Пар и Таяние

      Придя в комнату, Альберих не смог сдержать улыбки. Действительно, обстановка не изменилась. В шкафу всё ещё лежала старая одежда, на столе стояли книги, а цветок у окна даже не завял. Правда, зажигать свечи приходилось спичками, а раньше с этим иногда помогал Дилюк. После горячего душа Кэйа, наконец, окончательно согрелся, однако свитер снимать не спешил: слишком приятно вот так расхаживать по дому в одежде названого брата. Если он правильно помнит, где-то в этих завалах на столе лежит старый личный дневник: его он прятал среди других книжек и вёл исключительно на языке Каэнри’ах, чтобы обеспечить сохранность информации. Сейчас захотелось перечитать записи и погрузиться в те времена, когда он ещё страдал, думая, что Рагнвиндр точно натурал и никогда не обратит внимание на такого, как он. Когда после первого поцелуя он винил себя и боялся попасться брату на глаза. Когда свои чувства приходилось держать в секрете. По правде говоря, с тех пор не так много всего изменилось, что прискорбно.       Дневник действительно нашёлся: вот только в тот же момент, как Альберих его открыл, в дверь постучали, и он, не отвлекаясь от чтения, отозвался разрешением войти. Оказавшись внутри, Дилюк в первую очередь оценил обстановку. Комната и правда осталась в прежнем состоянии. Даже бардак на столе все еще был там. Сам владелец комнаты сидел за своим столом и что-то увлеченно читал. Что странно, свитер все так же был на нем, значит возвращать его Кэйа не собирался. Но это ничего, Дилюк был вовсе не против. Приятно было видеть любимого человека в своей одежде. Это было в какой-то степени очаровательно и… Ну, да, немного возбуждающе. — Ты чем-то занят? Я помешал? — Дилюк подошел со спины, ненастойчиво заглядывая в книгу и кладя руки на плечи Альбериха. Шея показалась весьма напряженной, так что Рагнвиндр решил сделать что-то вроде массажа, чтобы немного его расслабить. Не сдержавшись, Дилюк уронил свою голову на макушку парня, вдыхая его запах и глупо улыбаясь. — Вовсе нет, — Кэйа усмехнулся, поворачивая голову на названого брата, — Присаживайся, сейчас кое-что прочитаю, — произнёс он, кивая в сторону кровати и заговорщически улыбаясь. Переводить «с листа» — занятие затруднительное, но желание поддаться ностальгии слишком сильное, и поэтому Кэйа погрузился в чтение.       Дилюк послушно сел на кровать, осматриваясь по сторонам и погружаясь в ностальгические мысли. Когда-то он мог беспрепятственно заходить в эту комнату, сидеть или лежать на этой кровати, тискать хозяина этих хором. Все же хорошо, что он ничего не сделал с этими вещами. В порыве эмоций мог только глупостей натворить. Книга, которую держал в руках Альбериха, была написана на незнакомом языке. Сначала показалось, что это что-то вроде научной литературы, но то, что там было написано на научные труды было мало похоже. С большей вероятностью это был личный дневник. Писал на родном языке, чтобы никто ничего не понял? Хитро. Когда-то Дилюк тоже вел дневник, но после того, как в его голове появилось слишком много непристойных мыслей, забросил это дело. Хотя очень хотелось порой выговориться, снять с души этот груз. Что ж, это волновало и Кэйю, так что стало даже спокойнее. Поэтому Дилюк приготовился слушать. — "Сегодня мы с Дилюком снова дрались на мечах, и я опять продул. Это можно назвать позором, но мне даже не обидно, потому что потом мы играли в шахматы. Как несложно догадаться, стратег из меня лучший, нежели чем боец. Да даже если бы проиграл. Нам обоим, вроде как, просто нравится быть друг с другом. Хоть мы и решили не вспоминать о вчерашнем поцелуе, я почему-то думаю только об этом, — в этот момент Альберих кашлянул. Он не ожидал, что его записи будут настолько откровенными, как и не ожидал, что читать будет именно эту запись. Его щёки еле заметно покраснели, — Думает ли он? Вряд ли. Мои больные мысли и больная фантазия — только моё бремя. Как я вообще мог поцеловать парня (зачёркнуто) своего брата? Почему мне понравилось? Если дело в алкоголе, то мне нельзя пить. Вино, к слову, мне тоже понравилось. Если Дилюк от меня отвернётся из-за этой истории, я однозначно выпью ещё не раз, чтобы творить глупости было не страшно впредь. Остаётся надеяться, что ему сейчас так же стыдно и неловко, как мне, и что он отнесётся с пониманием. Хотя, он ведь ответил на поцелуй. Можно ли считать это признаком того, что ему понравилось? С другой стороны, вряд ли эта неловкая попытка могла хоть кому-то понравиться. Стыдно признать, что я всё ещё не целовался ни с кем, кроме своего брата. Боже, как отвратительно и непристойно это звучит. Отец убьёт меня. Убьёт нас обоих, если узнает. Если узнает. Не побежит же Дилюк жаловаться ему?" «Папа, папа! Кэйа приставал ко мне ночью!» — "Ха, даже звучит глупо. Глупо ещё то, что я вторую страницу исписываю своими погаными чувствами, которые принято скрывать. Я не хочу их скрывать. Я хочу, чтобы это всё закончилось. Желательно, чтобы закончилось его взаимностью", — Альберих устало вздохнул, продолжая смотреть на исписанную мелким почерком страницу. Смотреть на Дилюка после этого было вдвойне неловко. Боже, и зачем он вообще это прочитал? В процессе так увлёкся, что не додумался прекратить и прочитал даже то, о чём не осмелился бы рассказать. Какой ужас. Был бы здесь старый Кэйа, прибил бы его и расплакался.       По мере того, как Кэйа читал, лицо Дилюка приобретало все более красный оттенок, постепенно сравнившись, разве что, с цветом его волос. И все это Кэйа записывал в дневник? Да, хорошо, что он был на другом языке, если бы это кто-то прочел, особенно тогда, им обоим точно не поздоровилось бы. И зачем Альберих вообще это все читает? Хочет смутить Дилюка? Тогда у него это получилось. Приятно было, конечно, снова погрузиться в воспоминания о юношестве и о том дне непосредственно, но как же было стыдно. Да, их первый поцелуй для них обоих был первым, и это смущало не только Рагнвиндра. Как и разного рода мысли об этом. Конечно, Дилюк тоже думал об этом. Волновался, что их отношения после такого непоправимо сломаются, что они больше никогда не посмотрят друг на друга как раньше, никогда больше не будут так близки. И все из-за какой-то глупости. Тогда все обошлось. Сейчас же поцелуи не приносят такой паники. Но осталось все же что-то их объединяющее. Страх чужого мнения и осуждения со стороны близких людей. Вот только, если для Дилюка это не станет особой проблемой, ну подумаешь, кто-то начнет осуждать высокопоставленную фигуру в городе, это быстро уляжется, то для Кэйи — да. Он, как служащий Ордо Фавониус вряд ли спокойно переживет разного рода слухи о собственной личной жизни. Да и Джинн все это было бы не выгодно (глупые порядки ордена), так что она могла бы даже уволить его… — Кэйа, — Дилюк задушено вздохнул, пытаясь собраться с мыслями и придумать, что ответить на такое откровение, — Я, мммм… Я тогда… Я чувствовал то же самое… Или нет, что-то похожее… В общем, я хотел сказать, что вовсе не осуждал тебя тогда, и об этом никто кроме нас не знает. Я никому не говорил. Ну и… Хочется верить, что дело все же не в алкоголе, хаха, иначе это будет обидно…       Рагнвиндр хлопнул себя по щекам, чтобы это поспособствовало приведению чувств в порядок. Он совершенно не знал, что делать. Возможно, Кэйа жалеет, что об этом рассказал и нужно хотя бы постараться его поддержать? Но как? Что ему вообще стоит делать?       Кэйа, услышав оправдания смущённого Рагнвиндра, не смог не рассмеяться и, наконец, посмотрел на него, пытающегося что-то сделать со своими пылающими щеками. Неловкость странным образом улетучивается, когда видишь человека, которому ещё более неловко. Улыбнувшись, Альберих отложил дневник и подошёл к кровати, устраиваясь рядом с виноделом. — Такими темпами ты себя заживо сожжёшь, — усмехнулся он, убирая руки парня с его лица и кладя на их место свои, холодные, словно лёд. По правде говоря, у капитана кавалерии была странная привычка использовать крио не только в бою и повседневной жизни. Иной раз ему нравилось наблюдать за тем, как от касаний его пальцев стекло покрывается замысловатым узором. Или подмечать, как забавно вздрагивают его коллеги, когда жмут ему руку в знак приветствия, ощущая на себе ледяное покалывание. Ещё больше, как он только что выяснил, ему нравится успокаивать пылающий огонь Дилюка своим холодом: слишком гармонично, правильно и мило. Как знать, быть может, путешествуя вместе, они бы свернули горы и вошли в историю, как самые отчаянные искатели приключений. Была в этом своя романтика, которая очень привлекала Кэйю, и именно поэтому он и становился инициатором ночных побегов. Вместе — не страшно и даже относительно безопасно, так он считает до сих пор, несмотря на всё произошедшее.       Однако в какой-то момент Кэйа не осознаёт, как, погрузившись в тепло и воспоминания, засыпает, оказываясь в объятиях у Рагнвиндра. Сказалось ли на столь быстром и безболезненном засыпании измотанность или нечто другое, не слишком важно. Как бы там ни было, в копилку ночей без кошмаров добавилась ещё одна, и Альберих уверен, что то же можно сказать и насчёт винодела, в объятиях которого он проснулся на утро. Вставать не хотелось от слова совсем, поэтому капитан кавалерии, игнорируя солнечные лучи, что-то неразборчиво пробурчал и уткнулся носом в грудь спящего Дилюка. Проспать он мог ещё долго, если бы винодел прошлой ночью закрыл дверь в его комнату. Сейчас же у кровати стояла растерянная Хилли, которая не знала, как стоит реагировать на увиденное. — М… Мастер Дилюк, — еле слышно начала девушка, но после заметно громче кашлянула, — Прибыли послы из Ли Юэ, и Аделинда попросила распорядиться, в какой… В какую комнату им можно временно заселиться, чтобы подготовиться к вечерней дегустации, — Хилли, не решаясь подойти ближе, какое-то время просто смотрела на двух обнимающихся парней. Теперь полуголый капитан кавалерии в комнате господина… Воспринялся бы иначе, нежели чем вчера. — И тебе доброе утро, — устало вздохнул Кэйа, приподнимаясь на локтях. Объясняться сейчас хотелось меньше всего. Хотелось спать, — Заселите в южную гостевую. Мы с Мастером Дилюком вчера обсудили этот вопрос, — сонно произнёс он и только после груды извинений за доставленное неудобство и побега, иначе это не назовёшь, горничной, Альберих понял, как прозвучал его ответ. Он тут же лёг обратно, мысленно проклиная свой не работающий по утрам мозг. Хотя, судя по солнцу за окном… Уже давно не утро. Время близится к обеду, а он, кажется, всё ещё не в состоянии окончательно проснуться. Кэйа страдальчески всхлипнул и буквально навалился на такого же сонного Рагнвиндра с объятиями. — Прости, — тихо протянул он, утыкаясь лицом в шею винодела. Да, так просыпаться Дилюк мечтал всегда — за окном светит солнышко, чирикают птички, нет никаких срочных дел, а рядом лежит Кэйа, так уютно расположившийся на нем самом. Немного опешив от таких нежностей с утра пораньше, Рагнвиндр утянул парня вниз, подминая под себя и сжимая в объятиях. Из такого захвата выбраться было практически невозможно, не стоило и пытаться. — За что ты извиняешься? — Дилюк позволил себе улыбнуться, подставляя лицо пол солнечные лучи и кротко коснулся чужих губ своими, желая доброго утра. Провалявшись так какое-то время, Дилюк всё же попытался переварить произошедшее и едва ли не подскочил. Кэйа сказал что?! Хилли, наивная девчонка, неужели её не учили стучаться? Как ей вообще пришло в голову врываться в комнату Альбериха? Аделинда попросила… Но она могла хотя бы постучать! С другой стороны, это Дилюк не запер дверь, и он же заснул в чужой постели. Вполне возможно, что горничная искала его в своей комнате, а не найдя решила узнать у Кэйи. Злиться на неё все же не была смысла, и оставалось только надеяться, что она не разболтает о том, что видела всем вокруг. Пожалуй, имело смысл обсудить это с ней. Отвлекшись от гнетущих мыслей, Дилюк заметил тревожное состояние Альбериха. — Не извиняйся, я тебя не виню. Но с этим нужно будет разобраться, — Дилюк бережно охватил лицо капитана кавалерии своими руками, убрал пряди волос с лица и уткнулся лбом в его шею, обнимая. — Мы слишком неосторожны. Хилли не первый человек, который может обо всем догадаться. Мы не можем так поступать, нужно хотя бы придумать пути отступления… В любом случае, сейчас нам следует спуститься и перекусить. С горничными я сам поговорю.       Кэйа устало вздохнул в ответ на слова Дилюка о конспирации. Сейчас всё более серьёзно, чем в их юные годы, и это сильно грузит. Несмотря на относительную ясность в их взаимоотношениях, капитан кавалерии всё ещё не понимал, считает ли его Дилюк своим парнем. Они так и не поговорили вчера обо всём конкретно. А что насчёт самого Альбериха? Хочет ли он вновь погружаться в пылкие страсти прошлого, повторяя все сюжеты вновь и вновь? Ревность, ссоры, ложь. Затем самые восхитительные закаты и рассветы, планы на будущее, безграничная любовь. После — грубость, перерастающая в обжигающие кожу синяки на запястьях и засосы на шее, вперемешку с нежностью и перевязками новых порезов. Как бы там ни было, Кэйа в такие моменты чувствовал себя живым и нужным, как никогда. Так что да, он хотел этого. Дилюк был очередной зависимостью для капитана кавалерии, избавиться от которой просто не получалось, да и не слишком хотелось. Он хотел, чтобы Рагнвиндр смотрел только на него и ревновал его ко всем остальным. Поддавался провокациям, манипуляциям, зная, что сам идёт на это осознанно и по собственному желанию. Если бы это было не так, они бы давно обсудили это и изменили своё поведение в сторону более приемлемого для них обоих. Этого, как можно вспомнить, не происходило.       Но сейчас всё было слишком хорошо. Хорошо, но они так и не обсудили, чёрт возьми, что требуется им обоим, и нужны ли Рагнвиндру те же яркие чувства, что в юности, или же он настроен на более… Обычные и социально приемлемые отношения. Альберих всегда считал, что отлично знает названого брата, но ведь винодел мог за это время измениться. Это пугает. Дилюк за прошедшие годы стал искусным лжецом, вровень Кэйе, что мог прятать все свои чувства за масками, пусть и несколько иначе. Зачастую за маской безразличия и холода, что несвойственны для владельцев пиро Глаза Бога, пряталось нечто до сих пор не разгаданное офицером. Раньше это была страсть, любовь. Сейчас казалось, что капитан кавалерии совсем не знает человека, с которым лежит в одной кровати, не знает, что ему нужно. Какова вероятность, что Рагнвиндр гонится за призраками их подростковой любви, не осознавая, что Кэйа больше не тот мальчишка, которого он знал?       Альберих и сам не знал, какой он настоящий. Кто он на самом деле. И ему было жизненно необходимо, чтобы кто-то периодически показывал, как должно быть. Жизненно необходимо, чтобы этим кем-то был Дилюк. Он, как никто другой, делал это идеально правильно. И сам он был, пусть и не идеальным, но идеалом. Собственником был не только винодел, но и сам Кэйа, пусть он и не любил это признавать. И поэтому путём проделок и откровенных нарядов, путём манипуляций и недоговорённостей: он делал всё, чтобы взгляд Рагнвиндра был устремлён только на него.       Рагнвиндр нехотя поднялся с кровати, одеваясь во вчерашнюю одежду и закручивая волосы в жгут, собирая на голове пучок и выпуская передние пряди. Ну что, Кэйа, это выглядит соблазнительнее, чем обычно, верно? Возможно, будет неплохой идеей нарядиться на дегустацию чуть более парадно, чем планировалось изначально.       Кэйа еле заметно улыбнулся и, потянувшись, подошёл к своему шкафу. Одежда ведь придётся по размеру? Иначе, преодолевая неловкость, Кэйе придётся вновь просить что-нибудь у Дилюка. Открыв дверцы, он быстро оглядел все возможные варианты. — Ты выглядишь восхитительно, — сказал он, обернувшись, — Как думаешь, что из этого всего будет уместно, чтобы я мог тебе соответствовать?       На комплимент Дилюк не мог не улыбнуться. Не зря старался. Но разбираться в старом гардеробе Кэйи не хотелось от слова совсем. Все еще немного сонный, Рагнвиндр подошел к парню со спины, обнимая и устраивая голову на чужом плече. Раньше Альберих все же стеснялся носить слишком откровенные наряды, а может в то время его совесть все же работала. В любом случае, ничего неприличного в шкафу Дилюк не обнаружил. Почти каждую вещь он помнил, хоть и сомневался, что сейчас, когда капитан заметно вырос, раздался в плечах и стал невероятно фигуристым, все вещи могут ему подойти. Поэтому его взгляд упал на парадную белую рубашку старого кроя, с привычным для Кэйи вырезом, обрамленным шнуровкой. Это могло позволить скрыть возможное несоответствие размера рубашки со взрослым телом. Вот только в таком случае придется вовсе не шнуроваться. На мгновение Дилюк подумал, сколько взглядов неприкрытая грудь может собрать этим вечером, но тут же постарался отогнать эти мысли. Кэйа же не настолько глуп, чтобы будить ревность в виноделе тогда, когда у них все только начало налаживаться. Рукава рубашки были, пожалуй, любимой её частью. Они всегда прикрывали руку полностью, закрывая даже кончики пальцев, потому что состояли из нескольких кусков ткани, собирающихся рюшами у запястья. И сейчас это может сыграть на руку. — Возьми белую, — прошептал Дилюк, указывая на нее в груде других вещей, — она моя любимая.       Рагнвиндру вдруг подумалось, что в свете последних событий не следует выходить из комнаты вместе, так что решил уйти первым. Напоследок он покрепче сжал Кэйю в своих объятиях, задержался у двери и вышел не оборачиваясь. Кэйа кивнул Дилюку на прощание и закрыл за ним дверь, после чего подошёл к зеркалу. Да уж, выглядит помято и даже… Растерянно. Не то чтобы Кэйа любил смотреть на своё отражение, но, прежде чем выходить в свет, он всегда удовлетворял эмоциональную потребность в том, чтобы убедиться, что не выглядит так, словно беспробудно пьёт и умирает от одиночества. Иными словами, настраивается на новый день, который нужно пережить и прожить. Собственно, сейчас он успел умыться, привести в порядок одежду и волосы и даже немного проснуться.       Здорово не просыпаться до рассвета и не тащиться в штаб Ордена. С другой стороны, у него не было сомнений, что жизнь его названого брата не намного счастливее, чем его собственная. Так уж сложилось, что они оба повзрослели слишком рано, толком не зная, как устроен этот мир. Когда нынешний капитан кавалерии только устроился на работу, его считали выскочкой. Все знали, чей он сын, и кто его брат. Знали, что раньше должность капитана кавалерии занимал Дилюк Рагнвиндр, поэтому и считали Кэйю наглецом, получившим место по блату. Иронично, что в старых официальных документах он и записан, как Кэйа Рагнвиндр. Однако после, как раз из-за возникающих проблем, фамилию пришлось менять. По правде говоря, офицер не хотел прощаться с последней нитью, что связывала их с Дилюком, но сделать это пришлось. На этом настояла Джинн, уверившая его, что так будет менее больно, менее сложно, менее проблемно. Но Альберих до сих пор жалел об этом решении, считая себя предателем. Хотя, объективно стало действительно проще, и отношение сослуживцев начало постепенно меняться, сам офицер не мог отделаться от мысли, что его настоящего, отдельно от Дилюка, не существует. Без его фамилии, без его объятий, без его советов и голоса. Кэйе часто помогала мысль о том, что раньше за его столом сидел Дилюк. Таким образом, он чувствовал, что делает что-то важное для своего названого брата, думал, что тот будет благодарен, когда вернётся в город. Но этого не произошло. Когда Альбериха снова отвергли, вся мотивация, подкреплённая надеждой, испарилась. Осталась только пустота. Разъедающая и отвратительная, пугающая. Чтобы её не чувствовать, он заполнял её чужим восхищением. Он ведь нужен людям, верно? Нужен тому, с кем пьёт сегодня. Нужен, даже если только телом. Вдох и выдох. Постаравшись отвлечься от мрачных мыслей, Кэйа отвернулся от зеркала и сжал ткань на рукавах рубашки в своих руках. Пора идти вниз, иначе в эту комнату снова придёт бесцеремонная горничная, а он стоит посреди помещения и чуть ли не плачет. Ужасно.       Сев за стол, Альберих с удивлением для себя отметил, что Дилюк всё ещё не на месте. Аделинда поприветствовала Кэйю лёгкой улыбкой. Кажется, не всё так плохо и печально, если перестать жить прошлым.       Дилюк в это время решил заняться решением их небольшой проблемы. В гостиной он сразу заметил снующих по углам горничных. Они привычно прибирались перед обедом, так что выцепить из толпы Хилли не составило труда. Испуганную девушку Рагнвиндр пригласил в свой кабинет, чтобы не привлекать слишком много внимания. Но все же поговорить с остальными работниками винокурни было необходимо. Кто знает, что еще могло произойти. — Хилли, перестань трястись, я не собираюсь тебя отчитывать, — не выдержал Дилюк. Девушка и правда тряслась как осиновый лист, едва ли не плакала, комкая в руках подол платья. — Я тебя не уволю, успокойся. То, что ты увидела, должно остаться на винокурне и не расползалось дальше. Я не буду оправдываться, получилось так, как получилось. Просто хочу, чтобы не поползли ненужные слухи. Надеюсь, мы друг друга поняли?       Услышав судорожные спешные извинения и заверения в том, что это ни в коем случае не просочится дальше той комнаты, Дилюк отпустил горничную. Все же фигурой он был уважаемой и весьма устрашающей. Вряд ли у молоденькой девушки появится желание идти против него. Как бы Рагнвиндр не старался быть помягче, кажется, у него не получилось. Хотелось только, чтобы Хилли не начала избегать его, это могло привести к неприятным моментам в работе и жизни. Настолько серьезным, что могло довести и до увольнения. Этого не хотелось.       Когда Рагнвиндр с серьезным видом вышел из кабинета, стол уже был накрыт, и Альберих сидел на своем месте. Аделинда приготовила и любимое блюдо Кэйи, на которое тут же обратила его внимание, вызвав улыбку на его лице. Дилюк прошел к столу и сел по правую сторону от капитана, держась все же немного поодаль от него, но не отстраненно. Естественно, он вёл себя сдержанно. Этого и следовало ожидать после утреннего инцидента, поэтому капитан кавалерии, пожелав приятного аппетита, приступил к «завтраку».       К несчастью, задержаться после импровизированного обеда не получилось и как бы сильно Дилюк не желал остаться еще хотя бы на полчаса рядом с возлюбленным, ему пришлось заняться делами. В первую очередь внимания требовали гости. Хорошо, что вопрос с расселением решился довольно быстро и они были не против. Дегустация была подготовлена на вечер, а до этого было необходимо закончить с документами и иного рода проблемами, возникшими в дороге или уже на месте. Потому Рагнвиндр лишь кивнул на прощание, выходя из-за стола. Конечно, он всегда благодарит персонал за проделанную работу, и сегодняшний день не стал исключением. Но чувствовал он себя на редкость паршиво. Слишком сильно хотелось отложить все дела и просто подольше понежиться в постели. Пусть они уже и проспали вместе кучу времени. Ох… Ну да, просто валяться не хотелось. Хотелось только с ним. Желательно в обнимку. Устроить его голову на своей груди и просто перебирать эти очаровательные волосы. Да просто купаться в солнечных лучах, а не вот это вот все. Но работа не могла сделать себя сама, а статус не позволял отложить ее даже ненадолго.       Остаток дня капитана прошёл уныло. Дилюк ушёл к гостям из Ли Юэ, обсуждать документы и нюансы сделки. Кэйа вновь почувствовал себя «вторым ребёнком», на которого не возлагают больших надежд, и оттого не нагружают обязанностями. Вернувшись в свою комнату, Альберих взял с полки одну из книг. Он мог бы заснуть за чтением, если бы не Аделинда, которая постучала в дверь. Заметив её нерешительность, Кэйа дружелюбно улыбнулся и кивнул в сторону кресла, стоящего у дивана. — Давай почитаем вместе, как раньше? — неожиданно для себя спросил он, тут же кашлянув, — То есть… Если ты не занята. Только в этот раз вслух читаю я.       И горничная не отказала. Не смогла. Возможно, она хотела поговорить о жизни Кэйи, о его состоянии. А может, о них с Дилюком. Однако сейчас это было не слишком важно. Альберих был рад не находиться сейчас в одиночестве. Спустя пару рассказов, юноша закрыл книгу и улыбнулся. Пришло время дегустации, об этом ему напомнила Аделинда. — Ты так вырос… — тихо сказала она с грустью в голосе, — Я горжусь тобой, — улыбнувшись, она обняла офицера напоследок и удалилась. Пожалуй, если бы не она, Кэйа действительно не вырос бы собой. И сейчас он в очередной раз убедился в этом.