perfectly imperfect

Ты сидел рядом со мной и нервно перебирал край пиджака пальцами, дёргал за неостриженную ниточку. Я прекрасно знал, что ты нервничал, хоть и пытался это скрыть за искренней улыбкой, от которой моё сердце пылало изнутри. Ты счастлив, а значит счастлив и я. Улыбка озаряла твоё лицо, когда Намджун и Чимин хохотали в микрофон и шутили про нас с тобой. Шутили про первую брачную ночь, про моего в меру консервативного брата и твою бабушку, которая полюбила меня с первой нашей встречи и ласково называла меня «зятëк». Ты повернул ко мне голову, и я заметил, как в твоих глазах блестят непрошенные слезы. А сам обещал мне не плакать! Ну что за негодник? Сегодня день не для слез. Нужно радоваться, целоваться и танцевать до упаду и головокружения. Я сплел наши руки, поглаживая тыльную сторону твоей ладони подушечкой большого пальца. Как же мне хотелось тебя обнять! Сжать в объятиях и страстно поцеловать, чувствуя горький вкус игристого шампанского на языке. Но ведущий перевал нас: он прогнал совсем надоевших юмористов со сцены и прозвал к микрофону меня. Я поцеловал тыльную сторону твоей ладони, заметив яркий румянец на любимых щечках, глотнул алкоголя для смелости, пока Чимин и Намджун отчаянно боролись за право сказать последнюю шутку, которую они придумали за пять минут до речи. — В общем! — Чимин отпихнул Джуна локтем, отчего тот зашипел от боли, — Ай! — Паку прилетел смачный подзатыльник за дерзость, гости засмеялись, хлопая в ладоши, — Хотим от всего сердца и почек пожелать нашему дорогому Тэхёну и его новоиспеченному муженьку сил, здоровья и счастья. Почаще посещайте аптеку и попробуйте уже, наконец, смазку с вишнёвым запахом! Она просто оху… Намджун силой оттаскивает друга от микрофона, зажимая ему рот. Я мысленно закатываю глаза: Чимин всегда таким был. И, кажется, его ничего не сможет изменить. Честно говоря, практически весь вечер я пытался сконцентрироваться на том, что хотел бы сказать. По сути я должен говорить о том, как полюбил тебя, что счастлив с тобой и ни с кем больше. Но я хотел бы сказать намного больше. Ты не просто ворвался в мою жизнь и покорил меня. Ты был тем единственным, кто бросил мне верёвку, когда я тонул в океане. Спас меня, даже не стараясь. Я полюбил тебя за твои глаза, которые с нежностью смотрят на меня. За твои руки, которые согревают меня. За твой характер, который терпит меня по сей день. За твою чистую душу, которая способна растопить любое, даже самое чёрствое, сердце. Я живу тобой, дышу тобой. Я, кажется, смог допрыгнуть до седьмого неба, когда узнал, что мои чувства взаимны. Мы были такими глупцами, не признавшись друг другу раньше. Столько времени потеряли. Сверли друг друга влюблёнными взглядами и забывались, когда понимали, что смотрим глаза в глаза. Сгорали от желания прижаться телами, впиться в уста, размыкая губы поцелуями. Я не смог тебя забыть. Наша первая встреча оставила у меня незабываемые воспоминания. Мы стали друзьями, но потом что-то пошло не по плану, когда наши губы мягко соприкоснулись в ванной. Ты был неосторожен, когда пролил вино на свою белоснежную рубашку. От случившегося мы засмеялись, как дети, вспоминая то, с чего началось наше нелепое знакомство. Праздник, который мы устроили сами себе, когда я узнал о долгожданном повышении на работе, стремительно шёл под откос. Ты зашипел от обиды: всё же вино невозможно вывести из ткани, а на белой тем более будет видно. Я изо всех сил старался не смотреть на тëмные ареолы сосков, что слегка поблескивали в приглушенном свете ванны. Фарфоровая кожа будто отливала золотом, а чёлка спадала на лоб, когда ты сыпал горсть порошка на пятно и усердно тер его под потоком воды. Я и сам не понял, как наши лица оказались так близко друг к другу. Ты сжимал мокрую ткань в руках, пока облизывал губы, сверля меня взглядом. Я первый сорвался: припечатался губами к твоим, сминая их в жадном поцелуе. Заставил тебя отступить на два шага от такого напора. Ты упёрся о стиральную машину, руками сжимая воротник моей офисной рубашки. Мы и не думали отстраняться. Даже не задумывались о том, что мы творим. Опьяняющие поцелуи туманили разум, ноги подкашивались и сердце билось быстро-быстро. Так бы и стояли до утра, пока губы не онемели, если бы не звонок в дверь. Друзья тоже пришли развлечься и выпить на халяву, пока я угощаю. Мы смущённо отодвинулись друг от друга, боясь даже в глаза посмотреть, будто увидели бы там что-то пугающее. Ты был таким милым в тот остаток дня: зачем-то избегал моего взгляда, когда я украдкой смотрел на тебя, пока Чимин увлёкся караоке; щеки краснели, стоило мне заговорить о чем-нибудь; ты кусал губу, когда Сокджин интересовался: «Тэхён, ты бледный, всё хорошо?» Мы поговорили по душам через три дня. Избегать друг друга не имело смысла. Даже наши друзья стали замечать, что что-то изменилось в наших взаимоотношениях: Намджун как всегда зрел в корень, когда говорил, что мы не трещим друг о друге без умолку. Ты, на удивление, был инициатором нашего разговора — позвонил мне и попросил о встрече. И, конечно же, соврал, когда невзначай упомянул, что это не займёт у меня много времени. Не знаю сколько мы постояли на балконе, смотря на ночные огни Сеула и яркие неоновые вывески, и рекламы. — Ты мне нравишься, — произнёс ты и резко выдохнул, будто груз с плеч снял. А у меня дыхание перехватило настолько сильно, что я словно наполнял лёгкие не кислородом, а тяжёлым свинцом, — Давно, — добавил, прикрыв глаза. Я с силой сжал керамическую ручку кружки, рука задрожала, когда я отпил кофе. Кажется, тогда я пролил немного на руку, забывшись. Было больно от кипятка, но мне было всё равно на боль — твои слова эхом отзывались в моей голове, заставляя сердце биться набатом. — Я не жду от тебя взаимности и пойму, если между нами останется только дружба, — ты развернулся ко мне корпусом, блеск луны отразился в карих глазах. Видеть такого тебя, ощущать твоё присутствие рядом… Я чувствовал себя так, будто дотронулся до того, что людям запрещено строго-настрого. Наверное, я был слишком влюблён в тебя, раз испытывал такое самозабвение, такую тягу. И чувствую это до сих пор. Я прикоснулся к твоей щеке, ласково погладил её, отчего ты блаженно прикрыл глаза, будто замурчал в ответ. А я задумался. Разве я заслуживаю тебя? Что в жизни я сделал такого, за что ты полюбил меня? Неужели меня можно было полюбить? Всё своё существование я то и делал, что спотыкался. Даже о невидимые камни. А ты смог поднять меня на ноги, и мы стали бежать вместе вприпрыжку по этой тоненькой ниточке под названием «жизнь». — Мне не нужна дружба, — я вплёл пальцы в твои волосы, — И я устал от этого статуса, Тэхён. Твоя улыбка служила светом в моей душе, огнем моих чресл, она была способна растопить глыбы льда в Северном Ледовитом океане. Кажется, нам завидовали даже люди, которые мирно посапывали у себя дома, слыша сквозь крепкий сон звуки наших мокрых поцелуев. Я подошёл к микрофону, вцепился в него крепкой хваткой. Бессильно посмотрел в твои глаза, ища в них поддержку. Я увидел в них океан эмоций. То, что можно было понять без слов. Ты всегда мог сказать многое одним лишь взглядом. Крупная слезинка скатилась по твоей щеке. Снова плачешь… Даже если снова скажу, что повода для слез нет, ты не перестанешь. Я знаю. Мысли неустанно возвращают меня назад в прошлое. В то время, которое навсегда хотелось бы стереть из своей памяти. Люди говорят, что прошлое — это неотъемлемая часть нас. Без него мы не можем существовать. Прошлое — это опыт. Опыт, который позволяет нам совершенствоваться и расти. Да, это безусловно так. Но иногда я задаюсь вопросом. А стоит ли оно того?

•••

Я родился в 1990 году в небольшом городке Чхонан. Моя мать работала учительницей в школе, в которой я учился. Она преподавала у меня математические науки. А отец работал разнорабочим на стройке. Наша семья не была богатой. И не я испытывал из-за этого никаких трудностей. Были, конечно те отморозки, которые разбрасывали деньги направо и налево, сувая всем их в лицо, говорили какие мы уродцы, потому что нет ни гроша в кармане. Но мне было плевать. Я не обращал на них никакого внимания, и они отстали. И всё было бы ничего, если бы отец не пил. Бывало, он приходил с работы, напившись в хлам, поднимал руку на маму, если видел, что я не занимаюсь домашним заданием, а бездельничаю. Будто она виновата в моём бездействии. Мама терпела. Много терпела. Не могла уйти от него. Она говорила мне, что он совсем сопьется, если мы с ней сбежим из дома. Ей было не плевать на него. И самое паршивое в этой всей истории — это то, что она не любила его. Любовь прошла давно, а осталась лишь привычка. Ей было просто-напросто его жаль. Поэтому она терпела его отвратительное поведение. Мне было стыдно за отца. Стыдно было осознавать, что его поступки ужасные и мерзкие. В родительском доме я не чувствовал себя дома. Никогда. А мне так хотелось сбежать с мамой, чтобы почувствовать вкус свободы, вдохнуть полной грудью свежий воздух. Отец без умолку твердил, что я должен отлично учится, чтобы получить высшее образование и переехать в Сеул. А там и всю семью перевести. Он не позволял мне гулять слишком долго, задерживаться после учёбы. Когда я приходил домой, я чувствовал гнетущую атмосферу тоталитарного режима. Хотелось выть от досады: я и так лучший в классе, куда ещё больше? «Видимо было куда» — приходил ответ на вопрос, когда я получал смачную пощёчину от отца. Самый красивый подарок он подарил мне в шесть лет, когда напился вдрызг со своими друзьями и, наплевав на мои истошные крики и зовы на помощь, потушил об меня бычки. Пять отвратительных шрамов остались на моей левой лопатке, как его клеймо. Мама, увидев их, зарыдала в три ручья. Я не любил видеть слезы на её лице, поэтому отмахнулся, сказав, что сам виноват. Только я соврал. К слову, его «друзья» — вообще отдельная история. Каждый раз, как приходили к нам, они подкладывали дров в огонь. Наговаривали отцу всякой фигни. Заговаривали зубы, что, якобы, он разбаловал меня, многое мне позволяет. Со временем я учёл все: получать «отлично» стало смыслом жизни. Я выпускался из школы и метил в институт в Сеуле, который был надеждой на обретение долгожданной свободы. Но всё оборвалось ровно тогда, когда мне позвонили и сообщили о том, что маму откачивают в реанимации. Я сорвался с учёбы: поехал в больницу. Как оказалось, у неё случился первый в жизни инфаркт. Я сидел рядом с ней на стуле, слушая размеренный звук её нормализовавшегося пульса из техники и плакал. Засунул далеко и надолго мнение отца о том, что мужчины не плачут и выплеснул скопившиеся эмоции. Когда диагноз был установлен, меня будто холодной водой окатили. Гипоксия миокарда. Фраза врача о том, что в сорока процентах случаев такое заболевание вызывает летальный исход, заставила меня зависнуть на некоторое время. Мозг настолько медленно переваривал информацию, что я уже перестал понимать реальность это или же обычный сон. Нужны были деньги на операцию. Операция на сердце — услуга дорогостоящая, поэтому я не знал, что делать на тот момент. Как быть? На отца надеяться не стоило, он и так уже встал на тот путь, который приведёт только к увольнению. Мама была не права — ушли бы мы, не ушли… Факт оставался фактом: отец спился уже давно. И наличие нас в его разрушенной спиртными напитками жизнью, не спасло бы его. Кроме того, без медикаментов теперь маме нельзя было вообще обойтись. А любое пренебрежение рекомендациям врача могло стоить ей жизни. Но я должен был кланяться кардиохирургу, который в срочном порядке оперировал мою маму, когда её привезли на скорой, за то, что она осталась жива. Оставался только один вариант: остаться в Чхонане и поставить маму на ноги. А потом и учёбой заняться. Моя мечта уехать, покорить Сеул, стать успешным юристом, а в будущем привести туда и маму, горели, как адская смесь зелья в котле у ведьмы. Мне только-только исполнилось восемнадцать, и я держал ответственность за жизнь матери. Это было невыносимо тяжело осознавать. Отец узнал о произошедшем через пару дней, когда изволил явиться домой с попойки. Я рассказал ему о произошедшем, получив в ответ скомканное «блять». Конечно же, обвинил меня в случившемся. Потом он не приходил домой день, два, три, неделю… А через месяц я и вовсе перестал его ждать. Я стал считать его настоящим трусом, но от этого легче не становилось. Пот катился по мне рекой, когда я бессменно трудился официантом в кафе. До сих пор не представляю каким чудом мне удалось попасть в это кафе: она находилось непосредственно в центре города и славилось высокой посещаемостью, по сравнении с другими. Это были одни самых худших месяцев моей жизни. Большую часть времени я проводил на работе, а дома почти не появлялся, часто навещая маму в больнице, иногда засыпая прямо там. Медсестры не прогоняли меня: понимали мою ситуацию и давно уже привыкли к тому, что родственники часто и надолго навещают пациентов. Плюсом к карме мне служил тот факт, что моя мама, как оказалось, раньше училась в одном классе с главврачом больницы. Мой синдром отличника сработал на ура: буквально через месяц мне предложили должность администратора, потому что предыдущий был уволен. Я, почти не думая, согласился. Зарплата увеличилась, а сама работа не была слишком тяжёлой. Больше всего я уставал морально: выслушивать вечные претензии от посетителей и поддерживать дисциплину между работниками оказалось сложнее, чем я думал с самого начала. В мой первый рабочий день я на радостях пришёл в больницу к маме. Она ласково посмотрела на меня и я, улыбаясь, сообщил ей хорошую новость. Мама обняла меня, погладила по голове. И тогда я пообещал ей во что бы то ни стало заработать нужную сумму и переехать в Сеул, когда она полностью оправится. Она попросила меня об одной услуге. Сказала, что ей осточертело валяться в палате и выходить из неё только в туалет или подышать свежим воздухом. И то на костылях, потому что после операции возникли осложнения, так как её случай считался частным, а процент выживаемости стремительно близился к нулю с каждым годом. Мне эта идея не понравилась, но я не показал ей недовольства, сказав, что я поговорю с врачом и спрошу его об этом. Однако, когда я задал её лечащему врачу такой вопрос, он нахмурил брови и покачал головой. Ответил мне, что это опасно. Моей маме с трудом удаётся преодолеть расстояние от палаты до лавочки около больницы. Да, она преодолевает, бесспорно. Но только за счёт непомерного терпения и силы воли. Врач, положив руку мне на плечо, сказал, что не посоветовал бы перевозить её домой, однако это сделать вполне возможно, стоит только подписать нужные бумаги. А я окончательно запутался. Я хотел, чтобы мама была счастлива, хотел, чтобы в её жизни больше не было ничего, что расстроило бы её. Но вместе с этим я не мог пренебречь её здоровьем. Оценив всё риски, я снова пришёл к матери и озвучил всё то, что сообщил мне лечащий врач. Она будто не услышала меня: обрадовалась мысли о предстоящей выписке, захлопала в ладоши, как ребёнок, потянув меня за край куртки. Поцеловав в щеку, громко сказала: «Я скоро буду дома!». Мне пришлось озвучить ей свои страхи, на что она махнула рукой, назвав меня чересчур впечатлительным. В ход пошёл шантаж. Она угрожала мне тем, что сама пойдёт выписываться, если я сам не заберу её. Мама всегда была упрямой. Не трудно было догадаться в кого пошёл я. Но и я не лучше: чтобы она не волновалась, мне пришлось соврать, чтобы отец уехал на заработки в Пусан. Моя ложь была такой глупой и отвратительной, но… мама поверила мне. Не понятно было: она действительно верит в эту чушь или просто решила притвориться, потому что догадывается о трусости отца. Я долго корил себя за то, что мой мозг не мог придумать более правдивую историю об отце, но потом стало не до него: я всё же поддался и оформил документы на выписку. Это были самые счастливые дни на свете. Первую неделю мама привыкала к тому, что утром ей не приходилось идти на работу, а всё хозяйство я взял на себя. Она любила обнимать меня, придерживая за голову и приговаривать, какой я замечательный и заботливый сын, что таких нет во Вселенной, а ещё, что ей просто повезло со мной. В ответ я отшучивался, говоря, что она утрирует. Она была словно солнце: встречала меня после тяжёлого рабочего дня с улыбкой, напоминала, что я могу поехать в Сеул, о котором мечтал так давно, один. Она не хотела лишать меня того, что я могу получить, называя себя обузой. А я злился. Как она может так о себе говорить? Как человек, ради которого я существую и живу, может называть себя таким ужасным словом? Прошло время. Я сильно экономил и собрал половину нужной суммы. Конечно, знакомые, узнав о моей ситуации, давали мне в долг. Я не отпирался: в моем случае это бессмысленно и глупо. Потом прошла ещё неделя, в течение которой я прошарил все сайты в интернете и пришёл к выводу, что кредит был бы не такой ужасной затеей. Я уже готов был всё оформлять, когда на мою голову свалилась ещё одна напасть. Отец вернулся. Это я понял, когда возвращался после работы домой. Вся квартира была перерыта: одежда валялась кучей, шкафчики и комоды были выдвинуты. Не успел я что-либо сообразить, как увидел маму, упавшую со стула. Она держалась за сердце и открывала рот в немом крике. Я вызвал скорую, истерика настигала меня, когда я на автомате говорил ей: «Всё будет хорошо, мам. Ты только потерпи немного». Она губами шептала одно-единственное имя, пока фельдшеры укладывали её на носилки. Шептала имя человека, который смог испортить нам жизнь. Имя, которое я буду проклинать, когда попаду в ад. Как позже мне рассказали знакомые, мой отец подсел на наркотики. Видимо, он решил наведаться к нам домой, потому что ему не хватало на дозу. Он ворвался домой, используя дубликат ключей, искал деньги прямо на глазах у матери. Это спровоцировало у неё второй инфакт. В тот день я потерял тысячи нервных клеток, сидя около реанимации и ожидая врача. Мужчина вышел, снимая маску. Он улыбался. Маму снова спасли. Я был счастлив как никогда. Мне позволили войти к ней в палату. Я стоял рядом с больничной койкой, вдыхая запах медикаментов. Взял её за нежную руку и снова повторил, что мы обязательно со всем справимся, что всё будет хорошо. Утром следующего дня я узнал о её смерти от лечащего врача, который разбудил меня звонком. Её сердце прекратило стук, отказав работать. Мокрые дорожки слез текли по моим щекам, но я не чувствовал их. Стеклянные глаза гипнотизировали время на настенных часах, пока я сидел в кровати под одеялом и в голове мелькали картинки. Её улыбка, её волосы, которые сильно потускнели во время болезни, её глаза, полные счастья и надежды. Я не чувствовал своего тела, когда в припадке ярости колотил бетонную стену кулаками, раздирая костяшки рук в кровь. Не чувствовал этой боли, когда обильно поливал перекисью на содранную кожу. Я не чувствовал ничего. Похороны прошли спокойно. Мне повезло — приехала лишь моя тётка, сестра матери, не кровная, правда, — от другого мужчины. Она была старше мамы и любила всем указывать. Как жить, как быть дальше. И я попал под горячую руку: — Она была неплохой. Но окружение сгубило её. А я ведь говорила, что пора уволиться с работы, — причитала женщина, осушая рюмку яблочной настойки, что я достал из закромов. — И ты тоже хорош. Довёл мать. Вот тебе и сынок, называется. Раньше я считал, что не подвластен чужому мнению. Ошибочно предполагал, что мой внутренний стержень не позволит кому-то меня сломить. Я ещё никогда так не ошибался. Теткины слова хлестко ударили меня по сердцу, как когда-то меня порол отец. Только я не чувствовал физической боли. Заместо неё я испытал совершенно новые эмоции. Душа болела, не тело. И это было в разы мощнее и сильнее. Я начал винить себя в смерти матери. Если бы я работал усерднее, скопил деньги бы быстрее. Если бы я тогда не перевёз маму домой, ничего бы этого не произошло. Если бы я выгнал взашей отца из нашего дома навсегда, он бы не вернулся и не спровоцировал у моей матери второй инфаркт. Мысли забивали каждый уголок моего разума. И я нашёл спасение, когда поступил на первый курс юридического факультета и переехал в Сеул. Когда я не думал о своей никчёмной жизни, мне было хорошо. Именно поэтому, когда сессия подходила к концу, я посменно работал на стройке, исключив даже малейшую возможность думать о прошлом. Правда не всегда всё удавалось держать в руках. Что-то да не удавалось: я срывался, снова злился на себя, калечил руки о кирпичную стену гаражей. В те моменты я отключал голову и нагло пользовался своим телом, чтобы залечить душевные раны. Безбожно желал почувствовать себя живым, ощутить хоть что-то вместо не просветной пустоты. Несмотря на такие срывы, в глубине души я радовался переезду. Сеул мне понравился. Этот город был настолько оживлённый, что мой родной Чхонан и рядом не стоял. Я надеялся, что Сеул сможет вдохнуть в меня жизнь и я перестану хотеть выпрыгнуть из окна только потому, что вновь вспомнил прошлое. Я предполагал, что в моей чёрной жизненной полосе уже не будет никакого света, что я живу зря. Считал себя убогим, ненужным. Неспособным внести какой-то свой вклад в этот мир. Мне не хотелось больше жить, поскольку мое существование было бессмысленным. Хоть я и учился на «отлично» в зачетке от сессии до сессии, получал немало с зарплаты и стипендии, да ещё и на съёмную квартиру не тратил кучу денег, потому что жил в общежитии, я считал, что не заслуживаю всего этого. Вся эта вакханалия и полное непринятие себя самого длилось до тех пор, пока я не встретил Его. Ли Минхо был самым популярным парнем в университете. В то время, как я перешёл на второй курс, он был на четвёртом. Все девчонки бегали за ним до того момента, пока Ли не совершил каминг-аут, придя со своим парнем в университет и засосав его на виду у всех во дворе университета. Тогда я ещё был на первом курсе и прекрасно знал эту новость — тогда Ли был на пике популярности, а однокурсникам мёд в рот не клади, дай только о чем-нибудь потрепаться. Однако парень Минхо через недели три куда-то внезапно исчез. По университету ходили слухи, что он просто «слился», а Ли стал чаще зависать в барах, дабы залить свою обиду и горе алкоголем. На втором курсе, когда я наконец-то удачно сдал все экзамены и наступило время усиленной работы на стройке, ко мне неожиданно подошёл Минхо, пригласив меня на свидание. Я опешил. Почему я? Неужели у самого популярного парня среди всех курсов не нашлось более достойной кандидатуры на роль того, кто мог бы скрасить его вечер? — Я давно на тебя глаз положил. И был бы очень счастлив, если бы ты согласился провести со мной сегодняшний вечер, — его слова, словно патока, обволакивали мой слух. Я согласился только для того, чтобы его не расстроить. Сводил его в кафе, заплатил за обоих и проводил до съёмной квартиры. Ничего путного я для себя так и не определил: не мог сказать точно — понравилось мне проведённое в компании Ли время или же нет. Было нормально. Пожалуй, это единственное адекватное слово, которым можно было описать вечер. Я не собирался строить никаких воздушных замков, ни на что не рассчитывал и вёл себя, в целом, как обычно. Но Минхо подошёл ко мне на следующий день с такой же просьбой, а потом и в третий раз задержал меня на лестнице перед парой, обняв напоследок. Мой остаток разума отчаялся и перестал строить догадки. Поскольку мотивы Ли мне искренне были непонятны. Неужели в его жизни всё дошло до такой критической точки, что он снизошёл до такого уродца, как я? Я не понимал, но ничего не оставалось, как плыть по течению, думая, что вскоре он найдёт себе посимпатичнее и побогаче, а я благополучно уйду в сторону. Но он не отцепился ни через неделю, ни через две и даже ни через месяц. Я, себе на удивление, ухватился за Ли, как за последний осиновый лист. Видимо тогда мне было настолько одиноко, что я решился стать его парнем, когда Минхо меня об этом спросил. Это случилось после того, как я вернулся в Сеул из родного города, когда навещал маму на кладбище. Минхо принял меня с распростёртыми объятиями, отпаивал меня горячим чаем в комнате общежития, видя мои опухшие от слез глаза. Я не могу сказать, что любил его. Но он был рядом, когда я нуждался в нём. Страдания сменились спокойной умиротворённой жизнью без вины. Но это длилось недолго. Спустя два месяца Ли внезапно перестал обращать на меня внимания. Это случилось перед нашим серьёзным разговором о том, что пора бы уже познакомиться с родителями. Минхо тогда отмахнулся и сказал мне, чтобы я не нёс чушь. А я удивился. У нас вроде было всё хорошо, так почему бы не перейти на новый уровень отношений и через моё знакомство с его родителями косвенно стать чуточку ближе друг к другу, укрепив доверие? На следующий день я стал замечать, что Ли отстраняется от меня. Становится холодным и замкнутым. Когда я подходил к нему в перерывах между парами, когда наши расписания более-менее совпадали, спрашивал его всё ли у нас хорошо. Минхо коротко бурчал «не могу сейчас разговаривать» и уходил куда-то со своей стайкой друзей. Парень перестал выслушивать меня, сам тоже ничего не говорил. Наши отношения словно превратились в рутину. Мы тянули резину до последнего: он хотел, чтобы я понял его намеки и отлип от него навсегда, а я желал, чтобы всё вернулось восвояси. Ничем хорошим это не закончилось: около месяца спустя я вернулся в то самое состояние, из которого отчаянно хотел выбраться, но не мог. А всё потому, что Ли не сдержался и выпалил обидные слова, как на духу: — Я хочу расстаться. Это всё зашло слишком далеко, — признался он, когда я провожал его до съёмной квартиры в последний раз. — Я не любил тебя, Чонгук. Как оказалось, позже Ли поспорил со своими друзьями на то, сможет ли он охомутать меня. По мнению окружающих я был недоступным и холодным. Простым отличником со своими загонами. И Минхо и его друзьям стало интересно меня расколоть, сломить. Им было весело, когда я дарил Ли цветы и водил его на свидания спустя пару дней после того, как мы начали встречаться. Казалось, мной поиграли и бросили. Я чувствовал себя опустошенным, беспомощным и глупыми. Ли удалось втереться в моё доверие только из-за того, что я морально выгорел. Он был единственным, кто захотел меня выслушать, кто был рядом со мной. И я полагал, что его чувства по отношению ко мне лишены лжи, думал, что поступки, которые он совершает в мою сторону, искренни. Как же я ошибался. Ощущения от предательства Минхо казались мне огнем, кипящей водой, что ошпарили мои руки. В тот момент я принял решение надеть на себя невидимый кокон и перестать доверять людям, потому что на самом деле боялся вновь почувствовать ту боль, что причинил мне Ли. Возможно, это было достаточно глупо с моей стороны. Мне было одиноко настолько, что я считал себя всего лишь пылинкой в этом огромном мире. Но так было легче. «Жил же как-то до этого один, и дальше, значит, проживу» — думалось мне. Я пытался максимально абстрагироваться: погружался в учебу с головой, с ещё большим рвением изучая предметы, чтобы в будущем получить квалификацию и стать востребованным работником. Позже я услышал от студентов, что Ли Минхо выпустился из университета. Я притворялся, что мне всё равно, но от плохих мыслей не было покоя: вновь начал накручивать себя, думая, что оказался недостаточно хорош для Минхо. Простой синдром отличника, выработанный ещё в глубоком детстве, набирал обороты и превратился в нечто более серьёзное, чем просто стремление получать хорошие результаты в школе или университете. Я ненавидел свой перфекционизм, который заставлял меня смотреть на, казалось бы, обыденные вещи по-другому. Я сделал так, но смог бы и лучше. Я получил самый высокий балл среди одногруппников, но мне не хватило три балла до максимума. Я изучил только пару книг по теме моего реферата, но, если бы старался чуть больше, то выполнил бы работу намного качественнее. Я собственноручно уничтожал в себе того самого счастливого человека, который хотел просто радоваться жизни, наслаждаться, получать настоящие эмоции, а не просто сидеть за столом, утыкаясь в учебники о поздней ночи, или корить себя за результаты. Так я закончил университет с отличием и нашел престижную работу. Перфекционизм никуда не ушел, а лишь набирал обороты. Я чертовски устал и вымотался от всего этого дерьма. Приходил домой, готовил себе ужин, ел, ложился спать, а нас следующий день всё по-новой. Почти забыл Минхо, вроде бы завел каких-никаких друзей и даже сделал себе подарок, купив собаку. Бам рос слишком быстро. Из милого щенка он, как по щелчку пальцев, превратился в громадного пса, что сносил меня, когда прыгал с разбегу во время прогулок перед рабочим днем. Прошло пять лет, я стал получать большой заработок, которым был в полной мере, наконец, доволен. Смог позволить себе коттедж в Сеуле и горничную, в обязанности которой входили готовка, уборка и прогулки с Бамом, пока я был на работе. И вроде бы всё просто замечательно: денег, куры не клюют, работа мечты и достаточно большая популярность среди клиентской базы. Но чего-то чрезвычайно не хватало. Со временем я понял, чего именно. Тепла. Родного, доброго, такого нежного. Чтобы домой хотелось возвращаться, а на выходных не пытаться снова взяться за что-нибудь. Нежится в объятиях с ночи до утра, увлечься чем-нибудь новым, а не просто бездумно листать каналы на телевизоре, то и дело занимая себя газетой, забитой новостями от известных на весь мир журналистов. Всё, чем была наполнена моя жизнь — лишь рутина. А так хотелось иногда сорваться и поехать отдыхать куда-нибудь заграницу. Да даже на острове Чеджу я бы почувствовал себя счастливым. Лишь бы не один. Правда, моя боязнь привязанности тут же обрубала всё на корню. Я был холодным и чёрствым, словно заплесневевший сто лет назад хлеб. Я метался из стороны в сторону: хотел тепла, но и боялся доверится кому-то. Это походило на идиотизм. О, да, я считал себя настоящим идиотом, когда ко мне подходили знакомится симпатичные парни и девушки. А я просто притворялся, что спешу и сбегал, как последний трус и мерзавец. А потом… А потом в моей жизни появилось ярчайшее солнце, лучи которого смогли согреть моё сердце. И имя этому солнцу — Ким Тэхён.

•••

Компания, которая наняла меня юристом заключала договор о сотрудничестве с другой компанией в Америке. И мне, как человеку, который имеет прямую связь с договорной работой, необходимо было поехать вместе с директором и ещё несколькими сотрудниками в Америку для совершения успешной сделки. Я никогда не был привязан к дому, за исключением моей собаки, мысли о которой нередко заставляли меня хотеть вернуться домой, стоило только вспомнить её жалостливый взгляд и наклоненную в бок голову, тихие поскуливания, которыми Бам провожал меня каждый раз, как только мне нужно было отправиться в длительную командировку. Я знал, что он единственный, кто будет ждать меня дома. И вот я, собрав небольшую сумку с вещами, ждал такси у дома, пока Бам бегал вокруг меня, ластился и рычал от обиды, что хозяин снова уезжает надолго. Вскоре подъехала серая машина и я, наказав горничной заботиться о Баме и поддерживать дом в чистоте, сел на переднее сидение, сказав водителю куда ехать. У меня не было никаких сомнений и волнений о доме: я уезжал уже не первый раз так надолго. Знал, что горничной могу доверять: она работала у меня уже несколько лет. Такому сроку работы любой хороший работник мог бы позавидовать. А я, в свою очередь, радовался, что мне так быстро удалось в своё время найти её. Миён не была привередливой, принимала всё, что ей говорят, кивая и беспрекословно выполняя все распоряжения. Но нравилось мне больше не подчинение, а её ненавязчивость и холодность. Ей было всё равно на меня, как на мужчину и на человека в принципе. Возможно, она просто довольствовалась своей хорошей зарплатой, поэтому отрабатывала сполна, а может ей было всё равно. Правды я не знал и, честно говоря, мне было не так интересно её узнавать. Она выполняла свои задачи, а я занимался своими делами. Идиллия. По приезде в аэропорт, заплатив водителю, я направился по эскалатору на второй этаж, пойдя все досмотры перед входом в здание. В общем, всё происходило, как всегда. Я ещё не подошёл к знакомым лицам, как увидел автомат с кофе. Естественно, я, как ярый любитель двойного эспрессо, захотел во что бы то ни стало испить любимый напиток перед длительным полётом. Около автомата стоял молодой человек в клетчатом костюме. Я взглянул на часы на запястье. Оставался ещё час до вылета. Я был счастлив, что успеваю и на радостях направился к автомату. В это время, как на зло, парень резко развернулся со стаканчиком напитка. — Блять! — выругался я, почувствовав обжигающий напиток. Содержимое пластикового стаканчика оказалось прямо у меня на груди, впитываясь в тонкую ткань белоснежной рубашки. Ещё обиднее было от того, что это был даже не мой любимый кофе, а чёртов горячий какао. Увидев, как округлились мои глаза от температуры, которой мне пришлось испытать на собственной шкуре, парень замахал руками мне на грудь, будто это как-то вообще могло спасти ситуацию и снизить шансы возникновения ожога. — Вот же чёрт! — прошипел парень, начиная расстегивать мою рубашку. Я недоумевал: только вроде приехал, а меня уже спешат раздевать. Но не протестовал: кожа адски болела, будто Сатана разозлился на меня и швырнул мне в живот кочергой, пробывшей в лаве долгое время. — Господи, Вам нужно в медпункт! Парень, не спрашивая моего согласия, швырнул несчастный полупустой пластиковый стаканчик в мусорное ведро, потащив меня по указателям в медпункт. Его рука крепко стискивала мою и казалось, будто после того, как он отпустит меня, ожог от его касания будет сильнее, чем на моей груди. Я, как последний законченный идиот, бежал с ним по всему аэропорту с расстёгнутой рубашкой, ткань которой уже успела остыть. Как нас не остановила охрана, я понятия не имею. Но парень, приведя меня к врачам, быстро объяснил им ситуацию, отдавая меня на растерзание двум бедным девушкам в медицинских халатах. Спустя минут пятнадцать я уже был как новенький. Меня перевязали, отпустили, сказав, что я получил ожог второй степени, что заживёт он через одну-две недели и, что я ещё легко отделался, потому что парень быстро среагировал и привёл меня в медпункт. Я поблагодарил девушек и вышел из кабинета медицинской помощи. Парень, как оказалось, терпеливо ожидал меня снаружи. Он подбежал ко мне, катя за собой свой небольшой чемоданчик оранжевого цвета с вещами, на котором была закреплена моя сумка. — Как Вы себя чувствуете? — спросил он, растерянно хлопая глазками. Я пожал плечами, ничего не ответив. — Господи, простите меня ради всего святого! Я правда не заметил ничего, торопился очень сильно. Что мне сделать для Вас? — Мне ничего не нужно, забудьте, — я просмотрел на часы. Было полчаса до вылета. Начальник меня убьет, если я помедлю ещё хоть секунду. — Мне нужно идти. До свидания. Взяв свою сумку, я, следуя указателям, направился в сторону зала отправления международных рейсов, так как женщина монотонным голосом сообщала о том, что вылет Сеул-Чикаго через тридцать минут. Прекрасно зная своего начальника, мне пришлось ускорить шаг в несколько раз. И вот я был практически на месте, но всё также отчётливо слышал топот семенящих ножек позади. В один момент это довело меня чуть ли не до белого каления и, разъярённый, я повернулся, увидев недоуменное красивое личико парня, благодаря которому несколько минут назад я оказался в такой весьма паршивой ситуации, абсолютно несвойственной для меня. — Почему Вы идёте за мной? Я же чётко сказал, что ни в чём от Вас не нуждаюсь, — уверенно проговорил я, пытаясь игнорировать сияющий взгляд карих глаз, гипнотизировавших моё каменное выражения лица. — Клянусь, я и не думал идти за Вами! — он указал на вход в зал отправления. — У меня тоже международный рейс. Тогда и предположить не мог, что этот парень наш новый переводчик. Это казалось сущим бредом, когда начальник знакомил меня с ним, представив юношу Ким Тэхёном. Жать руку с ним было максимально странно и неловко. Но, по-видимому, не одному мне было не совсем комфортно находиться в такой ситуации, потому что Тэхён-щи и вовсе засмущался, поджав губы, упёрся взглядом в пол. Только тогда я полностью смог рассмотреть его лицо. У него были пушистые брови и длинные ресницы. Глаза тёмно-медового цвета пронзали меня насквозь каждый раз, когда он смотрел на меня. Пушистые каштановые волосы завивались на концах. Казалось, что, даже сделай он укладку, они всё равно продолжат быть такими же непослушными. Неожиданно сам для себя я обнаружил Ким Тэхёна достаточно привлекательным. А потом, оказавшись с ним рядом на двойном сидении в бизнес-классе самолёта и вовсе решил для себя, что он самый красивый парень, которого я только видел в своей жизни. Весь полёт, который, к слову, длился далеко не один час, он спрашивал меня как я себя чувствую. А я просто… не мог и слов связать. Наверное, оттого, что ранее никто не интересовался этим. Плохо мне, хорошо мне — всем вокруг было плевать. И пусть Тэхён-щи, вероятнее всего, ощущал себя несколько виноватым за то, что я получил ожог, поэтому и спрашивал меня о моём самочувствии, я не думал об этом. Признаться честно, мне было до дрожи в пальцах приятно это внимание. Да, черт возьми! Я почувствовал себя так, словно выиграл лотерейный билет. Этот лотерейный билет оказался тем самый билетом, который открыл для меня ворота в новую жизнь. Понял я это через несколько дней. По началу мы с Кимом обходили друг друга стороной. А позже, когда обстоятельства вынуждали нас находить общий язык друг с другом, сами и не заметили, как стали находить сближаться. Однажды оба разозлились на начальство и, случайно столкнувшись на этаже в отеле, жаловались друг другу на нелёгкую жизнь. А позже я и вовсе заинтересовался жизнью Кима. Как оказалось, Тэхён-щи вырос под присмотром своей бабушки, потеряв родителей в раннем детстве. Именно она смогла привить ему огромную любовь к языкам, которая впоследствии привела его к профессии переводчика. Ким рассказал, как по началу было трудно принять смерть родителей. Они погибли в аварии, когда ему только-только исполнилось десять лет. Бабушка очень любила своего внука, поэтому опеку оформила не задумавшись, как только пришло время. К моему большому удивлению, Тэхён-щи рассказал, что дети стали глумиться над ним из-за того, что он сирота. Это даже звучало мерзко. — Да, дети бывают очень жестоки, — произнёс он, грустно улыбнувшись. — Но всё прошло, когда моя бабушка узнала об этом. Она сразу же перевела меня в другую школу. Я мысленно поднял бокал за вечное поклонение категоричности Ким Сумин. Эта женщина, как я узнал позднее, познакомившись с ней, всегда была очень решительной. Наверное, больше всего мне понравилось в ней то, что она не боится менять. Это самым что ни на есть лучшим образом подкупило меня. И, думается, подкупало всех окружающих. Сказав, что более в его жизни ничего особого не происходило, Тэхён-щи уставился на меня в ожидании, что я тоже начну рассказывать про свою жизнь. Сам, четно говоря, не знал по началу почему я поведал ему лишь о моей первой любви, не акцентируя внимания на то, что это был парень. Больше я не стал ничего рассказывать. Ни о матери, ни об отце, который причинил нам не мало боли и страданий. Только о том, что однажды мне разбили сердце. Ещё, правда, рассказал о Баме, что верно ждёт меня дома. Позже и сам понял — побоялся. Струсил, не смог, не собрался с духом — можно было называть это, как угодно. Только факт оставался фактом. Я не мог смириться, принять прошлое, учесть это, будто всё совершённое — это лишь мой собственный опыт, который позволил мне стать сейчас тем, кем я являюсь. Не смог просто прожить ещё раз те самые болезненные моменты у себя в голове, будто что-то бы поменялось, если бы я вспомнил всё. Но увы, ничего не изменилось бы. Но я испугался, будто первоклассник, стоя у доски. По возвращению в Сеул после удачного заключения сделки, мы с Кимом обменялись номерами телефонов и контактами в соцсетях, договорившись при этом обращаться впредь к друг другу на «ты». А через, дня три, он позвонил мне и пригласил в клуб на празднование дня рождения его друга. Я удивился, что день рождение у его друга, а зовут меня, как совершенно незнакомого человека для компании, но согласился, так как у меня был совершенно свободный от работы день. Когда наступил день «икс» я вырядился, сам себя на удивление, как последний придурок. Решил для себя, что должен выглядеть достаточно красиво, поэтому напялил свою лучшую рубашку с абстракцией известного бренда поверх белой футболки и надел свои новые чёрные джинсы. Даже укладку сделал, чёрт побери. А не как обычно повёл пару раз расчёской для гладкости. А прошлым вечером, между прочим, орудовал бритвой у зеркала, сбривая и так еле заметную щетину. К слову, и вовсе сошёл с ума, когда покупал дорогущий набор острых кухонных ножей по советам продавцов-консультантов. Ведь Ким Намджун, который являлся именинником, был мне абсолютно чужим человеком, с которым, возможно, у меня даже отношения то и не сложатся. Но отчего-то хотелось выпендриться. И никому не хотелось говорить и даже самому признавать, что старался, на самом деле, только ради одного-единственного человека. На празднике в клубе я познакомился с самыми близкими друзьями Тэхёна. Сам даже и не подозревал о том, что, оказывается, Ким Тэхён настоящий экстраверт, каких только поискать. Он познакомил меня со своим братом Ким Сокджином, а потом, к моему величайшему удивлению, с парнем своего брата и по совместительству человеком, ради которого этот праздник и затеялся — Намджуном. Я был ошарашен тем, что брат Тэхёна оказался геем. Во-первых, потому что сам боялся рассказать, что я такой же. Но я же не соврал, когда сказал о том, что встречался, верно? Просто недоговорил. А во-вторых, потому что Тэхён, кажется относился к этому факту очень спокойно. И это настораживало. Не сказать, что очень сильно, поскольку отчасти я очень обрадовался, когда понял, что между братьями царит полная гармония и братская любовь. Не знал тогда почему, но его отношение к ориентации брата заставило меня расслабиться и отчего-то облегчённо выдохнуть. Также мне посчастливилось познакомиться с такими замечательными людьми, как Чимин, Юнги и Хосок. Эти трое были просто что-то с чем-то. — Добро пожаловать в семью, — улыбался Чимин, стоило мне пожать его руку. Пак ухмыльнулся, глядя на своего друга из-под спадающей на лоб светлой чёлки. А я заулыбался на слове «семья» и решил оторваться в тот день по полной. Помниться, было море алкоголя и танцев. Я не пил, только в честь именинника поднимал свой бокал с лимонадом. А Тэхён же напротив глотал бухло так, будто алкотестер не работает, когда он дует в дыхательную трубку. Напившись, Ким тащил меня на танцпол, заставляя отплясывать вместе с ним. — С тобой мне легко, — признался Тэхён после, казалось, сотой рюмки алкоголя. Уж не знаю, что он там такое пил и что ему ударило в голову, но сказанные слова так ярко отпечатались в подсознании, что в груди потом кололо и забывать не хотелось. И мне было с ним легко. Я впервые за долгое время своей жизни встретил человека, с которым и забыться можно, и вспомнить моменты, которые вспоминать не хочется. С Тэхёном можно было всё. И я так был счастлив. Остаться, танцевать с ним, болтать с ним до першения в горле. С ним. Только с ним. Я почувствовал себя настолько счастливым, что мне захотелось сделать что-то такое, чтобы он понял насколько мне хорошо сейчас. Спустя месяца два после дня рождения Ким Намджуна и регулярных встреч с Тэхёном, совместного кофе редкими утрами и прогулками с компанией друзей, успевших стать мне и взаправду словно семьёй, я отчётливо понял для себя одну вещь. Когда я говорю или думаю о Ким Тэхёне, как о моём друге, что-то внутри остаётся будто неполноценным, несклеенным, нерешённым. Что-то выбивается, отторгается. Но стоит мне хоть на миг осмелиться настолько, чтобы позволить себе предположить, что Ким Тэхён мне… симпатичен — всё меняется. И дышится легче, и живётся лучше. Одним словом, мне становиться так хорошо, когда я думаю о Ким Тэхёне как о своём Ким Тэхёне, что в моём животе бабочки оформляют прописку на постоянное место жительства. Я понимал, что Тэхён может не принять мои чувства. Я захотел показать ему настоящего меня, без каких-либо масок, чтобы он знал, что я за человек. В один из вечеров, который мы решили провести вдвоём за просмотром нового фильма, я решил рассказать ему всё. Но в самый последний момент я повёл себя очень трусливо, переведя тему. Потом, когда проводил его домой после совместного просмотра кино, пожалел, что не раскрыл душу, ведь очень хотел, но не смог. Судьба сама всё расставила по местам, когда я возвращался из Чхонана обратно в Сеул. В родной город я ездил сугубо для того, чтобы навестить маму на кладбище. Но, к сожалению, или к счастью, мир настолько тесен, что я повстречал знакомую, которая рассказала мне, что отец лечится сейчас от зависимости к наркотикам и алкоголю. Я кивнул в ответ на эту информацию, но быстро постарался помочь мыслям об отце улетучится. На обратном пути мне позвонил Тэхён, он захотел встретиться со мной, чтобы пообщаться. — Выглядишь как-то… устало, — сглотнул Тэхён, нахмурившись, когда мы сидели в кафе. Он нервно отпил из кружки своё любимое горячее какао, глядя на то, как я стучу чайной ложкой по дну чашки с кофе, хмуро утыкаю взгляд в душистую пену поверх напитка. Рисунок лепестков бариста вмиг превращается в однотонную пенную кашицу, я нахмурился ещё больше. — Всё хорошо? — Честно? — спросил я. Тэхён кивнул головой. — Не очень. Я к маме сегодня ездил на кладбище. Сегодня четырнадцать лет с её смерти. Он накрыл своей рукой мою, заставив меня посмотреть ему прямо в глаза. — Что бы не случилось, я всегда буду рядом, ты же знаешь, — произнес он. Он всегда так делал: дарил спокойствие лишь своим взглядом. Его политика была проста: достаточно просто быть рядом, чтобы дарить надежду, тепло и поддержку. Я был благодарен за отсутствие давления. Но держать всё в себе не всегда комфортно — гной рано или поздно выйдет наружу. И мне надоело скрывать, бояться, что от меня отвернутся, как только узнают про мою семью, мои страхи и слабости. Я просто-напросто устал. Безумно устал тонуть в этом океане прошлого. Тэхён предложил мне пойти к нему домой и я, не раздумывая, согласился. Видимо, у меня было настолько подавленное состояние, что он сразу раскусил меня. Тогда я сильно расстроился в себе. Мне тридцать с хвостиком, а я толком не научился скрывать свои настоящие эмоции, будто это какой-то особый талант, доступный не всем. Ким посадил меня на мягкий диван в своей комнате, а сам расположился рядом. Тогда я и правда не выдержал, рассказал обо всём: о матери, о её болезни, об отце, как о человеке, которого я ненавижу всей своей душой, о том, как привык стараться, будто из сплошных успехов зависит моё счастье. Даже о Ли Минхо, не забыв сделать акцент на том, что для меня он больше ничего не значит. Рассказал о том, какое отвращение испытывал к себе, когда что-то не получалось, будто отец вернётся и тогда-то мне не поздоровится. Я рассказал о всей боли, с которой справлялся в одиночку более десяти лет, и о том, как устал с ней справляться. Выслушав всё, Тэхён лишь грустно улыбнулся, обняв меня. — С недостатками или без них — ты прекрасен, — сказал он. — Все люди совершают ошибки, это не делает нас хуже. Ты не обязан никому быть каким-то определенным. Достаточно просто быть собой. С того самого дня мы стали ещё ближе друг к другу. Я делал свои первые шаги к принятию своего «я». Больше мы не говорили о том злополучном дне, когда я открылся ему. Но одну вещь я понял навсегда: если в жизни что-то пойдет не так, у меня есть самый прекрасный человек в этом мире, которому я могу раскрыть душу. Самый прекрасный, самый восхитительный и самый… любимый. Да, моя влюблённость не прошла. Она только росла с каждым днём, набирая обороты. Делать с этим чувством я ничего не стал. Да и хотел ли? Любить Тэхёна проще простого: он необыкновенен. Замечательный друг, собеседник, да и переводчик, в конце концов, он неплохой. И я правда думал, что свою симпатию к нему мне удастся скрывать. Но я ошибся. Ошибся, потому что желание обнять со всей силы, поцеловать манящие розовые губы, запустить пальцы в волосы было выше меня. Ким выглядел просто обворожительно даже в нетрезвом состоянии. Он влиял на меня, скрывать это было невыносимо. Я не знаю, как ему это удавалось. В один момент я почувствовал, будто меня приворожили. Распуская свои флюиды сексуальности, Тэхён и не подозревал, что в клубе, каждый раз, когда мы тусовались с друзьями, привлекал он больше всего меня, а не кого-то другого. Ему удавалось собирать за собой хвосты из поклонниц, да и, что уж скрывать, поклонников. Но кавалером для танцев он всегда выбирал, как ни странно, меня. Это здорово тешило моё эго и скрытое чувство собственничества, которое проявлялось особенно в те разы, когда к нему нагло приставали, пытаясь выпросить номер телефона. — Боже, что же ты творишь, Ким Тэхён? — не выдержал я, когда он схватил меня за запястье, предварительно выпив рюмку шампанского, повёл меня в самый центр танцпола. — Мне нравится, когда ты смотришь на меня так, — мечтательно проговорил он, повертев пальцем в воздухе, закатив глаза к потолку. Так?! Я смотрю на него… так? На момент я подумал, что вся моя тайна полетела крахом, порушилась, словно карточный домик. Но попытался жить с этим так, будто это норма. Я был таким идиотом… Не смог разглядеть очевидного. А через месяц мне повысили зарплату, и я захотел отпраздновать это с Тэхёном. Он случайно пролил на себя вино, а потом в ванной я впервые смог почувствовать вкус его губ. Тогда я был словно в прострации. Мы сами не знали, что творим, когда оказались в объятиях друг у друга, страстно целуясь. Я страшился, что он примет это, как ошибку, которую никогда не будет повторять. А потом всё настолько быстро закрутилось, когда Тэхён осмелился признаться мне в любви в тот вечер на балконе, что я сам и не заметил, как у нас настал конфетно-букетный период. Наверное, я ещё никогда не был настолько счастлив.

•••

И сейчас, когда я смотрю на такого Тэхёна. Эта картинка у меня в голове, где он сидит за праздничным столом, украшенным белоснежной скатертью с узорами, держа в руках бокал с шампанским, кажется мне лишь сном. Костюм-двойка удачно подчёркивает его изящную фигуру. В кармане пиджака так кстати закреплён белый цветок. А на лице расплывается счастливая улыбка. К слову, я тоже одет с иголочки — стилисты постарались. Но всё же я не сравнюсь с ним, с самим очарованием. И как я могу сейчас вообще говорить о серьёзных вещах, когда он смотрит на меня, будто дарит всё самое сокровенное тепло? Мне будто под дых дали, когда я решился посмотреть в глаза Кима, весь воздух из лёгких будто выбили. Я и не мечтал о свадьбе. Но через год наших отношений в слух проговорился, когда задумался о том, чтобы закрепить наши отношения на бумаге. Конечно, мы много обсуждали нужно ли это вообще. Я настаивал на том, что не условности не важны, что самое главное — это наши чувства и отношения. Но я врал сам себе, ведь это так прекрасно — знать, что наши отношения теперь не только на словах, но и на бумаге. Как юрист, я целиком и полностью насладился этим. А Тэхён и против не был. Согласился сразу же, как я высказал свою идею. Будто только и ждал, что я сам приду к этому и предложу стать моим мужем. Мы решили поехать туда, где впервые стали не просто незнакомцами, а верным друзьями. Правда это продлилось не так долго, поскольку мы полюбили друг друга, но всё же. Я сразу же нашёл и, посовещавшись с Кимом, забронировал виллу, где мы бы хотели провести свой медовый месяц. Слава Богу, компания дала нам отпуск до тех пор, пока мы не вернёмся, войдя в наше положение. К счастью, на фразу «мы собираемся пожениться» начальник всем своим видом показал, что ему всё равно, поэтому только напутственно пожелал нам хорошо провести время и отдохнуть. Мы пригласили всех наших друзей и многоуважаемую Ким Сумин. И совсем не важно, что перед этим Юнги с Хосоком ныли нам в трубку о том, что, цитируя, «нахрена мы так далеко уезжаем ради этого, опять, сука, билеты покупать». Мелочные засранцы. Но, опять же цитируя, «они нас любят, поэтому должны раскошелиться на авиабилеты и прилететь» — утверждал Тэхён, пока мы листали фотографии в онлайн-магазине, пытаясь выбрать свадебные аксессуары. Помню, как мы впервые познакомились с его бабушкой. Ким привел меня домой на рождественский праздник, хвастался, что бабушка специально испекла для меня торт и накупила свежих фруктов, которые я очень сильно люблю. От предстоящей встречи мои колени не тряслись, как сумасшедшие, наоборот я чувствовал себя вполне уверенно, когда Тэхён звонил в дверной звонок, утешая меня тем, что Ким Сумин потрясающая, что я ей сразу же понравлюсь, даже стараться и не нужно. Так и было на самом деле. Хоть я всё равно старался изо всех сил, поклонившись ей чуть ли не до земли, похвалил её, к слову, просто потрясающую выпечку и подарив новый блендер, о котором по секрету Тэхён растрепал мне, сказав, что недавно её старый блендер приказал долго жить. — Рада с тобой познакомиться, зятёк, — как ни в чём не бывало, поприветствовала она меня. Думалось, Ким Сумин была той единственной, кто уже ставил в планы предстоящую свадьбу. По словам Тэхёна, она всегда была такой несуеверной. Не придерживалась никаких стандартов и считала, что, если что-то считается нормой — ещё не значит, что это что-то на самом деле является правильным. За это её любили все. И полюбить её мне было, как два пальца об асфальт. Пока Ким Сумин хвасталась своими кулинарными навыками, насильно пихая мне в рот сотую ложку её фирменного супа, она рассказала, что Сокджин, старший брат Тэхёна, после смерти родителей не смог оформить опеку над младшим, поэтому это пришлось сделать ей. А она, в свою очередь, уж очень любила внуков, поэтому всё было готово меньше, чем через, дней пять, и Ким уже жил вместе со своей бабушкой в квартире. До того момента, как нам нужно было садиться возле ёлки и распечатывать рождественские подарки, госпожа Сумин не раз заговорила о нас в ключе мужей. Ким одарил её сердитым взглядом, пока я, как придурок, улыбался от уха до уха произнося: — Это было бы замечательно, — на что Тэхён ещё больше закатывал глаза к потолку, ударяя ладонью себе по лбу. — Тэхён-а, не занудничай, — говорила она, и, обращаясь, ко мне утверждала вполголоса: — Не переживай, зятёк. Когда-нибудь он обязательно перестанет артачиться. Как выяснилось, он и не артачился вовсе. Сразу же согласился на свадьбу. Хотя… а разве можно было ожидать обратного? На церемонию бракосочетания прилетели из Сеула все приглашённые и даже пару друзей из Америки, с которыми Тэхён успел познакомиться в командировке благодаря его железобетонным знаниям английского языка. Интересно, переводчики все такие болтливые или это только мне так повезло? Вся речь священника прошла, конечно же, на английском языке, потому что мы были в США, но это нисколько меня не расстроило, хоть я и монотонно кивал в знак согласия, пока мужчина в чёрном одеянии зачитывал какие-то, по-видимому, невъебенно красивые мудрёные речи. Настолько мудрёные, что Тэхён аж от счастья прослезился, пока слушал свадебную клятву. После этих речей нас объявили мужьями, мы поцеловались под свисты Намджуна и Сокджина, которые, по словам Тэхёна, тоже мечтали о свадьбе. Хотя, на самом деле, эти двое всегда многого хотят: то ребёнка усыновить, то свадьбу — их не поймешь. — Ну теперь то ты точно мой, — блаженно улыбнулся я, целуя своего уже мужа в висок, пока мы танцевали в самом центре на виду у всех под аплодисменты гостей. — А что, разве были какие-то сомнения? — усмехнулся Тэхён, целуя меня в ответ в краешек губ. — Я к тому, что больше я никого в клубе к тебе на пушечный выстрел не подпущу. А лучше вообще в клуб не будем ходить. Будем лежать дома и смотреть телек. — Так и знал, что ты ревновал меня тогда, — подметил он, гордо взглянув мне в глаза. — И что дальше? Посадишь меня, как принцессу в башню под замок? Сам драконом станешь или охрану наймёшь? Я лишь засмеялся в ответ. Если и быть драконом, то исключительно для него. Поэтому я ответил лаконичное: — Люблю тебя.

•••

Сейчас, стоя у микрофона, я будто дар речи потерял. Так много хотел сказать, но словно сел в лужу, мысленно ударяя себя по лицу. Я очнулся от забвения только благодаря госпоже Сумин, что заботливо поддержала меня аплодисментами, которые, будто эффект домино, разнеслись от каждых столиков гостей. — Моя жемчужина, — обратился я к своему новоиспечённому мужу, что ласково пронзал меня своим тёплым взглядом тёмно-медовых глаз, — Я так благодарен, что встретил тебя. За эту замечательную возможность полюбить тебя. Ты смог помочь мне понять множества вещей, которые я не понимал ранее, смог научить меня наслаждаться жизнью, довольствоваться собой, хвалить себя и перестать думать, что я недостоин чего-то. Зал замер. В воздухе повисла гробовая тишина. Все гости задержали дыхание, выслушивая мою речь. Я перестал акцентировать свою внимание на других. Мой взгляд неизбежно был приковал лишь к Тэхёну. Мне казалось, будто всё, что я слышу, — это только его ускорившееся в десятки тысяч раз сердце. Я увидел издалека, будто он всё-таки оторвал ту самую несчастную ниточку на пиджаке, что он теребил в приступе паники. — Что уж говорить, я даже алкоголь начал пить, хотя раньше сторонился его из-за алкоголизма моего отца, которого я не видел уже очень давно. Думал, что стану таким же, как он, если выпью хоть миллилитр. Но только благодаря тебе я понял, что другой. Понял, что я совершенно другая личность, которая тоже имеет полноценное право на свои чувства и эмоции, на желания и мечты. Тэхён снова, кажется, пустил слезу. И я готов был уже мчаться и сгрести его в охапку, нежно погладить по голове и напоследок поцеловать в макушку. Но я сказал ещё не всё, что хотел, поэтому остался на сцене и продолжил: — Тэхён, ты стал для меня тем, кто показал мне другую жизнь, вытянул меня из этой адской ловушки прошлого и взял меня за руку, сказав, что любишь меня таким, какой я есть на самом деле, а не таким, которого я пытался слепить из остатков себя уже битый год. Я люблю тебя, мой милый. Ким Сумин тоже, веря моему зрению, смахнула набежавшую слезу. Но она готова была заплакать навзрыд, стоило мне сказать последние слова: — Знаешь, если меня спросят, что я сделал бы, будь у меня машина времени, я отвечу, что ничего. Потому что в моём прошлом, куда бы я отправился для исправления ошибок, не было бы тебя. А мне такая жизнь напрочь не сдалась. Я отдал ведущему микрофон под аплодисменты и вернулся на своё законное место, стискивая любимое тельце в своих руках. — Что-то я слегка расчувствовался, не ожидал от себя такого, — сказал Тэхён, выпячивая вперёд губу, которая означала лишь две вещи. Во-первых, он немедленно требует от меня поцелуя, что я и сделал, прикоснувшись к его губам. А, во-вторых, что меньше, чем через секунду, его снова одолеет приступ сентиментальности, поэтому из его глаз вновь закапали слёзы, которые я успешно сцеловывал, пока мы слушали ведущего, который тоже не смог удержаться, хохотнув что-то вроде «а жених то наш настоящий романтик», на что вновь словил смешки со столов гостей (в особенности наших друзей). Ближе к ночи мы проводили гостей, предварительно заказав им такси и поблагодарив за кучу подарков, до которой мы доберёмся, казалось, только к окончанию медового месяца, потому что такую кучу в один день явно не осилить. — Ну давайте, молодожёны, успехов вам в ваших развратных делишках, — как всегда неуместно пошутил Чимин, пихнув в бок Намджуна, с котором уже битый год боролся за место лучшего юмориста в компании. Тэхён шикнул на друга, давая подзатыльник, кивнул в сторону своей бабушки, от которой наверняка не скрылись эти слова Пака. Но тому было глубоко плевать, поэтому следующая шутка не заставила себя ждать: — А что такого? У твоей жопы ещё месяц продыху не будет, готовься, братан. Ещё один удар пришёлся прямо в грудь, отчего Пак сложился чуть ли не напополам, кряхтя и зовя на помощь. — Чонгук юрист, поэтому руки при себе надо держать, а то посадят за причинение телесных повреждений, — шутливо обиделся Чимин, сложив руки в боки. Я не стал вмешиваться в их перепалку только для того, чтобы возразить, что за причинение телесных повреждений средней тяжести даётся максимум штраф, а тюрьма не грозит. — Юрист не на твоей стороне, смирись, — победно закатал глаза Тэхён, кладя мою руку себе на талию. — Чёрт возьми, прикрываешь задницу своего мужа, Чон? — У меня большие планы на эту задницу, сам же говорил, — парирую я, стискивая талию ещё крепче. Наклоняюсь к Тэхёну, втягивая аромат волос, что приятно оседает в лёгких. — Вы такие сахарные, аж смотреть тошно, — шуточно противится Чимин, корча рожу. — Иди нахер. — Эх, кто бы предложил… — задумчиво тянет друг. Его обрывает гудок такси, что незаметно подъехало ко входу в банкетный зал, — Ладно, хорошего времяпровождения вам, — он машет рукой на прощание, ухмыляясь и играя бровями. Паразит. Чимин с Хосоком берут под руки пьяного в стельку Юнги, а Сокджин с Намджуном подходят в последний раз перед отъездом. — Ещё раз хотим поздравить вас с праздником, но, к сожалению, нам надо ехать, у нас утром вылет в Сеул, — Сокджин обнимает брата и жмёт мне руку, — Обидишь Тэхёна — руку откушу. — Он может, — Намджун в подтверждение быстро кивает головой, а Сокджин даёт ему пальцем по лбу, грозя кулаком перед носом. Ким притихает, всё ещё продолжая болванчиком кивать головой. — Спасибо, что пришли, — благодарю я, ударяясь кулаками с Намджуном, тот в ответ салютует пальцами от виска. — И вам спасибо, что пригласили на свадьбу, — Сокджин уходит, прихватив за собой непутёвого недомужа-перепарня. — Ждите ответное приглашение на нашу, — незаметно шепчет Намджун, уходя вместе со своим возлюбленным. Мы с Тэхёном лишь смеёмся в ладони. Дальше мы прощаемся ещё с несколькими друзьями и родственниками, а потом к нам подходит госпожа Сумин. — Я искренне желаю вам счастья, — произносит она и обращается к Тэхёну: — Я так рада, что вы есть друг у друга. И твои родители сейчас были бы очень счастливы, увидев твои сияющие глаза, Тэхён-а, — она улыбается, трепетно гладит его по щеке большим пальцем. — Я жду вас у себя в гостях, мальчики. Возвращайтесь нескоро. Она делает акцент на последнем слове, заставляя моего мужа покрыться румянцем, а меня радостно кивнуть. Ким Сумин обнимает меня так сильно, будто пытается переломать мне все рёбра, садится в машину и тоже уезжает в отель, в котором мы забронировали ей номер на ночь. А мы с Тэхёном тоже уехали на такси в нашу виллу на берегу моря, словно в сказке. Мы ехали достаточно долго, но смогли скрасить поездку неторопливыми поцелуями, превратив наискучнейшую дорогу в томительное ожидание чего-то большего, чем тихий полушёпот пошлых фразочек. Бедный водитель, а, впрочем, плевать на него. Когда мы подъезжали к вилле, первым, на что обратили внимание, была гладь воды, в которой отражалась убывающая луна. Вода плавно омывала прибрежье, заставляя сушу намокать. Совсем неподалёку располагалось наше жильё на ближайшие недели. Огромная вилла выглядела очень воодушевляющее. Три этажа, на верхнем — открытый балкон с видом на море. А не жирно ли будет для двух человек? — Как красиво! — воскликнул Тэхён, стоило мне расплатиться с водителем и подойти к нему. Я смог сказать таксисту даже пару базовых фраз на английском языке и понять сколько денег я ему должен. Если бы Тэхён не был поглощён окружающей его природой, то незамедлительно похвалил бы меня за такие знания, ведь, как выяснилось, я никакой не лингвист ни разу от слова «совсем». — Ты красивее, — сделал я комплимент, на что получил закатанные к небу тэхёновы глаза. Мы открыли ключом дверь, прошли внутрь, включая свет. Меня поразили размеры жилья. На фото, когда мы вместе смотрели недвижимость, всё выглядело куда компактнее, чем сейчас. Теперь сомнений не было — такое помещение явно перебор для двоих людей. Но для такого события я готов был разориться на несколько тысяч долларов. — Давай сфоткаем и отправим бабушке? — спросил Тэхён, доставая телефон из кармана пиджака. — К чёрту. Потом сфоткаешь, — ответил я. Приблизившись к нему вплотную, взял телефон, положив его на столешницу кухни. Подхватил мужа под бёдра, услышав его тяжёлый вздох, понёс его в спальню. К слову, найти её было тем ещё геморроем. Особенно с таким затруднительным положением: чувствуя вставший член своего мужа и его задницу, прижимающуюся так по-блядски близко к моим бёдрам, мой стояк не заставил себя долго ждать, отзываясь пульсацией в паху и скованными движениями из-за тесноты свадебных брюк. Пройдя на второй этаж, я понял, что никакой спальней с двуспальной кроватью здесь и не пахнет. Тэхён у меня на руках, смеялся, по-видимому, надо мной, поэтому я быстро приструнил его, сказав: — Вот найду спальню, посмотрим, как запоёшь, — отчего он быстро притих, пряча свой нос у меня в шее, дыша тяжело и затаённо. На третьем этаже, наконец-то, оказалась спальня с выходом на открытый балкон. Мягкая перина так и манила и я, без раздумья, опустил на неё Тэхёна, расстёгивая его пиджак. — Что, так сразу? — игриво спрашивает он, массируя мою кожу головы пальцами. — А ты не хочешь? — справляюсь с ненавистными пуговицами, снимаю с него пиджак и отбрасываю в сторону ненужную ткань, переходя к белой рубашке. Мои руки перехватывают на запястьях. Фиксируя ногами мои бёдра, Тэхён опрокидывает меня на постель, нависая сверху. Тонкими пальчиками расстёгивает пиджак и рубашку, игриво проходясь по торсу. Знает все мои слабые места, чертёнок. — Хочу, — без запинки отвечает он, закусывая губу. — Не чувствуешь? Конечно, блять, чувствую. Его стояк так правильно и так возбуждающе упирается в мой, что я просто с ума схожу. А Тэхён ещё больше заводит, проезжаясь промежностью по моему каменному члену, который сильно сдавливает, будто в тисках, плотная ткань брюк. Хочется избавиться от всей одежды, завалить мужа на кровать и трахать до потери сознания, выбивая из него самые развратные стоны и мольбы. — Сними штаны, чтобы я почувствовал наверняка, — дразнюсь я, урывая поцелуй в губы. — Не так быстро, жеребец. Я не просто так назвал Тэхёна чертёнком. Это прозвище он получил лично от меня в наш первый раз. Уж слишком сильно он любит меня изводить. Я раскусил Тэхёна уже давно: ему нравиться, как я теряю рассудок всякий раз, когда он мучительно доводит меня до такого состояния, когда одно движение по члену может спровоцировать самый яркий оргазм в моей жизни. Сегодня я буду отыгрываться по полной. Готовьтесь, Чон Тэхён. Его ухмылка и глаза, застеленные пеленой похоти, будоражили мой разум. Моё сердце горело только для него одного, а потом ухало куда-то вниз, когда я видел то, насколько он хочет меня. Его рука плавно перемещалась от моего оголённого торса к ширинке брюк. Я услышал, как вжикнула молния и Тэхён потянул мои брюки вниз вместе с боксерами. Стеснённые движения были в прошлом, я наконец не чувствовал сдавливающих ощущений в паху. И всё бы ничего, если бы Тэхён не прикоснулся рукой к моему изнывающему возбуждению, провоцируя меня ещё сильнее, заставляя закатить глаза и приоткрыть рот в немом стоне. Он умело доставлял мне дикое наслаждение одними только пальцами. И я понимал, что чертовски слаб перед ним. Один только его взгляд способен заставить моё сердце трепетать, одно его касание топит глыбы льда в моей душе, один его поцелуй разрывает на части цепь на моей груди, не позволяющую мне двигаться. Наверное, в такие моменты я понимал, как сильно я его люблю. Что я могу сделать ради него, на какие подвиги я способен. Я чётко осознавал, что влюблён до беспамятства, до лёгкого головокружения и бабочек в животе, как бы сентиментально это не звучало. И, казалось, я знал о Тэхёне всё. Но одновременно с этим ничего. Мне хотелось знать ещё больше, я катастрофически желал изучить каждый миллиметр его души. Чёрт побери, наверное, я настоящий безумец. Интересно, все влюблённые такие? — Боже, Тэхён-а, — простонал я, почувствовав его палец, поглаживающий уретру круговыми движениями. Мои бёдра непроизвольно начали подаваться вперёд, ускоряя скольжение его руки по моему члену, но Тэхён быстро прекратил всю стимуляцию, вырывая из моей груди надрывный вздох. Я не выдержал: перевернул нас, вдавливая его тело в матрац. Он выглядел так греховно и соблазнительно в расстёгнутой рубашке: волосы были разбросаны по лицу в хаотичном порядке, губы красные от поцелуев и блестящие от слюны, стоило ему провести языком по ним, заводя меня ещё больше. Отбросив его рубашку в сторону, я припал губами к соску, втягивая горошину, посасывая. Тэхён заметался по постели, выстанывая нечленораздельные фразы, по-видимому, путаясь в своих мыслях. Я довольно ухмыльнулся, обводя ареол языком. Другой сосок сжал пальцами, прокручивая по часовой стрелке. Дорожкой мокрых поцелуев спустился к кромке штанов. А освободив вставший аккуратный член, розовая головка которого поблёскивала от выделившейся смазки, вобрал его в рот, выпустив с характерным чпоком. Я провёл языком по рельефным венкам, продолжая крутить соски пальцами для дополнительной стимуляции. Наши прелюдии перед сексом всегда были безбожно восхитительными. Мы любили доводить друг друга до точки невозврата, а потом резко останавливались, дразнили друг друга до потери контроля. А потом чувствовали всё намного сильнее, когда я входил в Тэхёна, выбивая воздух у него из лёгких. — Чонгук-и, — шептал Тэхён, когда я полностью вобрал член в рот. Я оторвал одну руку от его соска, чтобы прикоснуться к сфинктеру, но, к удивлению, нащупал твёрдый предмет. — Неужели ты был с пробкой всю церемонию? — На мой вопрос Тэхён спрятал свою щёки, покрывшиеся румянцем, прикрыв их руками. — Непослушный малыш. Я на пробу слегка вынул пробку, наблюдая, как тянется смазка с клубничным запахом, который распространился по всей спальне. Тэхён дёрнулся, когда я обратно вставил пробку до конца. — На тебя смотрели все гости, — произнёс я, надрачивая ему правой рукой. — Какими бы были выражения их лиц, если бы они узнали, что у тебя в заднице пробка, а, Тэхëн-и? Тэхëн высоко застонал, хватаясь за мои плечи руками. Я стал двигать рукой по его члену ещё быстрее, отчего он впился ногтями в мои лопатки. Тэхён раскрыл глаза в ужасе, быстро сместил руки вниз. — Со мной всё хорошо, малыш, — поцеловав его в уголок губ, успокоил я. Знал, что Тэхён вспомнил о моих шрамах, оставленных отцом сигаретами. Каждый раз Тэхён расцеловывал мои лопатки, говоря, как ему жаль. Я тонул в его ласке, напоминая, что всё прошедшее давным-давно, теперь для меня навсегда останется в прошлом. — Тебе лучше подумать о своём состоянии. Я ускорил поступательные движения пробкой. Тэхён сходил с ума от руки на члене и скольжения в дырочке. Притупляя собственные желания, которые призывали меня вставить до упора и толкаться до тех пор, пока силы не покинут меня, я наслаждался тем, как Тэхён жаждет большего, когда насаживается на пробку, ускоряя темп, когда закусывает губу, глядя на меня из-под длинных ресниц. Стоило только понять, что Тэхён близок к оргазму, так как его дыхание стало учащённое, а голова и вовсе откинулась назад, открывая вид на шею, покрывшуюся потом, я прекратил всю стимуляцию, слыша разочарованный стон Тэхёна. — Чонгук! — возмутился он. Отбросив всё стеснение, стал и вовсе раскрепощённым настолько, что вынул собственную пробку, взял мой член, направляя к своей дырочке головку. Как назло, посмотрел на меня так жалобно и просяще. — Трахни меня. Это срывало тормоза. В голове продолжала эхом отзываться его возбуждающая до чёртиков просьба. Я не мог больше ни о чём думать, кроме как о таком Тэхёне: отзывчивом, скулящим, игривым и до одури сексуальным. Я надел презерватив, взяв его из кармана своего пиджака, смазал полупрозрачной жидкостью из небольшого пакетика. — Так сильно хочешь мой член? — не переставал подзуживать я, слегка введя лишь головку, отчего Тэхён резко выдохнул, накрывая рукой собственное возбуждение. — Я хотел его в себе ещё до начала церемонии, любимый, — воздал мне по всем счетам Тэхён, открывая передо мной полный карт-бланш. Я постепенно вошёл в него до предела. Этот чертёнок, как оказалось, был растянут. А чего я ещё ожидал? Стал двигаться, изменяя темп: то ускорялся, то наоборот, толкался медленно, растягивая удовольствие, вбивался под другим углом, заставляя Тэхёна просить ещё и ещё. — Тэхён-и, перевернись-ка, — попросил я, выходя из него. Он выглядел так невыносимо растраханно, что я терял рассудок, но решил всё же поменять позу, чтобы доставить ему намного больше удовольствия, когда он почувствует давление на простату под другим углом. Я помог ему перевернуться. Встав на колени, прогибаясь в пояснице, Тэхён выпятил попу, призывно потёрся о мой член. Я вошёл до конца, сорвался на бешеный ритм, водя по карамельной коже рукой. Очерчивал изгибы его тела, проводил дорожку от начала позвоночника до самого конца, пока Тэхён топил хриплые стоны в белоснежной подушке. Прикоснувшись к ягодицам, слегка шлёпнул одну, отводя в сторону, любовался открывшимся видом: сфинктер слегка припух, а, когда я ускорился, Тэхён бурно кончил с моим именем на устах. Колечко мышц размеренно сокращалось на моём члене, что сводило меня с ума. Мой возлюбленный начал толкаться навстречу, подвиливая задницей, насаживался до упора. Я зажмурил глаза, слыша только собственное сердцебиение, постанывания моего мужа и чувствуя нестерпимую стимуляцию в паху. Я толкнулся до конца, кончив в презерватив. Замедлил движения бёдрами до минимума и снял защиту, завязав и выкинув в мусорку около двери в спальню. Тэхён вытер пот со лба, откинул одеяло, пропачканное его спермой, в сторону. Я достал новое, найдя его в шкафу, лёг вместе с любимым, накрыв нас обоих. — Я так счастлив, — прошептал Тэхён мне в шею, утягивая в мокрый поцелуй. Я обвил его талию одной рукой, а другой перебирал кучерявые волосы на его затылке. Вдруг он резко отстранился, посмотрел на меня испуганно, раскрыв глаза в ужасе, быстро проговорил: — Мы забыли написать бабушке! — Не переживай. Даю голову на отсечение, она прекрасно знает, чем мы тут занимаемся, поэтому не тревожит нас. И злиться не будет, вот увидишь, — уверяю я, целуя Тэхёна в висок. Кажется, это работает: он кивает в ответ головой, кладёт её мне на плечо и прикрывает глаза, постепенно погружаясь в царство Морфея. Я осторожно перекладываю его головой на подушку, чтобы не потревожить спокойный сон. Сам тоже ложусь рядом, кладя руку на его талию, притягиваю к себе, закрывая глаза. И я уверен, что утром, как назло, в холодильнике на первом этаже не окажется ничего съестного и мы, как дураки, будем заказывать доставку с пиццей, жалея, что не продумали всё заранее, ведь так хотелось отведать домашней еды в первый день после женитьбы. Но, на самом деле, всё это покажется мне таким сущим бредом. С доставкой или без, с полноценным отпуском или с простыми просмотрами телевизора на диване и потрясающим сексом, — всё это так неважно до тех пор, пока Тэхён обнимает меня так крепко, целует так сладко-сладко, с оттяжкой, вплетает язык в поцелуй, как любим мы оба. И если бы у меня действительно была возможность воспользоваться машиной времени, я бы остался здесь с ним, в настоящем, потому что жизнь без Тэхёна не имеет для меня никакого смысла.