Первое правило Лабиринта: душу клиента руками не трогать!

Барботта уверенно вёл Ворона длинными однообразными коридорами. Несколько раз они сворачивали. Алва полностью сосредоточился на том, чтобы запомнить дорогу. Он не терял надежды не только найти Ричарда, но и вывести его из Лабиринта. На пути им не встречалось никаких специфических особенностей переходов, поэтому для запоминания Рокэ отсчитывал чёрные двери по левую руку: «двадцать четыре двери, поворот налево, пятьдесят шесть дверей, снова поворот налево», — заучивал он про себя дорогу. Некоторые встречавшиеся им двери не были чёрными. Проход в них подсвечивался тонкой световой плёнкой, переливавшейся яркими цветами. За такими порталами угадывались размытые очертания домов, комнат, человеческих фигур. Иногда это было поле боя или дивные цветущие сады. Алва не позволял себе отвлекаться на движущиеся картинки, чтобы не сбиться со счёта дверей и не заблудиться. — Это палаты, в которых отдыхают наши дорогие клиенты, прежде чем отправиться в последний путь, — пояснил Барботта, хотя Рокэ ничего не спрашивал. — Здесь они очищают душу и проходят ритуал забвения. «Шестнадцатая дверь, поворот направо», — мысленно закрепил их текущее положение Рокэ, прежде чем вступить в разговор. — Очищают души в пылу битвы? Занятно, — Алва мельком подумал, что некоторые не могут отказаться от пристрастия к военным сражениям даже после смерти. Ждёт ли его та же участь? Лицо молодого человека приняло серьёзное выражение. — В Лабиринте наши клиенты проходят путь, который полностью очистит их души от греха, и у каждого этот путь свой. Некоторым необходима битва, другим — покой. Лабиринт предоставит каждому наилучший выбор, — произнёс он торжественным голосом. — Смотрите, мы почти пришли. Алва и Барботта пересекли ещё один длинный коридор, в котором, как ни странно, не имелось ни одной двери, и остановились у узкой винтовой лестницы, уходящей вниз крутой спиралью. Спустившись по ней, они оказались в круглом каменном мешке с единственным светящимся порталом, переливающимся золотыми всполохами, на которые то и дело натекали чёрные и алые разводы. Рокэ физически ощутил, как его окутало ласковым теплом, и настойчиво потянуло к порталу. — Палата номер 4444 для особо трудных клиентов, — Барботта опустил взгляд и тяжело вздохнул. — Она находится в отдалении от остальных частей Лабиринта и рассчитана на возможное полное уничтожение со всем её содержимым в случае необходимости. До этого момента она всегда оставалась пустой. А теперь… бедный мальчик! — он вздрогнул и с ужасом уставился на Рокэ. — Вы же не собираетесь… — Разумеется, нет, — резко перебил Алва. Ему был неприятен любой намёк на страшный исход, который, возможно, ожидал Ричарда, если он не справится. — Обычная проверка перед комиссией, — добавил он уклончиво. Через подрагивающую завесу портала Рокэ узнал силуэт Ричарда. Его бывший оруженосец был одет в истрёпанную расстегнутую рубаху и исподние штаны, ткань которых была оборвана чуть ниже колен. Обуви на ногах не было, и можно было разглядеть босые грязные ступни. Он сидел у стены, весь съёжившись, опустив голову на колени и обхватив себя руками в несколько неестественной позе. Цепкий взгляд Ворона сразу заметил тяжёлые кандалы на запястьях и щиколотках Ричарда. Рокэ узнал эти кандалы — он и сам носил такие, когда был в Багерлее, и помнил, каким болезненным может быть их постоянное давление. На полу перед Ричардом находился небольшой предмет, в котором смутно угадывались очертания бокала. Обстановка помещения, в котором находился Ричард, тоже показалась Ворону знакомой. Это практически один в один был его кабинет в особняке на улице Мимоз, за исключением некоторых деталей. Например, со стен куда-то исчезли кабаньи головы. Вместо этого там был размещён портрет сурового бородатого мужчины. Сквозь сияние портала трудно было сказать наверняка, но Рокэ был практически уверен, что на портрете изображен Алан Окделл. Во всяком случае, фамильное сходство было неоспоримо. Письменный стол также был не его. От этой домашней и в то же время совершенно чужеродной обстановки и потерянной в ней фигурки Ричарда веяло такой безысходностью и таким беспросветным отчаянием, что Рокэ стало не по себе. — Что это? — побелевшими губами прошептал Ворон. — Почему он закован? Его нужно немедленно освободить! Барботта покачал головой. — Никто не может его освободить, кроме него самого. В Лабиринте душа сама себя судит и сама приводит приговор в исполнение. Этот мальчик приговорил себя к заключению в кандалах. Видимо, грехи его тяжелы. Рокэ обожгло болезненной догадкой. Ричард приговорил себя к тому, через что пришлось пройти самому Ворону по вине оруженосца. Это его собственные кандалы носил сейчас Ричард, и его отравленное вино стояло перед мальчиком как неизбывный укор — напоминание о преступлении и нарушенной клятве. Совесть Ричарда судила его суровее любого палача Занхи. — Я должен попасть внутрь! — Рокэ было невыносимо стоять рядом и безучастно смотреть на страдания Ричарда, даже если тот их сам себе назначил. Барботта удивлённо распахнул глаза. — Но это абсолютно невозможно! Клиент не пропустит в свою душу никого чужого. — Даже если это его родственная душа? — Рокэ прикоснулся к метке на своём левом запястье. Должна же она хоть на что-то годиться. — Родственная душа? — непонимающе переспросил Барботта. — Но родственных душ не существует, разве что в поэтических фантазиях господина Веннена. В Кэртиане каждый сам за себя. — Вот и проверим, — решительно заявил Рокэ и шагнул к порталу. — Осторожнее! — едва успел выкрикнуть Барботта, но было уже поздно. Как только Алва приблизился к переливающейся поверхности и прикоснулся к ней кончиками пальцев, из портала на него ощетинились заострённые продолговатые осколки, похожие на шипы из битого стекла. Рокэ отскочил, но недостаточно быстро: по его ладони стекала струйка крови. — Закатная Тварь, вы что же, правила техники безопасности не знаете!? — не на шутку рассердился Барботта, зло сверкая на Алву глазами. — Первое правило Лабиринта: «Не трогать души клиентов руками»! Алва недоумённо рассматривал окровавленную руку, а затем расхохотался. Какой же он всё-таки дурак! Сколько раз нужно наступить на одни и те же грабли, чтобы наконец понять: Ричард его ненавидит, будучи хоть живым, хоть мёртвым, а он опять поверил в сказку. Стоило спуститься в Лабиринт, чтобы до него дошла наконец эта простая истина. Барботта пристально наблюдал за реакцией спутника. Его несколько озадачил неуместный смех твари-новичка, как будто тот никогда не слышал ни о профессиональной этике закатных тварей, ни о технике безопасности по работе с клиентами, а ведь этому перво-наперво обучали всех новеньких. От него не укрылись ни капельки слёз, против воли выступившие в покрасневших уголках глаз Алвы, ни рот, искривлённый болезненной усмешкой, ни сжатый кулак здоровой руки, ни прерывистое, заполошное дыхание. Дыхание! Как же он сразу-то не обратил внимание? В глазах молодого человека промелькнула тень понимания, от удивления он слегка приоткрыл губы, но выговорить что-либо был не в силах. Барботта медленно переводил взгляд с узника палаты 4444 на стоящего рядом человека, в котором, как он теперь ясно понимал, не было ни капли от закатной твари. Лиловые раттоны, ведь это же, это же… всё как в трагедии господина Дидериха «Пантей и Ника», которую Марио Барботта так сильно любил! В ней непревзойденный поэт Пантей спускается в Лабиринт, очаровывает божественными сонетами Хозяина и убеждает его вернуть в мир живых свою несчастную возлюбленную, прекрасную Нику, безвременно погибшую от рук врагов. Марио бережно хранил пергамент с текстом трагедии и автографом автора у себя под подушкой и перечитывал его бесчисленное множество раз. Теперь понятно, о каком тайном задании идёт речь! Барботта смахнул выступившую слезу умиления. Гнев испарился в мгновение ока. Он молитвенно сложил руки и с обожанием воззрился на новоявленного Пантея. Выглядел этот Пантей, по правде говоря, не совсем так, как его описывал великий Дидерих — томным субтильным юношей с длинными светлыми кудрями. Данный экземпляр лирического героя волосы имел чёрные, жёсткие и прямые, был скорее жилистым, чем субтильным, выражением лица обладал хищным с упрямой морщинкой между бровей и глубокими складками вокруг рта. Юношей его назвать язык бы не повернулся. А вместо воспевания поэзии этот пройдоха чуть руку не сломал Марио при первой встрече. Возлюбленная Пантея — Ника — вообще никуда не годилась: вместо прекрасной дамы в палате сидел отталкивающего вида оборванец. Сходство было лишь в том, что погиб он действительно в юном возрасте. Но Барботта считал себя умным человеком и понимал, что в книгах могут встречаться некоторые незначительные неточности, что нисколько не умаляет их ценности. О, он обязательно поможет воссоединению несчастных влюблённых, которых так жестоко разлучила смерть, и ни одна тварь об этом не узнает! Видя, что псевдо-Пантей со своей задачей не справляется, Барботта решил немного пособить мудрым советом, тактично не обнаруживая, что он обо всём догадался. Ведь героям в приключениях обязательно помогают второстепенные персонажи! — Когда у клиента разбита душа, он испытывает сильнейшую боль, — принялся он растолковывать Алве те элементарные вещи, о которых здесь знала каждая уважающая себя закатная тварь. — Осколки его души острые как отточенное лезвие кинжала, о них легко пораниться. Вам не проникнуть внутрь, если только клиент сам не примет вас. Попробуйте с ним заговорить, может, он вас услышит. Ворон снова подошёл к ощетинившемуся порталу и медленно протянул вперед левую руку. Он легко прикоснулся к острым лезвиям и осторожно их погладил. Тёплая золотая аура портала прильнула к его коже, опутала пальцы и поднялась по руке до запястья. Метка ожила, стала переливаться цветными всполохами, и Алва ощутил на ладони слабое ответное то ли пожатие, то ли поглаживание, но больше ничего не изменилось. Острые осколки всё так же оставались на своих местах. — Юноша, не глупите, — обратился Рокэ к порталу души Ричарда, отчего-то надеясь на здравый смысл Дика, хотя последние два года разве что не кричали о полном отсутствии оного у его бывшего оруженосца. — Ричард, дайте мне войти. Нам нужно поговорить, — потребовал он настойчиво, начиная терять терпение. Его слова не возымели никакого эффекта. Рокэ подумал, что раньше всё было значительно проще. Ворону было достаточно прикрикнуть на Ричарда, напоминая непослушному юноше о том, кто здесь эр, а кто оруженосец, чтобы добиться от него повиновения. Теперь он не монсеньор Дика. Недостаточно просто высказать свою волю, чтобы мальчик пустился её исполнять. Стоя у закрытого портала, Алва почувствовал себя в растерянности. Взять эту крепость силой не получится. Захватить её хитростью? Тоже не годится. Разница с военным делом была принципиальной: Ричард не враг, и поступать с ним как с врагом значило мгновенно потерпеть поражение. Цель была близка, только руку протяни, но Ворон впервые за все свои военные кампании не понимал, как её достичь. Знания военной стратегии в случае Ричарда не сильно помогали, будь Рокэ хоть четырежды гениальным Первым маршалом. Барботта приглушённо кашлянул, и Алва бросил на него косой взгляд. — Простите, господин, — извиняющимся тоном проговорил поэт. — Пока мальчику больно, он не может не причинять боль другим. Видите ли, вы хотите, чтобы он открыл вам душу, но сами при этом не готовы открыть ему свою. — И что вы предлагаете? — вскинул подбородок Алва. — Скорей всего, он пережил слишком много зла, чтобы доверять кому-либо. Откройте ему свою душу первым, сами сделайте первый шаг. Кто знает — вдруг он откликнется? Рокэ вспомнил, что при жизни Ричард, как и многие молодые люди, безмерно увлекался наивными сентиментальными романами. Идеализированные, надуманные подвиги и чувства героев, не имеющие ничего общего с реальностью, вызывали у Алвы брезгливое отторжение. Сам же Ричард непоколебимо верил в эти истории и стремился быть похожим на героев. Столкнувшись в реальной жизни с предательством Катарины и Штанцлера — теми, кого он считал близкими людьми и кого, бесспорно, идеализировал, — как он справился с разочарованием? И справился ли, если в итоге пошёл на преступление? Вряд ли его разочарование было менее болезненным, чем у самого Рокэ после Винной улицы. А что чувствовал Ричард, когда Алва вышвырнул его из Олларии после попытки отравления, не предоставив даже малейшего шанса объясниться? Если подумать, то в словах Барботты был смысл: чтобы добиться цели, ему стоило попытаться понять, как думает и чувствует Ричард, сделать шаг навстречу, а не стараться продавить свою линию. Если он и правда пара Ричарда, это не он будет разговаривать с Диком, но его душа будет говорить со своей родной душой. Алва снова приблизился к порталу. Он положил обе ладони на лезвия и сделал шаг вперед. Острые иглы больно впились в предплечья, лоб и грудь, с ладоней потекли новые струйки крови. Барботта тихонько ойкнул, но не произнёс ни слова. Рокэ на секунду закрыл глаза, собираясь с мыслями. Оказывается, он так долго учился скрывать свои мысли и чувства от других и так замечательно преуспел в этой непростой науке, что сейчас не знал, как сделать обратное — открыть своё сердце. Открыться — значит показать слабость, стать уязвимым для врагов. «Только Ричард мне не враг», — мысленно напомнил себе Рокэ. — Ричард, я знаю, что ты считал меня врагом, но поверь, я никогда не желал тебе зла, — выдохнул он то, что нужно было сказать давным-давно. — Я виноват перед тобой за то, что отвернулся от тебя после истории с ядом, не пытаясь разобраться и понять твои чувства. Ты запутался и нуждался в моей помощи, а я выбросил тебя из своей жизни как ненужную вещь. Я очень сожалею о том, что произошло. Прости меня. Золотой поток дрогнул и медленно окружил Рокэ со всех сторон, затем окутал теплом всё его тело, обнимая плечи и грудь, нежно прикасаясь к щекам, очерчивая линию подбородка. Так слепой человек ощупывает лицо незнакомца, и Рокэ не мешал обследовать себя. После прохождения ритуала в Лабиринте Ричард ничего не помнил. Именно незнакомцем и был для него сейчас Алва. — Прошу, не отталкивай меня, — шептал Рокэ, прижимаясь губами к острым шипам. — Я люблю тебя, Дик, и никогда больше не оставлю тебя, обещаю. Ни в жизни, ни в смерти. Дай нам обоим шанс. Алва сделал ещё шаг. Лезвия вонзились в плоть, нанося новые раны, но он не обращал на них внимания. Он не собирался останавливаться, даже если ему суждено погибнуть прямо здесь от потери крови. Внутреннее чувство подсказывало, что он всё делает правильно. В следующее мгновение Рокэ ощутил, как острые осколки рассыпались на мельчайшие частицы и вплелись в бурлящие золотые потоки, которые с силой закружились вокруг него. Рокэ снова шагнул вперёд, уже не встречая на своём пути никакого сопротивления, и оказался внутри палаты. Ричард всё так же сидел на голом полу, не поднимая головы, и внешне никак не отреагировал на вошедшего. Алва подошёл и сел с ним рядом на пол. Некоторое время они молчали. Рокэ даже отдалённо не представлял, как ему подстегнуть память Ричарда, чтобы он сам вспомнил его имя. Он не был уверен даже в том, что Ричард помнил своё собственное имя. — Красивая комната, — решил начать Рокэ хоть с чего-то. — Твоя? Ричард поднял голову и удивлённо посмотрел на соседа, как будто только теперь обнаружил его рядом с собой. В бледном измождённом лице не было ни кровинки. — Наверное, — неуверенно отозвался Дик и потёр запястья под кандалами. Комната наполнилась лязгающим звуком от потревоженных цепей. Рокэ заметил край мелькнувшей метки под железным браслетом. В отличие от его алой версии, у Ричарда метка переливалась синим с серебром. Рокэ окинул взглядом призрачное подобие своего кабинета. Ему бы и в пьяном угаре не пришло в голову украсить особняк Алва портретом святого Алана. С другой стороны, это был хороший знак: кое-что из своей недавней жизни Ричард всё-таки помнил, пусть и неосознанно. Силой воображения узник Лабиринта воспроизвёл тот же мраморный камин, украшенный барельефами гальтарского периода, что находился в особняке на улице Мимоз, те же гардины на окнах, то же кресло хозяина и ещё много разных мелочей, которые непостижимым образом запечатлелись у Ричарда в памяти, невзирая на ритуал. Даже Рокэ точно не помнил, сколько ласточек имелось на его каминном барельефе, а Ричард по памяти воспроизвёл рисунок. Это вселяло надежду. — Мне кажется, на пол перед камином можно было бы добавить пару шкур, а на ту стену вместо портрета повесить трофейные головы кабанов, — предложил Алва. — Как считаешь? Ричард вдруг оживился, а в его глазах вспыхнули искорки. — Да, верно, так и правда было бы уютнее, — на мгновенье улыбнулся Дик, но тут же приуныл. — Только откуда мне взять шкуры и головы кабанов? Здесь ничего нет. Алва рассмеялся. На этот счёт у него были некоторые идеи. Если бы все затруднения в жизни решались так же просто! — Закрой глаза и просто представь, что они уже там, — уверенным тоном посоветовал Алва. Для него было очевидно, что именно сознание Дика наполняет содержимым палату в Лабиринте, только сам Ричард не знает или не помнит об этом. Ричард послушно закрыл глаза, и обстановка преобразилась, в точности совпав с бывшим кабинетом Рокэ. Даже письменный стол теперь был правильным, хотя Алва о нём не упоминал. Рокэ постарался унять радостно заколотившееся сердце. Ему удалось пробудить некоторые воспоминания Дика, но до полной победы над стёртой памятью было ещё далеко. — Разрубленный змей! — только и смог выдохнуть Ричард, удивлённо озираясь на обновлённый интерьер комнаты. — Неужели, это сделал я? Алва усмехнулся. Давно они не сидели вот так, вдвоём, в этом самом кабинете. Рокэ потребовалось совсем немного времени после изгнания Ричарда, чтобы понять, как ему не хватает присутствия Дика, этих странных вечеров, когда они либо тихонько молчали, думая каждый о своём, либо Алва играл на гитаре и пел. Всё было почти так же, но не совсем. Они были снова вместе, но Ричард был закован в цепи, и перед ним по-прежнему стоял кубок с отравленным вином. — Почему бы тебе не снять эти железяки? — заметил Рокэ обманчиво небрежным тоном. — Я не должен их снимать, — уверенно ответил Ричард. «Значит, в принципе, можешь, просто не хочешь», — заключил про себя Алва. — «Ну что ж, посмотрим, кто кого переупрямит». — Кому это ты должен? — Рокэ продолжал говорить о кандалах как о чём-то несущественном, боясь спугнуть Ричарда и нарушить хрупкую ниточку доверия, которая, как ему казалось, начала появляться между ними. — ЕМУ, — еле слышно произнёс Ричард, и Алва напряжённо замер, прекрасно понимая, о ком идёт речь. На его лице невольно отразился вопрос и затаённая надежда, что Ричард его вспомнил, но тот отрицательно покачал головой. — Простите, я не помню, — растерянно пробормотал Дик. — Просто чувствую, что так правильно. ОН не простил меня. Я должен быть закован, пока ОН не придёт и не отпустит меня. — Кто он? — Я не знаю. «Если задавать прямые вопросы, он не может ответить, его память сразу закрывается», — подумал Рокэ. — «Придётся найти другие пути».