Пар и Таяние

      Аяка в спешке покинула компанию, и с какой-то стороны Аято был этому рад. Если это что-то из ряда вон, будет лучше избавить сестренку от выслушивания всей предыстории. К тому же, она наверняка найдет себе занятие по душе и без этих разборок. Тома же с каждой минутой выглядел все более подавленным. Кажется, он так и продолжает накручивать себя. Это пошло еще с детства, когда Тома только устроился работать в поместье Камисато и совсем не знал, что представляют из себя дети господ. Так волновался сделать что-то не так, или что-то не так сказать, что из-за любого направленного в его сторону взгляда, едва ли не плакал. Конечно, когда они подружились, это состояние покинуло парня и он смог чувствовать себя более свободным и более уверенным. Кажется, они с Аято снова вернулись к тому, с чего начинали. Это печалило, и даже очень, но глава клана уже проходил это однажды, и сейчас в нем зрела уверенность, что и в этот раз они успешно поборют неловкость и стеснительность юного управляющего.       Помимо этого, Аято еще и плохо понимал поведение и мотивы Альбериха, его реакция на происходящее просто выбила господина Камисато из колеи. Он даже не успел ничего сказать, как Кэйа спешно удалился вслед за Аякой, оставляя их с Томой наедине. На мгновение это заставило Аято засомневаться, не мог же этот парень догадаться о том, к кому именно была обращена его утренняя исповедь? Или для этого действительно нужно лишь посмотреть на них со стороны? И если это так, неужели Тома до сих пор ничего не понял? А Аяка? А если она догадалась, что думает по этому поводу? Она против? Сердится? Или расстроена? Им точно нужно будет это обсудить. Поговорить с Кэйей тоже не будет лишним. Судя по всему, беседу стоит провести вообще со всеми, кто его знает и обеспокоен переменами в его поведении.       Управляющий точно так же ничего не понимал, как и его господин. Что это, чёрт возьми, было? Этот капитан кавалерии и правда какой-то контуженный? Иначе почему он без причины засмеялся и просто ушёл? Почему сказал что-то странное Аято? Что, чёрт возьми, происходит?! — Я не хотел, — выдавил из себя юноша, вновь рухнув на землю, но уже от отчаяния, — Пожалуйста, не увольняйте меня! Я... Вы... Я хочу продолжить работать на вас. И то, что вы сказали мне... Вы не виноваты, это всё моя вина. Я веду себя странно, вот и всё, — управляющий вздохнул. Это было правдой. Здесь, сидя на коленях перед Аято и буквально умоляя оставить его в поместье, он понимал это всё чётче: — Я и сам скучаю по временам, когда мы были друзьями. Мне очень больно, потому что я не имею права даже вспоминать это. Госпожа Камисато говорила, что вам тяжело, и я увидел кровь на вашем полотенце. А потом бинты на руке вашего гостя. Я... Я подумал, что он сделал вам больно. Пожалуйста, простите меня! Я больше не полезу в вашу жизнь, я больше не пересеку грань рабочих отношений! Дайте мне ещё один шанс, я прошу вас, — чуть тише подытожил Тома. И вновь стало предательски тихо.       От размышлений Камисато отвлек шум упавшего на колени перед ним Томы. И, будь это при других обстоятельствах, такой жест безусловно заставил бы биться сердце Аято с бешеной скоростью, а его лицо обязательно залило краской. Но отвлекаться на эти мечты не было времени. Тома не смог бы ждать так долго.       Так значит, он увидел полотенце… Что же, это было ожидаемо, Аято не справлялся с поддержанием в своей комнате идеального порядка, но даже не думал, что это однажды выльется в такую щекотливую ситуацию. Получается, Тома вспылил, подумав, что Кэйа причастен к полученным ранам… А еще он вспоминает об Аято… Это было пределом мечтаний, и даже больше. Значит, он не против попытаться вернуть то, что у них было?.. Аято позволил себе лишь на минутку ослабить контроль над эмоциями, и тут же почувствовал, как все его лицо вспыхнуло. Он, конечно, попытался это скрыть, но выходило плохо, так что оставалось надеяться, что Тома этого не заметит. Прокашлявшись, Камисато заговорил, прикладывая усилия, чтобы его слова звучали хотя бы вполовину так же уверенно, как и обычно. — Тома… Я не смогу уволить тебя, даже если это будет приказом самой Райден Сёгун… Ты повел себя опрометчиво, да. Но я рад, что ты это понимаешь. Будь это другая ситуация, не думаю, что получилось бы разобраться вот так просто. Но в этот раз все в порядке. Я просто сам поговорю с Кэйей, и, возможно, тебе придется извиниться, но в остальном, это никак не повредит ни нашей работе, ни репутации клана Камисато. Поэтому вставай, ладно? Аяка говорила, что ты всегда ворчишь, когда приходится стирать мои вещи, и пусть твои стирать буду не я, лучше не испытывать судьбу.       Аято позволил себе тихо посмеяться над собственной шуткой. Аяка и правда как-то проговорилась, что из-за стиля боя Аято, на одежде в области коленей всегда остаются пятна, и Тома денно и нощно их выводит. Чаще всего такие вещи приходится выбрасывать, но только после того, как сам Тома скажет, что отстирывать их бесполезно. И по поводу увольнения Аято не врал. Кто бы что не сказал, управляющий клана Камисато ни за что не покинет поместье. Пока сам этого не захочет, разумеется. И Аято хотел верить, что он не захочет этого никогда. Ради этого он готов пожертвовать и своей собственной репутацией, и своим удобством. И извинение перед Кэйей наименьшее из всех зол. — Я даю тебе шанс, Тома, — он был готов дать хоть миллион, — Не беспокойся, — не тогда, когда причиной единственного инцидента в поместье является беспокойство об Аято. Превозмогая жгучее желание броситься на землю рядом с парнем и как можно крепче его обнять, Аято протянул ему руку. Не так, как это мог бы сделать Господин по отношению к слуге. Как человек человеку, как если бы они были на равных. И они были. Когда-то, — Ты имеешь право вспоминать прошлое, оно принадлежит тебе, так же как мне или Аяке. Давай просто сойдемся на том, что оба оплошали, и попробуем начать сначала? Раз мы оба этого хотим.       И пусть сейчас они лишь коснутся руками, когда-нибудь Аято вновь окажется в теплых объятиях этого огненного мальчика. Пусть они уже давно не дети, но именно такой, по-домашнему теплый и уютный, как огонь в камине, Тома запомнился Аято на долгие годы. И он все еще таким был. А что до Аято… Из слабенького родника он стал сильным словно быстрая река, река, способная потягаться силой с морем, даже если заведомо проиграет. Иначе почему он так отчаянно подчищал хвосты скрывающимся владельцам глаз Бога. Теперь он достаточно силен, чтобы защитить ласковый огонек от любой непогоды.       Томе хотелось заплакать и раствориться в собственных слезах. Кажется, он даже задрожал от страха: тяжело быть эмоциональным человеком. Интересно, Аято знает, каково это? Он хоть иногда проявляет свои эмоции? Может быть, наедине с Аякой? Может быть, дело лишь в Томе, который столь резко отдалился?       Он поднял взгляд и увидел румянец на щеках Камисато. Юноша не отказался от руки помощи и, взявшись за неё, поднялся. Рукав кимоно задрался, оголяя перебинтованное запястье. Управляющий встревоженно заглянул в лицо господина. — Аято? — со страхом в голосе спросил он, но, не найдя хотя бы невербального ответа, изменился в лице. Он не понимал, что с тем мальчиком, которого он знал с детства. Не знал, почему его рука в бинтах. Он, кажется, ничего о нём уже не знал. Не понимал, никогда не видел его боли, если не считать раннего детства. Тогда он даже обрабатывал ушибы Аято, сидя в «засаде» в кустах во время игры в войнушку. Забавно всё же получилось.       Камисато никогда не мог похвастаться приветливым или дружелюбным характером, для него было в порядке вещей скрыть свои настоящие эмоции под маской уверенности или безразличия. Именно так воспитывали наследников больших семей, которым предстояло сталкиваться с недоброжелателями едва ли не на каждом шагу. Никогда не знаешь, кто на самом деле предан тебе, а кто способен покуситься на чужие деньги или славу. Поэтому проще скрываться ото всех, нежели довериться и получить нож в спину. Разумеется, Аято, как человеку, желавшему в свое время пойти против установленных правил, пришлось испытать предательство на собственной шкуре. Это вовсе не значило, что он разочаровался в людях или перестал им доверять, но он стал на порядок осторожнее. А со вступлением на пост главы комиссии Ясиро, маски стали неотъемлемой частью его повседневной жизни. Он уже и забыл, что может быть иначе. Поэтому не подал вида и когда Тома заметил его перебинтованные запястья. Вообще Аято предпочел бы, чтобы данный эпизод его жизни никогда не был раскрыт перед кем-либо, и, попавшись Томе, испытывал смешанные чувства. С одной стороны, Тома доверенный человек, а значит никто не сможет воспользоваться данной информацией во вред комиссии или самому Аято. С другой… Он не хотел заставлять Тому волноваться и выставлять себя в таком непривлекательном свете.       Разумеется, управляющий не смог просто закрыть на это глаза, его личико тут же помрачнело. Раз они собираются сблизиться, как и раньше, значит ли это, что Аято рано или поздно придётся рассказать и об этом? Вряд ли юноша так просто согласится опустить ситуацию, но и допрашивать не станет. Не посчитает ли он Аято слабым человеком из-за этого? Не то, чтобы сам Аято считал это поведение уделом слабаков, но свою ситуацию расценивал исключительно как слабость. Он же мог, мог решить все и без этого. Но отчего-то именно причинение себе физического вреда срабатывало быстро и эффективно. Это не было связано исключительно с порезами от лезвия, для удовлетворения данной потребности Аято находил все больше изощренных методов. Будь то излишне горячий чай, обжигающий губы и язык, или стопка скучных документов, о которые так легко порезаться. Проходило время, и вот уже возвращаясь с прогулки Аято не мог пропустить лагерь похитителей сокровищ или стоянку самураев. И ни из одного боя он не мог выбраться, не получив парочку царапин. Но не каждый свидетель битвы сможет заметить, что что-то не так. Со стороны могло показаться, что комиссар из-за усталости или по какой-либо другой причине пропускает удары или не успевает защититься. Но лишь единицы знают, насколько он умелый фехтовальщик. Ни один обычный соперник вне стен города не мог бы сравниться с ним в этом. Но даже тут Аято поддавался своей «слабости». Кто знает, сколько раз по этой причине он заставлял волноваться Тому или дорогую сестричку.       В груди управляющего разгорелось жаркое пламя давно забитых, забытых чувств. Маленькая искра разочарования, обиды на себя разгорелась небывалым ослепляющим светом той детской искренности, влюблённости и восхищения. Тома сжал руку мужчины немного крепче, всё ещё стараясь не причинить боли, и, чуть приподнявшись на носочки, чувственно коснулся губ Камисато. Он не думал о последствиях, снова делал, что ему вздумается. Может быть, он просто не знал, как сказать о тех пылких чувствах, что теплятся в его сердце? Что, если они взаимны? Может ли такое быть? В бездну. Даже если нет, сейчас парень впервые за долгое время делает то, чего ему и правда хочется. Всё так же импульсивно, необдуманно. Так, как он умеет.       Снова позволив себе задуматься, Аято поспешил прийти в себя, почувствовав, как его руку сжали достаточно нежно, чтобы не причинить боли, но сильнее чем прежде, чтобы обратить на это внимание. Ох, они что, все это время держались за руки? И о чем он только думал! Вот только то, что Тома сделал следом, заставило Аято едва ли не задохнуться. В прямом смысле этого слова. Он как будто в замедленной съемке видел, как Тома приподнялся на носочки, чтобы быть с ним одного роста и провел взглядом по губам, чтобы впоследствии запечатлеть на них свой поцелуй. Сомневаясь в своем психическом здоровье, а также в том, что это не сон и не дурман, Аято просто постарался не дышать, чтобы подольше так постоять. Он боялся даже моргнуть, мечтал о том, чтобы его сердце перестало так колотиться и не выдало своего обладателя с потрохами.       На удивление управляющего, Камисато не отстранялся, а, кажется, просто застыл на месте. Тома же смиренно ждал. Ждал ответа, удара, укуса или дружеских объятий. Чего угодно. Тома устал тушить своё сердце, которое сейчас разгорается всё ярче и ярче. Так, кажется, оно не горело давно. Он ведь никогда не был скрытным парнем, не был одним из тех, кто хочет и может хранить все свои и чужие секреты от близких. Отчасти, управляющий был. Обычным? И безусловно, в этом было своё очарование. Он был искренним. Был, пока не началась охота на глаза Бога, что и стало катализатором всех перемен в его характере. Наверное, сейчас всё медленно встаёт на свои места. Пазл начал складываться, мысли приходили в порядок. И это всё из-за одного простого поцелуя? Точно. Стыдно признавать, но он ведь никогда до этого даже не целовался, не считая тех неловких касаний губ чужой щеки на спор в юношестве. Работа поглотила управляющего настолько, что о личной жизни он благополучно забыл. Или же заставил себя забыть? Заставил себя забыть, как во снах весело смеялся с Аято, совсем как в детстве. Как они целовались и гуляли, держась за руки. И это всё лишь в голове. И это всё ненастоящее. Лицо юноши загорелось, но он не отступил, даже понимая, что и представления не имеет, как это: целовать дорогого ему человека наяву. Это непозволительно. Большего он за всю жизнь не выучил.       Губы Томы были сухими, как и полагалось обладателю пиро глаза Бога, по мнению Камисато. А может он сам по себе был настолько горяч, что воздух вокруг накалялся и подсушивал мягкую кожу. Еще Тома был теплым, от него так и веяло жаром, а горячее дыхание обжигало, заставляя и без того взволнованное сердечко заходиться в бешеном ритме. Это же Тома, его Тома. По сравнению с детством, он стал куда более надёжным и сильным человеком. Будучи на службе у клана Камисато, он справлялся с делами не хуже господ. Он сиял, словно самая яркая звездочка на небосводе, когда разговаривал с людьми вокруг, но все же Аято не думал, что он настолько смел, чтобы поцеловать его. От проговаривания этого слова даже в мыслях мужчина хотел визжат, как юная леди, получившая последнюю книгу из любимой серии. Но он всё ещё боялся даже вдохнуть.       Тома, что же он вкладывал в этот жест? Были ли это романтичные чувства? Есть ли вероятность того, что Камисато ему нравится? Тогда это и правда подходящий момент для поцелуя — Аято сам дал ему шанс, сделал достаточно намеков. Но что, если это все просто дурная шутка? Или дружеский жест? Что, если, например в Мондштадте это считалось бы за проявление дружеской привязанности? Но ведь это глупо, разве нет?.. Было бы куда справедливее спросить об этом напрямую или, быть может, раскрыть свои чувства. Тома же не такой человек, который может посмеяться над ним. Даже если они неправильно поняли друг друга, управляющий бы не стал смеяться или унижать его. Ведь так?..       И снова комиссар до последнего тянул. Как глава клана, он бы никогда не подумал, что будет бояться сделать шаг навстречу чувствам, но факт оставался фактом. Его голова была полна мыслей, и не все они предвосхищали счастливое радужное будущее. Поэтому Аято едва не пропустил тот момент, когда Тома, очевидно устав ждать ответа или хотя бы какой-то реакции, попытался отстраниться.       Отбросив здравый смысл, вопивший о том, что это место не подходит для подобных жестов, ведь их в любой момент могут увидеть, Аято подался вперед. Свободной рукой он обхватил Тому за талию, не позволяя отстраниться, и подтянул немного вверх. Вторую руку, все еще находящуюся во власти Томы, подтянул к своему лицу, надеясь, что тот не будет против, и прижался к ней щекой. Наконец позволив себе удовлетворенно прикрыть глаза, Аято ответил на поцелуй. Он все еще не собирался переступать черту невинности и позволял себе лишь аккуратно сминать чужие губы. Спустя какое-то время почувствовалось жгучее желание вдохнуть побольше воздуха. Аято нехотя отстранился, напоследок нагло прихватив зубами нижнюю губу Томы и немного оттянув ее.       Вот тут-то его и настигло осознание. Он только что целовал Тому. Так несдержанно. Да как он посмел вообще покуситься на честь управляющего клана Камисато? Как он посмел покуситься на это солнышко, на самого Тому? С резким вдохом в голову ударил кислород, и Аято осел на землю, теряя сознание. Он столько всего хотел сказать, столько всего хотел спросить… Но все это затерялось в пустоте, за тяжелой пеленой, окутавшей его голову.       Тома наслаждался поцелуем, который ему только что подарили. Наслаждался до тех пор, пока Аято не начал падать, но управляющий вовремя среагировал и придержал Камисато. — Г-господин? — испуганно спросил он, но ответа не последовало. Тома тут же взял мужчину на руки и быстрым шагом последовал к лекарю. Неужели, это из-за него? Что же он наделал…       Навстречу ему снова шёл этот капитан кавалерии из Мондштадта, юноша тут же нахмурился. Он может просто не попадаться Томе на глаза? Альберих настолько погрузился в свои мысли, что не заметил идущего к нему навстречу Тому с Аято на руках. Столкновения избежать не удалось, но парень вовремя подхватил падающего вновь Камисато. Сдержав свой порыв съязвить, Кэйа просто устало вздохнул и, ничего не ответив на бурчание управляющего, пошёл своей дорогой. Не время выяснять отношения. Тем более, с любовниками начальства.       Наглость Альбериха поражала. Презрительно фыркнув, Тома поспешил в кабинет врача и, врываясь в комнату без стука, осторожно положил Аято на кушетку. — Пожалуйста, скажите, что с ним. Он... Он упал в обморок, я не знаю, что случилось, — Тома устало вздохнул. К горлу снова подступил отвратительный ком обиды. Обиды на себя, на мир, на людей вокруг. Неужели, это всё его вина? К счастью, врач поспешно успокоил взволнованно парня, ответив, что комиссару просто нужен отдых. Следом управляющего выпроводили из кабинета, чему тот, впрочем, не сопротивлялся. От тревожных мыслей замечательно отвлекает работа.       Аято очнулся уже ближе к закату в своей комнате. За ним присматривал семейный лекарь, так что он сразу выдохнул. Лекари могли относиться к конкретным семьям и заботиться исключительно об их членах, что имело место быть и здесь. Врач долгое время присматривал за семьёй Камисато и заботился об Аято с самого его рождения, поэтому только в его присутствии он мог расслабиться и побыть тем самым слабым ребенком, которым был когда-то. Он не помнил, как оказался у себя и не помнил того, что происходило до того, как он потерял сознание. Последнее что он помнил… Поцелуй с Томой… Он же не свалился в обморок прямо во время поцелуя? Что с Томой? Наверняка он испугался, всегда так волновался за здоровье своего господина, и сейчас тоже… Он же не подумал ничего странного? В любом случае, сейчас Аято был в порядке, так что следовало как можно скорее разобраться с недопониманием. Отослав лекаря обратно и заверив его в том, что будет внимательно следить за своим здоровьем, Аято попросил слуг найти Тому.       Управляющий к вечеру переделал все обязательные дела и теперь ухаживал за цветами в саду, когда его подозвала молодая девушка. — Что-то произошло? — с тревогой в голосе спросил Тома, тяжело вздыхая. Стоило ему хоть немного отвлечься и погрузиться в свои мысли, как его тут же прервали. Кажется, придётся просить у лекаря успокаивающие отвары, ужасно. Узнав, что его хочет видеть господин, парень побледнел, а затем мигом покраснел. Извинившись, он тут же направился в комнату Аято. Сейчас намного важнее узнать о его самочувствии. Может, Камисато успел забыть о том глупом поцелуе? Лишь бы это было так. — Господин, вы меня звали? — ещё больше краснея произнёс юноша.       Подумать как следует над тем, что сказать, Аято не дали — служанка, к которой он обратился оказалась весьма расторопной, да и сам Тома очевидно тут же отложил все свои дела и пришел. Волновался. Осознание теплом разлилось по еще слабому телу молодого господина, а затем, увидев, как отчаянно Тома краснеет, не находя сил взглянуть в глаза напротив — он и вовсе позволил себе искреннюю улыбку. Всё же этот юноша такой очаровательный в своей невинности. Впрочем, именно поэтому смущать управляющего входило в список хобби Камисато Аято. Видеть, как из уверенного в себе парня Тома становится краснеющим подростком… и все из-за его вмешательства… Это приносило большее удовольствие, чем можно было бы подумать. — Да, Тома. Присядешь? — Аято немного подвинулся и похлопал по освободившемуся месту. Лекарь настоял на том, чтобы Аято выпил травяной настой для прилива сил, поэтому теперь, сидя на постели и опершись на подушки, он мысленно благодарил своего благодетеля. Без подобных стимулирующих напитков слабому организму было бы тяжело поддерживать бодрствующее тело. Аято был болезненным ребенком, и с возрастом это не прошло, как обещали старшие, пусть Аято и начал умело скрывать свое недомогание. Но именно сейчас ему требовались все свои силы. Этот разговор может многое изменить, и поэтому стоит быть готовым.       Тома долго сомневался и топтался на пороге, но все равное сдался и сел рядом. Он был очень напряжен, и это проглядывалось едва ли не в каждом движении. А ещё он очень волновался. Аято взял себя в руки и сделал глубокий вдох. Он аккуратно положил свою ладонь поверх чужих рук и бережно огладил натруженные мозоли. — Тома… Для начала я хочу извиниться за то, что заставил тебя волноваться. Думаю, я нехорошо себя чувствовал или просто переволновался, поэтому твоей вины в том, что случилось, нет. И… Я хочу чтобы ты знал, что я… не жалею о том, что произошло. И я думаю, что ты мне нравишься, кхм… — Аято неловко кашлянул в ладонь и осознал, что беспомощно краснеет, как не краснел никогда. — Ты нравишься мне как мужчина, понимаешь?.. И, я думал, что справлюсь с этими чувствами, что мне будет достаточно просто знать, что ты в порядке и не держишь на меня зла. Но теперь… я в этом не уверен… Но это не в коем случае тебя ни к чему не обязывает. Я ничего от тебя не требую. Просто подумал, что тебе стоит знать о том, что я думаю насчёт всего этого.       Теперь уже Аято взволнованно ожидал реакции на свои слова. Не мог же этот поцелуй ничего не значить? Но если он все же ошибся? Тогда работать будет невероятно неловко. Что, если это была ошибка?.. Не для Аято, нет. Для него это было невероятным шансом наконец сделать то, чего он так боялся. Но что, если Тома не думает так же?.. Что, если для него это не так важно?.. Аято никогда прежде с момента совершеннолетия не позволял эмоциям взять над собой верх. Он всегда старался хорошенько подумать и тщательно все взвесить, прежде чем делать малейшие изменения в мимике. И что теперь? Теперь он сидит и как влюбленный дурак краснеет, признаваясь в любви другу детства, ставшему его слугой.       Тома слушал Аято внимательно, глядя на него с удивлением. Чувства? Влюблённость?       Щёки парня вспыхнули, словно пламя. Он сам не мог выдавить из себя ни слова, хотя очень хотел прокричать о своём счастье на всё поместье. Сделав глубокий вдох, управляющий всё же решился дать свой ответ. Для начала он взял Камисато за руку, подобно тому, как делал это в детстве: осторожно и ненавязчиво. А затем, кашлянув, сжал её чуть крепче, вкладывая в это всё то тепло, которое есть в его сердце. — Господин... Я думал... Я думал, что я вам отвратителен. Я был уверен, что вы никогда не посмотрите в мою сторону, потому что я лишь слуга, но... — юноша на мгновение замолчал, собираясь с силами вновь, — Но я испытываю то же самое, с тех пор, как повзрослел. Я никогда не смотрел на других людей так, как смотрю на вас. В то время, как другие парни обсуждали девушек, я лишь молчал и чувствовал себя неправильным, мерзким. Я работал так усердно, что моё тело болело каждый день лишь для того, чтобы остаться вашим слугой. И даже сейчас я чувствую, что это всё неправильно. Вы заслуживаете лучшего: в других кланах полно прекрасных наследниц, которые давно влюблены в вас, если верить слухам. И я пойму, если вы захотите однажды жениться на одной из них. Я приму это. Однако сейчас... Когда наши чувства взаимны... Позволите подарить вам второй поцелуй в моей жизни?       Глаза парня сияли, а сердце билось, как бешеное. Так ощущается любовь? Об этих бабочках в животе пишут в лёгких романах? По правде говоря, Тома всё ещё боялся. Боялся, что это лишь шутка, что он наговорил лишнего. Но в то же время он был счастлив, как никогда ранее в своей жизни.       Во время монолога Томы, Аято испытал целый калейдоскоп чувств. В его голове радость смешалась с печалью, разочарованием и страхом, чтобы снова сделать его самым счастливым человеком. Они ещё обсудят эту нелепо недосказанную часть их жизни и разрешат все недопонимания. Ведь пока Тома держит его за руку, пока он смотрит на него с такой надеждой и так очаровательно улыбается, Аято может позволить себе делать то, что ему так давно хотелось.       Он придвигается ближе и с щемящей нежностью оглаживает полюбившиеся веснушки на родном лице, чтобы после безжалостно пробежаться по ним губами. Если их первый поцелуй был таким неловким, смазанным и по-юношески страстным, то кто запретит растянуть удовольствие во время этого поцелуя? Камисато знал, верил, что это не последний их поцелуй, а значит, они должны испробовать всё, что только существует в этом мире. Оторвавшись от выцеловывания веснушек, он поочерёдно коснулся губами полуприкрытых век и немного подался назад, наблюдая за покрасневшими щеками промелькнувшей в глазах напротив растерянности.       Тома растерялся, как только лицо господина приблизилась к его щеке. Он едва заметно вздрогнул, почувствовав, как чужие губы касаются его горячей кожи и еле слышно втянул через рот воздух, чтобы хоть немного привести себя в чувства. Неужели, все первые поцелуи, вся эта ласка, касания первой и единственной любви настолько неловкие? Настолько чувственные, что забываешь, как дышать в момент, когда твой человек всё ближе и ближе. В голове нарисовалась иная, ещё более запретная картинка, что вогнало юношу в краску вновь. Что, если комиссар разозлится, узнав о таких фантазиях управляющего? Он закрыл глаза, чтобы хотя бы взгляд не выдавал его смущение с потрохами и, как только Аято чуть отдалился, вновь переступил через внутренний страх и подался вперёд, надеясь, что Камисато не будет против очередного касания губ. Всё внутри трепетало от счастья, Томе хотелось перепробовать все отвратительные блюда Аято вновь, снова прогуляться по лесу около имения, опять болтать вечерами напролёт, наверстать всё упущенное за это время. Сейчас, целуя чужие, такие желанные губы, он был счастлив, как никогда ранее. Кажется, его движения стали более уверенными. Может быть, он слишком напористый, и это может оттолкнуть? Парень ненадолго отдалился и заглянул в глаза сидящего напротив. — Я не перебарщиваю? Вы... Выглядите смущённым, — управляющий позволил себе хихикнуть, прикрыв рот рукой. Именно таким глава клана был в его воспоминаниях: немного неловким, чувствительным и смелым. Таким, как сейчас.       Господин Камисато отдавался этим горячим рукам целиком и полностью, плавился под давлением немного шершавых губ. То, что теперь было между ними не вписывалось в рамки рабочих отношений и, по правде говоря, Аято ни за что больше не позволит им вернуться к такому. Опешив от таких мыслей в не самый подходящий момент, он почувствовал замешательство Томы и едва слышно возмущенно простонал в ответ на прерванную ласку.       Глядя сейчас в эти потемневшие от нахлынувшего возбуждения глаза напротив, Аято просто не мог сдерживаться. Отчего-то хотелось просто съесть его. Насовсем, чтобы Тома всегда был как можно ближе. Не отвечая на этот до смешного нелепый вопрос, Аято решил доказать свою решимость действиями и притянул управляющего для нового поцелуя. Более страстного и глубокого. От неожиданности Тома попытался отстраниться, но Камисато уверенно держал его лицо в своих ладонях. Желая прижаться к нему как можно ближе, он позволил себе оседлать Тому и сменить темп поцелуев на сладкую тягучую пытку. Ероша чужие волосы и бездумно проводя второй рукой по позвонкам на шее, Аято самым бесстыдным образом прикусывал губы или кончик языка своего партнера, что, казалось, распаляло его только сильнее. Как далеко они в таком случае готовы зайти? Конечно, Тома просто не может перебарщивать, он вообще один из самых сдержанных людей в окружении Аято, но что насчет него самого? А сам он не делает чего-то из ряда вон? Не пересекает черту? А хотя какие тут вообще могут быть черты. Но, с другой стороны… Что, если чего-то большего хочется одному лишь Аято? Быть может, они слишком торопятся? Тома же говорил о своем беспокойстве. Такая резкая смена отношения наверняка должна его как минимум удивить…       Всё лицо управляющего горело от смущения, особенно в моменты, когда Аято напористо и решительно проявлял инициативу в его сторону. Когда Камисато оказался сверху и углубил поцелуй, Тома позволил себе издать еле слышимый звук, отдалённо напоминающий сдавленный стон. На покусывания парень отвечал нежностью и лаской, однако, как только темп поцелуев замедлился, он сам положил руку на шею Аято и притянул того ближе, буквально вплотную, и углубил поцелуй подобно тому, как это делал старший. Второй рукой он нежно погладил спину мужчины, нечаянно оголив поясницу, к которой тут же было решено вернуться. Кожа Аято была мягкой, нежной и гладкой: неудивительно, что управляющему всегда так хотелось её коснуться. Отвлёкшись от поцелуев, юноша скользнул чуть ниже, к шее, по пути оставляя самые осторожные и ненавязчивые поцелуи, которые только мог подарить. Рука, которая была на шее, переместилась на оголённый участок спины и чуть сжала кожу, будто Тома хотел в очередной раз хотел убедиться, что происходящее — не сон и не шутка. Тем не менее, все прикосновения управляющего были трепетными и осторожными, ведь он не хотел навредить господину. Особенно сильно юноша сдерживал себя, когда осыпал поцелуями чужую шею. Он понимал, как важна репутация для Аято, поэтому не хотел оставить ни единого следа на бледной коже.       Принимать ласку было, пожалуй, еще приятнее, чем ее дарить. И это было ново для молодого господина. Для человека, привыкшего отдавать, но не получать ничего взамен. Такой милый и стеснительный Тома в какой-то момент превратился в страстного любовника, и это не могло не сбить с толку. Ощущение близости буквально выбивало все мысли из обычно вечно занятой идеями головы. Это было невероятно, давно в его голове не было настолько пусто.       Поцелуи в шею стали не меньшим потрясением. Это было куда более интимно, нежели их недавние поцелуи, а опустившаяся на оголенную поясницу рука… Аято не мог собраться, не мог даже как-то ответить, он просто обмяк в горячих руках и лишь тяжело дышал. Управляющий же, казалось, наслаждался этим ещё больше, горячие поцелуи ощущались на затылке, за ушами, Тома ловил губами даже судорожные вдохи господина Камисато.       В какой-то момент Аято понял, что будет только рад, если по неосторожности парень оставит пару отметин, но еще больше хотел пометить его сам. Чтобы каждый человек в этом огромном поместье, в этом чёртовом городе, знал кому принадлежит этот яркий юноша. Чтобы никто не смел даже подумать о нём в таком ключе. И это немного отрезвило мечника. Ровно настолько, чтобы оттянуть голову Томы за волосы назад и, как следует рассмотрев родное миловидное личико, впиться губами в его шею. Солоноватый вкус кожи придал уверенности и вот во впадинке между ключицами уже расцветает бледный засос. Аято не знал точно, как Тома к этому отнесется, но позволил себе проделать то же самое с чувствительным местом за ухом.       Как только Тому оторвали от поцелуев, он удивлённо вздохнул и поднял затуманенный взгляд на суровое лицо старшего. — Я... Сделал что-то не то, господин? — юноша тяжело дышал, стараясь при этом говорить как можно более внятно. Однако последующие действия партнёра окончательно затуманили разум: управляющий и не знал, что его шея — настолько чувствительное место. Он, сам того не осознавая, простонал прямо в ухо Камисато, его руки обняли торс Аято ещё крепче, после чего вернулся к таким желанным губам, немного опухшим от долгих поцелуев.       Поглаживания Томы становились все увереннее и Аято, не в силах больше сдерживаться, позволил себе поерзать на чужих коленях, задевая бедром результат их шалостей. Судя по всему, эта оплошность в виде спонтанного стона ещё больше раззадорила мужчину, и вот, его рука уже направляется к животу Томы, что заставляет того бесстыдно простонать вновь, не отрываясь от мягких губ. Камисато медленно огладил крепкие плечи управляющего и скользнул ладонью вдоль линии пресса, когда по всей комнате раздался неожиданно громкий стук в дверь.       Весь мир отходит на второй план, когда чувства, которые так долго были в секрете, наконец, разделяет так страстно и искренне любимый человек. Но не успевает Тома окончательно расслабиться и полностью отдаться Камисато, как их прерывают. Он не сразу понял, что происходит, но спустя мгновение осознал, в каком неловком положении они оказались. Управляющий не мог сдвинуться с места, всё тело сковал страх. Он встревоженно смотрел на партнёра, что также не мог пошевелиться.       За дверью стояла немного взволнованная Аяка. Она узнала от лечащего врача поместья, что Аято нездоровится, поэтому решила проведать его и принести чай и сладости. — Аято? Ты в порядке? — вновь постучав, спросила девушка. Не дождавшись внятного ответа, она приоткрыла дверь.       Аято замер будто загнанный в угол зверек. Аяка. Ну конечно она заволновалась, он бы тоже волновался, если бы с ней произошло что-то подобное. Но как же она не вовремя… Эта невероятно компрометирующая ситуация и положение, в котором они находились… Хорошо, что это была Аяка, будь это кто-то другой, было бы просто невыносимо стыдно. Перед сестрой тоже стыдно, но она с меньшей вероятностью побежит визжать об этом на каждом углу. В конце концов, они же семья. Аяка вполне могла бы войти в их положение. Но им предстоит тяжелый разговор. Снова… — Аяка, стой! Милая, дай мне минутку, хорошо? — А может быть, она не заметила? Может, если вовремя ее остановить, она не зайдет, не увидит, и не будет их осуждать?       Тома был ужасно напуган, и Аято это прекрасно видел. Нужно было срочно что-то предпринять. Сделать хоть что-то, чтобы впечатления об этом дне не омрачились неожиданным каминг-аутом перед юной госпожой. Аято со всей нежностью погладил Тому по спине, как можно невиннее обнял его, вкладывая в этот жест все свои чувства.       Девушка остановилась, когда брат попросил её об этом, но от этой просьбы ей стало ещё тревожнее. Чтобы не держать дверь открытой, она зашла в комнату с закрытыми глазами, о чём сразу же оповестила. — Аято, я не смотрю.       Тома успел лишь подтянуть штаны и поправить волосы, когда Аяка всё же зашла в комнату. Внутри всё похолодело. Как можно тише он постарался вылезти из-под партнёра, но по итогу задел тумбочку, с которой на пол упала какая-то безделушка.       Аяка понимала, что здесь что-то не так. Поэтому, забыв о всех выученных в детстве правилах приличия, она потянулась за мечом. Что-то точно не так. Может, её брат не один, и ему угрожают? Аято сейчас слаб, и этим могли воспользоваться. Она обязана его защитить. На кончике меча появилась крио-инфузия, а сама мечница приготовилась к сражению. Однако, открыв глаза, юная госпожа мигом покраснела и чуть не выронила оружие. На кровати старшего брата лежал его подчинённый с засосами на шее, а сам Аято расположился сверху. — Тома? Я... — девушка замерла, не зная, что сказать. Тихо и осторожно она убрала меч, после чего обеими руками закрыла лицо, — Простите меня. Я-я не... Простите! — протараторила она, отворачиваясь.       Все внутри Аято сжалось, он даже перестал дышать. Вот чёрт. Провалиться бы сейчас под землю. Или, может, снова в обморок шлепнуться? А что? Это бы избавило от ужасно смущающего разговора. Не насовсем, но все же… До чего же комично. Настолько, что господин Камисато просто не смог сдержать вырывающегося из груди смеха близкого к истерическому. Это была целиком и полностью его вина, поэтому он должен взять на себя ответственность за разрешение ситуации. Поднявшись с кровати и бесшумно поцеловав Тому в макушку, как бы обещая объясниться с ним позже, Аято подошел к сестре и крепко обнял ее со спины, позволив себе тяжело вздохнуть.       Аято... Смеётся? Неужели, это была какая-то шутка? Крайне встревоженный Тома непонимающе глянул на господина, но, получив успокаивающий, полный заботы поцелуй в макушку, немного успокоился. Остаётся только надеяться, что Аяка не откажется от него. Или, что ещё хуже, от Аято. О боги, Тома просто не простит себе этого! Они ведь вместе с самого детства. И он ни за что не позволит кому-либо, даже себе, разрушить эту жизненно важную эмоциональную связь между братом и сестрой. Даже если придётся уехать в Мондштадт. Или же гнить в темнице всю оставшуюся жизнь, плевать. Честь его любимого и благосостояние его ближайшей подруги в разы важнее. За них он без раздумий отдаст свою жизнь. — Прости, Аяка, мы не должны были вести себя настолько безрассудно, особенно в поместье. Мне очень жаль, что ты стала свидетельницей… Скажи, ты злишься? Или, ты разочарована?.. Прошу, не держи всё в себе…       Аяка вздрогнула, когда брат коснулся её плеч, но, чуть помедлив, быстро развернулась и крепко обняла брата. Не время для вопросов. Сейчас им обоим: и брату, и другу, нужна поддержка. — Ты такой дурачок, братец, — девушка искренне рассмеялась, сдерживая слёзы радости, — Я догадывалась, что ваши чувства далеки от дружеских. И мне не нужны никакие оправдания. Ты не представляешь, как я счастлива, что мой лучший друг и мой брат, которым я доверяю больше, чем кому-либо, которых я искренне люблю, нашли счастье друг в друге. Теперь я могу быть спокойна, зная, что никакая меркантильная девица не охмурит никого из вас. Так ведь?       Пожалуй, эта речь должна была дать Томе время, чтобы придти в себя и успокоиться. Аяка немного отдалилась и окинула взглядом сидящего на кровати друга, который теперь выглядел несколько более пристойно. — Но вам следует быть осторожными, прежде чем придать вашим отношениям огласку. Думаю, вы понимаете, о чём я: многие увидят в этом слабость клана. Однако я сделаю всё, что в моих силах, чтобы прикрыть вас, — Камисато легко и беззлобно улыбнулась, смотря то на Тому, то на Аято. — Кем бы вы ни были друг другу. Для меня вы всё те же мальчишки, которых я считаю своей семьёй. И, если это имеет значение, я, согласно самым старым и консервативным традициям, даю своё благословение на этот союз.       Порой принимать шокирующие факты о близких непросто. Но, пока они оба счастливы, Аяка просто обязана сделать всё возможное, чтобы продлить их счастье.       В который раз Аято отмечал, насколько же его маленькая сестренка выросла. Из той хрупкой, немного капризной девчушки с пухленькими щечками, вечно выпрашивающей что-нибудь сладенькое, она превратилась в достойную леди клана Камисато. В мудрую, милосердную девушку, которая разительно отличалась от того образа, который до сих пор стоял у него в голове. Его малышка стала совсем взрослой, его маленькая принцесса теперь настолько стойкая, что может дать ту долю поддержки, которая так ему нужна… Но она всё ещё его миленькая маленькая сестренка. Никакие ее поступки этого отношения не изменят. Даже если она однажды выступит против Сёгуна — он будет стоять перед ней, загораживая от любых ударов. Он всегда будет ее защищать и всегда будет на ее стороне. Но теперь, возможно, придется признать, что она и сама способна постоять за себя, что не каждый раз ему нужно бежать сломя голову, лишь бы она не узнала всех ужасов жизни. Но она всегда может на него рассчитывать. Всегда. От осознания того, что проблема решилась настолько просто, голова Аято резко потяжелела, а в глазах потемнело. Перенервничал. Все же это нервное напряжение и правда тяжело сказывается на его физическом состоянии. Аято немного покачнулся, но устоял. Ему так не хотелось заставлять близких людей волноваться. — Спасибо, — с трудом выдавил Камисато. Он и правда был ужасно благодарен ей, но никак не мог собрать мысли в кучку. Он был готов расплакаться. — Спасибо, милая… Ты просто не представляешь, насколько это для меня важно. Я так тебя люблю… Я очень хочу, чтобы мы все были счастливы. Поэтому, просто знай, сестренка, что бы ни случилось, ты всегда можешь прийти ко мне. Насколько бы я не был занят, каким бы ни было мое настроение. Я всегда буду на твоей стороне, и всегда тебе помогу. Не думаю, что на свете есть слова, которыми я бы мог выразить всю свою благодарность…       Соленые слезы прочертили ровную дорожку по щекам Аято и сорвались с подбородка. И даже для себя он не мог отметить, были ли это слезы счастья, или настолько болела голова. Камисато ласково погладил сестру по волосам и поцеловал в открытый лоб. — Но, если можно, я бы хотел продолжить этот разговор позже. Кажется, моя голова просто лопнет, если я ничего с этим не сделаю.       Когда брат заплакал, девушка немного опешила. Эмоции — это нормально, но она не ожидала, что для Аято тема их с Томой отношений настолько болезненная. Как долго они скрывали всё? Нужно будет спросить, но точно не сейчас. — Я ничего не сделала, Аято. Просто я люблю тебя таким, какой ты есть, и принимаю тебя любым. И ты тоже можешь всегда рассчитывать на меня, — младшая осторожно, успокаивающе погладила брата по спине.       Пожалуй, именно эти слова мечтал бы услышать от родного человека каждый на месте Аято. И это только сильнее его растрогало. Он хотел прямо сейчас бросить к ногам сестры весь мир, он и правда сделает для нее все, все чего она только пожелает. Он подарит ей все цветы этого мира, любую вещь, на которую упадет ее взгляд, и одарит ее своей заботой. Аяка всегда была очаровательной, но теперь будто бы приобрела нимб и вся светилась. И Аято невероятно горд быть ее братом.       Предложение продолжить разговор позже Камисато приняла охотно и, кивнув на прощание обоим парням, направилась к выходу. Слова в такой ситуации могут быть лишними. Лучше дать им двоим всё спокойно обсудить. В конце концов, она убедилась, что брат жив, и сейчас о нем есть кому позаботиться.       Тома продолжал тихо сидеть на кровати, пока Аяка не вышла. Однако, как только они с Аято остались вдвоём, он молча подошёл к нему со спины и осторожно обнял. Ему не хотелось нарушать это спокойствие, лишний раз тревожить Камисато. Через объятия юноша попытался передать всю ту нежность, заботу, которая в нём теплилась, чтобы хоть как-то исправить положение.       Уход Аяки в некотором смысле развязал Томе руки. Конечно, он тоже испугался, стоило обязательно обсудить с ним все детали нового статуса их отношений. Оставаться просто другом в такой ситуации не входило в планы Аято. Но точно не сегодня — сегодня он слишком устал.       Утром всё было готово к проведению фестиваля в Инадзуме. По украшенным улицам бегали радостные дети, гости изучали информационные стенды, а местные жители предпочли прогулкам посиделки в ресторане со своими друзьями и родственниками. Стоит отметить, гость умел не только пропивать бюджет, но и решать поставленные задачи.       Тома вновь проснулся в кровати Аято и, не желая будить господина, тихо прошмыгнул в коридор. В качестве завтрака были выбраны самые изысканные праздничные блюда, и во всём доме присутствовало соответствующее фестивалю оформление. Когда с делами было покончено, управляющий принялся ждать Аято и Аяку за столом. Кажется, они должны скоро проснуться.