Новый лэвэл

Его было трудно не заметить: слишком раскованный в толпе настоящих блядей. Гибкий, пластичный, высокий, с татуировкой под глазом и россыпью лиловых блесток по всему лицу и шее. Взгляд мутный, поплывший, выбритые виски, кучерявая челка, сползшая до локтей куртка, цепочки три на бедре и совершенно бесстыдный прогиб. Он танцует на стеклянном столе под совершенно точно пошлую песню на каком-то непонятном языке, изредка прикладываясь к высокому бокалу с неестественно-яркой жидкостью, которую таковой делает совершенно точно не сироп или ароматизатор, выгибается, раскачивает бедрами, склабится, растягивая пухлые губы, и, кажется, игнорирует весь мир вокруг. У его ног, возле стола и на диванах, крутятся парни и девушки, танцуют, демонстрируют гибкость и пластичность тел, но не касаются и не спешат подняться к нему на стол — кто знает, что ему взбредет в голову, так что оно, видимо, и правильно. По нему не скажешь точно, сколько ему лет — лицо человека, которому может быть чуть больше восемнадцати и одновременно под тридцать. Гладкие щеки, глубокие синяки под глазами, морщинки в уголках и совершенно дикая ухмылка — не оскал, но у хищников и то дружелюбнее получается. На него не смотрит разве что ленивый — каждый в зале нет-нет, а бросит взгляд, а вот какой — уже вопрос: похотливый, завистливый, презрительный, непонимающий, завороженный — вариантов много. И каждого можно понять, потому что происходящее шоу — самый настоящий парад порока, на который невозможно долго смотреть, но и совсем игнорировать не получается — манит. Дым от сигарет и кальяна только дополняет общую картинку, и Арсений не может понять, делают ли они ее еще более атмосферной или наоборот размывают необычность происходящего. Точнее как необычность — для подобного места поведение вполне соответствующее, но все же вайб какой-то другой — более раскованный, чувственный, словно этот человек был рожден для того, чтобы танцевать угашенным на столе на закрытой вечеринке, имея всех вокруг даже в одежде. Арсений в какой-то момент просто кладет на приличия и буквально пялится, моргая редко и лениво — кровь бурлит тоже далеко не от одного только алкоголя, — знает, что его давно спалили, и ещё и поэтому совсем не шифруется. Так даже интереснее — можно повысить и так зашкаливающее чсв до максимума и думать, что некоторые провокации — персонально для него. На деле же очевидно — танцующему бриллиантово поебать на всех вокруг, он просто получает удовольствие от того, что происходит. А бриллиантово потому, что он может трахнуть камнем в кольце так, что никакая игрушка не понадобится. Из-за расстояния, полумрака и дыма все детали рассмотреть не получается, но Арсению хватает того, что он выцепляет, когда полосы яркого света пробегаются по лицу и телу мужчины: цепь на шее, еще штук пять колец на длинных пальцах, штаны с низкой посадкой, обнаженная полоска кожи на животе и массивная обувь. Даже если бы Арсений не знал, кто это, он бы сразу понял, что он с элитного уровня — люди классов пониже не могут позволить себе такой внешний вид как минимум финансово. Даже навскидку очевидно, что это живые ходячие миллионы. Арсений бы не сказал, что сам одевался в сэконд-хэнде — все-таки не по статусу, — но по сравнению с этим его прикид — косплей на бездомного. Но он здесь не для того, чтобы мериться цацками и сравнивать, у кого длиннее — это не в его привычках, — он здесь ради развлечения, не больше. А случайное шоу — лишь приятное дополнение и так охуенного вечера. Поэтому он потягивает свой напиток, наблюдает за девицей, которая все-таки поднимается на стол, покачнувшись на своих шпильках, и прижимается к боку танцующего. Извивается рядом с ним, потирается то явно сделанной грудью, то натренированной задницей — юбка такой длины, что издалека можно прочитать бренд кружевного нижнего белья, — улавливает момент и прижимается своими губами к его уху. Вообще, аудитория тут такая, что публичный секс — самое банальное, что можно увидеть в общем зале, но что-то подсказывает Арсению, что нынешнее представление — апогей на сегодня. Не то чтобы он страдал вуайеризмом, но наблюдать любит. В какой-то момент происходящее ему надоедает, и он, допив свой напиток и оставив бокал на стойке, направляется к выходу, почему-то четко зная — подведенные глаза смотрят ему вслед.

✗

— Не здесь, Арсений. — Если бы он был в состоянии, то уже закатил бы скандал из-за того, что никто не курит на его похоронах. — Это некультурно. — Не смеши меня, когда Захарьин и культура стояли рядом в одном предложении в последний раз? — Вспомни о приличиях. — Ты забыла очень важную приставку «не», мама. Или ты за почти пять десятков лет так и не уяснила это? Мать морщится, кривит губы, но больше не лезет, и Арсений ей за это благодарен — он-то свою природу, правила уровня и нормы поведения понял еще в детском саду, а спустя двадцать лет и вовсе забил на все эти приличия и культуру. Нет, конечно, не совсем забил — границы все-таки должны быть, иначе можно на полной скорости врезаться в столб, но в целом… Он салютует вырытой могиле, обхватывает губами фильтр — присосался в последнее время к мятной электронке, — убирает руку в карман костюма, который, как положено, стоит как хороший автомобиль, и направляется к выходу с кладбища. Его весь этот траур порядком раздражает — как можно убиваться из-за чьей-то смерти и сокрушаться из-за ее неожиданности, если человек закидывался вовсе не безобидными грибами еще со времен старшей школы. Не то чтобы Захарьин учился — даже звучит смешно, — но хотя бы числился, так что те годы можно называть школьными. Арсений скорее удивляется, как тот долго продержался с высушенными в ноль внутренностями и прокуренными в труху легкими — обычно быстрее откидываются, а тут за четверть века перевалило. Он садится в машину, вытягивает ноги и прикрывает глаза. В висках отдаются последствия прошлой ночи, которая, судя по календарю, длилась несколько дней, он тянется за бутылкой минералки, проигнорировав шампанское, делает пару глотков и вытирает губы. — Я домой, так что подкинете меня. — Но мы должны поехать… — Я почту его память несколькочасовым сном, поверь, он бы оценил. — Поступай, как знаешь. Арсений лишь кивает и больше ни к кому не обращается — наговорился за несколько дней, надоело. Когда отец несколько лет назад говорил, что наступит момент, когда ему надоест постоянно развлекаться и веселиться, он не думал, что это наступит так рано. На его уровне люди заводят семьи в двух случаях: если девушка залетает и если ты размениваешь четвёртый десяток. За первым он тщательно следит, а для второго у него еще есть несколько лет форы. Но в последнее время вечеринки и подобные мероприятия скорее утомляют, чем заводят, как раньше: секс, доступные люди и весь спектр удовольствий — все это все еще прельщает его, но уже не вызывает такого трепета, как лет пять назад. Его мало что удивляет, мало что цепляет и заводит, в постели он попробовал достаточно, чтобы понять, что сильнее удивиться нельзя, к разным типажам людей научился находить подход, самые красивые и неординарные места мира посетил — осталось банальное: перестать верить, что он особенный и его жизнь закончится не так, как жизни всех остальных. Арсений знает, что когда-нибудь у него будут дети — имея такие данные, не оставить миру потомков – это в высшей степени глупость, поэтому он уже представляет, как будут выглядеть его отпрыски, но преждевременно превращаться в копию своего отца не хочется — перед семейной жизнью нужно убедиться в том, что он точно попробовал все. Он невольно вспоминает того мужчину с вечеринки и хмыкает, глядя на мелькающие за окном деревья. Вот уж кто до самой седины будет брать от жизни все. Если доживет, конечно.

✗

Антону ожидаемо скучно. То самое клише жизни — чем богаче человек, тем больше у него проблем с тем, чтобы себя развлечь. Казалось бы, с таким состоянием можно буквально все, но большую часть этого всего он уже попробовал, что-то элементарно не интересует, а что-то кажется совсем уж абсурдным. Хотя, учитывая все обстоятельства, понятие «абсурда» можно стереть из словаря его жизни. Он лежит на кровати, на которой поместилась бы маленькая армия детей, и выпускает в воздух кольца дыма. Задница горит огнем, член, кажется, скоро отсохнет, и он усмехается, вспоминая порно-бутерброд, в котором он принимал участие несколько минут назад. Он — мадам, его — месье, вот и поебались. В целом, вся его жизнь держится на трех китах: секс, алкоголь и курение. Наркотики были пару раз, но не вставили настолько, чтобы по собственному желанию подписать увольнение из жизни, адреналин не заводит, а все остальное давно приелось. Легко казаться счастливым и удовлетворенным жизнью, если никто никогда не смотрит тебе в лицо, пытаясь понять, что там за маской — все сразу смотрят на карман с деньгами и на пах, прикидывая, сколько нужно будет сосать, чтобы получить кругленькую сумму. Вообще, это тоже не так уж и плохо — у него всегда есть, с кем приятно провести время. Долгие философские разговоры его никогда не прельщали, так что подвешенность чужого языка его интересует исключительно в эротическом плане, а на количество извилин тем более плевать — он трахает то, что ниже, а не голову. Но объективно — скучно. Очень. Люди вокруг знают, что ему нужно от них, он максимально в курсе, чего они ждут от него, а вызова, неопределенности, непредсказуемости нет. Он четко знает, чем закончится та или иная выходка, по одному только «привет» может сказать, что и где у него будет с этим человеком, и поэтому не чувствует практически ничего. Именно поэтому Антон и делает все, чтобы хотя бы окружающим было весело: может, кто-то что-то учудит и развлечет его, потому что в одиночку развлекаться уже не получается. В последнее время он пристрастился к разным вечеринкам с эротическими составляющими. Посмотреть, попробовать, показать себя, растерять остатки стыда — это все очень манит. Он понимает, что на такие мероприятия — по крайней мере подходящие его уровню — так просто не попадешь, нужно сдать целую кипу бумаг и анализов, чтобы подтвердить, что с тобой можно делать все, при этом не заразившись, но это определенно того стоит. Он переворачивается на живот, тянется за мобильным и открывает календарь. Следующая кинки-пати запланирована через два дня, и у него есть приглашение. Антон прикидывает, во что можно будет одеться, и бросает заинтересованный взгляд на свой шкаф. Есть у него один вариант. Главное уйти с вечеринки живым.

✗

В нормальном мире родители обычно просят старших детей пойти на тусовку с младшими, чтобы те не нарвались на неприятности и вернулись домой в целости и сохранности. Но мир Арсения совершенно точно не нормальный, правда, даже он удивляется, когда отец вылавливает его после обеда и просит пойти на какую-то эротическую вечеринку с сестрой — рассказать ей, что к чему, и помочь найти нормальный член, а то та в последнее время похожа на мартовскую кошку. Он вообще не фанат таких мероприятий — трахаться прикольно за закрытыми дверьми, а не на публике, прекрасно понимая, что на весь процесс будут дрочить все окружающие, — но подобного экспириенса у него еще не было, так что, немного подумав, он соглашается. Ксюша одевается — точнее, раздевается — максимально вульгарно, и Арсений старательно избегает смотреть на нее, потому что портупея, полоска на промежности и кресты на сосках едва ли можно назвать тем нарядом, в котором он хотел бы видеть родную сестру, с которой живет всю жизнь. Сам он одевается даже слишком прилично для такого места: низко сидящие на бедрах джинсы, легкий пиджак, накинутый на голое тело, и массивная цепь. Он несколько раз уточняет, не нужна ли маска, потому что какая-то часть его не хочет, чтобы его кто-то узнал, но другая, превалирующая последние несколько лет, предлагает забить, что он и делает. По сути, эта вечеринка ничем не отличается от всех остальных — запах алкоголя, наркоты и секса ударяет в нос, как только он заходит в помещение, — за единственным исключением: на обычных тусовках люди пытаются прикрыть хоть что-то, здесь же все наоборот — чем меньше на тебе одежды, тем ты интереснее. Арсений слабо усмехается, заранее предвкушая удивленные взгляды в свою сторону, вешает сестре на шею ожерелье из презервативов, но та возвращает их ему в карман, ответив, что закидывалась последние пару недель противозачаточными ради этой вечеринки, и от бедра направляется к какой-то компании. Он провожает ее тяжелым взглядом и вздыхает — лишь бы потом не пожалела. Сам он на что-то подобное не настроен — походит, посмотрит, выпьет, попробует контролировать сестру хотя бы для вида, а потом свалит, потому что уединиться тут точно не получится, а ебаться на глазах у всех… Не прельщает. Однако спустя час Арсений понимает, что все-таки уловил особый вайб места. Было бы странно, если бы не уловил, конечно, потому что наблюдать за тем, как десятки людей самыми разными способами получают удовольствие, и при этом не возбудиться — попахивает проблемами с потенцией, а он вполне себе здоровый мужчина. Он даже позволяет себе слабость и замирает у одной платформы, на которой парень с такой самоотдачей трахает себя прозрачным тентаклем, засовывая его разве что не полностью, что глаз не оторвать. Он понимает окружающих, которые в открытую удовлетворяют себя, но сам к паху не тянется — все-таки как-то странно и непривычно. Арсений берет у проходящего официанта, одетого в одну бабочку и жалкую тряпочку на паху, бокал с каким-то коктейлем, делает глоток и идет дальше. Здесь развлечения буквально на любой вкус: и оргия, и ролевые игры, и минет, и дрочка, и всякие игрушки — выбирай, что нравится, и получай удовольствие. Арсений замечает, что сестры в зале уже нет, надеется, что та была достаточно разборчива, впрочем, жизнь и тело ее, так что плевать, идет дальше и в какой-то момент чуть не врезается в официанта, когда замечает знакомый… прогиб, как бы странно это ни звучало. Но он буквально мгновенно впивается взглядом в смутно знакомые узкие бедра и широкие плечи, поднимает взгляд выше, надеясь увидеть те самые кудри, выхватывает весь образ в целом и останавливается. По меркам мероприятия, «танцор» одет даже прилично, но почему-то он выглядит в разы горячее, чем те же самые официанты, прикрытые нечестным словом. Арсений максимально неторопливо изучает глазами его тело и заставляет себя дышать: кудри топорщатся во все стороны из-за надетой на голову маски собаки с разрезами для глаз, тонкую длинную шею плотно обхватывает широкий ошейник с цепью, небрежно переброшенной через плечо, грудь обнимают тонкие ремни портупеи, на бедрах — кожаные шорты с молнией на заднице, а ноги… Арсений зачем-то представляет, как закидывает это блядство в колготках в сетку себе на плечи, и опрокидывает в себя остатки алкоголя. А вот и настоящее шоу. Трудно быть уверенным наверняка, потому что маска скрывает лицо, между ними расстояние метров в десять, в комнате приятный темно-бордовый свет, но Арсений совершенно точно уверен — это Антон. Он и раньше слышал про его семью — на уровень повыше, чем он. Та самая элита с французским акцентом, которых крестят в шампанском и с детства кормят красной икрой. Еще в школе Арсению подробно расписывали иерархию уровней их современности, чтобы он запомнил, кем можно управлять, кого брать в супруги, с кем ебаться, а кого слушаться. Так вот уровень Антона — почти самая верхушка. Только вот пока все люто ненавидели их, при этом раскрывая рот при каждом удобном случае, Арсению всегда было плевать — впрочем, его правило по жизни: «Будь спокоен до тех пор, пока к тебе не пристроятся сзади». Про Антона он знает почти ничего и при этом абсолютно все: про Антона Шастуна он смог узнать буквально все, потому что тот ничем не отличается от всех представителей высших уровней, а вот конкретно на Антона у него нет ничего — чем он живет кроме того, что под копирку повторяет жизнь всех представителей золотой молодежи? Они и раньше не раз пересекались на подобных мероприятиях, но из-за того, что заочно недолюбливали друг друга, что является нормой для их мира, не предпринимали никаких попыток хотя бы познакомиться. И вот Арсений видит его уже в который раз и невольно ловит себя на одной единственной мысли — «охуеть». Он привык окружать себя красивыми людьми, привык отмечать сексуальность окружающих, привык увлекаться и мимолетно влюбляться, но тут что-то другое. Антон слишком пытается быть как все и при этом делает все, чтобы отличаться и выделяться. Возможно, конечно, все дело в его уровне — и росте, чего уж, — но и в поведении точно: он словно возвышается над остальными, и никто не рискует сразу подбираться слишком близко. Арсений усаживается на край дивана, чтобы не стоять посереди зала, и наблюдает за тем, как какой-то мужчина весь в ремнях подходит к Антону, предложив бокал с красноватой жидкостью, склабит слишком белые зубы и явно флиртует. Тот отзывается, заигрывает, пьет и ведет себя максимально вызывающе, но при этом всем своим видом показывает — ничего бо́льшего не будет. Это даже странно, но Арсений словно понимает его на интуитивном уровне: развлечься, оторваться, по приколу затусить — да, легко и с кем угодно, а вот что-то более серьезное — тут под вопросом и точно не с первым встречным. Хотя он сомневается, что Антон привередлив в постели. Арсений даже не задумывается о том, почему наблюдает именно за ними. А почему нет? У него не было какой-то конкретной цели нахождения здесь, а наблюдением за гостями он развлекает себя, потому что сам в процессе не участвует. Сейчас его заинтересовали эти люди, минутами позже — другие. Но все равно в горле встает ком, и почему-то в затылке неприятно покалывает, словно он перепил. Ему не нравится, когда он начинает уделять кому-то слишком много внимания. Казалось бы, заметил, принял к сведению, забыл, но нет — что тогда стоял смотрел, что сейчас притаился, как хищник в кустах, и выжидает непонятно для чего. Арсений понимает, что общения у них не выйдет — история, конечно, не шекспировская, но можно перекинуть мостик, чтобы долго не размусоливать и не разбираться. Просто не их случай — слишком разные, те самые прямые, которые не пересекаются, так как находятся в совершенно разных плоскостях. Он отводит взгляд, лениво смотрит по сторонам, а потом выхватывает глазами фигуру сестры, которая стремительно направляется в сторону барной стойки, поднимается и идет к ней. Помада размазана, на шее — ярко-красное пятно, взгляд бешеный, глаза блестят. — Кто-то хорошо провел время. — У него маленький, — та кривит нос и опрокидывает в себя шот. — Фраза про волшебника и волшебную палочку уже совсем клише или еще нет? — Наколдуй нам машину домой, а? — Ты сама учтивость. Арсений достает мобильный и пишет их водителю, чтобы тот подъезжал, а сам с насмешкой смотрит на Ксюшу — явно недовольная исходом вечера, но, в целом, это ее вечное состояние. Он уже не помнит, когда она в последний раз радовалась чему-то искренне и открыто. Но это ее жизнь, он уже давно перестал лезть и предпринимать какие-либо попытки для того, чтобы сблизиться с ней. В машине он откидывается на спинку, вытянув ноги, смотрит в окно и молчит, пока Ксюша стучит длинными ногтями по экрану телефона, видимо, рассказывая подругам о том, как прошел вечер. Ему уже даже не обидно, что с ее стороны нет ни намека на тепло. Они не то чтобы часто видятся, потому что Ксюша учится, Арсений работает, ходят они чаще на разные вечеринки, и сейчас, казалось бы, идеальный момент для семейного разговора, но нет — не их история. Он прикидывает, когда в следующий раз удастся вот так развлечься и оторваться, и понимает, что минимум до следующих выходных он будет занят — слишком много заявок и проверок, будет как-то не до клубов.

✗

Антона эта ситуация начинает немного забавлять. У него очень хорошая память на лица, и когда он замечает одно определенное в пятый раз, то растягивает губы в хитрой улыбке и слегка наклоняет голову набок. Он бы не сказал, что Арсений пиздец какой красивый — смазливый, как и все, напомаженный, в дорогих шмотках, со своим особым стилем, умеет себя держать, знает себе цену и вообще совершенно точно не проходной вариант. Но в то же время какого-то сильного «вау» Антон в нем не видит — только интерес. Он знает, что все рано или поздно ломаются и лезут к нему кто за чем: кто-то за связями, кто-то за деньгами, кто-то просто за еблей. А этот все держится: наблюдает, устанавливает зрительный контакт и отводит равнодушный взгляд. Это подстегивает. Антону интересно — ему хочется, чтобы тот сорвался. Чтобы стал как все, чтобы просился под крыло и унижался, потому что он бы с удовольствием посмотрел, на что способен Арсений — слишком пытается казаться важной птицей, нужно приземлить. Всех в какой-то момент перещелкивает, и Антону хочется найти переключатель Попова — что именно его зацепит? Что подтолкнёт подойти? Как далеко придется зайти? Антон понимает, что все это от скуки, ему настолько надоела его реальность, что он ищет все новые и новые способы себя развлечь, и Арсений — отличный вызов. Несмотря на разные уровни, они все равно посещают зачастую одни и те же вечеринки, потому что являются членами высших семей. Поэтому круги общения так или иначе пересекаются, создавая определенные точки соприкосновения, и Антон этим пользуется — по приходе на очередное мероприятие сразу ищет уже знакомую макушку в толпе, внутренне ликует, если находит, почему-то негодует, если до конца вечеринки Арсений так и не приходит, и каждый раз особенно сильно старается устроить шоу. Тет-а-тет они так ни разу и не общались, но Антон видел его достаточно, чтобы выцепить все необходимые детали: и крупную татуировку на шее, и серьгу-крест в ухе, и массивную цепь, вечно лежащую между ключиц, и любовь к темным, пусть и дорогим, но отчасти простым вещам. Арсений вообще кажется слишком обыденным, и это очевидно прикрытие — чем проще человек пытается казаться, тем сложнее загадку по итогу придется разгадывать. И это дополнительный повод не отступать — Антон с детства помешан на детективах и головоломках. И Попов, кажется, будет самой интересной в его коллекции. Главное понять, с какой стороны подобраться. Антон может с легкостью отнести себя к тем, кто любит играть с огнем, а потом кайфовать от того, что остался ожог. Больно и порой со шрамами, но зато ярко и запоминается. Он вообще жадный до эмоций и впечатлений: если кто-то зацепит его, затронет что-то внутри, он вытрясет из человека все, выпьет до последней капли, как энергетический вампир, чтобы насытиться и существовать дальше в поисках следующей «жертвы». И следующим своим объектом он выбрал Арсения. Антон лениво водит пальцем по краю бокала, когда видит, что Арсений садится на диван в соседнем отсеке вместе со своей компанией, и невольно отмечает, что у них есть как минимум одна общая черта — любовь к украшениям. Чего только стоит сережка в ухе, но сейчас, когда он поднимает руку, подзывая официанта, на запястье поблескивает по меньшей мере три браслета, и Антон буквально чувствует, как у него загораются глаза. Арсений похож на большую ленивую пантеру: смотрит вальяжно исподлобья на всех, откидывается назад, закидывает ногу на ногу, сильно не жестикулирует, лишь изредка прикладывается к напитку и поправляет волосы. Антон никак не может рассмотреть его тату на шее и реально задумывается над тем, что это и станет поводом для знакомства. В их современности не принято подходить с «привет, как дела, как насчет бухнуть вместе» — все куда проще: ты можешь увидеть человека в первый раз в жизни, но вести себя с ним так, как будто вы с детства делили один горшок. И в этом есть определенная прелесть — никаких неловкостей. Антон бы не смог существовать в мире, где людей сдерживают нормы морали и приличия — он бы элементарно не справился, не смог бы контролировать себя, потому что это скучно. Нет, вопрос не в том, что ему хочется доставлять кому-то дискомфорт или нарушать чей-то покой — вовсе нет, просто ему нравится тот факт, что можно не заморачиваться и не играть в вежливость, когда все прекрасно знают, что всем в помещении глубоко похуй. Дружба — это имитация, прикрытие для того, чтобы держать поближе человека со связями или еще чем-то полезным. Антон здесь каждого может назвать братухой или систер, но при этом он с легкостью пустит любому пулю в лоб, если речь будет идти о его безопасности или благополучии. Он снова поднимает голову и смотрит на Арсения: тот придерживает за шею какого-то парня, похожего на Кена, присосавшись к его губам, в то время как девушка в слишком коротком черном платье сидит у него между ног и возится с ширинкой. Она перекидывает волосы на одно плечо, облизывает губы, и Антон отворачивается — скучно. Ничего нового в минете он не увидит. Не то чтобы он рассчитывал на ответное шоу — он вообще успел заметить, что Арсений не любит публичное внимание: сколько раз у него была возможность показать себя, выбраться на сцену, устроить представление, да что угодно, но он больше ходит по стенам привидением, пьет и удерживает на губах дежурную улыбку. То, что он сейчас принимает участие в этом рандеву на троих, почти удивительно. И Антон все-таки смотрит. Наблюдает за тем, как женские руки оглаживают бедра Арсения, обтянутые джинсами, как накрашенные темной помадой губы касаются головки еще вялого члена, как тонкие пальцы обхватывают его у основания, и кривится — так пошло и банально. Никакой оригинальности и азарта. Поднимает глаза выше — парень слишком уж неестественно выгибается и льнет к боку Арсения, вообще не отрывается от его губ, почти заваливается на него и упирается коленом в диван. Антон вздыхает, цокает языком и тянется за кальяном — прошлый век, а не попытки соблазнения, но Арсению, видимо, нормально, раз он никого не останавливает. Антон продувает кальян, вдыхает дым, чувствует, как тот оседает в легких и покалывает внутри мятными импульсами, и выпускает остатки через нос. Он придерживает шланг тремя пальцами, небрежно обхватывает губами мундштук, снова вдыхает и задерживает в себе. Он в какой-то момент ловит себя на мысли, что злится. Причину понять не может, потому что, по факту, ее и нет, но он буквально ощущает, как внутри все недовольно сворачивается, как кот, которого ебнули тапком по заднице после того, как он нассал в обувь хозяина, между бровей пролегает складка, а губы вытягиваются в прямую линию. Блять. Антон видит одну руку Арсения на колене парня, вторую — в волосах девушки и берет сразу два шота. Выпивает их по очереди, почти не делая перерыв, морщится, когда алкоголь ударяет сначала в горло, как сперма, а потом в затылок, словно после удара камнем, и немного сползает по дивану. Он сидит аккурат так, чтобы видеть все происходящее на соседнем диване во всей красе, и до конца не понимает, рад он этому или его вечер был бы лучше без подобной картины. Обычно ему нравится наблюдать за другими: просто смотреть, заводиться, дрочить — когда как, но сейчас он ловит себя на мысли, что лучше бы Попов и дальше строил из себя праведника и не ввязывался во всякие публичные истории. Антон осознает, что противоречит сам себе: недавно он хотел, чтобы Арсений сделал хоть что-то и выбрался из своей скорлупы, а теперь он злится, что ему кто-то сосет на глазах у всех. И дело тут, конечно, вовсе не в том, что Антон хотел бы не сидеть на соседнем диване, а участвовать. Он как раз в очередной раз обхватывает шланг и собирается затянуться, когда переводит раздосадованный взгляд на Арсения и понимает, что тот смотрит на него: его шею слюнявит тот пацан, а сам Попов касается его, Антона, мутным взором с поволокой, и у него в глазах столько равнодушия, что Антон считает это своей личной заслугой. Арсению похуй. А дальше происходит что-то, чего Антон не ожидал: не сводя с Арсения взгляда, он удобнее сжимает шланг, обхватив его пальцами, обводит языком кончик мундштука, широко лижет его, потом берет в рот и втягивает щеки. Арсений смотрит. Он все еще смотрит. Перед ним на коленях с выпяченной задницей сидит девица и самозабвенно отсасывает ему, на его шее юноша выводит маковое поле, а он, кажется, и вовсе не обращает на них внимания. И Антон «сосет» активнее. Это показательная провокация, никак иначе это не назовешь: он смотрит ему в глаза — только попробуй моргнуть или отвести взгляд, сука, — втягивает щеки, смотрит томно и пошло, вылизывает мундштук со всех сторон, то касается широкими мазками, то дразнит самым кончиком, снова «насаживается» и так до тех пор, пока Арсений вдруг не впивается пальцами в колено сидящего рядом парня, что-то бормочет — Антон не слышит, только видит, как шевелятся его губы — и совершенно точно кончает. Девушка вытирает губы, застегивает его штаны и уходит в сторону уборной, парень улыбается и разглаживает складки на груди и ногах Арсения, а тот, кажется, еще не до конца пришел в себя — сидит, откинув голову на спинку дивана, с закрытыми глазами, пару раз проводит пальцами по волосам и находится в таком положении больше минуты, а потом как-то лениво и будто вынужденно целует сидящего рядом, после чего, видимо, просит его принести выпить, потому что тот встает и отходит к барной стойке. Больше Арсений на Антона не смотрит, хотя он следит за ним до самого окончания вечеринки. В какой-то момент тот встает, застегивает свой пиджак, прощается с теми, кто сидел рядом, и уходит, не бросив в сторону Антона и взгляда. — Су-учка, — почти нежно тянет Антон, допивает коктейль и крутит языком трубочку.

✗

В какой-то момент это становится едва ли не частью каждой вечеринки — пересекаться взглядом, обмениваться легкими кивками и отходить к своей компании. Арсений даже пару раз задумывается о том, что, возможно, Антон заранее каким-то образом узнает о его планах и приходит на те же мероприятия, но это уже за гранью. Зачем ему это? Но, с другой стороны, от Арсения тут ничего не требуется, так что он не сильно заморачивается — еще одному богатею стало скучно, и он нашел себе новое развлечение. То, что Антон его провоцирует, становится очевидно практически сразу, но утверждается в своих догадках Арсений после того, как Антон зачем-то решает присоединиться к их компании на очередной вечеринке и на протяжении всего разговора пододвигается к нему все ближе и ближе. Закидывает руку на спинку дивана рядом с кистью Арсения, пару раз предпринимает попытки коснуться его пальцев, слегка хмурится, когда Арсений их отдергивает и отсаживается ближе к углу, но и это его не тормозит — Антон в какой-то момент садится практически вплотную к нему, облокачиваясь бедрами о его колени, и явно собирается сместиться еще дальше. На них смотрят с откровенными усмешками, Макаров даже предлагает организовать номер, чтобы остальные не заводились, а то эта вечеринка почти цивильная — тут ни подрочить, ни потрахаться. Арсений продолжает сохранять маску насмешки и непринужденности, но эти настойчиво потирающиеся о его ляжку бедра то и дело отвлекают, не позволяя сконцентрироваться на разговоре и общении с остальными. — Что мне сделать, чтобы ты отвалил? — интересуется Арсений, подавшись вперед и почти коснувшись губами шеи Антона. Тот оборачивается, демонстрируя ему выбитую под глазом татуировку ASh в готическом стиле, обнажает белые зубы и откидывает голову назад, подставившись под его губы, отчего Арсений мгновенно отстраняется. — Дать мне… свой номер. Арсений закатывает глаза, закидывает ногу на ногу и делает глоток из своего бокала. — Сильно сомневаюсь, что ты со своими связями до сих пор не нарыл на меня всю необходимую информацию. Даже я знаю все твои ники в соцсетях и номер телефона. Антон молчит какое-то время, потом оборачивается, улыбается еще шире, кладет ладонь на его колено, скользит вверх и вниз и елейно тянет, подавшись ближе: — Разумеется, у меня есть на тебя вся информация, но я стараюсь быть хорошим мальчиком и пытаюсь хотя бы сделать вид, что мне важно твое разрешение для того, чтобы я тебе написал. А так, — он опрокидывает в себя остатки напитка и поднимается на ноги, — я просто хотел убедиться, что я тебе интересен. Еще увидимся, Арсений. Он легко касается его щеки, обходит его и направляется в сторону барной стойки. Вляпался все-таки.

✗

Арсений не понимает одного — почему он. У них с Антоном не было каких-то особенных совместных моментов, во время которых тот мог заинтересоваться именно им, однако становится очевидно — Шастун делает все, чтобы добиться его реакции. И на якобы случайных встречах на вечеринках все не заканчивается — Антон заполоняет и его мобильный. Арсений как-то просыпается утром, видит новый диалог с неизвестным номером, открывает сообщение и чуть не роняет от неожиданности мобильный. Антон явно не впервые отправляет дикпики, потому что фото — не то убожество, когда на фоне расквашенное размытое лицо, и даже не просто демонстрация на ладони: кадр снят немного сверху, видны узкие бедра, одна нога согнута, другая вытянута, член красивый, слегка кривой, с яркой блестящей головкой, а рядом — кисть Антона с тремя кольцами. Трудно объяснить, зачем Арсений рассматривает все детали за считанные секунды, прежде чем закрыть сообщение и заблокировать телефон, но он видит слишком многое — и татуировку «deeper» на лобке, и полное отсутствие волос на паху, и каплю у щелки, и, конечно, сообщение, сопровождающее фотографию: Такая вот проблема. Если бы ты был рядом, я уверен, смог бы мне помочь. 11:23 Арсений откидывается обратно на подушку и зажимает переносицу двумя пальцами, зажмурившись. Разумеется, совсем игнорировать это он не может, но в то же время просто поддаваться и соглашаться на очевидное предложение Антона он не готов — с чего бы? Возможно, кому-то и было бы лестно, что его настолько сильно хочет человек с высшего уровня, но для него это не имеет значения, потому что он сам не из низов. Он ничего не отвечает на сообщение, он вообще старательно его игнорирует и больше не открывает диалог, чтобы не было соблазна… просто не было соблазна. Только чертыхается себе под нос, когда приходит еще одно сообщение. Ты прочитал. Я все вижу. Уверен, тебе понравилось. 12:04 Самонадеянный сукин сын. Можно было бы, конечно, игнорировать его, но Арсений понимает, что это едва ли не худший вариант, потому что таким образом он как раз покажет, что Антон его зацепил и заставил что-то менять, а тот именно этого и добивается — вывести его из зоны комфорта. Поэтому Арсений не предпринимает ровным счетом никаких попыток избавиться от него или хотя бы сократить общение — ведет себя точно так же, как и раньше, вежливо, сухо, спокойно и максимально ровно, не выделяя его, но и не избегая. Он старательно делает вид, что ничего не происходит, не пренебрегает его попытками взаимодействовать на публике, но не остается с ним наедине и продолжает оставлять его сообщения незамеченными. Отчасти, Арсений понимает, что у такого поведения тоже есть свои минусы — Антон совершенно точно не остановится, пока не получит желаемого, но подыгрывать ему Арсений не собирается. Он держит с ним ту же дистанцию, что и с остальными людьми, которые выходят за его круг близких, первый на контакт не идет и старается минимально провоцировать. Впрочем, последнее отчасти пиздеж, потому что иногда появляется глупая мысль «а что если…» и Арсений зачем-то ввязывается в какую-то авантюру — целует кого-то левого, зная, что Антон увидит, как бы невзначай привлекает внимание к волосам, чуть более откровенно ведет себя со знакомыми. В целом, это не особо отличается от его обычного поведения, потому что у него бывает игривое настроение, когда хочется повысить уровень эндорфина, а тут еще и добавляется интерес — на что этот мажор способен. Правда спустя пару месяцев Арсений убеждается в том, что фантазии Антону не занимать — он едва ли повторяется в своих задумках и воплощениях, каждый раз придумывает что-то новое и явно идет на повышение градуса. — Мне чисто интересно, — Антон прислоняется к барной стойке напротив Арсения, привычно склабится и обводит кончиком языка верхние зубы, — что ты употребляешь? Сохранять такое спокойствие буквально круглые сутки неделями… Что за антидепрессанты? Посоветуй, я тоже буду закидываться. — Их не мешают с алкоголем и наркотиками, — ровно отзывается Арсений, подняв на него глаза. — А кто сказал, что я буду мешать? Так, пару раз попробую и все. Антон сегодня выглядит особенно пошло — сетчатый топ, сверху — джинсовка, джинсы в обтяжку, которые скорее сошли бы за леггинсы, массивные кроссовки и красные узкие очки на кончике носа. Татушка под глазом привлекает не меньше внимания, чем массивная цепь на шее и с десяток колец на пальцах. Арсений окидывает его оценивающим взглядом, слегка усмехается, поворачивается к бармену и заказывает текилу. Антон мгновенно подключается, просит двойную порцию и краем глаза наблюдает за Арсением, который лишь слегка качает головой, но вслух ничего не говорит — успел смириться. Соль, лимон, бокалы с напитком — все оказывается перед ними на специальной дощечке, и Арсений уже тянется за солью, когда Антон кладет ладонь ему на кисть. Арсений опускает взгляд на их руки, медленно поднимает на него глаза и выгибает предупреждающе бровь, однако Антон словно этого не замечает. — Хочешь, покажу тебе «метод Шастуна»? Поверь, после такого ты никак иначе текилу пить не будешь. Вопрос, видимо, максимально риторический, потому что ответ ему не нужен — Антон напирает на Арсения, вжимая его в угол между колонной и барной стойкой, подается ближе, смотрит хитро и заискивающе из-под ресниц и касается его подбородка. Арсению… интересно, ладно, похуй, ему правда интересно. Сам он инициативу не проявляет, но сильно не сопротивляется — только напрягается всем телом и внимательно наблюдает за его действиями. Антон оттягивает стоячий воротник его рубашки, проводит языком влажную полоску в несколько сантиметров у него на шее и отстраняется. — Сначала нужно слизать соль, — бархатным голосом выдает он, берет соль, высыпает немного на шею Арсения, прижимается к нему и на этот раз неторопливо ведет широко языком по его шее от воротника до уха, собирает песчинки соли, будто бы случайно цепляет мочку уха и снова отодвигается. — Теперь — лимон, — перехватывает кисть Арсения, зажимает между его пальцев кусок цитруса, поднимает его руку и, не отрывая от него темного взгляда, обхватывает его пальцы губами. Берет глубоко, до костяшек, втягивает щеки, водит внутри языком, посасывает, собирая сок, после отпускает его руку — Арсений смотрит на него совершенно ошарашенно и не может шелохнуться, — берет стакан и опрокидывает текилу в себя. Облизывает губы, поправляет кудрявую челку и насмешливо смотрит на него. — Запомнил? Можем попрактиковаться несколько раз, если ты не уверен, что все уяснил. Арсений пару раз моргает, на несколько секунд прикрывает глаза, давая себе время успокоиться, потом просто выпивает напиток, игнорируя и соль, и лимон, и Антона, обходит его и скрывается в толпе. Идет на выход, выскальзывает через дверь для персонала во двор, прислоняется к стене и, достав электронку, затягивается. Это какой-то сюр. Он не успевает за тем, что творит Антон, у него нет возможности собраться, понять, как лучше отреагировать, он просто зависает после очередной его выходки, и ему все чаще требуется время, чтобы собрать свое привычное спокойствие и проигнорировать, как обычно, очередной пиздец. В последнее время «Шастун» все чаще становится для Арсения синонимом слова «пиздец» — можно не материться, а просто выплюнуть эту фамилию, и все сразу становится понятно. Арсений устало трет висок, нервно затягивается и кусает губы. Реагирует, конечно, реагирует, чтобы совершенно игнорировать подобное, нужно быть или натуралом, или импотентом, а Арсений совершенно точно би и с членом у него все замечательно. Больше всего его поражает отсутствие стыда у Антона, у того, кажется, реально нет ни малейших границ, его ничего не сдерживает, и он никогда не думает — он сразу действует. Иначе кто бы в здравом уме провернул что-то вроде этого самого «метода Шастуна»? А он придумал. И сделал. Не спрашивая, не задумываясь — просто взял и сделал. Арсений вытирает свои пальцы, которые побывали во рту Антона — как же это звучит, — убирает электронку и одергивает воротник рубашки. Влажная шея покрывается мурашками, и он пытается вытереться плечом, склонив голову набок, кусает губы и старается сдержать раздражение. Казалось бы, чего ему стоит переспать с Антоном? Потрахались, утолили любопытство и разбежались — в их мире все работает именно таким образом, потому что мало кто заинтересован в продолжительных отношениях. Но теперь у него цель, противоположная той, которую явно преследует Антон — как можно дольше удерживать его на расстоянии. Хотя бы фигуральном, потому что о каком физическом расстоянии может идти речь, если минутами ранее Антон вылизал ему шею? Арсений усмехается, качает головой и оборачивается на здание — орущая музыка, громкий смех, едкая какофония запахов. Он расправляет складки на рубашке и возвращается в зал, уже по привычке ищет глазами Антона и видит, что тот оседлал бедра какого-то парня, который подходил к ним с выпивкой часа полтора назад. Искусственный накаченный качок с прилизанными волосами и футболкой, выгодно подчеркивающей мускулы — совсем не типаж Антона. По крайней мере с подобным Арсений его еще ни разу не видел. Как-его-там-Арсу-плевать слишком уж по-хозяйски лапает задницу Антона, который сидит на его коленях, выгибается совершенно развратно и двигает бедрами, ладонями лезет ему под футболку и что-то нашептывает на ухо, заставляя улыбаться. Арсений берет себе бокал, чтобы не понижать градус, разворачивается на каблуках и идет дальше, чтобы найти свою компанию. Минутой позже в кармане вибрирует телефон. Ты смотрел. 00:27

✗

Для Антона это становится делом принципа — добиться максимально яркой эмоции, получить больше, чем остальные, и тем самым запомниться. Арсений оказывается не таким уж непробиваемым — все равно реагирует, меняется в лице, заметно краснеет, пусть и пытается сохранять непроницаемое выражение лица, и явно задумывается о том, чтобы забить и все-таки поддаться на провокацию. А Антону это и нужно — у него иссякают идеи. На самом деле нет, до самой жести он еще не дошел, но, кажется, как раз наступает момент, когда пора играть по-крупному. Он накидывает варианты того, на что можно тратить время, а на что можно сразу забить, потому что будет только тормозить процесс, и решает не размениваться на что-то простое. — Привет, Арс, — широко улыбается в экран мобильного, настраивает видео-звонок и устанавливает телефон на край тумбочки. Арсений смотрит на него немного недовольно и устало — потирает глаза, сняв очки, и хмуро смотрит в камеру. — Ты видел время? Начало третьего ночи. — Уверен, ты не спишь. — Я работаю. — Тем более. Считай это жестом доброй воли. — То, что ты отвлекаешь меня от работы? — Арсений приподнимает бровь, и Антон буквально чувствует этот взгляд, словно Попов находится рядом. Какие же из-за него мурашки, блять. — Именно. Даю тебе возможность заняться чем-то более приятным. Арсений вздыхает, понимает, что просто так от него не отстанут, поэтому откидывается на спинку кресла, вытянув ноги впервые за долгое время, и хрустит шеей — он не вставал с места часов пять, не меньше. Смотрит на хитрое лицо Антона, догадываясь, что тот что-то задумал, слегка качает головой и устало зевает. — Попробую угадать: это приятное связано с общением с тобой, наблюдением за тобой и всем остальным, связанным с тобой? — Я и не сомневался в твоей сообразительности, — еще ярче светится Антон, ерошит кудрявую челку и чешет отросшие виски — пока что сбривать не хочется, у него в планах косплей на развратного барашка. — Ты очень четко все прописал, ни прибавить, ни убавить, так что подписываюсь и готов соответствовать. Арсений лишь кивает, ничуть не удивленный, и вытягивает ноги. — Хорошо, и какой у тебя план? — Меня радует, что ты заинтересован. Но вообще я люблю импровизировать, — Антон поднимается, потягивается и, встав на носки, тянется за книгой на самую верхнюю полку. В целом, Арсений был готов к тому, что Антон позвонил не просто так, а у него все-таки был какой-никакой план, но он явно не ожидал, что будет сидеть за рабочим столом и наблюдать через экран за чужим членом во всей красе. Причем ладно бы он включил порно, чтобы подрочить, ладно бы он был на связи со своим партнером — тут никаких проблем, но в данной ситуации… Он лишь приподнимает брови, глядя на то, как определенно возбужденный член почти тычется в экран мобильного головкой и пружинит, тяжело вздыхает и никак не реагирует, пока Антон снова не пристраивает свою задницу то ли на диван, то ли на кресло и в экране не появляется его довольная физиономия. — Ты любишь читать? Я на Ремарка подсел — запоем читаю его уже месяц, даже был готов на вечеринки брать книги или хотя бы ридер. — И почему не брал? — Это было бы странно. — Зато необычно. Ты же пытаешься выделяться среди остальных и быть в центре внимания. Я почти уверен, что читающий человек в клубе вызвал бы нереальный ажиотаж, — он делает паузу, вздыхает и поправляет челку. — В каком страшном мире мы живем, что людей может удивить обычная книга. Антон согласно кивает, молча сидит, пялясь в экран, не делает ничего какое-то время, а потом недовольно цокает языком и закатывает глаза. Берет телефон, вместе с ним заваливается на кровать, прислоняет к подушке, а сам ложится на живот и подкладывает под голову руки. — Какая ты зануда, Попов. Сделал вид, что ничего не видел, и считаешь себя неебаться конспиратором. Только я знаю, что ты видел. И смотрел. — Сложно было не увидеть, когда ты так показывал. Только вот я уже видел твой член, забыл? Сколько ты дикпиков мне отправил? И, знаешь, боюсь тебя расстроить, Шастун, но это просто член, а не что-то неординарное — у меня тоже он есть, и я видел достаточно членов, чтобы перестать на них как-то реагировать. Антон смотрит на него, не мигая, показывает язык и утыкается лицом в кровать. — Ты не только зануда. Ты еще и душнила. Я просто хотел развлечь тебя. — Показав член? Антон, тебе сколько лет? — Да бля, ты заебал, — Антон резко поднимает голову и обозленно смотрит на него, сощурившись. — Мог бы подыграть, что ли, выдать хоть какую-то реакцию, а не вот это вот все. Он ведет себя, как ребенок, чью поделку проигнорировали, хотя он долго сидел и мастерил ее в попытке впечатлить и привлечь внимание родителей. Ему обидно. Не то чтобы он рассчитывал на «вау, пиздец, Антон, какой у тебя член!», но хотя бы удивление, хотя бы какую-то жалкую эмоцию. Но Арсений снова включил непробиваемый режим. — Антон, честно, — Арсений смотрит на часы, — если тебе правда так хочется меня впечатлить, то придумай что-то поинтереснее, чем просто перспективу рассматривать тебя в неглиже по видеозвонку. Я польщен твоим вниманием, но, правда, я уже перерос тот возраст, когда обнаженное человеческое тело вызывает у меня удивление и восторг. Доброй ночи. Он отключается и убирает телефон. Антон откидывается на подушку и пялится в потолок. — Придумать что-то поинтереснее? Что ж, ты сам напросился.

✗

Арсений выходит из офиса и, остановившись у дороги, поднимает голову наверх. Глаза нещадно болят, в висках стучит, и он устало вздыхает. Его окружение не очень понимает, зачем ему работа, если можно круглосуточно развлекаться и ни о чем не думать, потому что денег столько, что их можно использовать, как туалетную бумагу. А ему нравится. Если каждый день становится праздником, то понятие праздника и вовсе стирается. Он и так стал все чаще ловить себя на мысли, что ему приелась вся эта блестящая мишура и хочется чего-то нового, а работу он выбрал себе творческую, с возможностью проявить себя и каждый день заниматься чем-то необычным, так что его все устраивает. Он садится в машину, улыбается, вспомнив, как они сегодня радовались всем коллективом, когда удалось, наконец, воплотить очень сложную задумку в жизнь и добавить все-таки «живые» фотографии в книги, как это было в фильмах о Гарри Поттере. Мерцающие 3D изображения уже давно не в новинку, конечно, но они пытались придумать что-то другое, чтобы кадр был длиннее и на нем отображалось больше действий, и теперь у них есть рабочий вариант. Вообще, Арсений понимает, что не справился бы с сидячей муторной работой. Ему нужно постоянно бросать вызов самому себе, каждым проектом повышая планку и придумывая что-то круче, интереснее, оригинальнее. А здесь у него есть возможность работать в творческом коллективе, продумывать дизайн и сюжет для энциклопедий, создавать совершенно новый формат развлекательной литературы, добиваться того, чтобы она была интересна не только детям, но и взрослым. Их авторская книжная, если так можно выразиться, включает уже историю про морских чудовищ, выполненные в готическом стиле малоизвестные легенды и мифы со всего мира, оригинальные сюжеты популярных «детских» сказок и подробная энциклопедия всех семи чудес света. Арсений этой работой горит. Ему нравится находить новые истории и сюжеты, обсуждать их с командой, продумывать, как подать ту или иную информацию более интересно и оригинально, долго работать, исправлять, пробовать, менять, а потом чувствовать гордость, держа готовый продукт в руках и готовясь пустить его в печать. Он какое-то время просто сидит в машине, просматривая соцсети, потом все-таки решает, что уже поздно и пора ехать домой, включает музыку, заводит двигатель и выезжает с парковки. Далеко впереди догорает закат, в колонках орет рок, и Арсений подпевает, чувствуя невероятную свободу и легкость. В последнее время даже на тусовках и вечеринках он чувствует себя зажатым и уставшим, а здесь какое-то четкое осознание момента и банального человеческого счастья, вызванного скоростью, красивым видом и хорошей музыкой. Он нарочно выбирает более длинный путь к дому, чтобы продлить это мгновение, и даже думает забить на все и сделать еще кружок, когда музыка вдруг прерывается и на экране высвечивается оповещение о том, что Антон звонит ему по видеосвязи. Настроение словно выключается после удара рубильника, и Арсений, отклонив звонок, сворачивает к дому. А такой момент был. Антон звонит еще раз, когда Арсений возится с ключами, а на третий, уже переодевшись и сев на диван в гостиной с бокалом безалкогольного мохито, он уже решает ответить — тот все равно не отвертится, это очевидно. — Ну наконец-то. Занят, что ли, был? — как обычно лучезарно улыбается Антон в камеру, и Арсений тяжело вздыхает. — Очевидно, я полагаю, — он закидывает ноги на пуфик, делает глоток и слегка хмуро смотрит в экран мобильного: Антон взъерошенный, в кадре то и дело появляется его голое плечо, дышит он немного сбито, и камера постоянно дрожит, словно он не может ее спокойно держать. — Ты на пробежке, что ли? — Ну… Можно и так назвать, наверное. Но калории точно сжигаются. Блин, у меня ебало стремное, дай камеру переверну, — картинка на мгновение замирает, а потом Арсений видит на экране чей-то глубокий изгиб, выпяченную задницу и шастуновский член, мелькающий между ягодиц. Он медленно приподнимает брови, садится ровнее, ставит бокал и совершенно ошарашенно пялится на то, как в этот момент Антон трахает кого-то ему на камеру. Не то чтобы в этом есть что-то неприятное или ужасное — уж сколько он задниц выебал, — но от осознания всего сюра происходящего в голове очень медленно идет загрузка. Словно кто-то включил очень хреновый вай-фай. Арсений с минуту просто наблюдает за тем, как кто-то — он даже не понял, парень это или девушка — стонет под Антоном, видит его правую руку, сжимающую чужое бедро, слышит, как тот хрипло мычит в динамик, и потом все-таки решает уточнить: — Я тебе не мешаю? — А? Да не, порядок, я не занят, можем поболтать, — Антон молчит пару секунд, а потом цокает языком: — Не, я все-таки переверну камеру, а то неудобно. Арсений хмыкает с этого «неудобно» — как же так вышло, вот уж неловко, — снова видит раскрасневшуюся физиономию Антона с блестящими глазами и прилипшей ко лбу челкой и старательно сдерживает улыбку. У того и правда непочатый край фантазии, а еще совершенно сорванные тормоза, если он реально решился на что-то подобное. С одной стороны, подумаешь, позвонил по видеосвязи во время секса, а, с другой, их даже нормальными знакомыми с натяжкой нельзя назвать, а тут такие интимные подробности личной жизни. — Как Ремарк? — зачем-то спрашивает Арсений, выцепив первую попавшуюся тему, стараясь не акцентировать внимание на том, что лицо Антона в кадре все чаще становится более размытым. — О, кстати! Я дочитал «Трех товарищей». — И как? — Плакал. — Прочитай «На Западном фронте без перемен». — Там я то-о-ох, — он вдруг срывается на стон, — тоже буду страдать? — Кто знает. Я над книгами вообще никогда не плакал, но эта просто потрясающая. Хотя у него все шедевры, чего тут говорить. — Я только начал посвящаться, но уже максимально согласен. Если игнорировать тот факт, чем занимается Антон, то, в целом, они очень даже неплохо обсуждают свои любимые книги, разбирая детали сюжета и моменты, которые зацепили больше всего. Арсений даже в какой-то момент забывает о том, что именно его смущало во всей ситуации, и просто рассуждает о главном конфликте произведения «Время жить и время умирать», когда Антон вдруг меняется в лице, сдвигает брови, проходит языком по губам и то и дело моргает, как в замедленной съемке. Арсений понимает, что к чему, и замолкает, чтобы, так сказать, не мешать процессу, но Антон мгновенно переводит мутный взгляд в экран и хрипло просит: — Говори… говори, блять, что угодно… Только не замолкай… Ар-р-рс… Арсений не понимает почему, но слушается и на автомате продолжает говорить. Зачем-то чуть понижает голос, говорит более хрипло и томно, что происходит неосознанно, путается в словах, иногда повторяя одно и то же по несколько раз, потому что слишком увлекается происходящим на экране. В какой-то момент Антон роняет телефон, и Арсений даже вздрагивает, чувствуя себя совершенно отчетливо участником всего процесса, слышит глухой стон партнера Шастуна — это все-таки парень, — видит чужое бедро, впившиеся в него пальцы Антона, его самого, натянутого, как струна, измученно дрочащего себе, слышит его стон и невольно расставляет колени шире, чувствуя, как в паху тянет. Он отключает звонок, бросает телефон рядом с собой на диван и, откинув голову назад, прикрывает глаза. Первое — Антон, кажется, кончил из-за его голоса. Второе — у него на это встал. Третье — блять.

✗

Правило привычки все-таки работает — Арсений перестает реагировать на Антона внутренним «вау» каждый раз, когда видит его в новом амплуа или образе. Он даже проникается к нему дополнительной порцией уважения и восхищения, что ли, потому что кто еще решится явиться на байкерскую сходку в костюме а-ля косплей на Харли Квин. Все шутки, разумеется, про стройные ноги в сетчатых колготках и покрашенную в фиолетовый кучерявую челку, а все внимание — прогибу, когда Антон садится на свой кислотно-зеленый Kawasaki Ninja H2R. Арсений смотрит на это слегка скептически и лишь качает головой при виде его образа, но вовсе не потому, что тот выглядит горячо — хотя это факт, тут ничего не скажешь, — а скорее из-за того, что эти полосочки ткани в случае чего не спасут и никак не прикроют. — Можешь ехать рядом и страховать меня, если так переживаешь, Пуддинг, — посылает ему Антон воздушный поцелуй в ответ на его слова, подмигивает и срывается с места. Арсений только провожает взглядом этого железного монстра с неоновой подсветкой и отходит к своему Suzuki GSX-R 1000. Казалось бы, можно забить и не париться, но он уже привык следить за выходками этого идиота, контролировать его на всякий случай, так что тут вариантов особо нет. Он вообще предпочитает гонять в одиночку, но это в целом его предпочтение по жизни — несмотря на постоянные тусовки, он все-таки больше любит оставаться наедине с собой или в узком кругу особенно близких знакомых, — но сейчас они летят по улицам ночного города под оглушительно орущую музыку, и это… хорошо. Он едва ли не единственный едет в шлеме, но если всем остальным плевать, то он более чем осведомлен о том, чем могут быть опасны крутые повороты и поездки колонной. А оказаться размазанной кляксой на асфальте не входит в его планы на этот вечер. Уже во втором часу ночи они добираются до какого-то незнакомого небольшого бара, который едва ли выглядит, как что-то доверительное и дружелюбное, но Антон вышибает дверь с ноги, присаживается прямо на край стола, закинув ногу на ногу, и забирает у какого-то мужика в кожанке стакан с напитком. Пока тот пытается осознать происходящее, Антон успевает все выпить, ставит бокал на стол, коленом упирается ему в пах, больно надавив на член, и улыбается слишком мило для таких действий. — Претензии? — Никак нет. — Умница. Антон насмешливо хлопает его по щеке, встает на ноги и отходит к своей компании, занявшей другой стол. Арсений остается стоять в дверях и только прикрывает глаза: нарвется же. Вопросов нет, у Антона половина города в кулаке, если перед ним рот и открывают, то только для того, чтобы взять его член. Но все еще есть вторая половина города. Антон смеется слишком громко, привлекая к себе внимание, хотя все взгляды и так обращены в его сторону, и Арсений в который раз ловит себя на мысли, насколько же тот яркий. Тут сложно не смотреть: мало найдешь еще подобных людей, которые, просто существуя, способны демонстрировать такое количество энергии. А Антона от нее буквально распирает, поразительно, как он до сих пор не взорвался. Антон стреляет в него взглядом, помечает глазами свободный стул рядом с ним, но Арсений отворачивается и отходит к барной стойке. Много пить нельзя — он никогда не водит пьяным, — но что-нибудь легкое и безобидное он может себе позволить. Бармен выглядит недовольным, но коктейль мешает, после чего продолжает сверлить опасным взглядом столик Антона и его компании. Арсений почему-то заранее понимает, чем все это закончится, но надеется, что ошибается. Арсений упускает момент, когда первая группировка исчезает из бара, но слышит громкий хлопок двери и закатывает глаза — началось. Он чувствует себя в каком-то боевике, когда главный герой сидит перед камерой, сетует о жизни и пьет, пока позади него — настоящее мясо с перестрелкой и взрывами. По сути, так и происходит — в какой-то момент кто-то даже падает на пол рядом с ним и головой сдвигает стул, на котором он сидит, и тогда Арсений все-таки оборачивается. Он слышит выстрелы, звон бьющегося стекла и посуды и чьи-то крики, но решает действовать только в тот момент, когда слышит голос Антона. Сейчас Шастун слишком напоминает ту чокнутую из фильмов DC — смеётся, выпуская пули одну за другой, выполняет какие-то акробатические трюки, то ли играет, то ли участвует в танцевальном баттле с противником. Но по более резким, чем обычно, движениям Антона Арсений понимает — за этой маской безумия скрывается страх. Арсений прекрасно осознает риск, словить пулю не хочется никакой частью тела, но сейчас он испытывает чувство какой-то ответственности за этих людей, так что, вытащив оружие, вклинивается в потасовку. Уже через минуту правая рука саднит от отдачи пистолета, а костяшки левой разбиты в кровь. Он не думает, что делает, не оценивает нанесённый ему ущерб — просто действует, словно робот с внедренной программой. Он не замечает, когда Антон оказывается рядом, и толком не понимает, кто первый тянет другого на улицу — но внутри оставаться опасно как минимум потому, что старый потолок вот-вот рухнет. Арсений лишь чувствует, как тонкие, влажные от пота пальцы Антона сжимают его запястье, вцепившись в него почти до боли, перехватывает его руку так, чтобы сцепиться пальцами, и вдоль стены ведёт его подальше от бара. Антон умело вскрывает дверь какого-то заброшенного гаража, толкает Арсения вперёд и залетает следом. Впечатывается в него сзади, натягивает рубашку на спине, стараясь удержаться на ногах, и немного пьяно смеётся на ухо. — М-м-м, интимный полумрак. — Давай всё-таки найдём, где включается свет. — Как кто-то вообще даёт такому душниле? Или весь замес в том, что даёшь на самом деле т… Блять! — Антон отшатывается в сторону от ярко вспыхнувшей лампочки, которая моргает пару раз и темнеет, горя мутно-рыжим. Арсений отходит на пару метров, одергивает рубашку, проверяет куртку и ждёт, пока глаза окончательно привыкнут к темноте, чтобы рассмотреть помещение, в которое их занесло. С улицы доносится шум — кажется, та компашка выбралась из бара, — но у Арсения слишком хорошо развит инстинкт самосохранения, чтобы выходить к ним и мериться длиной, меткостью и количеством пуль или жизней, так что он ещё раз проверяет, что дверь хорошо закрыта, и оборачивается. — Ты серьёзно? — он смотрит на устроившегося на потрепанном диване Антона. — А что еще делать? Нам точно придётся перекантоваться здесь какое-то время. Самое лухари место я занял. Но, если что, я вполне дружелюбен и поделюсь с тобой, — он откидывается назад, раздвинув колени, и приглашающе хлопает по своему паху. — Или хотя бы так, — ставит ноги вместе и касается ладонями своих коленей. Арсений никак не реагирует, только подходит ближе к свету, достаёт свой пистолет и слегка хмурится, заметив на стволе новую царапину. Трёт аккуратно пальцем, чтобы убедиться, что это не грязь, а именно углубление на покрытии, недовольно цокает языком и сдвигает брови. Нужно будет проверить, насколько скол серьёзный и не будет ли покрытие расходиться дальше во время стрельбы. И безопасно ли вообще использовать оружие в таком состоянии. Его вдруг тянут в сторону за рубашку, и Антон садится на краю дивана, держась за низ рубашки Арсения. Теребит её, перебирая длинными пальцами, как-то странно смотрит на него снизу вверх, а потом пододвигается ещё ближе, поворачивает его кисть, держащую пистолет, и очень медленно ведёт по стволу кончиком языка. Время останавливается. Арсений видит как в тех видосах из интернета с эффектом замедления этот красный влажный язык, касающийся темного неровного покрытия, а вокруг — темнота. Яркое подсвеченное пятно в центре — и больше ничего. Силы остаётся только на хрипло-укоризненное: — Ничего, что он грязный? — Если у тебя есть ствол почище, я могу рассмотреть варианты, — патокой отзывается Антон, но от пистолета всё-таки отодвигается, хотя и продолжает томно смотреть на Арсения из-под ресниц. Антон сейчас кажется современной версией Медузы Горгоны — от его взгляда все тело каменеет, сдвинуться просто не получается. Хочется хотя бы минимального физического контакта: повалить на диван, запустить пальцы в чужие кудрявые волосы, коснуться губ, почувствовать гибкость тела — что угодно. Но Арсений снова останавливает себя, хотя казалось бы — они черт знает где, оба на остатках адреналина, а это — просто секс, разве может быть в нем что-то значимое или особое с учётом такого полового опыта у обоих? Но Арсений не решается, а Антон едва ли не впервые за все это время не давит.

✗

Арсений никогда не был собственником. Ревность — залог неуверенных в себе людей, которые считают, что есть кто-то лучше, красивее, богаче, влиятельнее, а Арсений для этого слишком самонадеян. Рядом с ним никогда не будет человека, в котором он не уверен или который будет предпринимать попытки вывести его на ревность или какую-то похожую эмоцию. Но сейчас он сидит на диване и наблюдает за танцующим на барной стойке Антоном, к которому не липнет разве что охрана бара. Шастун сегодня одет по его меркам почти прилично: полупрозрачный топ, чёрная укороченная куртка и светлые джинсы, сквозь дырки которых проглядывают колготки в сетку. Он даже танцует не развратно, как обычно — скорее просто плавно двигает бёдрами, иногда поднимая руки, чем трахает воздух или намекает на то, что ему не хватает члена в заднице. Арсений уже привык к тому, что Антон всегда в центре внимания, но сейчас его это почему-то как-то особенно цепляет. Словно ему не все равно. Арсений недовольно поджимает губы и крепче сжимает ножку коктейльного бокала — это уже третий по счету. Для него это ерунда — даже в висках не начало тяжелеть, но в затылке уже приятно тянет. Это не очень хорошо — с Антоном лучше иметь дело только на трезвую голову, а то на пьяную придется иметь не дело, а тело, но уже поздно — он заказывает себе пару сетов шотов и продолжает наблюдать. В этом плане Арсений больше аморфен — не любит делать первые шаги, особенно если понимает, что результат может обернуться проблемой. А в ситуации с Антоном слишком велик риск вляпаться в такую историю, от которой никогда уже не очистишься. Иначе бы они уже давно переспали. Арсений не сразу замечает взгляд Антона. Тот смотрит в упор, улыбается по-кошачьи игриво и манит его к себе. Драные острые колени как-то слишком ярко выделяются в этом свете на фоне черной барной стойки, сетка оставляет какой-то осадок внизу живота, и Арсений неосознанно сглатывает — это совершенно точно колготки, а не чулки, потому что доходят слишком высоко, значит, если расстегнуть его штаны, он увидит… Арсений бросает своей компании, что скоро вернется, и выскальзывает из зала. На ходу вытаскивает из кармана электронку, затягивается так сильно и поспешно, что закашливается, и морщится — глаза слезятся. На улице, судя по звукам, какая-то потасовка, так что он остается на лестнице, ведущей на выход, и приваливается к стене. Смотрит на потолок и стены, все сплошь исписанные признаниями, номерами телефона, датами, символами и прочим, хмыкает и снова затягивается. Долговязая фигура копирует его позу, встав напротив, и Арсений чувствует, как чужая щиколотка касается его собственной, но положения не меняет. Чувствует, как слабый запах его электронки смешивается со сладким запахом выдыхаемого Антоном дыма, поднимает голову и смотрит на него в упор. Антон сейчас какой-то особенно завораживающий: откинутая назад голова, танцующие на точеных скулах огни, колечки кудрей на лбу, искусанные пухлые губы, беззащитно обнаженная шея и оголенная ключица — куртка сползла на один локоть, натягивая топ снизу. Арсений задерживает взгляд на этой выпирающей кости и чувствует, как во рту становится влажно. Смотрит в сторону зала, слышит чьи-то пьяные крики и усмехается себе под нос. Утопающие в пороке идиоты, которые еще не успели понять, насколько же пусто такое времяпрепровождение. — Ты для них что-то вроде божества. — Сложно сказать наверняка, — Антон лениво дергает плечами, отчего куртка сползает еще ниже. — Кто-то меня не любит, для кого-то я кумир. Часть из тех, кто боготворит меня постоянно, с радостью бы выпустила мне пулю в лоб, чтобы я сдох и не мешал им. А те, кто в открытую ненавидит меня и презирает, на самом деле завидуют, что я трахаю не их. Короче, они любят меня, как порнуху — дрочат на мой образ жизни и меня конкретно, хотят повторить, но понимают, что все слишком идеально и вылизано. — Ты сам сделал все для того, чтобы тебя видели именно таким. — А я и не отказываюсь. Все действительно так, просто… Мне похуй, понимаешь? Мы все сдохнем рано или поздно, никто тебя не вспомнит лет через пятьдесят, так какой смысл сейчас останавливать себя в чем-то и переживать из-за чужого мнения? — Антон отлепляется от стены, тянется вперед и упирается рукой в поверхность рядом с головой Арсения. Чужие губы поблескивают слишком близко, Арсений по запаху может понять, что тот пил последним. — Поэтому плевать. Я живу мгновением, мне похуй, что будет через полчаса: может, ты, наконец, поставишь меня раком, может, я выбью из тебя всю спесь своим членом, а, может, ты оставишь меня в подворотне с пулей в виске. — Я так понимаю, неизменным остается лишь одно — ближайшие полчаса ты намерен находиться рядом со мной, — усмехается Арсений, с вызовом подняв на него глаза. — Я не отпущу тебя сегодня, — уверенно кивает Антон. — Я уже затрахался наворачивать вокруг тебя круги. Уже целый, блять, ров натоптал, можно заливать водой, чтобы точно никто больше не подобрался. Ты цель, Попов, ты… Не знаю, ты как будто новый лэвэл — словно уже вкусил всю эту хуйню, которой я еще травлюсь и называю своими лучшими годами жизни, и мне хочется почувствовать, что там — за этим дымом кальянов и наркоты. — Ты обдолбался, — Арсений слегка морщит нос, — ты еще в рифму начни говорить. — А как мне еще впечатлить такого выебистого графа, как ты? Я уже, блять, все перепробовал. — А отъебаться не пробовал? — Фу, как некультурно. Я к тебе как поэт хуев, а ты так грубо. Арсений испытывающе смотрит на него какое-то время, потом немного распрямляется, почти касаясь своим носом его, и выдыхает ему прямо в губы четко и уверенно: — Не ретироваться ли бы тебе посредством исчезновения отсюда в короткое и лёгкое сексуальное путешествие? Антон зависает — то ли от близости, то ли от его слов, то ли от всего вместе, — облизывается, почти зацепив своим языком губы Арсения, и тянет носом воздух. — Это ты меня на хуй послал? — голос почему-то садится. — А если я соглашусь?

✗

Арсений просто решает плыть по течению. Возможно, к этому его склоняет выпитый алкоголь, а, может, просто надоедает держаться на расстоянии — когда присутствует желание, его сложно побороть. Поэтому он соглашается на все — на торопливо брошенное Антоном «У меня дома срач, поехали к тебе», на влажные прикосновения чужих губ к шее в машине, на широкую ладонь, сжимающую его пах, даже на фальцетные стоны над ухом. Он слабо улыбается, когда Антон заходит в его квартиру как хозяин, скидывает куртку и вообще ведет себя так нагло, что даже для него перебор. Разворачивается с тем самым а-сейчас-вставай-на-колени взглядом, но ничего не успевает сказать — Арсений сжимает одной рукой его шею и впечатывает его в стену. Антон теряется, хлопает ресницами, распахивает губы и охуевше смотрит на него. — Как же ты торопишься, — почти ласково тянет Арсений, второй рукой поглаживая его оголенный живот. — Тебе не кажется, что наша прелюдия и так затянулась на несколько месяцев? — жарко выдыхает Антон ему в губы, а потом закатывает глаза, ощущая поглаживания на шее. — Но прежде, чем мы начнем… Покажешь свое тату? Я все это время голову ломаю над тем, что у тебя там набито, а ты ни разу не разделся нигде. — Да повода как-то не было, — усмехается Арсений и отступает. — А нужен повод для того, чтобы показать себя? Арсений ничего не отвечает и молча идет в комнату, на ходу медленно расстегивает одну за другой пуговицы черной рубашки, спускает ее ниже, позволяя тонкой ткани сползти до плеч, и слегка поворачивает голову. Антон подходит ближе, тянется включить странной формы лампу на столе и касается пальцами плеча Арсения: на правой ключице у него свернулась изящная лиса, носом утыкаясь во впадину, а огромный хвост перекинут через плечо на лопатку. Антон смотрит, как завороженный, на точеный профиль, на расслабленные губы, на эту чертову сережку в ухе и сглатывает как-то слишком громко для пустой комнаты. Ведет рукой от плеча Арсения по его шее к скуле, поднимает голову и, наклонившись, посасывает мочку уха, играется с сережкой, теребит ее языком, а потом влажно ведет за ухом, пуская по телу мурашки. Арсений отворачивает голову, дышит открытым ртом и больно впивается пальцами в его предплечье. — Антон… — Завали. Я никуда не уйду. — Я не об этом, дай я… — Замолчи, я сказал. — Да блять, — Арсений разворачивается в его руках и крепко держит его запястья, успев перехватить их до того, как Антон его тормозит, — дай я покажу тебе кое-что, — он отпускает его руки и один раз хлопает в ладони. Светящаяся лента, приклеенная по периметру комнаты, меняет цвет с красного на фиолетовый, и Антон приподнимает брови. Арсений хлопает еще раз — и комната заливается голубым светом. — Ты хочешь сказать, что когда мы будем… Блять. Антон смотрит на Арсения округлившимися глазами, не веря в то, что вот этот вот человек столько времени строил из себя непонятно кого и держал его на расстоянии, хотя у самого дома такое. Арсений же явно наслаждается его замешательством, цепляет указательным пальцем цепь на его шее, наматывает ее один раз на фалангу и тянет на себя. Толкает на кровать, и Антон тонет в подушках и пледах, дергает Арсения на себя за край рубашки, кладет ладони на его бедра и сипло просит: — Хочу курить. Арсений усаживается на его бедрах, тянется к сумке в кресле, достает оттуда зажигалку и пачку сигарет и передает все Антону. Тот поджигает сигарету, затягивается и, снова наклонив Арсения ближе, выдыхает ему в губы серый дым, склабится, когда он закашливается, зажимает сигарету в уголке губ и крепко держит Арсения за затылок. — Я не люблю целоваться с пепельницей. — Можешь ее просто трахнуть, — небрежно отзывается Антон и резко раздвигает ноги так, что Арсений приземляется бедрами между них. Он распрямляется, окончательно снимает свою рубашку, стягивает с Антона штаны и задыхается. — А это я, пожалуй, оставлю, — он кивает на колготки в сетку. — Порви их, если хочешь. — Мне не нужно твое разрешение. Арсений одним сильным движением переворачивает Антона на живот, и тот чуть не прожигает сигаретой постельное белье, за что ощущает легкий шлепок по заднице, оборачивается и слабо виляет бедрами. Его забавляет то, как Арсений смотрит на его задницу — словно он их никогда не видел. Подумаешь, без белья ходит — может, ему так больше нравится. К тому же в колготках есть спереди сеточка, которая держит все, что нужно, вместе. — Шлепай. Или даже укуси. — Да блять, Антон. — Что? — тот ехидно облизывает пухлые губы. — Я знаю, как ты любишь все контролировать. — Поэтому не даешь мне делать это. — Почему не даю? На, бери, — он сильнее выпячивает задницу и даже пытается развести ноги, что получается не очень из-за того, что Арсений сидит на нем. На этот раз шлепок более сильный и звучный, и Антон вздрагивает от непривычки, когда комната становится зеленой. — Арс? — М? — Давай сломаем нахуй твою подсветку.

✗

Антон чуть не проглатывает сигарету, когда его бедра поднимают, вынуждая упереться коленями в кровать, и целуют выбитую на копчике готическим шрифтом «harder» аккурат над задницей. Он оборачивается через плечо, смотрит на Арсения довольным взглядом и глухо стонет, когда тот рвет его колготки. Сетка трещит, лопаясь, расползается и остается болтаться одной ниткой на талии и под ягодицами, потирая нежную кожу. Антон красиво выгибается, демонстрируя гибкость, ближе тянет к себе подушку и откидывает голову назад, когда щелкает крышка смазки и между ягодиц становится влажно. Вообще, он бы не отказался от того, чтобы Арсений его вылизал — у Попова довольно длинный язык, он успел заметить это за столько времени, — но этот ханжа вряд ли согласится на это, потому что на душ времени не было. Пальцы, в целом, тоже неплохо, но Антон сам толкается бедрами назад, как бы намекая, что он в сексе восемь лет и с ним, как с целкой, не надо. Он слышит, как разрывается упаковка презервативов, и ерзает от нетерпения — столько месяцев ходили вокруг да около, трахая все вокруг. Главное не разочароваться, а то совсем тоскливо будет — такая долгая прелюдия, накал страстей, и по итогу… — Блять! — Антон срывается на почти позорный фальцет, когда Арсений, вжав его всем телом в кровать, направляет в него член. Из-за того, что ноги сдвинуты, тот входит с трудом, и Попов слабо рычит сквозь зубы от того, как Антон сжимает его член. — Подвинься немного, — Арсений слегка разводит ноги, перестав держать его коленями, и он сильнее выпячивает задницу, подставляется под него и немного раздвигает колени. Член скользит глубоко, мокро — Арсений не пожалел смазки, — распирает изнутри и заставляет вжаться грудью в кровать, а пальцами вцепиться в подушку. Окей, никакого разочарования. Совершенно точно. Судя по всему, язву Антона про долгую прелюдию Арсений понимает буквально, потому что вжимает его в постель, заваливаясь всем телом, тянет за волосы и впивается пальцами в бедро, цепляя остатки сетки. Жарко дышит ему в затылок, иногда наклоняется, чтобы скользнуть влажными губами по шее или прихватить кожу зубами, и Антона от этого пробивает до мурашек. Антон в постели привык вести вне зависимости от того, в какой он роли: если он сверху, то всегда жестит так, что партнера потом приходится на руках нести в ванную отмокать и приходить в себя; если снизу, тоже больше управляет процессом, выбирает позы или вовсе сводит все к наезднику и «трахает» партнера, несмотря на то, что сам сидит на члене. Сейчас же Арсений каким-то образом перехватывает инициативу и не дает ему руководить: Антон начинает насаживаться сам — его тормозят, пытается выгнуться сильнее, чтобы член входил глубже, — сжимают бедро и держат на месте, оборачивается, чтобы посмотреть на него, — давят на затылок и утыкают лицом в подушку. Антон ловит с этого кайф: от резких толчков, которые становятся то медленнее и жестче — такими, что все тело простреливает острым удовольствием, то быстрее и слабее; от липкого дыхания на шее, от мертвой хватки в волосах — он по-настоящему наслаждается тем, что чувствует себя сейчас куклой, и податливо подставляется под руки и губы, согласный на все. Миссионерская поза хороша, когда хочется целоваться с партнером. С этим у них проблемы, потому что они сразу перешли к процессу, толком ни разу не соприкоснувшись губами, так что когда Арсений выходит и опрокидывает его на спину, Антон чувствует себя марионеткой с порванными ниточками: раскинутые в разные стороны конечности, разведенные ноги, тяжело вздымающаяся грудь и мочалка из кучерявых волос. Антон, наконец, получает возможность касаться Арсения в ответ и сразу же этим пользуется: давит на затылок, прижимая к себе как можно ближе, гладит изогнутую спину и не отказывает себе в удовольствии сжать упругие ягодицы, шипит на каждом глубоком толчке и сжимает его бёдра коленями. Охает, стонет, пару раз чуть не скулит, почему-то злится из-за этого, обхватывает лицо Арсения ладонями, дергает его на себя, почти касаясь своими губами его, и хрипло спрашивает, издеваясь: — Что ты ощущаешь, когда ебёшь королеву? Арсений упирается коленями в кровать, закидывает ноги Антона себе на ляжки, раздвинув их шире, тянет его бедрами выше, прижимается своим животом к его и смотрит в упор. Хищно, почти зверино, сверкает глазами и слегка щурится. — Власть. Поцелуй такой же, как и сам секс — грубый, с нотками борьбы, потому что ни один не хочет уступать. Арсений вздрагивает от шарика в языке Антона, прикусывает его кончик, не дает управлять поцелуем и вообще что-либо делать, и Антон бесится, шипит, больно сжимает его ягодицы, после чего, наконец, поцелуй становится нормальным. Если в их случае хотя бы что-то может быть нормальным. Антон выгибается так сильно, что чуть не встаёт на мостик, потому что темп тот самый, от которого удовольствие прошибает каждым толчком, заводит руки назад, сжимает изголовье кровати и через сомкнутые веки видит, как комната переливается всеми цветами по кругу, создавая какой-то психодел. Чужие руки по-свойски крепко сжимают его бёдра, давят на точки у тазовых костей, насаживают на член, и, иногда приоткрывая глаза, Антон как-то смиренно признается самому себе, что всё-таки Арсений какой-то запредельно красивый: кожа блестит от пота, тёмные волосы липнут ко лбу, лисица на ключице словно выгибает предупреждающе спину на особенно сильных толчках, крестик дёргается в мочке уха, мышцы перекатываются под кожей, и Антон хочет слизать все шоколадные крошки родинок с этого тела. Антон почти не издаёт звуков — выдохся, — только вымученно мотает головой, когда Арсений, не переставая двигаться, трёт большим пальцем шов между его членом и яйцами. Антон всё-таки открывает глаза, смотрит на него неотрывно, следит за тем, как прыгает немного вьющаяся чёлка, как красиво изгибается чужое тело во время оргазма, и кончает следом, впившись в чужое запястье. Комната залита слабым красным светом, и сквозь занавеску ресниц Антон видит, как Арсений распрямляется и изящным движением головы убирает чёлку с лица. Тени рисуют узоры на его лице и теле, кожа блестит от пота, и Антон неотрывно смотрит на его подсвеченный томно-алым силуэт. Арсений падает на кровать рядом, смотрит в потолок и вдруг странно усмехается. — Антон? — М? — Это того стоило. — Что именно? — Антон поворачивается набок и нагло смотрит на него, наклонив голову. Арсений тихо смеется и качает головой — опытным путем было доказано, что ебанцу из Шастуна не вытрахаешь. — Прелюдия, выебанная подсветка или моя пиздатая задница? — Все вместе, — понимая, что Антон молчит, только когда у него занят рот — хотя бы чем-то, — Арсений ловит его подбородок и уверенно давит ему на макушку, заставляя сползти вниз по кровати. Антон располагается между его ног, вскидывает голову так резко, что кудряшки пружинят, и широко ведет языком по его члену от яиц до головки, шлепнув кончиком по щелке. — И подсветка все еще не выебана. — Лично я планирую здесь задержаться, — Антон спускается ниже, посасывает по очереди его яйца и игриво тычется языком ниже, после чего мычит, потому что его больно тянут за волосы. — Ты же не против? — Посмотрю на твое поведение. — А если я очень хорошо попрошу? — Антон насаживается до конца, туго обхватывает основание члена губами и сжимает его горлом, отчего Арсений чуть не давится воздухом и комкает и так съехавшую простыню. — А если попробовать без «если»? Больше цитрусовых электронок и шоколада с изюмом Антон не любит, когда в его способностях — о чем бы ни была речь — сомневаются. Так что он бросает на Арсения взгляд, полный вызова и предупреждения, и тот как-то очень нервно облизывает губы. Впереди целая ночь.

✗

Антон танцует. Джинсовка сползла на локти, узкие фиолетовые очки еле держатся на кончике носа, кроссовки липнут к поверхности стола, на который кто-то — возможно, он сам — вылил алкоголь, а музыка почти больно бьет по вискам. Он не знает, сколько в нем коктейлей, но он в том состоянии, когда трудно быть уверенным в том, накурено ли в помещении или это в глазах мутно. Он падает на диван, на столе появляются сами собой шоты, которые мгновенно растаскивают во все стороны, Антон берет тот, что с радужной мармеладкой, опрокидывает в себя, жует, не чувствуя вкуса, и откидывается назад. — У кого-то гиперфиксация на черном, — усмехается кто-то рядом. Антон открывает глаза, прослеживает его взгляд и видит стоящего у барной стойки Арсения. Темные штаны, портупея, пиджак, надетый на голое тело, и бьющий в спину мутный лиловый свет, от которого в горле пересыхает. — Да он вообще с нюансами, — отмахивается Антон, потянувшись за кальяном. — Я как-то трахнулся с ним — это того не стоит. — В штанах мизинец или деревянный? — Выебывается. В кармане вибрирует телефон, но Антон игнорирует его — не так сразу. Выпивает еще стопку, отправляет в рот пару кусков какого-то сожженного мяса и только потом поднимается. Засовывает шнурки в кроссовки, потому что в такой темноте и в таком состоянии он вряд ли с ними справится, бросает куда-то на стойку, не считая, пачку банкнот, чтобы к нему не было претензий, и вываливается на улицу. Солнце почти село, но слабые пастельные полосы персикового и нежно-розового цвета гладят улицу и редкие здания. Сбоку, у бордюра, облокотившись о мотоцикл, стоит Арсений, скрестив руки на груди. Антон невольно проводит аналогию, что они сейчас очень похожи на пару, когда муж приезжает забирать бухущую в хлам жену с корпоратива, хихикает с этих мыслей и подходит к нему. Ладонями — под пиджак, чтобы коснуться ремней, пахом — вплотную, сразу добавляя огонька, и губами так близко, что Арсений может опьянеть от пары вдохов. — Опять про меня пургу нес? — Это чтобы на тебя никто не смотрел, — дует губы Антон, заискивающе прикусывает нижнюю, отворачивает пиджак с одной стороны и как-то слишком довольно смотрит на россыпь засосов на плече и груди — ремни не скрывают от слова совсем. — Хотеть тебя могу только я. — То есть не трахаться со мной, а даже хотеть? — Арсений с насмешкой приподнимает бровь и бережно сжимает его бедра — держит, чтобы Антон случайно не соскользнул. — Ты странный, Шастун. — Именно поэтому ты и сдался, — тянется еще ближе, касаясь его губ своими, — потому что я особенный лэвэл. Арсений ничего не отвечает, потому что не видит смысла ни спорить, ни подтверждать. Может, в их мире Антон совсем не особенный, но конкретно для него — без вариантов.