Каждый шаг оставляет след

      Лань Сичэнь еще переодевался из дорожных одежд в праздничные, когда услышал торопливые, чуть неуверенные шаги снаружи. Должно быть, заплутала какая-то заклинательница, — подумал он и резко развернулся на звук бесцеремонно распахнувшихся дверей.       В комнату ввалился Цзинь Гуанъяо, и на секунду Лань Сичэню показалось, что одежды на нем сверху донизу вымочены в крови — такое было у того полубезумное, полуотсутствующее выражение лица. Только когда он сделал шаг, Лань Сичэнь запоздало понял, что крови в этот день не было места: на Цзинь Гуанъяо были алые свадебные одежды, богато украшенные золотой вышивкой по вороту и рукавам.       Тот сделал еще несколько медленных шагов на негнущихся ногах и тяжело впечатался лицом прямо в грудь Лань Сичэня, вцепившись в его рукава так, что голубой шелк затрещал. Окаменевший Лань Сичэнь с усилием выдохнул и сделал единственное, что подсказывали ему разум и дух — положил руки на спину Цзинь Гуанъяо и слегка прижал его к себе. Из груди того вырвался приглушенный всхлип, и Лань Сичэнь, и без того встревоженный донельзя, отстранился.       На Цзинь Гуанъяо до сих пор не было лица, а в уголках глаз собирались мелкие слезинки. Лань Сичэнь, не зная, что и думать, и ощущая, как нехорошее предчувствие терзает сердце, усадил Цзинь Гуанъяо на софу, стоявшую в отдалении — тот, покорный как кукла, повиновался, — и наконец задал тянущий душу вопрос:       — А-Яо, что случилось?       Его названый брат разомкнул сухие губы, но лишь через несколько секунд смог выдавить:       — Цинь Су — моя сестра.       Сердце Лань Сичэня зажал в ледяные тиски ужас, и он не нашел слов для ответа, но, к счастью, Цзинь Гуанъяо продолжил говорить:       — Я нечаянно столкнулся с ее матерью, госпожой Цинь. Она явно была не в себе, я отвел ее в отдельную комнату, спросил, что произошло, и узнал… Это. Опять Гуаньшань. Он взял её силой тогда.       Его передернуло, слеза покатилась по белой, как снег, щеке. Лань Сичэнь осторожно сказал:       — Еще есть время устроить все так, чтобы свадьба не состоялась. Выйдет очень некрасиво, но…       — А-Су беременна, — перебил его Цзинь Гуанъяо с кривой улыбкой на губах, так резко контрастировавшей с дрожавшими в его глазах слезами. — Я… Мы до последнего не были уверены, что свадьба состоится, родители долго не давали согласия.       В груди Лань Сичэня плеснуло волной ужаса и какого-то смутного обжигающего ощущения, похожего на печаль, густо перемешанную с неправильной, не имеющей обоснования и причины обидой. Цзинь Гуанъяо прекратил держать лицо и разрыдался, некрасиво и обильно, уткнувшись в плечо Лань Сичэня. Тот укусил себя за губу и одной рукой обнял его, вторую положив на уже заплетенные в красивую, сложную прическу волосы. Слов было не найти, да их и не существовало: связь с собственной сестрой была ужасным, грязным делом, а уж ребёнок… Но и расстроить сейчас свадьбу, просто оставив девушку вот так, было бы деянием в высшей степени некрасивым, а уж о раскрытии истинной причины и помыслить было нельзя: от такого пятна никогда не отмоются ни Цзинь Гуанъяо, ни Цинь Су, ни ее мать. Один Цзинь Гуаньшань, единственный виновник происходящего, остался бы чистым при любом раскладе. Цзинь Гуанъяо это понимал и поэтому сейчас так беспощадно плакал на чужом плече: он действительно любил Цинь Су. Лань Сичэнь это и видел, и знал, и чувствовал. От этого ему было во сто крат горше.       Цзинь Гуанъяо наконец обуздал слезы и отстранился: многочисленные влажные дорожки прочертили его лицо, а обычно сияющие спокойным теплом глаза потухли. Он с трудом сглотнул:       — Прости, что тебе пришлось увидеть это, эргэ.       Лань Сичэнь сдвинул брови:       — Тебе не за что извиняться, А-Яо, в этом нет ни капли твоей вины. И я рад, что ты не стал тащить такое бремя в одиночку.       Цзинь Гуанъяо кивнул. Волосы его все же растрепались, то ли сами по себе, то ли по вине Лань Сичэня, и он коснулся их, пытаясь вернуть все, как было, но в итоге лишь ухудшил положение. Лань Сичэнь понаблюдал на этим, но сдержался и встал, как вдруг Цзинь Гуанъяо внезапно попросил, качнув головой:       — Заплети.       Лань Сичэнь вздрогнул и медленно произнёс:       — Не думаю, что я так же искусен в этом, как те, кто делали тебе прическу до этого.       Цзинь Гуанъяо упрямо мотнул головой и твердо взглянул в красивое лицо перед собой:       — Неважно. Всё становится лучше, если к нему прикладываешь руку ты.       Лань Сичэнь облизнул сухие, как рисовая бумага, губы, но не стал спорить, лишь протянул руку Цзинь Гуанъяо:       — Вставай тогда.       Расплетая прошлые косы и наблюдая, как тёмные пряди одна за одной свободно рассыпаются по спине, Лань Сичэнь никак не мог отделаться от фантомного ощущения, что одежды красны из-за крови, и сейчас она заляпает все, что ещё осталось чистым. Он зажал в зубах несколько вытащенных из чужих волос шпилек и подумал, что выглядит чрезвычайно смешно: в еще не до конца приведенных в порядок одеждах, без верхней накидки, по-свадебному заплетающий волосы своему младшему побратиму. Он перевел взгляд на стену напротив, и его прошибло тяжёлым, густым чувством дежавю: из зеркала, так удачно повешенного на ней, глядел Цзинь Гуанъяо, улыбающийся слабой, готовой в любую секунду исчезнуть улыбкой. Лань Сичэнь доплел верхнюю косу и принялся за ту, что должна была располагаться слева.       Вскоре с обеих сторон косы были готовы, он свернул их в сложный узел, закрепил шпильками и принялся за свободные пряди. На них следовало водрузить монструозного вида заколку, которая отчаянно не шла миловидному Цзинь Гуанъяо, хоть и добавляла роста, поэтому Лань Сичэнь неожиданно разрезал густую тишину, предложив:       — А-Яо, давай я отдам тебе одну из своих.       Цзинь Гуанъяо неуловимо переменился в лице, но кивнул. Лань Сичэнь присел возле дорожного сундука, подумал пару минут и выбрал подходящую — не слишком большую и угрожающую, но достаточно высокую, и вскоре окончательно закрепил ею высокий хвост, а затем отошёл, чтобы полюбоваться делом рук своих. Цзинь Гуанъяо развернулся лицом и сказал, не спрашивая, а утверждая:       — Получилось лучше, чем было.       И, будто он стоял слишком далеко, чтобы Лань Сичэню было хорошо видно, шагнул вперед и поднял голову.       Лань Сичэнь в мельчайших подробностях разглядел тонкую красную сетку сосудов в глазах напротив, пушистые длинные ресницы, высохшие слезы на щеках, которые пока не обрели свой обычный нежный цвет, чуть обветренные по кромке губы, приоткрытые настолько, что виднелся жемчуг зубов. Цзинь Гуанъяо, казалось, хотел что-то сказать или сделать, даже качнулся, немного приподнимаясь на носках, и голову Лань Сичэня неумолимо потянуло вниз, он с силой укусил себя за щеку, но Цзинь Гуанъяо уже овладел собой и отодвинулся:       — Спасибо за помощь, эргэ.       Лань Сичэнь сглотнул кровь и качнул головой:       — Не за что, А-Яо.       Уже когда дверь давно закрылась, а облачение было завершено, в голову к Лань Сичэню так некстати пришло воспоминание о примете: перед свадьбой невесте должны заплетать волосы только исключительно счастливые в семейной жизни женщины — на удачу, иначе быть следующим годам молодых полными размолвок. Цзинь Гуанъяо, конечно, не был невестой, но в том, что сегодня возложил ему заколку на волосы именно Лань Сичэнь, была определенная горькая ирония. Впрочем, не то чтобы новая семья зиждилась на безоблачном счастье и светлых надеждах на будущее.       Празднование происходило в главной зале Дворца Золотой Чешуи, и, сидя за своим столиком, Лань Сичэнь отчаянно ощущал, как ему не хватает невозмутимого, бесстрастного Ванцзи по левую руку. Но тот сейчас в беспамятстве лежал в Облачных Глубинах — ещё одна жертва своего глупого, такого Ланьского в каждом ударе сердца.       Цзинь Гуанъяо улыбался широкой, счастливой улыбкой, на лице не осталось ни следа от недавней истерики, и лишь изредка губы его чуть кривились, будто раньше он сильно укусил себя за язык и теперь, забывшись, цеплял больное место зубом. Лань Сичэню, сидевшему на очень удачном месте, это было хорошо видно.       Вышла Цинь Су: лицо ее, по обычаю, было закрыто красной фатой, но в линиях одежд угадывалась прекрасная точёная фигура. Цзинь Гуанъяо в несколько по-кошачьи легких шагов подошёл к ней, изящным шелковым веером поднял фату, и невеста улыбнулась ему ласковой, любящей улыбкой. Цзинь Гуанъяо ответил ей точно такой же, и у Лань Сичэня свело горло.       Он, словно во сне, наблюдал, как Цзинь Гуанъяо и Цинь Су обмыли друг другу руки, обменялись пиалами с вином, поклонились: сперва Небу и Земле, потом родителям — лицо Гуаньшаня сияло, как начищенный медный таз — затем, повернувшись, друг другу. Следом два локона волос, переплетенные между собой, отправились в мешочек, который исчез в складках одеяния Цинь Су, ныне жены Цзинь Гуанъяо. Молодые, на лицах которых играл счастливый румянец, так красиво гармонировавший с цветом их одежд, сели за стол.       Передавая свадебный дар, Лань Сичэнь упорно смотрел исключительно на киноварную точку меж бровей Цзинь Гуанъяо, так резко отличающуюся от белоснежного лба, и, наверное, присутствующие удивились холодности обычного безупречно вежливого главы Лань.       Празднество, вопреки обыкновению, долго не продлилось: после принятия подарков и банкета Цзинь Гуанъяо и Цинь Су откланялись и удалились в спальню. Многие заклинатели оставались на ночь, поскольку завтра пир должен был продолжиться, но Лань Сичэнь, заранее заготовивший себе безукоризненное оправдание, стоило стройной спине Цзинь Гуанъяо исчезнуть в дверях, вышел наружу, спустился по лестнице и оказался на маленькой садовой лужайке, по краю обсаженной белыми пионами. В тёплом ночном воздухе аромат цветов колыхался огромным удушающим облаком, которое ощутимо пригибало к земле и, кажется, могло раздавить весь Золотой Дворец в один момент. Быть грозе.       Поблескивающий в лунном свете Шоюэ послушно повис в воздухе. Лань Сичэнь встал на меч и молниеносно набрал высоту.       Провожать его никто не вышел.