На счастье

— Юль, ты только не волнуйся, но… Мы с Алексеем в Омске, ему стало плохо, посадили самолёт… Она слышит взволнованный, сбивчивый голос Киры, мозг отказывается воспринимать их смысл. — Да, окей, я поняла, — отвечает Навальная и кладёт трубку. Несколько минут сидит молча и вдруг — осознает, трясёт головой, дрожащими руками вновь набирает номер, шепчет: — Подожди, что? Что ты только что сказала? — добавляет тихо, но стараясь, чтобы голос звучал уверенно и твёрдо. — Мне, наверное, нужно приехать. Хватает из шкафа стопку вещей, бросает в чемодан, мчится в аэропорт. На глаза набегают слёзы — плакать нельзя. Нельзя расслабиться, расклеиться… «Я ему нужна». Юля идёт к больнице на негнущихся ногах. Чёрные очки — под ними не видно слёз. Хочется крепко схватиться, как за спасительный круг, за руку идущего рядом Жданова. Нельзя. Если не она будет держаться вопреки всему, то кто? Больничный коридор, толпа полицейских… Юлю мутит. Врач берёт её за рукав куртки, отводит в сторону, ей хочется сбросить его руку. Голос, сухой и казённый… — Примите мои соболезнования. Ваш муж… Юля не дослушивает, кричит, надрывно и яростно: — Нет! В сознании вдруг проносится спутанная мысль, что всё было по-другому, не так. Перед глазами всё плывёт, в груди не хватает воздуха, она делает судорожный вдох и открывает глаза. Сердце колотится как бешеное, Юля прикрывает глаза, облегчённо выдыхая. Очередной кошмарный сон, заканчивающийся смертью её мужа. Впрочем, вся их жизнь теперь, что этот сон — ни капли не легче. — Он хотя бы жив, — шепчет она вслух, горько усмехается. — Чёрт побери, и этим я себя утешаю. Юля открывает окно, закуривает сигарету. Раньше она никогда не курила. Раньше — словно в той, другой жизни… Раньше, когда не было войны, когда Лёша был рядом, участвовал в президентской кампании, неутомимо занимался своими расследованиями... Это всё кажется таким далёким и в то время таким близким, что хочется плакать. Взгляд падает на блистер с таблетками, Юля выдавливает одну на ладонь, задумчиво подкидывает в руке и выбрасывает в мусор. К психотерапевту она идти долго не хотела — мало ли кому передадут её откровения, но пришлось, когда стало совсем невыносимо, за руку отвела дочь. Колёса, что ей назначили, она пила регулярно, но сегодня… Нет, Юля была уверена, что не сходит с ума, и потому таблетки тут не причём, но вдруг они помешают ей… Навальная села за стол, уронила голову на руки, впорочем, тут же выпрямилась и постаралась улыбнуться. Сегодня у Лёши день рождения. Письмо она отправила заранее, и, хоть сомневалась, что вообще дойдёт, можно было представить, как он его читает, или… Или представить, как Лёша сидит сейчас на кухне, пьёт кофе, а они с детьми загадочно молчат, готовясь вручать подарки. Просто представить голос, смех, улыбку, родной запах… — Да я, похоже, совсем крышей поехала, — горький, как сигарета и утренний кофе, смех. — Ничего, значит, сойдём с ума вместе. Романтично, что скажешь? Голос в её воображении звучит так, будто он действительно сидит сейчас с ней рядом, будто только протяни руку… Протяни — и вспомнишь, что сидишь одна в пустой квартире… А ей так не хотелось… — Юляш, не грусти. Ты чего? Ей так хочется это услышать… А она бы ответила: — Я ничего. Задумалась просто, любимый, — и потянулась бы к его губам за поцелуем. К глазам вновь поступают непрошенные слёзы, в горле встаёт ком, хрупкая дымка мечты рассеивается без следа, но сначала… Юля представляет, так живо, что становится страшно, как касается быстрым, таким невыносимо кратким поцелуем его щеки, шепчет: — На счастье… На какое, чёрт возьми, счастье? Неважно… Алексей сидит за завтраком в камере ШИЗО, впрочем, мыслями он сейчас далеко-далеко… С Юлей, с детьми… С семьёй, по которой безмерно скучал… Представляет, как он мог бы сейчас принимать подарок от жены, смотреть на её лицо, счастливое и немного взволнованное — вдруг не понравится? Представляет во всех деталях, как обычно, их разговор, шутливые подколы… Кажется, что так можно сойти с ума, но нет — здесь с ума сойдёшь, если перестанешь об этом думать. — Спасибо, зайчонок, — смеётся он и целует Юлю в шёку. Та краснеет, смущается, бурчит будто бы недовольно: — Ну Лёш… Даша и Захар демонстративно отворачивается, мол, постеснялись бы, и в кухне не смолкает весёлый смех. «Твой муж — форменный псих, Юль», — мысленно разводит руками он, допивает кипяток. Алексей представляет, как нежно целует жену, как вытирает слёзы с её лица и шепчет: — На счастье. Чтобы ты, родная, поменьше плакала из-за меня. В правильности своего решения вернуться он не сомневался, а силы шутить и смеяться брал, пожалуй, как раз из таких вот мыслей, когда он забывал, что в реальности не видел жену больше года, не слышал её голоса, не видел её лица — даже через стекло… «Спасибо, родная, тебе», — думает Алексей. Юлия тушит сигарету в пепельнице, шепчет: — Как только ты вернёшься, я сразу брошу, обещаю. Она улыбается, пусть вымученно, через силу. Ей по-прежнему нельзя расклеиться, нельзя плакать. Она должна быть сильной ради него. Юля кладёт в сумочку пачку сигарет, всё-таки берёт новую таблетку и глотает, не запивая водой. «Если хочешь держать себя в руках, придётся пить эти колёса», — говорит себе женщина, потом думает. — Да и Лёша рад был бы знать, что я принимаю успокоительные, которые мне прописали». Перед тем как выйти из дома, Юлия на мгновение замирает в прихожей, в мыслях вдруг возникает одно слово: «Спасибо». Спасибо тебе, Лёша… Навальная вытирает ещё одну слезинку, чтобы вновь, выйдя из дома, натянуть маску спокойной, хладнокровной женщины, а какой ценой — об этом мог знать, пожалуй, только он.