не будет трепетно биться при каждом неловком касании. Боится, что любимые пухлые губы, сейчас смертельно бледные, больше никогда его не поцелуют.       Страшно так, что выть хочется, только он почему-то не может.

***

      Юнги с едва заметной улыбкой садится на его бёдра, нависая сверху, и целует сразу же мокро, проникая в чужой рот. Руки невольно стараются коснуться открытых участков бархатной кожи, не спрятанной под одеждой. Он нежно оглаживает ладонями плечи, плавно спускаясь ниже, и цепляется пальцами за пряжку ремня на джинсах.       Чимин доверяет своё хрупкое и поломанное жизнью тело, покрытое многочисленными шрамами и порезами, прекрасно осознавая, что Юнги его сбережёт. Он доверяет ему, как никому другому.       Поцелуй прекращается, когда Юнги начинает его раздевать. Пряжка поддаётся с характерным звуком, а джинсы стягиваются следом. Чимин инстинктивно пытается свести ноги, но парень сверху не позволяет, придерживая одной рукой худое бедро.       Юнги на секунду оставляет младшего, начиная быстро стягивать с себя мешающую одежду и искать в карманах штанов смазку, чтобы сделать процесс менее болезненным для Чимина, ведь меньше всего на свете он хочет сделать ему больно. Раздевшись полностью и поймав на себе восхищённо-смущённый взгляд, Юнги возвращается обратно к парню. Снова аккуратно целует его в раскрытые губы, чтобы отвлечь, одновременно с этим вскрывает тюбик, и выдавливает для начала немного на пальцы.       — Я влюблён в тебя. Я влюблён, звёздочка… — неразборчиво шепчет он губы в губы, на что Чимин краснеет, внимательно изучая чужие приоткрытые губы, пряди угольных волос, прилипших к его лбу, и пересчитывая родинки. Видят Боги, когда-то он даже не мечтал о таком… Он, кажется, вот-вот задохнётся от накативших морской волной эмоций. — Я без ума от тебя… — и Юнги целует, страстно, умело. До искрящихся звёздочек перед глазами.       Чимин тихо мычит в поцелуй, когда Юнги дразнится, нежно лаская вход пальцами. Потому что он тоже влюблён, он тоже сходит с ума в эту самую минуту. И ни о чём не жалеет. Но ему остаётся невольно хмурить брови при проникновении каждой фаланги, чувствуя себя слишком хорошо.       Юнги видит его насквозь, начинает успокаивать парня нежными поцелуями по всему периметру лица, целует шею, плечи, ключицы.       — Ты самый красивый, веришь? — шепчет он, пока Чимин пытается заглушить смущающие самого себя звуки, но получается не очень-то хорошо, поэтому вместо ответа он с надеждой тянется за очередным поцелуем. — Невероятный… — и Юнги, конечно же, снова целует, не в силах отказать. Он всегда считал Чимина красивым, таким особенным и идеальным, словно созданным точно по прототипам античных статуй, телами которых восхищался весь народ Греции, как восхищается телом Чимина Юнги.       Время для них тянется медленно и тягуче, оба не сразу замечают, как третий палец идёт внутрь с приятной лёгкостью. Юнги чуть отходит от пелены сладкой эйфории, принимая это за зелёный свет, и выходит, срывая с растерявшегося Чимина громкий стон. Тот гасит его сразу же, закусывая нижнюю губу почти до крови, но когда понимает, что это не особо помогает, в ход идёт ребро собственной ладони, что отпечатывает на себе следы зубов. Юнги хочется его слышать, хочется до конца чувствовать, но картонные стены квартиры и соседи за ними такую идею явно не оценят, поэтому приходится быть тише. Он ловит ещё один стон, припадая к пухлым губам, и чуть замедляется, чтобы Чимин к новым ощущениям привык.       Когда же младший сам неуверенно поддаётся бёдрами, Юнги делает плавный толчок и сразу же попадает по чувствительной точке под правильным углом, и, выбивая высокие ноты, заглушает стоны поцелуем. Делать больно было страшнее всего, поэтому Юнги берёт медленный, размеренный темп, перемещая руки на тонкую талию снизу, гладя везде, куда достаёт.       За окном сквозь щëлочку тонкого тюля проглядывала сумеречная беспроглядная мгла, на часах давно за полночь, а летний дождь, бьющий по прозрачным стёклам и подоконнику, только усиливается, создавая приятную вибрацию на окнах. В такие моменты боль куда-то растворяется, уходит, оставляя лишь лёгкий туман за собой и расцветающее под сердцем чувство эйфории. Чимину кажется, что каждая ночь с Юнги особенная, неповторимая, что прикосновения становятся то жарче, обжигая, то морознее, принося ещё больше страсти. Спать не хочется от слова совсем, несмотря на то, что утром обоим бежать на нелюбимую работу, вдыхая по дороге в лёгкие запах мокрого асфальта с озоном. Сейчас в глазах взрываются фейерверки, зажигаются яркие звёзды, распускаются алые цветы, символизирующие страсть, а на утро мир снова обретает чёрно-белые оттенки. Это подобно действию наркотических средств, но им не потребуется наркотик, чтобы почувствовать этот контраст. Достаточно просто быть вместе.       Даже самая тёмная ночь может засиять, если Чимин и Юнги будут рядом.       Размеренные толчки ещё продолжаются, путаясь с беспрерывными короткими поцелуями на плечах и лебединой шее, что сверкает красными отметинами. Юнги знает, что уже утром Чимин будет замазывать их дешёвым тональным кремом и занудно ворчать, но он делает это специально с лёгкой ухмылкой на губах. Позлить его старший всегда любил.       Когда оба замечают, что, кажется, за окном был не просто дождь, а целая гроза, Юнги кончает внутрь парня с томным рыком, в то время как Чимин заканчивает в руку, пачкая следом постеленную на диване простынь. Пелена удовольствия, что расползается приятной истомой и судорогой по всему телу, заставляет лишние на данный момент мысли сразу испариться. И только сейчас в голову ударяет неожиданная усталость, которая, конечно же, аукнется им завтра, но это мало кого волнует сейчас. Юнги старается аккуратно, чтобы не придавить собой сладко засыпающего Чимина, лечь рядом и скорее прижать хрупкое тело к себе. Он улыбается с теплотой, потому что младший даже сквозь сон тянется к нему и утыкается носом в обнажённую грудь. Дождь на улице стихает, а сон всё же окончательно берёт верх над организмом.       — Я стану для тебя луной даже на самом чёрном небе, — последнее, что успевает прошептать Юнги перед тем, как в спокойствии прикрыть глаза и провалиться в царство Морфея.

***

      — Ты не должен был, — Юнги хватается за голову, оттягивая волосы у самых корней с желанием немедленно вырывать их, и беззвучно кричит, изредка поглядывая на уже посиневшее бездыханное тело Чимина. Он не верит. Не верит, слышите? Отказывается от такой судьбы. — Вернись! — срывается на крик Юнги во весь оставшийся голос, его, наверное, слышно в районе нескольких километров отсюда. Орёт он ещё пару долгих минут, пока глаза невыносимо жгут от солёной жидкости. — Умоляю, скажи, что я сплю и сейчас проснусь в твоих объятиях. Ты ведь жив, скажи же! — горло уже неприятно дерёт, как во время сильной простуды, но он продолжает кричать, пока из глаз уже водопадом не начинают течь кристальные слёзы. Но никакой теплоты от объятий он не ощущает. — Мы… Мы должны были справиться вместе! Так почему ты оставил меня, почему не дождался нашего счастья…       Юнги, сам того не понимая, вынимает из ледяной воды охладевшее тело и укладывает его спиной на свои колени, даже не обращая внимания на то, что теперь он и сам весь в пятнах чужой крови и ледяной воды. Он прижимает его к груди, не веря красным разводам на родной, когда-то бархатной, коже. Все эти шрамы должны быть на Юнги. Вот, кто заслужил. Не его ангел, что искренне хотел счастья, не его ангел, ради которого он был готов последние деньги на шоколадку потратить, лишь бы улыбку увидеть, не его смерти хотела Вселенная.       — Скажи что-нибудь, — он смотрит на соскользнувшую на кафель руку, что истерзана глубокими свежими порезами и старыми рубцами. — Посмотри на меня, ну же, звёздочка, — Юнги проводит дрожащей рукой по нездорово бледной щеке, убирает чёрную прилипшую прядь со лба и что-то вновь неразборчиво шепчет сквозь слёзы. Он касается пухлых синих губ подушечками пальцев, ощущая колющий холод. — Я обещал тебе счастливую жизнь, ты должен был жить… — парень льнёт губами ко лбу, привычно и мягко целуя, как они всегда делали перед сном, а затем утыкается лбом в чужой, пока слёзы горячими каплями падали на бледные щёки. — Мой мальчик, ты самый сильный. Моя звёздочка, — тихо шепчет он губы в губы, а затем поднимает голову к потолку и продолжает оглушительно орать.       В тот день Юнги срывает себе голос.

***

      — Какой это раз за месяц уже? Не пойму, что ему опять нужно от меня, — парень говорит раздражённо и тихо, он почти шипит, пиная ногой маленький камушек. — Хотя, я примерно догадываюсь…       — Когда ты последний раз посещал пары? — отвечают ему с протяжным вздохом. Лёгкая хрипота голоса пускает мурашки по коже Чимина, потому что он знает, что виноват во всём этом лишь один. Но куда деваться? — Может, деньги и важны, особенно в нашей ситуации, но Чимин… Не думаю, что у тебя появится ещё одна возможность получить образование.       — И это говорит мне тот, кто бросил учиться, даже не окончив старшую школу, да, Юнги? — закатывает глаза Чимин и останавливается прямо перед большими дверями колледжа, тяжко сглатывая. Ему, честно говоря, очень страшно туда заявляться, пальцы мелко трясутся в карманах старой джинсовой куртки, а ноги начинают тихонечко неметь от неизвестности того, что с ним сделает преподаватель сегодня. Может, просто заварит чай, долго объясняя, как важно иметь этот диплом, а может, накричит и скажет в очередной раз проваливать, но про пары не забывать ни в коем случае.       — Так меня оттуда буквально за шкирку выгнали. Будто сам не помнишь, — усмехается он и теребит младшему волосы для храбрости. — К тому же, для меня это было бы не совсем выгодно, а вот тебе стоит получить хоть какое-то образование, — Юнги хлопает младшего по плечу, разворачивая дрожащего парня к себе. — Ну, ты чего, звёздочка? Боишься?       Лицо Чимина выглядит унылым и неживым, скорее больше похожим на труп. Его кожа бледная, словно кусок мела, на сухих губах глубокие трещины, одна из которых покрылась корочкой засохшей крови, потому что на улице холодно, а в глазах, когда-то искрящихся, теперь пустота. Цвет радужки из серебристого превратился в грязно-серый, а зрачок помутнел. Его выжженные чёрной краской волосы потеряли прежнюю мягкость и нежность, в них нельзя было зарыться и долго нюхать сладкий шампунь. Можно лишь уколоться и чихнуть от переизбытка горечи и запаха табачного дыма. Было видно, что парень мало чего сейчас хочет, разве что, лишь бы всё закончилось, лишь бы просто уснуть и не проснуться. Он устал. Устал бороться против этого несправедливого мира. Сейчас он мечтает упасть замертво прямо здесь.       Юнги боится, что упускает что-то из виду, ему так больно смотреть на все старания младшего, что никаким образом не меняли ситуацию в лучшую сторону, наоборот, усугубляя её. Кажется, вот сейчас душа ребёнка и трескается, улыбка на этих губах больше не появится. Юнги чувствует вину за всё. А правильно ли его судьба выбрала оберегать этого маленького мальчика из детского дома?       — Я всего лишь хочу, чтобы мы жили счастливо, — Чимин устало кусает нижнюю губу и жмурится, потому что слёзы готовы вырваться наружу, только вот плакать нечем. Уже нечем. Лишь противный ком в горле, что обрастает всё новыми слоями, мешает. — Разве я так много прошу у этой вселенной? — он утыкается в грудь старшего, в его старую чёрную футболку, которая пережила ровно столько же, сколько Чимин знаком с Юнги. Примерно всю их «счастливую» жизнь.       — Всё так и будет, маленький, мы же справимся, забыл? — он говорит это мягко, успокаивающе поглаживая чужую спину. У Юнги в такие моменты сердце обычно сжимается в ничтожно крошечный ком, потому что в мире ещё не научились присваивать себе чужую боль. — Это лишь чёрная полоса, через которую проходят все, и мы пройдём обязательно, только вдвоём, вместе. Ещё немного потерпи, скоро всё наладится.       — И когда наступит это «скоро»? — Чимин наивно поднимает глаза на старшего и шмыгает носом. — Я устал…       — Когда, прогуливаясь по улицам города, я смогу позволить себе купить одну красную розу для тебя, — тепло улыбается Юнги и проводит ладонью по чужой холодной щеке, лаская пальцами. — Вот увидишь, считай её символом нашего будущего счастья, — он поддаётся вперёд и целует, со всей нежностью, на которую только способен.       — Юнги… — осторожно начинает Чимин, отстраняясь, и с трепетом обвивает руками шею своего парня. Он смотрит ему прямо в глаза, не смея отвести взгляд и на секунду. Каждую родинку и морщинку запоминает, сканирует чужие очерченные губы, прокручивает каждое воспоминание и льнёт ближе, потому что холодно. На этой неделе обещали снег. — Если… я не справлюсь и… — Чимин видит, что Юнги уже открывает рот, чтобы возразить, но коротенькие пальчики нежно касаются его обветренных губ, заставляя молчать. — Просто знай, что я боролся за двоих, — договаривает уже заметно тише, боязливо убирая руку от чужого лица.       — Ты… Не говори такого, Чимин… — растерянно пытается подобрать слова Юнги. — Не думай о глу…       — Меня уже ждёт преподаватель, — вздыхает Чимин, убирая руки с любимых плеч, и смотрит на здание колледжа. Пора смириться со своим положением и принять всё происходящее. Хуже ведь уже не будет? На него снова просто покричат и напомнят о посещаемости, а после они с Юнги вернутся в свою маленькую разваливающуюся квартирку, чтобы пить чай, обязательно без сахара, пусть и горький. Тратиться на сахар для них всё ещё роскошь. — Сегодня у тебя нет смены? — на всякий случай уточняет Чимин.       — Сегодня я… У меня ночная, — неуверенно мнётся тот, явно не радуясь этой самой смене.       — Тогда мне стоит поспешить и провести немного времени с тобой, — кивает Чимин и пытается выдавить на губах какое-то жалкое подобие улыбки, направляясь к входу.       Юнги провожает тяжёлым взглядом худощавую фигуру своего парня, которая быстро скрывается за дверью колледжа. И это третий раз за месяц, когда его вызывают, чтобы «поговорить и решить все вопросы по поводу тебя, Пак Чимин». Каждая такая встреча заканчивается сначала слезами, а потом наведением порчи на преподавателей за все их смертные грехи. И сегодня будет так же. Только с каждым разом слёз всё больше, а желания добиваться чего-то меньше.       Юнги достаёт пачку самых дешёвых сигарет, которые только нашёл в городе, и закуривает. Он покупает их на протяжении двух лет в одном и том же круглосуточном магазинчике, наверное, поэтому его знают все продавцы, и те, которые уже уволились, и те, кто работал посменно. Всё дошло до того уровня, что, заходя в магазин, его встречали: «О, вам как обычно?». Юнги обычно брал сигареты, а если удача была на его стороне, он в дополнение сгребал несколько пачек рамёна и звонил Чимину, говоря, что сегодня у них романтический ужин. Еда и сигареты — это конечно хорошо, но друг без друга они как без воздуха.       Брюнет ещё раз бросает взгляд на большие двери и одно из окон, в аудитории которого предположительно был Чимин, и садится на ближайшую скамейку. Он не впервые ждëт, пока его парня отчитывали за пропуски и долги, поэтому знает, на сколько это затянется. Но Чимин пропускает занятия не просто так. Он очень умный и способный мальчик, ведь почти без труда и чьей-либо помощи поступил на бюджет. Это Юнги повёл его куда-то не туда, когда позволил себе влюбиться в парнишку из детского дома.       Ему кажется, что вина за такое необнадëживающее будущее своего парня полностью лежит на его плечах.       Он ещё пару минут сидит, выкуривая сигарету по самый фильтр, а когда видит, что Чимин наконец вышел из колледжа, машет ему рукой и встаёт с лавочки. Парень в ответ ещё издалека коротко кивает и, кажется, выглядит ещё более бледным. Хотя, куда уж больше. Чимин подходит ближе и молча обнимает, вдыхая родной сигаретный запах. Юнги не понимает, но чувствует, как у младшего начинают подрагивать плечи от тихих рыданий. Слёзы сегодня сдержать не получится. Если бы Чимин каждый раз, когда плакал, делал метку на своём теле, то сейчас бы каждый кусок его плоти был покрыт белыми рубцами. Не было бы Чимина и вовсе. Ему остаётся лишь радоваться тому, что он что-то да чувствует. Даже если и боль.       — Звёздочка? — Юнги сразу выбрасывает остатки сигареты на асфальт и прижимает плачущего парня к себе. — Тише, маленький, тише, не нужно, — он цепляет Чимина за мокрый подбородок, заставляя посмотреть на себя. Глаза его были пусты как никогда, а слёзы стекали по щекам солёными дорожками, даже не собираясь останавливаться. — Что случилось? — мягко спрашивает он, боясь спугнуть.       — Отчислили, Юнги. Меня отчислили, — ещё не веря собственным словам, тихо говорит Чимин и снова прячет голову, пока чужая футболка продолжала впитывать горячие слёзы. — Это конец, — он окольцовывает талию Юнги холодными ручками и жмётся теснее.       — Всё будет хорошо, — любовно шепчет Юнги и поглаживает ладонью по жёстким волосам. — Я рядом с тобой. Мы справимся.       Юнги — всё, что у Чимина осталось в этом чёртовом безжалостном мире.

***

      Это конец.       Хорошо уже точно ничего не будет — первая истина, которую понимает Юнги, когда, в мозолящем чёрном пиджаке смотрит на открытую крышку гроба, украшенную белоснежными, точно пушистый снег на улице, хризантемами. Они, кажется, символизировали искренность и чистоту. Парню об этом рассказал Намджун, который сейчас с кем-то беседует, решая, по его словам, важные вопросы насчёт похорон. Юнги ему жизнью обязан, потому что всё, что он сейчас видит перед собой — дело рук и кошелька исключительно его друга.       Юнги только сейчас понимает, что совершенно не знает, какие цветы нравились Чимину. Спросить он всё никак не решался, либо забывал и откладывал на потом. А ведь на тот момент казалось, что им в этой жизни отведена как минимум одна вечность.       Ничего вечного не существует, сказок тоже — вторая истина, которую он понимает за сегодня, когда неизвестный человек просит Юнги попрощаться с покойным и увидеть его личико в последний раз. Ему не то, что прощаться страшно, ему подойти к гробу на расстоянии метра будет сложно. Но ответить он ничего не может, голос осип до неузнаваемости.       Юнги помнит эти три дня короткими обрывками, такими мутными, будто все его воспоминания покрыл густой чёрный туман. Хочет ли он плакать сейчас? Ещё спрашиваете. Может ли он плакать? А вот это уже вряд ли. Ему кажется, что он мёртв, а из живого в нём только плоть, и то лишь едва. Юнги ощущает себя скорее пустым. Все свои двадцать три года он процветал, наслаждаясь моментом и тёплыми объятиями с утра, а на двадцать четвёртый год из него решили вырвать сердце со всеми сосудами и корнями, даже не вернув его на законное место. Все эмоции и трепетные чувства с жадностью забрал с собой Чимин. Юнги ничего больше не ощущает, кроме пустой бессмысленной боли, что с каждой секундой связывает его колючей проволокой, протыкая полумёртвое тело насквозь.       Он держит в руках ту самую красную розу, что должна была быть символом их совместного счастья, но теперь, кажется, станет символом последней встречи и трагедии. Она почти засохла и больше походит на смятый комок красной бумаги, а не на цветок, что некогда радовал своим сладким ароматом.       Слёзы на щеках высохли, ноющие (Юнги не уверен) порезы на руках затянулись и покрылись тонкой бордовой корочкой, а мешки под глазами были единственным, что расцветало в данный момент. Парень не спал уже больше двух с половиной суток, ему бы сейчас упасть без задних ног, обдумать сложившиеся в жизни трудности, а после понять, как жить, а может, выживать дальше. Намджун предлагал перед похоронами заехать в какое-нибудь кафе, потому что лицо друга ему показалось белее листа бумаги, но Юнги отказывался наотрез. Ему сейчас любой кусок встал бы поперёк горла, а если бы и влез, то парень с почти стопроцентной вероятностью уже опустошал бы свой желудок. Он и сейчас не против, честно говоря, просто нечем. Желчью вперемешку со стаканом воды? Точно нет.       Роза аккуратно занимает место в гробу рядом с безжизненным родным личиком, которое Юнги видит вживую последний раз, чувствуя, как от этого факта всё внутри сжимается. Раньше ему казалось, что он успеет с этим парнем всё на свете, что они побывают во всех странах мира, попробуют на вкус страсти юности и счастья, будут, словно дети, бегать под дождём и лежать на мокром асфальте. Скоро побывают. Скоро попробуют. Скоро будут. Всё «скоро» осталось в заоблачных мечтах и воспоминаниях о светлом будущем.       — Я скучаю, звёздочка, — ему хватает сил только на эти банальные и до ужаса простые слова. Он говорил это каждый раз, когда младший провожал его на работу, в каждый новый яркий поцелуй только это и шептал. Кто же знал, что Юнги будет с этими словами на Чимина последний раз в жизни смотреть. — Для меня ты всё равно справился, — шепчет он, наклоняясь чуть ниже. — За нас двоих.       Намджун подходит к нему сзади, кладя ладонь на плечо, и говорит, что им пора бы идти к остальным. Юнги ему болезненно кивает, словно болванчик, совершенно не зная, чего дальше ждать от этой вселенной, ведь рассвет в его жизни больше никогда не взойдёт.