summer holidays

чонин закатывает глаза и спёрто дышит в подушку. пальцами он сжимает ткань до боли в подушечках и пытается подмахивать бёдрами, насаживаясь на член кристофера. хотя честно признаться тот делал всё сам, ян чувствовал себя мягкой плюшевой игрушкой, но обжигающее дыхание на щеке отрезвляло его. эмоции текли лавой внутри и становились горячее, хотя куда ещё? он зажмурился и выгнулся дугой, когда толчки стали чаще и увереннее. чан входил в него на боку, придавливая ладонью поперёк впалого живота. смотря на яна, толкаясь в него, он лишь завидовал самому себе, потому что тот, кто казался обычным подростком, лучшим другом двоюродного брата, буквально отдал своё сердце и тело. кристофер сам не понял, когда стал таким романтиком. раньше у него просто не было времени на нормальные отношения. сейчас, когда он зарывался в взлохмаченые волосы чонина, вдыхая свой же шампунь он понимал, это то, что даёт ему свежий воздух. он кажется просто не сможет без этого чудесного и такого не похожего на всех чонина. он не стесняется, как ранее, не кусает губы, скрывая стоны, он почти рычит в мычаниях и стонах на ухо чонина. ты так сексуально стонешь, не молчи, умоляю… — о, да детка… — он чувствует себя мартовским котом, мурча на ухо младшего, который левой рукой так и продолжал сжимать подушку, а правой впился в бедро чана. он, казалось, разодрал его кожу, оставив несколько полосок из-за своего несдержанного оргазма. чан обожал его в оргазме. просто представьте, развязный, пошлый, завлекающий чонин. — кажется я весь мокрый. — надо аккуратнее пить воду, малыш. — а с чего ты взял, что я про воду? а после оргазма: — тебе хорошо? — о боже, да. папочка ещё, блять, да! и от этого случайного папочка чану рвёт крышу. чонин кричит в подушку и чувствует горячие капли на пояснице, одновременно с холодным потом по телу. с чаном всегда так хорошо. ян никогда не сомневался в нём. ни одной секунды, даже когда делал вид. он никогда не забудет тот раз, когда чан просто сказал, что хочет, чтобы он стал его, а он просто взял и стал. это всё звучит так по детски, что ян тупо усмехается, смотря в потолок и томно дыша. в их личном раю нет места ни предательству, ни насилию, ничего такого, что может удивить. они просто счастливы и купаются в летних лучах любви. звучит по мерзки сладко, но увы.

***

феликс поджимает ноги, сидя в углу комнаты, окрашенной в белый и уже даже не слышит гундёж аппарата, показывающего пульс пациента. он потерял счёт времени, когда медсестра уже третий раз зашла в палату и спросила всё ли с феликсом хорошо. он лишь фыркнул, подавив желание сказать да, блять, моё же состояние важнее состояния хёнджина, который никак очнуться не может, конечно! воспоминания в голове всплывают пятнами. вот он ест яблоко. вот спустя ещё несколько таких яблок ему попадается безумно, до боли в челюсти кислое яблоко. он кусает его и слышит вибрацию рядом с бедром. хёнджин. яблоко падает на пол, также как телефон, феликс встаёт на колени рядом с ним, едва не наступив, судорожно бегает по этажам дома. просит подготовить машину и убрать бардак, который он натворил. видит здание с глянцевыми буквами и крестом. вбегает и бросается к джину, расцеловывая лицо и руку, что лежит тяжёлым грузом, повиснув с края. потом, когда губы болят целовать, как и глаза плакать, его оттаскивают к креслу и вот он здесь, сидит поджав ноги. хван такой красивый. даже с этими тупыми, но необходимыми трубками, подключёнными со всех сторон. с капельницей в вене, со всем. феликс так ничтожно мало говорил ему об этом. так мало целовал, обнимал, дарил любовь и поддержку, слишком мало. нужно было в тысячу раз больше. он винит себя за то, что джин лежит перед ним в больничной койке. на все ссоры и обиды становится так наплевать, что волосы рвать хочется, только бы отмотать время назад. ликс опять подходит к нему, насколько больно бы ему не было. он знает, что джину было ещё больнее. светлые длинные пряди отдают золотом и феликс встаёт на колени перед хвановским лицом, смотря на такие плавные и изящные изгибы, джин тут всего ничего, но ликс уже чувствует эффект больницы на его лице. врачи сказали, что он очнётся, но… спустя неделю этого не происходит. ликс живёт в больнице всё это время. чану говорит, что его пока дома не будет, поэтому они с яном могут наслаждаться друг другом. каждый вечер феликс общается с хваном в одну сторону. — помнишь ты сказал мне, что я спящая красавица и поцеловал, чтобы я проснулся? ты был не прав, джин-а, ты красавица… спящая красавица. — он кладёт голову на его грудь и слышит медленное биение сердца. он не может очнуться от шока, это единственное, чем себя успокаивает ликс. врачи говорят, что это не смертельно, но от их слов легче не становится. сморгнув слезу он тихо напевает под нос: — знаешь, мы идём вверх, да, пока не коснёмся неба. даже не видя конца, дойду до него. — рукой он гладит впалый живот джина, боясь сделать больно лишним движением. — можешь остаться со мной, со мной? — ликс не сдерживается и всхлипывает в грудь хвана. — ведь мы сделаем это вместе… — сверху слышится какое-то кряхтение. — с тобой. феликс поднимает взгляд на исхудавшее лицо и чуть не падает в обморок, не надеясь больше никогда не увидеть этот пронзительный взгляд и эти пухлые губы, которые облизывает язык. — воды. — шепчет хван. ликс подскакивает к столу возле кресла и наливает чистую воду из кувшина, сразу же помогая хёнджину пить. — вот так умница… — улыбается он, словно учит своего ребёнка пить из бутылочки сам. как только хван напивается феликс пресекает все его попытки поговорить или хотя бы обнять, сказав одно. — врач, сначала только врач. когда все показания с приборов снимают, джина чуть-чуть допрашивают касаемо здоровья и наконец-то оставляют одних, наставляя спать и отдыхать, ликс садится рядом с хваном. — феликс… — начинает слабо джин, тот смеётся счастливо и быстро говорит: — всё хорошо, этого мудака посадят и деньги уже отжали, твоя детка, — он имел в виду машину. — как новенькая. — всё равно. — отмахивается хван, пряча взгляд в одеяле. — а что тогда?.. — напрягается ликс, положив ладонь на хваново бедро и сжав его слегка. — сколько ты был здесь? — почти не слышно говорит он. — всё то время пока ты не очнулся. около недели, плюс минус два дня. — прости меня, пожалуйста, прости. — джин утыкается в свои колени и ликс усмехается по доброму. он обнимает его, целуя в щеку и говоря о том как сильно любит. джину даже кажется, что он действует лучше любого лекарства. феликс засыпает с ним на большой койке и во сне перебирает пряди пальцами, даже в царстве морфея ему снятся золотые джиновы пряди.