По болезненному вздоху определяю тебе жизнь

      Перед смертью не надышишься.

      Сон похож на смерть. Смотришь на человека и потом в голове промелькает мысль: а жив ли он на самом деле, или смерть уже прибрала его жалкую душонку к своим костлявым, тощим и длинным лопатам-рукам? Но как бы бодры не были люди, мироходцы, другие существа — все спят. Спят тихо, монотонно, одинаково и сопят также схоже. И любящий человек может усыпить тебя, чтобы смыть грязь проблем и пыль будней.       По лезвию затупившейся бритвы, которую он с трудом смог отыскать в этом черном, сухом, противном и каменном подвале. Ему тяжело дышать, он вдыхает этот сранный воздух, а его легкие прожигает жуткое чувство ненависти. Он никогда не был таким. Он никогда не был злопамятным, сколько себя помнит он всегда желал людям добра и помогать, он был готов отдать всего себя, чтобы полностью насладиться эмпатичной компанией. Пусть только в воздухе не витает давящая несправедливость, пусть сторона, которую он считает правой, будет права и будет царствовать над другими.       Все же приятно, когда Эо изо всех сил пытался понравиться Ло настолько, что в каждом его действии чувствовалась фальшь, что он был слишком идеализирован, а ведь Фран предупреждал его, говорил, кому нельзя доверять, но он не прислушался. Однако, когда в какой-то момент времени он просто перестал пытаться всем угодить, а добрая улыбка старичка-гаранта сменилась на ненависть, прощупываемую вплоть до костей, то стало до жути страшно и до боли грустно, словно маску сорвали с лица вместе с кожей, оставив лишь черепную коробку под собой.       Обман, обман, обман. Его вокруг всегда окружал лишь обман, лишь боль, лишь ненависть. Все в этом мире такое отвратительное, такое мерзкое, такое блевотное, что хочется просто разревется от того, как все пахнет ложью.       Черные глаза пытаются найти свет в темноте, но тут нет никого, кто протянул бы им руку помощи. Лололошка медленно приподнимается с пола. Его тело ослабло, остались кожа да кости. В последний раз он ел два дня назад, когда его любимейший дядя принес ему еду в виде руки даска. Настолько униженным он себя не чувствовал… Пришлось есть то, что дали. Это было противно. Это было ужасно. Это было просто самое мерзкое чувство, которое тот испытал на себе.       И вот дверь подвала дома скрипит. Сюда мало, кто ходит. Это ведь среда, где обитают отбросы, а к даскам никто не сунется. Эо одним своим поступком нарушил все правила, которые гильдии выстраивали на протяжении долгих лет, одним махом руки он разрушил все, что строил и не строил тоже.       Грязь в волосах, слезы на глазах. В отличие от Ло, Эо куда более вытянутый и не такой худой, силы у него для даска немерено. Он подходит к еле стоящему парню, толкая его в грудь. Его куртку пришлось выкинуть в воду около порта, при этом обвязав камнями, чтобы она никогда не всплыла. Ашра подняла бы на уши всю Поэну, если не всю мультивселенную.       — Знаешь, у тебя лицо красивое, — шипит мужчина со светлыми волосами, грубо держа за впавшие щеки Ло и переворачивая его из стороны в сторону, наслаждаясь странным видом со стороны. Синяки под глазами, разбитые очки, взгляд, переполненный злобой, обидой, болью… Как хорошо, что запах дерьма сбивает со следа всех собак и оборотней в округе, так что его никогда… Никогда тут не найдут. — Может, скажешь что? Ты всегда такой молчаливый, а сейчас я готов выслушать тебя.       — Ты урод… — тихо бубнит Ло. Его щека распухла, руки болят, тело покрыто миллионами синяков, если не миллиардами. Глаза покраснели от слез, а сам он еле дышит, глядя куда-то в пустоту, за спину Эбардо.       Ло так любит прошлое, пусть многое он и не помнит, но мысленно его так тянет вернуться в не неизвестность, насладиться красками жизни, осознавая, что произойдет, а не как сейчас глядеть бездумно в уставшие глаза, где морщины рисуют возраст, а сам Лололошка боится рядом с ним негромко выдохнуть. Его нос разбит, засохла кровь от носа и до губы.       И «дядя» молчит. Он расплывается в уродской, издевательской улыбке. Ло ощущает что-то притворное, фальшивое, мерзкое, то, что заставляет его задохнуться в ненависти к этому че… Нет, существу. Его уже нельзя назвать человеком, это просто монстр, который питается чужими страданиями, не в силах насладиться своими.       Парень закрывает устало опухшие от слез глаза, но ему стоит лишь на секунду погрузиться в дрёму, как Эо резко лепит ему еще одну тяжелую и увесистую пощечину, заставляя Ло сплюнуть остатки желчи, что скопилась тут еще очень давно. Только недавно блевал от дасков, а сейчас уже в рот ему пихают член. Черт возьми, как он устал.       Вялая рука укладывается на ноги гаранта, но тот не останавливается, без промедлений пихая орган глубоко в глотку, от чего вызывает раздражение и желание блевануть. Он дрожит, а на его глазах рисуются слезы. Парень закрывает глаза, мычит, умоляет остановиться, но Эо непреклонен, как и всегда. Член входит глубоко и резко, с каждым разом все сильнее и сильнее, заставляя Ло давится, а через минуту-две уже покидает теплое ротовое «влагалище». Он сгибается в три погибели, сплевывает кучу пота, который скопился на органе.       — Ты все еще не научился не кусаться и нормально сосать? Ло, всему тебя нужно учить, — опять он причитает. Боже, как голова болит. Он готов в Бога поверить, начать молиться Джодаху, лишь бы его вытащили из этого Ада. У него уже нет сил сопротивляться. Брови сходятся крышей домика, а сам парень просто опускается на землю, но резкий пинок под бок заставляет прийти в себя.       Его хватают за волосы, вырывая их клочками и с корнями, а после уже заставляют упереться спиной в шершавую стену подвала. Он вяло снова пытается сопротивляться, но его насильник отчасти сильнее, потому под белую рубашку, где нет даже нижнего белья, а на ногах только гетры, даже без ботинок. Он ему ничего не оставил. Прошлая сперма с тяжестью, но высохла и тут все ею провоняло.       Грубым движением член проходит глубоко в нутро, а Ло даже отреагировать не успевает, как его стянули на обблёванный пол, покрытый странной жижей, которую Эо приносит, чтобы ублажить себя перед парнем. О да, он такой больной извращенец, что сам Лололошка в шоке, хотя второй вовсе не является таковым. Он дрожит от боли, пока срывается на плач.       Боль пронизывает все его тело, а после бедра падают на жесткий пол, пока Эо не вытаскивает свой орган, начиная стучать им по покрытым синяками и ожогами ногам. Второй лишь сипит, проглатывая в себе всю боль и смотря не мыслящим взглядом в потолок. По губам течет кровь, а сам он сжимает зубы до скрежета. Больно. Противно. Он испорченный, грязный, блять, его тошнит от самого себя.       Сначала теплая сперма. Противная. Потом… Ох, стоп, что это за странное чувство, словно кто-то горячую воду на него льет. Ло немного приподнимается, рассматривая свой впалый живот, куда словно в писсуар просто нассали. Наверное, для адекватной клетки Лололошки это была последняя капля, потому что буквально через мгновений он просто свалился обратно на пол, закрыв глаза.       Эо глядит на него, потирая старые синяки, а после медленно встает, заправляя свое барахло в штаны, а после довольно улыбаясь. Ах, и никто не увидит их угасшую искру в таком состояние! Как жаль, что Ло даже не может открыть портал из-за отсутствия магической палочки, а червефон сломался еще дней шесть назад…

И он один.

Тут.

В полном отчаяние.

В боли.

Во мраке.

Во лжи и обмане.

Обманутый собственными убеждениями и идеалами, преданный учителем и своими друзьями, со слезами на глазах, на предсмертном одре, тяжело дыша и ломая легкие своей рукой, отдавливая их и проламывая ребра, чтобы они проткнули не утыкающиеся собой легкие, чтобы кровь полилась из груди или заполнила оболочку души, от которой осталось сплошное ничего, если в принципе что-то осталось.

Он просит помощи.

Но его не слышат.

И больше никто не вытащит его из этой ямы.

Все сам. Все один.

Как обычно.