Всем встать. Суд идёт.

            Работа Антона сухая и чёрствая, такая, что нотка творчества здесь лишь маячит на горизонте. Ты не можешь давить на людей тем, что не прописано в законодательстве чёрным по белому. Один промах — и ты проиграл. Ты не адвокат, а бездарь, который не справился с делом. Нужно думать и анализировать, ломать голову, искать подводные камни, подземные туннели даже самых простых ситуаций, чтобы в конечном итоге победу отдали именно тебе. Затоптать, уничтожить, перекрыть воздух противнику — Антону нравится элегантная жестокость его адвокатской карьеры.       В здание суда он даже не посмеет явиться не в излюбленном смокинге. С собой у него всегда кожаный дипломат черного цвета, серебряное кольцо с гравировкой буквы «А», бесконечное количество документов с доказательствами и безмерное терпение и выдержка. Когда Антон работает, то превращается в зверя, способного одним своим словом закона перегрызть глотку.       Семья и друзья удивляются. Антоха Шастун, типичный воронежский пацан с повадками гопника, но нежной, даже ранимой душой, гибким чувством юмора, плачущий над «Хатико» каждые пять секунд, в обычной жизни далеко не всегда способный сказать «нет», превращается чуть ли не в Снежную Королеву, когда работает с делом. Его нельзя трогать, разговаривать с ним лишний, отвлекающий раз и торопить его. Кто решится — ощутит холодок самой Смерти.       Во время заседания Антон сосредоточен настолько, что запоминает каждый вдох и выдох окружающих его людей. Кто и куда посмотрел, кто и кому улыбнулся — он заметит всё. Однажды он проследил красноречивые переглядывания между судьёй и защитником со стороны ответчика и подал ходатайство об отводе судьи прямо во время заседания, потому что сразу понял — здесь что-то не чисто. Те, в конечном итоге, оказались любовниками. Только Шастун был не удивлён совершенно и в своей голове поставил очередную галочку в пункте своих личных, теплящихся на внутреннем уровне и его адвокатской стези, побед.       Когда судьёй на очередное разбирательство ставят А.С. Попова, то Антон совершенно спокоен. Он никогда раньше не пересекался с ним, хоть до него и доносились слухи о его жесткости и непоколебимой преданности закону. Попов не терпит, когда в зале суда перебивают, неподобающе себя ведут и может заткнуть одним своим взглядом. От него чувствуется настоящая власть судейского молотка. Он главный. Он ведёт. А остальные — лишь те, кто вокруг него пляшет, чтобы тот принял всегда справедливое и единственно верное решение. По количеству апелляций А.С. Попов проигрывает у своих коллег. Никто не решается оспаривать его слово и слово законодателя, которое он умело сопоставляет с обсуждением во время заседания.       Но для Антона всё это — слова на ветер. Он должен убедиться сам. К делу он готов, как и всегда, на высшем уровне, хоть оно и кажется простым на фоне многих других, когда он не спал ночами. Женщина взяла кредит в банке, но не закрыла его, забыв о нём на много беззаботных лет. Сам банк обанкротился и передал право требования третьему лицу, которое теперь зарабатывает именно тем, что подаёт в суд на должников и кладёт деньги, идущие от них, себе в карман.       — А про сроки исковой давности ты не слышал, мудила? — ухмыляется Антон, когда только начинает ознакамливаться с материалами дела.       Тогда он сидит один на своей маленькой кухне, держа сигарету в одной руке, а исковое заявление в другой. Он взбешен тупостью и пустой самонадеянностью. А теперь, когда ему остаётся пять минут до входа в зал судебного заседания, в руках у него дипломат, папка с документами и полная уверенность, что Попов не подведёт и встанет на его сторону, оправдывая свой пока ещё не доказанный ничем для Антона профессионализм.       И конечно, в другой день, Шастун нашёл о нём информацию в интернете. Полное имя судьи — Арсений Сергеевич. Ему тридцать пять лет, а за плечами такой послужной список, будто он уже глубокий старик. «Достойный экземпляр, однако», — думает Антон, а потом находит в интернете одну единственную фотографию, где судья стоит в мантии на фоне герба с абсолютно безэмоциональным лицом и понимает, что на судебной заседании ему придётся не сладко.       — Дьявол, — шепчет он с восхищением, сидя перед ноутбуком и рассматривая черты лица судьи.       Чёрные как смоль волосы, которые совсем немного вьются, выпивающие душу до дна голубые глаза, в которых читается ничего, кроме власти над собой и внешним миром, полоска сомкнутых губ, и, думает тогда Антон, приближая фотографию, свой рот он умело использует не только в здании суда, впиваясь кому-нибудь в шею и оставляя свои багровые следы.       В тот вечер его ведёт совсем не от выпитого пива, которое он позволяет себе на выходных. Его ведёт именно от А.С. Попова. Он всё ещё не делает выводов по поводу рабочих моментов, но что касается внешности и энергетики, пробивающей экран ноутбука… Антон клянется, что чувствует в его взгляде то, что заставило бы его умолять, просить и метаться где-нибудь на простынях.       Он легко признаётся себе, что ему не хватает, когда его ставят на место или пытаются доказать его неправоту достаточно убедительно. В основном это выглядит жалко и даже отвратительно, а мурашек на коже, когда тебе бросают вызов, так и не появляется. И в постели он предаёт себя ведомости, порой дерзкой и чересчур страстной, но Антон обожает, когда над ним берут контроль и отдают звонких моральных пощёчин, параллельно с силой втрахивая его в кровать. Высшее наслаждение. Полярность, которую не удалось отпустить или трансформировать.       Он же весь из себя умничка, мамин любимый сыночек, профессионал своего дела, добряк, юморист, симпатяга, улыбающийся так, что можно позабыть об искусственном свете. И во всей веренице положительного не хватает капельки грязи и похоти, такой, что колени у «умнички» задрожат. Антон — гребаный извращенец, который любит вывернуть наизнанку свой мозг. Когда он смотрит на фото Попова, то сжимает член через домашние штаны, потому что уверен — судья способен дать ему то, чего он так сильно хочет. Шастун никогда не ошибается в людях. Здесь не может быть никакого промаха.       Антон выныривает из воспоминаний о вечере с пивом и быстрой, даже болезненной из-за размашистых движений дрочкой, возвращаясь в здание суда, где он стоит в смокинге перед дверьми в зал заседаний и готовится выступать, чтобы защитить права своего клиента.       — Антон Андреевич, вы в порядке? — спрашивает сердобольная женщина, которая на свою голову встряла в историю с кредитом и ждёт, что её освободят от долга.       — В полном, — холодно отвечает Шастун, встречаясь с обеспокоенным взглядом.       — Мне показалось, вы напряжены, извините, — осекается клиентка, опуская глаза вниз по лицу и останавливаясь на галстуке. — У вас немного съехало…       Антон хватается за узел и поправляет ткань. Напряжён. Конечно. Как проницательно! Чёрт бы её побрал. Жестокая правда ударяет по голове. Шастун и вправду сам не свой, и его это безумно сильно раздражает. Лёгкое дело, всё как на ладони, но А.С. Попов… Антон, разрываясь в мыслях между работой и сгустившимся комом жара внизу живота, неожиданно формирует в своей голове план, который выбирает единственно верной тактикой.       Снова наблюдение. Но теперь за одним конкретным человеком. Интерес поймать легче всего. Он липнет, задерживается на тебе, пронизывает каждую клеточку тела. Взгляды, улыбки, ухмылки, жесты — человек может выдать себя с потрохами одними лишь нахмуренными бровями или расширенными зрачками. И если Антон заметит хотя бы ноту интереса — он будет сидеть возле здания суда до победного, чтобы пересечься с Арсением тет-а-тет. Так просто он не уйдёт. Никогда не уходил. Он не «хищник» и не добытчик сердец, но он никогда не забивается в угол. Невозможно допустить такое со своей гордостью и харизмой. Антон способен достойно уйти с поле боя, но не бросать его, так и не выпустив из ружья первую пулю.       Двери в зал отворяются, и Шастун входит первым, не желая упускать ни минуты драгоценного времени. Он садится за стол, на котором стоит табличка с позолотой и надписью «Ответчик», достаёт все необходимые документы и любезно отодвигает соседний стул, чтобы на него села его клиентка.       — Вы помните? — спрашивает Антон у неё тихо, чтобы никто больше не услышал.       — Не нервничать, не делать резких движений, не нести чушь невпопад, ни с кем не заигрывать, никого не оскорблять, не бояться смотреть в глаза судье, — наизусть и уверенно произносит она главный девиз, который Шастун внушает всем своим клиентам. И ведь никогда не подводил!       — Шикарно, — обворожительно улыбается Антон. — Всё будет хорошо. Верите мне?       — Верю, — кивает женщина.       Сторона истцов сидит с такими самодовольными рожами, будто не знают, с кем связались. А ведь Шастун один раз уже растаптывал адвоката, который сейчас напротив него с важным видом перекладывает бумажки. Антон из последних сил держится, чтобы не вспомнить свои воронежские корни и не сказать что-то вроде: «Сейчас исправим выражение твоего лица чётким ударом в центр еблета». Но нет, нет, здесь не бои без правил.       Антона впервые за несколько лет адвокатского пути охватывает волнительная дрожь, когда в зал входит низенький и очень шустрый помощник судьи. Старый прикол «Winter is coming» как никогда кстати.       «Что ж за хуйня, блять», — думает Шастун про себя, стиснув челюсть так, что заскрипели зубы. Он чувствует себя школьником, который вот-вот и забудет, как решается элементарный пример, если ему об этом не напомнит учительница. Такое было только на двух-трёх первых заседаниях, а потом холодная уверенность охватила Антона с ног до головы. Только вот… К ней с каждой секундой приближается крах. Как и, сука, всё время до этого.       Помощник после того, как тщательно проверил что-то на своём столе, выходит из помещения, и Шастун знает точно: вернётся он уже с судьёй.       — Антон Андреевич… — начинает клиентка неуверенно, дотронувшись до предплечья своего представителя. — Вы как? Точно всё нормально?       — Просто адвокат у истца неприятный, — находит версию, причем правдивую, Антон, говоря тихо и саркастично. — Я в полном порядке, честно.       Это пытка. Самая настоящая пытка. Не могло же так разъебать от одной единственной фотографии. Что не так с этим дьяволом?       — Всем встать. Суд идёт, — раздаётся как гром среди ясного неба слишком неожиданно, чтобы успеть полностью прийти в себя.       Голоса стихают, стулья скрипят, помощник трётся у дверей, и в зал входит он. Антон в ужасе, шоке, полном оцепенении. Не фотография! Нет! Это просто А.С. Попов.       Он будто вышел из фильма про супер-героев. Мантия выглядит как чёрный плащ, под которым наверняка прячутся пушки и других видов оружие. Лицо серьёзное, демонстрирующее ничего, кроме железного спокойствия и статности. И красив он так, будто с ним поигрались в фотошопе. Невозможно.       «Блядство», — плюётся внутри Антон, когда сталкивается с голубыми глазами. Его будто пронзает насквозь.       — Присаживайтесь, пожалуйста, — говорит судья, а Шастун, кажется, готов устроить себе отпуск по вынужденным обстоятельствам.       Голос властный, низкий, бархатный, слишком идеальный для горячего влажного dirty talk над ухом во время прелюдий. «Просто давно не было секса», — успокаивает себя Антон, когда почти что камнем опускается на свой стул.       Арсений Сергеевич начинает свою вступительную речь, называет номер дела, представляет участников, спрашивает про ходатайства и отводы, называет самого себя и своего помощника, а Антон всё это время смотрит прямо на него, начиная исполнять свой придуманный за пару мгновений план.       Шастун готов поклясться своим удостоверением адвоката, что когда судья произносил его имя, то впервые оторвался от листа, обращая на него своё внимание, и вновь пронзил своими голубыми молниями, идущими из самих радужек. Почувствовал нездоровый интерес на интуитивном уровне? Но намёки на контакт есть. Неплохо. С этим можно что-то делать.       Судебное заседание объявляется открытым, и Попов начинает свой доклад о деле по существу. Это музыка для ушей, настоящий, тягучий, невозможно сладкий, при этом терпкий мёд. Антон краем глаза замечает завороженное лицо своей клиентки и, устремив взгляд в стол, чтобы не быть уличенным, ухмыляется. Он не один здесь такой.       — Также в адрес ответчицы было направлено сообщение от истца с содержанием, цитирую: «Грязная сволочь, ты всё вернёшь».       Хорошо, что Шастун не настолько больной, чтобы кончить от одного лишь «грязная сволочь» прямо во время судебного заседания. «Отсутствие секса», — вновь успокаивает себя Антон, под столом сжимая свои колени.       Доклад судьи заканчивается в тот момент, когда тот бросает очередной многозначительный взгляд на адвоката ответчицы совершенно невпопад.       «Сука, повода же не было, он просто смотрит», — рычит про себя Антон, не сильно потеребив на себе узел галстука.       Попов смотрит ещё раз и будто телепатической связью поддевает со всей дерзостью: «Давай, ещё дыру прожги во мне».       Шастун хочет, чтобы он его грубо взял без остатка. Желательно через пять коротких минут, которые пролетят со скоростью молнии. Он однозначно будет дожидаться этого демона возле здания суда. Это унизительно, это стыдно, возможно, что сперма заполнила черепную коробку напрочь, но от судьи исходит такая сумасшедшая энергия секса, что Антону всё происходящее кажется одной большой ролевой игрой.       — Сейчас стороны могут высказать свои позиции. Начинаем с истца, затем послушаем ответчика, — лениво говорит Арсений, переводя взгляд от одного адвоката к другому и облизнув нижнюю губу кончиком языка.       «Это пиздец», — воет про себя Антон и в очередной раз поправляет на себе галстук. Что-то жарко в здании суда, однако.       Адвокат со стороны истца несёт такую чушь, что Шастун из последних сил контролирует себя, чтобы не поморщиться. Попов, однако, всё замечает. Каждую попытку Антона себя сдержать в немом протесте он выгибает бровь, прикусывает губу, когда переводит на него взгляд, и всем своим видом так и говорит: «Какое же отвратительное, мерзкое поведение».       Но Шастун, когда в очередной раз сталкивается с голубыми глазами, решает отпустить себя напрочь. Он чуть ли не фыркает с отвращением в конце каждого услышанного предложения. Специально играет, прекрасно зная, что всем в общем-то плевать на его поведение. Каждый занят своей позицией и своими выгодами, только вот Попов всё чаще и чаще смотрит не на адвоката истцов, а на Антона, выше и чётче выгибая свою черную бровь.       — Извините, Константин Михайлович, — вдруг говорит он, поднимая одну руку вверх. — Антон Андреевич, что с вами?       Шастун аж подбирается на стуле. Доигрался. Допрыгался. Опозорился.       — Простите… О чем вы? — спрашивает он нарочито непонимающе, нет ни нотки искренности в его голосе.       — Я о вашем некорректном поведении. Или вам плохо? — речь судьи струится сарказмом и язвой, такой филигранной, что Антон еле держится, чтобы не ухмыльнуться. Великолепная сволочь!       Адвокат истца чуть ли не плачет от счастья, что его оппонента сейчас просто вышвырнут из зала. И только Антон во всём этом видит не более, чем только-только начинающийся разгораться пожар. Он слишком много видел на своей непростой работе, чтобы спутать простые порицания с настоящим вызовом.       Складывается ощущение, что Арсений давно наблюдал за ним, а теперь проверяет его на прочность. Не исключено, что до него доходили слухи об адвокате, который поливает остальных дерьмом за глупость и непрофессионализм.       Наказывает? Это первый судья на памяти Антона, который ему сказал что-либо о его «некорректном поведении». Либо сейчас происходит то, о чем и так все шепчутся, либо на заседании идёт очень грязная и интересная игра.       — Не плохо, — спокойно отвечает Шастун, отчетливо видя бесят в голубых глазах. — Я не понимаю, что за некорректное…       — Я удалю из зала суда, если вы будете продолжать кривляться. Вы меня поняли? — перебивает Арсений.       — Да, — чётко говорит Антон, скашивая взгляд на щеку судьи, в которую пару раз толкнулся кончик языка.       «Надо дожить до конца», — молится Шастун и сглатывает.       Когда истец заканчивает свой парад мерзости, то судья моментально переводит взгляд на стол ответчиков и одной лишь своей аурой выражает ничего, кроме желания размазать по стенке наглого адвоката, который, кстати, так и не прекратил строить из себя зазнайку.       «Какая жалость», — смеётся про себя Антон, мысленно уже срывая с себя брюки, треща нитками.       — Слушаем теперь сторону ответчика. Спасибо, Константин Михайлович, — последнее предложение произносит так слащаво, будто находится в полном восторге от его попыток показаться самым умным. До одури шикарный бес!       Шастун встаёт со стула всё ещё с полной уверенностью, что выиграет дело. Здесь без шансов. Он начинает свою речь, не капая в неё ни миллилитра лишней, никому не нужной воды. Оскорбления в переписке, сроки исковой давности, требование истцом суммы, явно выходящем за рамки договора со всеми неустойками и процентами… Это уничтожение.       — Антон Андреевич, извините, — останавливает его Арсений. — Вы очень быстро говорите. Помедленнее, — и это слово он произносит таким приказным тоном, что Шастун аж встряхивает головой, чтобы забыть все те разы, когда он дрочил на одну единственную фотографию судьи. «Помедленнее, Антон, ты не кончишь прямо сейчас». О да… О нет…       — Продолжайте, — велит Попов, и Шастун, как самый послушный конкретно в этот промежуток времени человек, усмиряет свой пыл и начинает делать лирические паузы в предложениях.       Арсений смотрит, не отрываясь, продолжая то и дело медленно облизывать губы каждый гребаный раз, когда Антон обращает на него своё внимание. Попов так оценивающе пробегает глазами от лица до середины бедра, не идя дальше исключительно из-за препятствующего стола, что становится почти неуютно. Что за стриптиз он устраивает в своей голове?       Но Шастун полностью доволен. Ему даже не нужно включать Шерлока, чтобы понять — зацепил. Чем именно, он пока не знает. Возможно, что Арсений — такой же извращенец, как и он, и сейчас представляет себе, как он вжимает его в матрас, нашептывая всякую грязь про невоспитанность адвоката и незнание им профессиональной этики.       А может, Антону всё это кажется, и он чересчур озабочен? Начинается тревога по поводу собственного спермотоксикоза. «Надо срочно что-то делать», — думает он, только вот напряжение, которое можно разрезать ножницами, настолько оно густое, чувствует не только Шастун. Его клиентка уже ближе к концу заседания подпихивает его под бок и смотрит с таким недоумением, скашивая взгляд на судью, что сразу становится ясно — Антон вовсе не сходит с ума.       — Суд удаляется для подготовки решения по делу, — строго говорит Арсений после того, как выслушал обе позиции и задал все интересующие его вопросы.       Шастун не допустил ни одного промаха, отвечая на всё без запинок и прочих ненужных звуков. Никакого мычания, длинных задумчивых пауз, абсолютно ничего, за что можно пожалеть. «Ой, Тошенька, ну ты разволновался». Мерзость. Антон просто разносит в пух и прах всех, кто пытается его задавить. Только где-нибудь на заднем дворе с пацанами он мог бы увернуться от кулака и убежать домой, чтобы лицо не попортили, но в зале суда он такого не допустит.       И как же это нравится Арсению. Он приподнимает уголки губ, не улыбаясь как чеширский кот, кажется, только из-за особенности окружающей обстановки. Он продолжает толкаться в свою щеку кончиком языка, облизывать губы, пожирать взглядом, а когда уже выходит из-за судейского стола, чтобы готовить решение, то добивает Антона одними своими пальцами.       Он останавливается возле секретаря, который всё это время сидел возле стола ответчика и кропотливо делал протокол заседания, чтобы что-то сказать ему, а параллельно указательным пальцем стучит по месту, где должны быть часы, и показывает цифру семь. Семь вечера. Ясно.       Шастун за ним наблюдает в тот момент уже по наитию, даже не думая, что ему подскажут точное время их встречи. Обсуждать ничего нельзя, поэтому остаётся лишь слабо кивнуть.       Затем Антон видит, как указательный палец устремляется четко на него, при этом оставаясь на уровне середины бедра судьи. Шастун цепляется за него взглядом, а следом ему указывают на пол одним резким и быстрым движением.       Антон поднимает голову на лицо судьи и видит такую дьявольскую ухмылку, что всë тело тянется лечь именно туда, куда ему указали. И он не знает, от чего его ведёт больше: от наверняка умелых пальцев, красивых и длинных, или от жеста, такого повелительного и бескомпромиссного.       Сцена доминирования заканчивается так же незаметно, как и начинается. Арсений резко делает равнодушное лицо, и остаётся только наблюдать за обтянутой чёрной тканью спиной, удаляющейся из зала судебного заседания.       — Антон Андреевич, могу я узнать… — начинает клиентка тихо, наклоняясь к самому уху своего представителя. — Что это было?       Шастун понятия не имеет, что ей ответить.       — О чем вы? — включает он дурачка, хотя у самого внутри есть чёткое понимание происходящего.       — Судья на вас очень странно смотрел. Как будто вы, ну… Как будто вы очень плотно общаетесь в жизни. Но вы же его не знаете, верно?       — Не знаю от слова совсем, — отвечает Антон, пытаясь не сорваться на истерический смешок.       — Странный он какой-то. Очень сильная энергетика, прям пожирающая. Он вас чуть не убил своими глазищами, — говорит клиентка недоуменно.       — Понятия не имею, в чем дело. Но на решение это никак не повлияет, уверен, — успокаивает её Шастун.       — Надеюсь. Но всë же как-то не по себе.       «Не вам одной», — мысленно сжимается Антон, вспоминая, как его положили на пол одним лишь указательным пальцем. Но он не боится и не находится в ужасе. Он даже не переживает за свой зад, наоборот, хочет уже показать его во всей красе, желательно насаживаясь на член. Нет никаких сомнений, что Арсений хорош. Если он способен выебать одним лишь взглядом, то что происходит на деле…       И сжимается Шастун, потому что не ожидал, что судья будет настолько напирающим и властным. Попов кажется почти не человеком, в нём будто глубоко засела чертовская сущность, заманивающая в свой плен.       «Вот тебе и высокие моральные ценности всех судей», — ухмыляется Антон, нащупывая в кармане пачку сигарет и желая поскорее выкурить её полностью.       Проходит ещё минут десять прежде, чем Арсений возвращается. Все покорно встают и дожидаются решения, которое сегодня изменит судьбу либо истца, либо ответчика.       Попов долго читает постановление, ещё раз собирая всю суть дела воедино, а затем говорит главную фразу.       — Исковое заявление оставить без удовлетворения.       «Зато сам судья сегодня удовлетворит себя как надо», — думает Антон, наслаждаясь лаврами.       Он убивает взглядом адвоката напротив, которого сейчас будто помоями облили. «Так тебе и надо, козёл», — смеется про себя Шастун, следом смотря на свою клиентку, которая облегчённо выдыхает.       Судья объявляет сроки и порядок обжалования решения, спрашивает, всем ли оно понятно, а затем объявляет заседание закрытым. Время восемнадцать часов ровно. У Антона есть час, чтобы подготовиться, если не физически, то морально. В торговом центре неподалёку он планирует купить себе пустой чёрный кофе, чтобы хотя бы с помощью терпкого вкуса прийти в себя.       Когда судья выходит из зала и проходит мимо стола ответчика, то ещё раз пронзает взглядом Антона. «Не забудь», — будто говорит он, а Шастун мысленно начинает считать минуты и свои нервы.       Час проходит в самых разных мыслях. Антон, делая очередной глоток американо, даже размышляет о том, что Арсений просто хочет набить ему морду, и здесь нет никакого вожделения.       А вдруг судья вовсе не заинтересован в нём? Но… Тогда что это было? Шастун настолько в шоке, что даже хочет спустить пар в общественном туалете торгового центра, лишь бы освободить голову. У него так и не выходит из-за крайне неуютной обстановки, и он сидит с приспущенными штанами около десяти минут, пока просто не выходит на улицу покурить.       Хочется написать лучшему другу, мол, «чувак, я такое пережил», но ещё раз пересказывать кому-то все недвусмысленные жесты, а тем более трещать своим главным скелетом в шкафу и им же восторгаться, совершенно не хочется. Будто именно сейчас происходит самый личный момент в жизни Антона, который он гордо прочувствует в одиночестве.       Остаётся пять минут до встречи, и адвокат садится на лавочку перед входом в здание суда. Рабочий день у всех до шести, значит, Арсений — либо хитрый гений и специально решил выйти на час позже, либо что-то доделывал, освобождая вечер. Шастун понятия не имеет, что именно двигало судьёй, но факт остаётся фактом: Попов сделал всë, чтобы было как можно меньше посторонних глаз.       Когда Антон уже в третий раз пишет своей клиентке «и вам спасибо за приятные слова», настолько она рада тому, что не придется выплачивать миллионный долг, широкая деревянная дверь здания отворяется, и появляется он. На нём белая рубашка и классические чёрные брюки, идеально сидящие на бедрах. Лакированные туфли отсвечивают на солнце, как и пряжка кожаного ремня.       Судья останавливается на крыльце, пару мгновений фокусирует взгляд и следом хитро ухмыляется, заметив уже вставшего со скамьи Антона.       Уголок его губ так остро врезается в кожу и выглядит так дерзко и вызывающе, что Шастун не знает, чего хочет больше: стереть это выражение лица кулаком или встать перед ним на колени, носом проведя вдоль ширинки.       Арсений не разрывает зрительного контакта и кивает подбородком в сторону выхода с территории. «Какой продуманный», — отмечает про себя Антон и движется в сторону калитки. Он отходит на метров пятнадцать в сторону и прячется за углом, но так, чтобы его было немного видно. Сердце пропускает удары. Всеобъемлющая аура судьи чувствуется даже на расстоянии.       Стук невысокого каблука туфель слышится всë ближе и ближе, и наконец Попов появляется прямо перед носом, смотря так же оценивающе, как и на судебном заседании. Он немного ниже, но разница в росте не ощущается, настолько Арсений возвышается благодаря своей внутренней энергетике.       — Не сомневался, что вы будете меня ждать, — говорит он спокойно, следом снисходительно улыбаясь. — И поздравлю с выигранным делом. В очередной раз.       — Вы уже знаете о моих успехах? — спрашивает Антон, не в силах оторваться от голубых глаз.       — Знаю. И я очень давно мечтал с вами познакомиться, Шастун Антон Андреевич, — он пробегает взглядом по лицу и спускается к приспущенному галстуку.       — Почему же? — спрашивает адвокат, стараясь сохранить холод в голосе и не сорваться на изумление.       — Потому что мне очень хотелось посмотреть на ваше поведение на заседании. Действительно ли вы такой раздражающий и самоуверенный, — говорит Попов таким тоном, будто Антон, ко всему прочему, ещё и пустое место для него. — Слухи подтвердились.       — Я всех раздражаю? — поднимает брови Шастун в удивлении.       — Да, — кивает Арсений. — Больше скажу… Вас все ненавидят. Что вы о себе возомнили?       — Много чего, — пожимает плечами Антон, внутри борясь с очень странным двояким чувством. С ним играют или действительно пытаются поставить на место с помощью нотаций? Но это цепляет. То, как холодно Попов отчитывает его, параллельно облизывая свои губы и раздевая его глазами, заводит не хуже, чем тягучая прелюдия с глубоким минетом. Антона ведёт уже сейчас, а они ведь только начали свой разговор.       — Я хочу вас отрезвить, — хмыкает Арсений. — Очень хочу.       — Не смею вам мешать, — говорит Шастун, слыша в слове «отрезвить» совсем иной подтекст и из последних сил контролируя свои колени, чтобы они не начали подкашиваться.       — В машину, — командует судья и идёт прямо, подтолкнув Антона в нужную сторону. — Вы меня сегодня сильно взбесили.       Немыслимо… Серьёзный адвокат плетётся за судьёй в сторону дорогого чёрного автомобиля и собирается ехать в неизвестном направлении, чтобы отдать себя в цепкие лапы похоти. «Ангел» на плече говорит бежать отсюда как можно скорее, «демон» же настаивает, просит, кричит, чтобы вся эта скользкая дорога так и простилалась дальше. В салоне пахнет кожей, а сиденья выглядят так, будто к ним никогда не притрагивались вовсе.       — Новая машина? — спрашивает Антон с интересом, рассматривая панель с сенсорным экраном.       — Ага, — бросает Арсений, выбирая точку «Дом» на навигаторе. — Вчера только забрал. Нравится?       — Ну так… — врёт Шастун специально, подливая масла в огонь. — Могло быть и лучше. Я ожидал большего.       — Хм, — Попов ухмыляется, заводя автомобиль. — Ваше право… — и выезжает с парковочного места.       Антон решает выключить мысли, потому что изнутри что-то очень неприятно выгрызает себе путь на свободу. Но все лишние тревожные эмоции вымещаются желанием быть хорошо оттраханным впервые за последний год. И если Арсений окажется разочарованием, то можно смело записывать себя в анонимный клуб людей, страдающих от несбывшихся надежд.       «Умничка» продолжает негодовать, зато та самая тёмная её сторона в полном экстазе. «Давай, Шастун, ты заебал строить из себя гордого одинокого бойца».       — А что конкретно вы хотите со мной делать? — спрашивает Антон не своим голосом, рассматривая красивый профиль, внимательно следящий за дорогой.       — Судя по тому, что вы намеренно утрируете свои вызовы, я должен взять вас жёстко. Так, чтобы вы почти потеряли рассудок… — рассуждает Арсений спокойным, но вкрадчивым тоном. — Я могу быть в судейской мантии, чтобы вы не забывались. Как вы на это смотрите?       — Смотрю я на всё положительно, — Шастун, уже представивший в своей голове, как в него вбивается горячий член, расстегивает пиджак и направляет кондиционер на себя, чтобы не начать всё прямо в пути. — Как вы решили, что мне нужен именно секс от вас?       — Антон Андреевич, ещё по тому, как вы на меня смотрели, я всё прекрасно понял. Уж поверьте, такие взгляды не спутаешь ни с чем другим, — рука с выступающими венами крутит руль, чтобы машина повернула налево. — И, судя по всему, вы уже пришли в суд с таким настроением. Мастурбировали на фантазии? — спрашивает он так, будто интересуется у старого друга, как у него дела. Похоже, что Арсений совершенно не удивлён происходящему в эту минуту.       — На них и на вас, — признаётся Антон. — Нашёл вашу фотографию в интернете.       — Ту в мантии, да? — усмехается судья. — Как грязно, Антон Андреевич.       — Ваш жест с укладыванием меня на пол кажется мне куда грязнее.       — Вам понравилось?       — Да.       В машине всё это время играет джаз вперемешку с электроникой, а затем начинается песня Сергея Лазарева настолько неожиданно и будто не к месту, что Антон не сдерживает смешок.       — Интересный у вас плейлист, конечно, — комментирует он, вслушиваясь в знакомые ноты.       Арсений кажется сконфуженным от резкой смены их по-интимному напряженной атмосферы, но как только Антон начинает тихонько подпевать себе под нос, то даже прибавляет громкость.       — Знаете, эта песня среди того, что мы слушали, прямо как вы среди моих обычных будней. Вроде всё одно и то же, и тут раз… Адвокат с длинными ногами, которые мне так и хочется развести в стороны… — судья прожигает взглядом, воспользовавшись тем, что они встали на красном сигнале светофора.       — А вы всегда руль двумя руками держите? — Шастун надеется, что смог своим голосом передать всю двусмысленность своего вопроса. Не хотел же начинать прямо в машине… Но его так и тянет схватиться за ладонь Арсения и положить себе на бедро, чтобы хоть на миллиметр приблизить своё тело к долгожданному прикосновению.       — Антон Андреевич, двадцать минут. Переждёте? — судья играет по-чёрному, прекрасно поняв провокацию.       — Мда, — фыркает адвокат, цепляясь взглядом за пальцы, сжимающие руль и не сдвинувшиеся ни на миллиметр в его сторону. — Либо вы водите как дед, либо специально меня дразните.       — И то и то, — кивает Арсений. — Не вижу ничего вопиющего.       — Я сейчас взвою уже.       — Замечательно.       Песня Сергея Лазарева заканчивается, и приходит черед терпению Антона. Навигатор показывает, что ехать ещё пятнадцать минут, и непослушные от ощущения предвкушения пальцы так и тянутся что-нибудь учудить. Вся адвокатская серьёзность отодвинута на второй план, остаётся лишь потерянное где-то во время учебы в университете желание жить сплошными яркими моментами.       Шастун тянет руку в сторону Арсения, который отвлекся на поворот, и нагло кладёт руку прямо на бедро, мышцы которого тут же поджимаются от его прикосновения. Хочется гладить, давить, подниматься пальцами выше и вновь уходить к колену, чтобы распалять. Судья всё ещё отвлекается на поворот, но Антон видит, как шевелятся на лице его желваки. Реагирует. Шикарно.       — Не переждёте, значит, — спокойно говорит он. — Позволю вам такую вольность лишь раз.       Бес. Дьявол. То, как он говорит, заставляет плавиться мозги и воздух. Любая его фраза или жест действует как спусковой крючок.       — Когда у вас был последний секс? — спрашивает Антон невпопад, чтобы не комментировать предыдущую фразу. Ему наплевать, что творится в личной жизни у судьи, главное, что в эту секунду он ощущает жар, исходящий от области паха, и сжимает внутреннюю сторону бедра, наслаждаясь трением дорогой ткани брюк.       — Слишком давно, чтобы размениваться с вами нежностями, — Арсений кидает на него мимолетный взгляд и ухмыляется. — Только в штаны мне не лезьте. Всё-таки мы в особо опасном средстве передвижения. Помните закон?       — Помню, — Антон еле держится, чтобы не закатить глаза. Сейчас Попов именно «душнит», притупляя все порывы адвоката и расстегнуть ширинку вместе с пуговицей и огладить ткань, что кроется под ними вместе с членом. — Не полезу, — говорит он так, будто его отчитал преподаватель на экзамене.       Всю дорогу он держит руку на бедре с крепкими мышцами, не забывая гладить и сжимать так, как этого требует его тело. Они будто парочка, которая встречается уже несколько лет, и теперь едет домой после рабочего дня, чтобы вместе отдохнуть.       Наконец машина останавливается возле жилого комплекса с жуткими людскими муравейниками, и Арсений занимает, кажется, последнее парковочное место во дворе.       — Как вы здесь живете? — недоуменно спрашивает Антон, оглядываясь по сторонам.       — С трудом, — судья глушит машину, освобождая наконец ладони от хватки руля и кладя одну из них на руку адвоката, который так и продолжает касаться его бедра. — И слышимость хорошая, — он смотрит на Антона хитро. — Вы громкий?       — Весьма, — Шастун вспоминает свои прошлые разы и отлетающие от стен стоны и понимает, что ему скорее всего будут затыкать рот. Что же… Он не против. — А вы?       — Поскольку провоцировать все звуки буду я, то да, я тоже громкий. Идёмте, — Арсений открывает двери автомобиля, нажав кнопку на панели и смотрит на Антона всё так же хитро.       — Вот оно как, — Шастун улыбается, взбудораженный сказанным. — Вы так в себе уверены? Что именно с вами я буду заставлять соседей затыкать уши?       — Даже не сомневайтесь, — скалится Попов и дёргает ручку своей двери, впуская в салон свежий воздух. — Здесь вы этого не узнаете. Выходите из машины.       Антону ничего не остаётся, кроме как оторвать свои пальцы от бедра и поднять ноющий от желания зад с кожаного сиденья. Вечерняя прохлада ударяет в нос, а ботинки ступают на сухой серый асфальт. Слышится детский радостный крик с детской площадки неподалеку и писклявый мат от компании школьников, трущихся возле одного из подъездов. Всё настолько обыденно и привычно, что огненный шар над головой расширяется и пускает языки пламени ещё длиннее и ярче. Вот школьники садятся на велик, вот дети катятся с горки, вот бабушка гуляет со своей собакой, и вот адвокат с судьёй, которые идут предавать себя похоти, прекрасно это осознавая. И ведь никто, кроме них не знает. Это завораживает и пленит, а скелет Антона чуть ли не вываливается из шкафа, настолько ему в нём тесно.       Уже стоя в лифте, Шастун мечтает, чтобы его прижали к стенке и, давя всем телом, напирали жгучим поцелуем.       — Не смотрите на мои губы, — строго говорит Арсений, заметив загипнотизированный взгляд. — Здесь камера, — и улыбается по-лисьи, показывая на стеклянный бездушный глаз, наблюдающий за ними.       — Да твою ж мать, — не сдерживается Антон. — Я думал, здесь уже получится. Хотя бы что-то.       — Во-первых, вы уже облапали мою ногу. Во-вторых, начнём мы в душе, — читает нотации Попов, готовясь выходить из гудящей железной кабины.       — В душе? — переспрашивает Шастун, до этого не рассчитывавший захлёбываться во время оргазма струями воды.       — Гигиена, Антон Андреевич, — двери лифта с шумом открываются, и Арсений делает шаг на лестничную площадку. — Но я с удовольствием присоединюсь к вам.       — Ясно, — адвокат следует за ним вплотную, чуть отдаляясь, когда судья начинает доставать ключи от квартиры из кожаной барсетки. — Присоединяйтесь.       — Возражений я и не ожидал, — хмыкает Арс и вставляет ключ в замочную скважину.       Что же, Арсений чертовски прав. Всё же весь день на работе. И мысль о прелюдиях в душе немного заводит ещё на этапе фантазий, хоть и сулит травмоопасностью. Шастун не фанат поверхностей или мест, которые могут причинить вред. Он до сих пор помнит свой секс в машине, оставивший ему пожизненные проблемы с коленом.       Попов пропускает Антона в свою квартиру, следом закрывая и захлопывая дверь. Адвокат начинает оглядываться: чисто, уютно, но с причудами, которые сразу же бросаются в глаза. Посередине коридора лежит вырвиглазный жёлтый ковёр с красным узором, а слева от входа на стене висит зеркало из трёх отдельных кругов. Ты видишь лицо, туловище и совсем немного ноги. Кому вообще пришло в голову придумать такое?       Антон снимает свои излюбленные классические туфли и проходит чуть дальше, открывая своему взору гостиную. Картины самого разного содержания, от психоделических до пейзажей какой-то деревни, создают сумасшедший калейдоскоп на фоне минималистичного дизайна всего остального. И ведь как всё сочетается!       — Вижу, вы впечатлены, — Арсений, тоже разувшись, становится рядом, но сохраняет дистанцию. — А как вам вон тот стол?       Антон смотрит на круглую белую столешницу в углу гостиной, заваленную документами и кодексами с множеством цветных закладок в них.       — Хотите на нём? — он переводит взгляд на судью, начавшему расстегивать свою рубашку.       — Не всё, — уверенно говорит Арсений и быстро облизывает свои губы. — Но кое-что будет идеально сделать именно на нём, да. И для антуража великолепно.       — И что же будет идеально? — интересуется Антон, начиная теперь внимательно следить, как красивые пальцы освобождают пуговицы из петель и открывают вид на усыпанную родинками грудь.       — Узнаете, — загадочно улыбается Попов и отпускает ткань, теперь не мешающую разглядеть ещё и подтянутый торс. — Душ вон там, — кивает подбородком на белую дверь прямо по коридору. — Раздевайтесь.       — Может, сами меня разденете? — Антон игриво ведёт кончиками пальцев по лацкану пиджака, затем опуская их на свою талию и очерчивая собственные бёдра. Как же ему хорошо именно в таком образе, когда он включает кокетку с чертовкой на грани. И Арсений ещё не знает, что под классическими брюками скрываются боксеры с леопардовым принтом. Антону нравится чувствовать себя человеком с подвохом, таким, чтобы с подмигиванием сказать: «Да, я такой».       — С удовольствием, — судья реагирует моментально, взяв его за запястье и потащив за собой в ванную комнату.       В ней пахнет освежителем с морским бризом и стоят небольшие растения на полочках над раковиной. Приятно глазу. А ещё приятнее то, как Антона медленно раздевают, начиная с пиджака, и стягивают с него ткань, параллельно прижимаясь носом к шее. Шастун моментально покрывается мурашками, уже предвкушая прикосновения к голой коже, когда с него снимут остальную одежду.       Попов переходит на рубашку, не без удовольствия замечая, как учащается дыхание адвоката. Когда открывается вид на мягкий живот, то он специально задевает его пальцами, переходя на пуговицы ниже. Два розовых соска трогательно стоят будто специально для его языка, чтобы он прошелся по ним шершавой влажностью, всосал и прикусил. Он не сдерживается и коротко лижет оба, чувствуя, как Антон втягивает в себя живот и подаётся чуть вперёд, чтобы долгожданное прикосновение не заканчивалось.       — Они очень чувствительные, — Шастун ощущает, как кровь потоками уходит прямиком в член, когда левый его сосок всё же втягивают в рот, чтобы дать больше мучительной ласки, которой не хватает.       Арсений лишь кивает, оставляя короткий поцелуй на родинке на груди и стягивает рубашку, отправляя её на стиральную машинку. Он начинает звенеть ремнём, вытягивая чёрную кожаную ленту из пряжки, но не дотрагиваясь до напряженного члена, желая оставить это немного на потом.       Антону кажется, что если Попов хотя бы кончиком своего мизинца дотронется до его с каждой секундой всё больше и больше наливающегося стояка, то разнесёт душ к хренам, лишь бы они не тратили на него время.       — Леопард? — Арсений замечает выглядывающий из-под приспущенных штанов принт, оттягивая пальцами резинку трусов и возвращая её на место. — Такая классика с головы до ног, и тут весьма неожиданный сюрприз, — он поднимает взгляд на потемневшие зеленые глаза и улыбается так, будто леопардовые боксеры — это всё, о чем он мечтал в своей жизни.       — Вам нравится? — спрашивает Антон дрожащим голосом, когда судья берётся за ткань брюк и тянет их вниз.       — Даже слишком, — Арсений опускается на корточки, чтобы нарочито бережно избавить адвоката от штанов. Шастун уверен, что всё это — один большой обман, и в своей голове судья уже давно разорвал на нём одежду, даже не заботясь о её стоимости. — Наденьте их после душа. Они прекрасно смотрятся на вас, — судья берёт брюки, когда Антон заторможенными движениями избавляет себя от штанин, и отправляет их тоже на стиральную машинку к остальному дресс-коду некогда выступавшего в суде адвоката.       — Хорошо, — лишь кивает Антон, готовый сейчас исполнить любую просьбу, настолько ему не терпится.       Судья быстро моет руки и встаёт так, что жар его кожи ощущается каждым сантиметром обнаженного тела, и пропускает пальцы под ткань боксеров, заводя их на упругие ягодицы. Антона вновь простреливает мурашками, член призывно дёргается, но на него так и не обращают никакого внимания.       — У вас шикарное тело, — Попов не сильно кусает за подбородок, сминая в ладонях гладкую кожу. — И такой ужасный дерзкий характер, — он маленькими укусами проходится по линии челюсти, и Антон, до этого стоявший столбом, заводит свои руки назад, накрывая через ткань пальцы Арсения.       — Дадите мне пять минут? А потом заходите сами, — он судорожно выдыхает, когда чувствует, как язык дотрагивается до мочки его уха. Все эти слова судьи его, безусловно, заводят, и чем дальше он продолжает, тем сильнее Антона ведёт, и тот с каждой секундой начинает забывать про гигиену, о который говорил Попов.       — Конечно. Можете пользоваться, чем угодно. Полотенце я потом дам, — Арсений оставляет звонкий поцелуй за ухом и уходит от ягодиц, не забыв огладить бёдра. — Позовите, — оставляет Антона одного, сам того не зная, дав ему возможность на передышку.       Шастун стягивает с себя боксеры так быстро, что болезненно задевает резинкой головку, поблескивающую от предэякулята. Он не надрачивает себе тут же только из-за немытых после улицы рук и на ватных ногах залезает в ванну, настраивая себе воду так, чтобы хоть немного отрезвиться. Ему сейчас нужен приятный холод, а не раскаленный кипяток.       Он отправляет Попова за дверь, чтобы все самые неэстетичные движения сделать в одиночку. Он тщательно смывает с себя остатки рабочего дня, залезает в самые доступные и недоступные места, чтобы себя подготовить. Стояк всё ещё на месте из-за постоянно лезущих в голову фантазий и воспоминаний об ощущении зубов на подбородке, пока сзади горячие ладони оглаживают ягодицы. И это ведь только начало…       — Можете заходить, — Антон выглядывает из-за занавески и надеется, что его было слышно. Он закрывает шторку, и к нему приходит осознание, что его увидят полностью голым впервые за много дней. Его это совершенно не смущает, но собственная нагота почти всегда воспринималась несколько остро, особенно когда знаешь, что тебя обязательно будут пожирать глазами.       Проходит минута, прежде чем дверь в ванную открывается, и Арсений входит в неё. Антон задерживает дыхание, продолжая поливать себя струями воды, и готовится увидеть наверняка поджарое тело судьи.       — Захожу, — зачем-то предупреждает он, и отодвигает занавеску, представая во всей своей красе.       Арсений, как и ожидалось, в отличной форме, будто кроме работы он никуда, помимо спортивного зала, больше не ходит. Кубики пресса, очерченные косые мышцы, подтянутые бёдра, подкаченные руки… Слишком горяч для обычной юриспруденции.       Он встаёт рядом и тянется за мочалкой, висящей на пластиковом крючке.       — Хотите, я потру вам спинку? — спрашивает он, улыбаясь легко, но и издеваясь одновременно. Вряд ли он просто собирается провести пару раз мочалкой и поцеловать в лобик. Но от поцелуя в лобок Антон бы не отказался.       — Хочу, — Шастун разворачивается и слышит, как щелкает крышка геля для душа, а затем как мочалку сжимают пару раз, вспенивая жидкость.       — Облокотитесь на стену, — просит судья, и Антон послушно вытягивает руки, ладони опирая на скользкую плитку и отклячивая остальные части тела максимально сильно, чтобы открыть свои самые лучшие виды.       Мочалка опускается на его лопатку, а сам Арсений подходит предельно близко, так, что Антон ощущает его начинающий твердеть член своей правой ягодицей. Его свободная рука пробирается к потяжелевшим яйцам, не сильно их сжимая, но заставляя запрокинуть голову в немом стоне от такого прикосновения. То, что нужно.       Сам судья почти ложится на адвоката, вжимаясь своей грудью в его спину, и членом не пробираясь между ягодиц, продолжая дразнить. Антона ведёт от того, что его трогают так обходительно, но всеми своими движениями намекая, что это очень грязная игра с проверкой на прочность.       Но самое сложное начинается, когда Арсений всё же сдвигается чуть в сторону и головкой проводит прямо по чувствительному входу, при этом медленно ведя мочалкой по лопаткам, оставляя щекочущие прикосновения.       Антона в очередной раз поражает мурашками по всему телу, больше всего он хочет, чтобы экзекуция в душе закончилась, и его уже посадили или положили на тот самый стол в гостиной. Он подаётся назад, чтобы ощутить член ещё плотнее, но Арсений уходит от прикосновения. Судья убирает руку с яиц и оглаживает ей лобок, большим пальцем заходя на низ живота.       — Вы сволочь, — шипит Антон, поняв, что его задницу оставили в непозволительном покое.       — Советую вам выбирать выражения, — рука с лобка уходит, зато со шлепком опускается на ягодицу, наверняка оставляя после себя красноватый след.       Шастун призывно виляет бёдрами, чтобы его ударили ещё раз. Какое же извращенство… Но шлепок срабатывает так, что «умничка» наконец показывает свои клыки и способность раздвигать ноги максимально широко.       — Ещё тогда, когда я дрочил на вашу фотку, я назвал вас Дьяволом. Не ошибся, — Антон оборачивается через плечо именно в тот момент, когда ладонь вновь с силой опускается на кожу и грубо её сминает. Идеально.       Арсений ничего не отвечает, приближаясь ближе и снова вжимаясь головкой ко входу, пару раз проведя по нему. Это пытка.       — Мойтесь быстрее, — просит Шастун, когда его обхватывают поперёк живота, тянут назад, а членом стучат прямо по ложбинке. Великолепно.       Попов тянет адвоката за волосы назад, чтобы приблизить его ухо к своему рту и укусить за мочку. Слабое наказание за распутство, но такого наглеца вряд ли чем-то можно успокоить, кроме полного связывания его тела.       — Идите в гостиную и ждите меня там, — шепчет он, спускаясь пальцами с живота ниже, пальцами почти коснувшись твёрдого ствола. — Полотенце на полке. Зеленого цвета. Подходит к вашим глазам.       Арсений не больно кусает его плечо и отпускает из плена своих цепких рук. Шастун выходит из ванны, хватает полотенце вместе с боксерами и чуть ли не выбегает в коридор, настолько ему невыносимо. Он всё же проводит пару раз по своему члену, выбивая из себя несколько блаженных стонов. Голова не на месте, как и дыхание, которое скачет, так и не принимая размеренный ритм.       Шастун, наспех вытеревшись, надевает на себя так понравившиеся Арсению трусы, надеясь, что окончательно избавится от них уже совсем скоро. А пока приходится сидеть в комнате на диване и пялиться на стол, где его либо трахнут, либо чёрт его знают, что с ним сделают. Даже не хочется залезать в телефон и проверять уведомления, чтобы не сбивать настрой. Глаз цепляется за отельные предметы в гостиной, и когда Шастун рассматривает очередную психоделическую картину с цветными линиями, в коридоре слышатся шаги. Наконец-то.       В квартире пару минут царит тишина, перебиваемая лишь тиканьем настенных часов и звуками шуршания ткани, а затем в комнату входит Арсений. В судейской мантии на голое тело. Как и обещал.       — Сидеть, — резким голосом останавливает он Антона, когда тот порывается встать.       Куда делась та патока, которой он обласкивал уши, когда раздевал и мыл мочалкой? Всё же это был обман. Воздух будто густеет и электролизуется, когда Арсений начинает подходить ближе, а прорезь в мантии демонстрирует все прелести, скрывающиеся за ней.       Антон вжимается спиной в диван, больше не намереваясь двигаться по своему собственному желанию. Разве что говорить, чтобы подбрасывать дров в общий костёр похоти.       — Поближе, — строго говорит судья, и Шастун двигается на край, оказавшись лицом напротив паха Арсения. Он не поднимает глаза и смотрит исключительно прямо, уже догадываясь, что любую его вольность теперь пресекут на корню. Для пущего эффекта он специально чуть горбится и опускает голову ниже, чтобы казаться полностью покорным.       — Антон Андреевич, вы так кривлялись в суде, а теперь что? — Арсений берет адвоката за подбородок и поднимает его голову, чтобы видеть его глаза. — Хм, — ухмыляется он. — А теперь вам стыдно? — он ведёт большим пальцем по влажным губам, размазывая слюну. — Или нет? — Попов тянет Антона вверх, и тот послушно встаёт с дивана, оказываясь в миллиметрах от лица Арсения.       — За что мне должно быть стыдно? — Шастун не унимается и тянется всë ближе к губам судьи, который намеренно отдаляется, лишь опаляя своим жарким дыханием.       — Вам рассказать, верно? — Арсений ведёт пальцами ниже, обхватывая шею и не сильно надавливая. Антон спешно кивает: конечно рассказать, причем желательно во время растяжки, доводящей до обморока, или его любимой позы наездника… — Какой же вы неугомонный, ведёте себя как мальчишка, — Попов вновь приближает лицо и своими губами чуть касаясь губ адвоката, но не целует, а так и продолжает дразнить. — Вы действительно не понимаете?       — Нет, — Шастун хочет его поцеловать сейчас же, но как только делает попытку, то чувствует, как пальцы на его шее сжимаются крепче. Идиот. На что он рассчитывает?       — Вы вели себя ужасно… Непрофессионально… — Арсений ослабляет хватку шее, но языком проводит по нижней губе Антона так по-хулигански провокационно, что от смены напора начинает темнеть в глазах. — Хотите меня поцеловать?       — Да, — Шастун вновь чувствует прикосновение горячего мокрого языка к своим губам и подаётся вперёд. Снова ошибка.       — Вы не получите поцелуя, пока не признаете, что устроили во время заседания цирк. Я отдал вам победу авансом. Тот адвокат у истцов был убедительнее, — Арсений отстраняется, переставая мучить губы, и смотрит в глаза с вызовом.       — Вы врёте, — уверенно говорит Антон, чувствуя, что ему не хватает воздуха, хотя судья сейчас не давит на шею, а лишь щекочет её кончиками своих пальцев.       — Будете сомневаться в моих словах? — Попов выгибает бровь, вскидывая подбородок. — Смеете мне перечить?       — Смею. Потому что вы врёте. Я лучший адвокат из всех, что когда-либо переступали порог суда, — голос Антона не дрожит, научен профессией, но все внутренности переворачиваются мигом от лицезрения потемневшего будто бы в гневе взгляда Арсения.       — А лучшего адвоката когда-нибудь трахал пальцами судья, параллельно объясняя ему, почему он не прав? — скалится Попов, убирая руку с шеи и кладя её на плечо.       — И вы, конечно, хотите быть первым? — Антон не видит смысла отвечать простое «нет». Знает же, что всë и так очевидно.       — Непременно, — Арсений резко разворачивает адвоката к столу и переводит руку на его спину, толкая и наклоняя так, чтобы он лег животом на поверхность. — Это вам больше не понадобится. Но вы молодец, что исполнили мою просьбу, — одним движением Попов сдирает леопардовые боксеры вниз, и Антону остаётся только переступить с ноги на ногу, чтобы выпутаться из них.       Шастун честно не ожидал. Медленный, дразнящий разговор с терзанием его губ дерзкими ласками, а теперь он прижимается лицом к холодному дереву, чувствуя ткань чёрной судейской мантии, струящейся по его ногам. «Какая же сука», — думает он, когда ягодицу накрывает резкий шлепок.       — Кривляйтесь, Антон Андреевич, прямо сейчас, как делали это в суде, когда ваш коллега, — опускает ещё один шлепок на другую ягодицу следом сильно сжимая её, — делал ту же работу, что и вы. Представляю, как бы вы взбесились, если бы на вас реагировали так же.       — Мне плевать, — Шастун рвано выдыхает, когда чувствует, как горящие от ударов половинки разводят в стороны и наверняка смотрят, оценивая.       — Невероятно жаль… — Арсений отпускает одну ягодицу и, с нажимом огладив спину адвоката, наклоняется сам, чтобы пальцами достать до его рта. — Побольше слюны, Антон Андреевич.       Шастун берёт пальцы в рот, тщательно их облизывая и не пропуская ни миллиметра кожи. Как же это развратно, особенно когда на тебя смотрит Гражданский кодекс.       — Ещё больше, — говорит Арсений холодно, ногтями впиваясь в кожу на заднице.       Антон болезненно шипит и пытается сильнее намочить пальцы, толкающиеся ему в рот.       — Достаточно, — Попов тут же перемещает руку ко входу, размазывая по нему слюну и ввинчивая один палец на фалангу.       Шастун глазами выцепляет очередное Постановление Президиума Верховного Суда и ухмыляется самому себе. О работе он больше не сможет думать без этих воспоминаний.       — Знаете, — Арсений вводит палец ещё глубже и чуть сгибает его, точно нащупывая простату, — в моей жизни я встречал многих адвокатов…       — Ох, блять, — не сдерживается и перебивает Антон, когда волна удовольствия окатывает его с головы до ног. Сука, один палец. Один. На двух он кончит?       — Не перебивайте меня, Шастун, — делает жёсткий шлепок по и так измученной и раскрасневшейся половинке. — Вы продолжаете вести себя как последний идиот. Я не закончил.       Он вводит второй палец, слюна на нём чуть высохла, и это ощущается болезненно, но не менее приятно. Антон тихо скулит, рефлекторно подаваясь назад.       — Имейте терпение, — Арсений делает ещё один удар, когда замечает все попытки адвоката на самовольность. Он двигает пальцами, оглаживая стенки по кругу и чуть разводя их в сторону. — Вы сегодня уже показали себя как самого настоящего оболтуса, который не соблюдает правила. А теперь, — он вставляет третий палец, — лежите смирно.       Антон скребет стол, настолько его распирает изнутри. Ему плевать, если вдруг что-то упадёт. Главное — самому удержаться на ногах.       — Вы правда забываетесь. Сегодня вы явно не понимали, где находитесь, — Арсений ускоряет темп, неизменно надавливая на комок нервов. — И я уверен, вы ничего не понимаете до сих пор.       Шастун с каждым движением скулит всё громче, уже прикрыв глаза, чтобы навязчивые напоминания о его образовании, которые буквально повсюду, не врезались в его мозг. Его ведёт от каждого звука, от каждого сантиметра пальцев внутри.       — Адвокат должен уважать своего оппонента. В особенности судью. Но вы не сделали сегодня ни того, ни другого. Вели себя по-скотски. Я удивлён, как вас ещё не выгнали из коллегии, — к трём пальцам присоединяется четвёртый. Антон протяжно стонет, стараясь внимательно вслушиваться в то, что ему пытаются донести. Он возбуждён до предела, особенно невыносимо становится, когда Арсений, скрытым под мантией стояком, касается его кожи. — И как же я был рад, когда одним своим жестом смог уложить вас на пол. Там вам самое место.       Он двигает пальцами быстро, сплёвывая прямо между ягодиц, чтобы добавить смазки. Антон распахивает глаза, ощутив прохладную влагу, натыкается взглядом на протокол очередного заседания и утыкается лицом в стол. Какая же грязь, которую не хочется с себя смывать.       — Вы зазнавшийся, наглый адвокатишка. Назовите мне хотя бы одну причину, почему можете себя так вести, — пальцы толкаются глубоко и сгибаются внутри, заставляя Антона схватится за первую попавшуюся бумажку и шумно выдохнуть.       — Я умный, — это максимум того, что он может выдавить из себя, чувствуя очередной шлепок на своей ноющей от ударов заднице.       — И всё? — удивляется Арсений. — Куда делся ваш словесный поток?       — У меня поставленная речь, — у Антона искры перед глазами, когда простата в очередной раз задета, а пальцы внутри раздвигаются.       — Поставленная на всякие колкости, да? — судья разводит стенки предельно широко, убирая руку с ягодицы, но берясь ей за волосы адвоката, оттягивая его голову назад.       — И это тоже, — нагло шутит Антон, стиснув зубы. Ему почти что выдирают волосы.       — Как же вы бесите, — Арсений резко отпускает голову и вытаскивает пальцы. — Перевернитесь, — строго говорит он, напоследок грубо проведя ладонями по истерзанной заднице.       Пожалуй, перевернуться с живота на спину сложнее, чем пропускать через себя происходящее сексуальное напряжение. Тело не слушается Антона совершенно. Он на ватных ногах встаёт и разворачивается, усаживаясь на стол.       Арсений тоже заведён. Его глаза не напоминают больше лазурные прибрежные воды, это тёмно-синий океан в шторм, готовый вот-вот обрушиться на город высокой и быстрой волной. Он без конца облизывает свои губы, и Антон готов взвыть от одного лишь открывшегося ему вида. Полтора часа назад они были всего лишь судьёй и адвокатом, а теперь…       Мантия смотрится на нём идеально, так, будто он в ней родился, и это часть его тела, и чёрный цвет только добавляет ему красоты. Осознание, что под ней он полностью голый, током отражается в кончиках пальцах, которые так и тянутся пробраться под неё.       Арсений залезает в карман и достаёт из него баночку лубриканта и фольгированный квадратик презерватива. Акт со слюной был всего лишь очередным ходом. Чертовка.       — Открывайте, — он подносит фольгу прямо ко рту Антона. Тот берет её зубами за край и тянет в сторону, разрывая упаковку.       — Смазку тоже мне открыть? — Шастун делает это специально, чтобы сорвать с цепей.       — Я заткну вам рот, — Арсений раскатывает латекс по колом стоящему члену, смотря при этом в глаза. — Вы больше ни слова не скажете, — второй рукой он щёлкает крышкой лубриканта и выдавливает жидкость себе на руку, сразу размазывая её по презервативу.       Чистой рукой он берёт Антона за плечо, давя на него так, чтобы он отклонился назад. Остатки смазки он размазывает по входу, приставляя к нему головку. Картина великолепная.       Арсений не даёт привыкнуть к заполненности, входя медленно, но сразу всей своей длиной. Антон упирается лопатками в стопку документов, которая впивается ему в кожу, но ощущения внизу куда ярче, чтобы вообще думать о содержимом на столе.       — Ноги мне за поясницу, — судья продолжает входить дальше, распирая изнутри так, что не хватает воздуха даже на стоны. Лишь откинутая голова и свистящий выдох — вот, на что сейчас способен Шастун.       Он обхватывает Попова за спину и притягивает его ближе, чтобы наконец ощутить себя заполненным до предела, так, чтобы яйца судьи упирались ему в кожу. Как только член полностью вогнан, то Арсений сразу же делает глубокий толчок, выйдя почти полностью и вновь раздвигая головкой стенки, напирая. Он хрипит и рычит, всё ещё сжимая плечо адвоката, который вне себя от происходящего.       — Давайте уже, — шипит Антон на очередном медленном глубоком толчке.       — Думал сжалиться. Но вы взялись за старое, — и судья всё же затыкает рот адвокату, плотно прижимая ладонь к его губам.       Он начинает наращивать темп, и Шастун отправляет вибрацию по ладони, издав первый протяжный стон. Идеальный угол. Идеальное проникновение.       Арсений вбивается в его тело так, будто хочет выбить всю душу без остатка. Антону не хватает воздуха, хотя нос его ничем не перекрыт.       — Хочется что-нибудь сказать? Или покривляться? — спрашивает Арсений громким шепотом, пальцами терзая его кожу на бедре.       Шастун не может даже головой помотать из стороны в сторону, он будто в другом измерении. Попов двоится в глазах, а стоны крутятся в бешеном вихре где-то в горле, не способные выйти наружу полностью из-за препятствия возле рта. Головка проезжается по простате из раза в раз, заставляя и так напряженные ноги дрожать. Плевать, что там сзади впивается очередное постановление или любая другая юридическая хрень. Есть только трясущаяся ткань мантии, на толчках вперед обтягивающая мышцы груди, сильные руки, длинный член и судья, который филигранно трахает.       Собственная эрекция бьётся о живот, размазывая предэякулят по коже. Антон из последних сил держится, чтобы не дотронутся до неё, но он уверен, Арсений такого точно не позволит.       Слёзы на глазах, а слюни текут по подбородку. Судья ускоряется, и что-то валится на пол, громыхая. Много и мало ощущений одновременно. Хочется выть, кричать и говорить исключительно отборным матом. Шастун не выдерживает и кусает Попова за ладонь, врезаясь в кожу зубами так, чтобы он точно не смог вытерпеть.       — Поганец, — шипит судья и убирает руку ото рта, но не дав возможности на глубокий вдох и сглатывание накопившейся слюны, резко наклоняется вниз и вгрызается в губы. Он явно мстит за выпад Антона, зубами больно оттягивая кожу. Это не похоже на поцелуй, пожалуй, это не он вовсе. — Научить бы вас манерам, — Арсений отрывается от губ и обеими руками подхватывает адвоката под бёдра, в одно движение стаскивая со стола.       Влажная кожа противно скрипит, ещё одна стопка документов падает на пол и рассыпается на бессчетное количество важных листов. Но им обоим глубоко, до безобразия плевать.       Арсений пятится назад, продолжая держать Антона на весу и плотно прижимая к себе. Шастун обхватывает его поясницу, и своими пятками чуть ли не ломая судье кости, когда его мокро и остро кусают за сосок. Возбуждение стучит в висках, выбивая любые, даже самые поверхностные мысли из головы. Кончить хочется сильнее, чем начать всё заново, чтобы ещё раз прожить этот опыт.       Они вдвоём падают на диван, и Антон внутренне ликует: его любимая поза наездника. Судья рывками расстегивает мантию и сдирает её с плеч, оголяя своё тело. Ткань падает на подушки, становясь лишь напоминанием о профессии.       Арсений сидит на краю и берётся за свой член, чтобы сразу его вогнать в растраханный им же вход. Шастун своей головкой трётся о мышцы пресса судьи, и чуть поскуливает от приятных ощущений спереди и сзади. Попов снова не даёт привыкнуть ни к своей длине, ни к новой позе, начиная вбиваться до громких шлепков. По его шее течёт капелька пота, и Антону неимоверно хочется до неё дотянуться, но он не успевает.       — Блять, — он стонет ещё тогда, когда Арсений подносит ладонь к своему рту и широко облизывает её, следом обхватывая смоченными пальцами его стояк.       Надрачивает так, что перед глазами искры, а в голове белый шум. Вторая его рука со шлепком опускается на ягодицу Антона, сжимая её и отводя в сторону. Шастун ни о чем не жалеет. Он бы с удовольствием всё повторил ещё не один раз.       Внизу живота невыносимо жарко. Голова отключается окончательно, а громкий скулёж отражается от стен комнаты, возвращаясь обратно в горло, чтобы выйти из него снова. Антон вцепляется пальцами в плечи Арсению, чувствуя, что вот-вот, и сперма вылетит в потолок. Он закатывает глаза, когда судья, чтобы привести дыхание в норму, останавливается, усаживая адвоката на свой член полностью. Он убирает руку с его задницы и крепко вжимается ей в кожу бёдер, специально удерживая, чтобы Шастун не сдвинулся ни на миллиметр.       Движения на члене он продолжает в том же темпе, и никто из них не стесняется хлюпающих и чавкающих звуков. Только вот Антон уже на грани и совершенно себя не контролирует, выгибаясь так, что хрустит позвоночник.       — Хотите кончить, да? — спрашивает Арсений с издёвкой и моментально убирает руку с вот-вот готового излиться стояка, крепко берясь ей за второе бедро адвоката. — Помните о терпении и выдержке? Хотя… Это именно то, чего в вас нет.       Шастун смотрит на него так, будто хочет стереть с лица земли, но встретившись с точно таким же взглядом, притупляет свой пыл. Он действительно не ошибся в судье. Именно его он будет умолять.       — Пощажу вас, — Арсений начинает наращивать темп вновь, всё ещё крепко удерживая за бёдра. — Чуть-чуть, — и улыбается так невинно, что из Антона рвётся истерический смешок.       Для судьи «пощажу» оказывается долгожданный поцелуй, о котором адвокат мечтает ещё на этапе демонстрирования своих леопардовых боксеров. Никакой нежности или ласки, никаких сладких причмокиваний. Он толкается языком в рот, обсасывает верхнюю и нижнюю губу так резво, что Антон не успевает ему отвечать. Ни дышать, ни прослеживать хоть какую-то закономерность движения рта Арсения просто бесполезно.       Когда они разрывают поцелуй, то между ними тянется толстая нить слюны, но это кажется лишь ещё одной грязной мелочью. Одна рука продолжает крепко удерживать за бедро, вторая, смоченная широким мазком языка, возвращается на член, ведя вверх и вниз в такт быстрым толчкам.       Антона трясёт, и последнее, о чём он думает, — это соседи, когда он в очередной раз громко и протяжно стонет. Сумасшествие. Он съезжает с катушек. Ощущение приближающейся разрядки скапливается внизу живота, но ему вновь не дают получить оргазм, замедляя темп и отпуская его стояк.       Шастун вне себя. Происходит настоящее издевательство.       — Терпение, — Попов ухмыляется так, будто он властитель гребаного мира.       — Не хочу даже ничего вам отвечать, — небрежно бросает Антон, еле соображая.       — И правильно, — Арсений вновь возвращается к экзекуции с быстрым темпом и в толчках и на члене адвоката, забирая последние остатки самообладания.       Когда оргазм подходит в третий раз, то Шастун плюёт на все существующие нормы морального и аморального. Его голова раскалывается на две части, полностью выбивая из него возможность держать себя в образе. Он больше не выдержит. Адвокат почти хрипит, настолько истерзаны его связки. Сколько Арсений будет над ним издеваться? Они так не…       — Арс, Арс, прошу. Я всë понял. Умоляю, — окончательно теряет самообладание Шастун, сильнее вцепившись в плечи судьи. — Родной, пожалуйста.       Арсений выгибает чёрную бровь в недоумении. Ему не послышалось? Он нагло пережимает член у основания, замедляя темп.       — Вы очень плохой мальчик, Антон. Мало того, что вы зазнайка, так ещё и из роли выходите, — говорит он строго, отчитывая.       — Твою мать, — разочарованно стонет адвокат, — продолжай.       — Проси так, как это бы сделал Антон, с которым я только познакомился сегодня, — Арсений крепко удерживает его за бедро, вновь не давая шанса на малейшее движение.       Шастун загнанно дышит, чувствуя в себе каждый сантиметр крепкого члена. Он пытается вернуться в то состояние, с которым начинал сегодняшний день. Мозги плывут так, что русский алфавит уже почти забылся, и осталась одна лишь буква «А», чтобы растягивать её в стонах. Арсений терпеливо ждет, и это невыносимая пытка. Антон в тумане сознания пытается найти оставшееся самообладание и напрягает онемевший язык, чтобы приблизить себя к наверняка одному из самых сильных за всю его жизнь оргазмов.       — Выебите из меня всю дурь. Сейчас же, — бросает он вызов, впиваясь взглядом в загоревшиеся глаза напротив.       — Дерзко, но… Как скажете, — скалится Арсений и продолжает вбиваться в тело, разжимая руку на основании члена и вновь делая ей размашистые движения.       Попов кусает за соски, лижет их, рычит, ещё сильнее и грубее, толкаясь в уставшего Антона, который почти валится на судью.       — Пожалуйста, — просит Шастун вполголоса, следом скуля от раскаленного шершавого языка на вздыбленном розовом бугорке. — Прошу.       Арсений резко вытаскивает член, в одно движение избавляясь от презерватива и надрачивая себе так, что Антону почти больно от бьющихся об его ягодицу костяшек.       — Кончаю, — лишь успевает сказать адвокат не своим голосом, когда его сперма фонтаном выливается из члена на грудь и живот судьи.       Слышится глухой стон Арсения, и горячая жидкость заливает поясницу и задницу Антона по ощущениям так густо и много, что Шастун понятия не имеет, как он так долго продержался.       — Охуеть, — в унисон говорят они, пытаясь отдышаться.

***

      — Нам надо было не на юрфак, а на актёрское идти, — Антон закуривает прямо в постели, еле-еле шевеля губами, настолько он вымотан.       — Но в конце ты сорвался, — шутливо замечает Арсений, переворачиваясь на бок, чтобы смотреть на своего любимого.       — Нехуй было издеваться надо мной! — Шастун искреннее возмущен. — Три раза оттянуть оргазм!       — Но было здорово… — Арсений кладёт руку на бархатный живот и начинает ласково его поглаживать.       — Здесь согласен, — кивает Антон. — И я такое выдумал, ты бы знал. Эффект, конечно, шикарный.       — И что же ты выдумал? — интересуется Арсений, пальцами заходя на бок и прихватывая на нём небольшую складочку.       — Блин, Арс, — хихикает Антон. — Что ты мои жиры трогаешь?       — Хочу тебя потискать, — Арс целует его плечо и улыбается. — Мой аппетитный.       — Ну че ты, — продолжает хихикать Шастун. — Арс…       — Ладно-ладно. Просто поглажу, — Арсений чуть отодвигается, возвращая руку на середину живота. — Так что же ты выдумал? А то мы только роли обсуждали.       — Что я с тобой никогда не пересекался, что нашел твою фотку в мантии в интернете и дрочил на неё, при этом понятия не имея, какой ты в жизни. А, и прикинь, — тихо смеется Антон, — я сидел и думал на заседании: «Ой, как давно у меня не было секса, вот поэтому меня так трясет». Жесть!       — А ты не дрочил на ту фотку в мантии? — улыбается Арсений хитро, вновь подвигаясь ближе.       — Дрочил, — кивает Антон. — Но не специально для нашей игры. Ты на ней прям секс-бомба.       — Ммм, — Попов оказывается совсем близко, так, что его губы оказываются в жалких сантиметрах от горячей и влажной после душа щеки адвоката. — И как же ты пережил столько заседаний со мной?       — Понятия не имею, — Антон тушит недокуренную сигарету в банке с водой, стоящей на прикроватной тумбочке. — Не прижимайся ко мне, я снова возбуждаюсь, — игриво отталкивает он Арсения, но тут же подвигаясь обратно. Невозможно от него оторваться. — А ты что выдумал?       — У меня всë просто…       — Да ладно? — перебивает его Шастун в изумлении. — У тебя всë просто? И даже нет никакой истории а-ля мы уже встречались в прошлых жизнях, и прочая твоя пафосная запутанная хрень?       — Я вроде должен обидеться, но ты верно подметил, — Арс крепко прижимает к себе Антона, носом поведя по его шее и вдыхая свежий запах геля для душа, смешанный с сигаретным дымом. — Я, на самом деле, уже всë озвучил. Давно слышал о тебе и хотел посмотреть на тебя на заседании, ещё слухи про то, что ты самоуверенный баран, который всех бесит… — Арсений целует несколько раз шею, останавливаясь возле мочки уха.       Антон теперь не отталкивает, а подвигается как можно ближе к Арсению, впитывая в себя каждое его нежное прикосновение.       — Повторим как-нибудь? — спрашивает он, поворачивая голову и оказываясь вовлечённым в короткий и мягкий поцелуй.       — Я не против, — улыбается Арс, оставляя на губах Антона ещё один поцелуй.       — Я так люблю тебя, ты не представляешь, — адвокат гладит по волосам судью, который однажды стал частью его жизни.       — Представляю, — улыбается Арсений. — Я тебя тоже очень сильно люблю.       — Кстати, когда заиграл Лазарев, то я чуть в голос не заржал.