В лабиринтах памяти

Сегодня я решил выйти в парк пораньше, чтобы не будить семью и не отвечать на вопросы: «Зачем ты подскочил ни свет ни заря?», «А когда мы пойдём кататься на аттракционах?», «Ты купишь мне новое платье?» и прочие, такие же содержательные. Хотелось ненадолго забыть об обязательствах и остаться наедине с собой настоящим, сбросить маски, приросшие к лицу за годы, и расслабиться. Погода стояла солнечная, я поразился: на небе ни облачка, и это в сезон, когда Лондон поливает дождями сутки напролёт. Вдохнув полной грудью прохладный воздух, я перешёл через дорогу и завернул в открытый сквер, надеясь уединиться на лавочке и подумать о том, куда завела меня жизнь. Ранним утром, когда даже дворник ещё не коснулся метлой тротуара, прохожих мне не встречалось. Хороший знак, возможно, сегодня меня никто не потревожит. Но стоило опуститься с этой мыслью на выкрашенную в ослепительно белый цвет лавку, как со стороны фонтанов раздался громкий, заразительный смех. Надеясь, что загулявшийся весельчак пройдёт мимо, я тем не менее понимал — шаги и голоса, перемежающиеся взрывами хохота, становятся всё ближе. Я не люблю пьяных незнакомцев, от которых не знаешь чего ждать, но когда на тропинке появились они, я замер, едва дыша не от тревоги, а от восхищения. Парни оказались совсем юными, едва ли больше двадцати. Они шли, обнимая друг друга за плечи, цепляясь так, словно если отпустят — случится что-то ужасное. Один из них, тот, что до этого громко смеялся, едва не запнулся о валяющуюся на земле ветку, второму пришлось подхватить его, прижав к себе. Я видел, как они смотрят друг на друга, и поцелуй, последовавший за этим маленьким спасением, меня не удивил. Сердце кольнуло, я ослабил ворот и понял: мой взгляд, то, как я любуюсь этим поцелуем, переходят все границы приличия. Но я не мог, не хотел отрываться, глядя на счастливых, влюблённых мальчишек и видя в них совсем других, тех, кого мне пришлось оставить в прошлом. В тот год я только закончил школу и курс предуниверситетской подготовки и бурно праздновал вступление во взрослую жизнь. Каждый из моих одноклассников постарался устроить себе этим летом праздник, поражая выбором досуга, я же решил исполнить свою давнюю мечту и отдохнуть на побережье в Майами. После Англии, с её туманами, моросящим день и ночь дождём, а порой и снегом, новый мир поражал ярким солнцем, золотым пляжем и обилием красок. Пришлось купить себе солнечные очки, панаму и мощный крем от загара. Я выделялся на фоне загорелых и мускулистых американцев своей исконно английской породой. Однако именно это давало мне преимущества — со мной хотели познакомиться, потусить и просто провести время. Я быстро оброс кучей приятелей, и это было в новинку, ведь обычно я не сходился с людьми так быстро. Но открытость американцев подкупала. Я тусовался по клубам, танцевал и смеялся, однако не терял контроль над собой и чётко понимал, что это всего лишь каникулы перед шагом в огромный новый мир, что ждал меня после. Дэйва я встретил на набережной случайно. Мы как раз вывалились с новыми приятелями из клуба и решили прогуляться, но меня слишком плохо держали ноги. Я смеялся в голос, цеплялся то за Бобби, то за Роба, кажется их звали так, я не очень хорошо их помню. Они были не менее пьяны, потому то и дело отпихивали меня, и когда мы добрались до набережной, один из них окончательно свалился с ног и остался сидеть на песке. Я ещё пытался тянуть его, уговаривать, но в итоге махнул рукой, тем более с ним остался второй приятель, пообещавший присмотреть. Путь до гостиницы, где я снял номер, казался непреодолимым покорением Эвереста, но я шёл, то и дело останавливаясь, чтобы перевести дух и пережить приступы головокружения. В Дэйва я попросту врезался, не заметив его на своём пути. А он, ругнувшись сперва, твёрдо отстранил меня, но, взглянув в лицо, внезапно предложил проводить. Не знаю, что он тогда во мне увидел, я не красавец, только он не просто проводил до номера, но и остался. Помог завалиться в постель, а не мимо, приготовил воды и таблетки на утро. Странная забота о совершенно постороннем парне, но я оценил. И даже не возмутился, найдя его утром в своей постели, наоборот обрадовался. Дэйв притирался сбоку своим внушительным стояком и в моём мозгу не иначе как что-то замкнуло. Я дотронулся до него, погладил и прижался ближе. Целоваться он не лез, а вот его руки тут же оказались на моей заднице и губы то и дело касались кожи на шее, ласкали, слегка всасывали, будто он нашёл свой личный наркотик и не может оторваться. Когда мой член обхватила горячая крупная ладонь, я едва не вырубился от силы эмоций. Сам не сразу решился отзеркалить движение, но когда осмелел, член Дэйва лёг в руку идеально. Крупный, возбуждённый и сочащийся. Я не ожидал от себя такого, но мой рот наполнился слюной от вожделения и я толкнулся бёдрами Дэйву навстречу, требовательно, смело, и мир в этот момент перевернулся. Кто бы сказал мне ещё неделю до этого утра, что я буду сходить с ума с парнем в одной постели, я бы рассмеялся или неудачно сострил в ответ. Тогда же всё было таким правильным, ярким, нужным и мне, и ему. И если я был новичком в подобном, то Дэйв явно понимал и знал, что делает. В первый раз он только ласкал меня, но как, господи! Я вспоминаю об этом до сих пор и сердце неизменно начинает колотиться как сумасшедшее. Он будто был гениальным музыкантом, держащим в своих руках инструмент, и заставлял его издавать лучшие на свете звуки. Я неловко пытался дрочить в ответ, но не мог сосредоточиться, и он просто убрал мои руки, сполз вниз и, раскатав презерватив по изнывающему без ласки члену, взял у меня в рот. Кажется, в тот момент я понял, каково это — наступить на мину и взорваться. Он сосал так, будто всю жизнь только этим и занимался, и дело не только в умении, а в искренней, неподдельной страсти, которой заражался и я. Во мне менялось всё: от учащенного пульса до желания принадлежать кому-то душой и телом. Раньше я никогда не испытывал столько чувств и ощущений одновременно. Секс с женщинами был лишь удовлетворением моих потребностей, хотя к Лиззи Кэмбелл меня тянуло очень сильно, но это прошло ещё в выпускном классе. Я плавился от того, что творил Дэйв, и хотел кричать, плакать, просить ещё. Однако он прекратил эту сладкую пытку, залез на меня сверху и притёрся снова. Это было ещё одним откровением. Я сжал его упругий зад и он застонал. Громко, пошло, требовательно. Внутри меня уже жил кто-то другой, новый я, желающий всего, что может дать мне Дэйв. Поэтому я трогал его в ответ, сжимал и пытался насадить на член. Он вертелся ужом, тихо ругался и вставлял в себя пальцы, сводя меня этим с ума. Я плохо соображал, но вскоре догадался, что он хочет хоть немного подготовиться, а я, погрязший в мареве страсти, этого не понял. Смазав пальцы в притащенном Дэйвом прохладном геле, я вставил один и, как ни странно, ощутил от этого возбуждение. Мне не было противно пихать другому парню пальцы в задницу, это только заводило. Дэйв расслабился, когда понял, что я готов помочь ему, и немного прилёг на меня, давая полный доступ и раскрываясь. От ощущения доверия, понимая и осознавая свою власть над другим парнем, я совсем сошёл с ума. Целовал его, наплевав на вкус латекса на губах. Совал в него пальцы, растягивал в стороны ягодицы и пристраивался к анусу членом. Если бы только мог, я бы отсосал ему прямо в тот миг, но оказался не в состоянии. Внутри Дэйва было узко. Столько лет прошло, а я до сих пор детально помню, что смог войти не с первого и даже не со второго раза. Тихо, аккуратно, но подчиняя себе узкий вход, я делал то, что хотел сам и о чём шептал Дэйв. Жарко, горячо, совершенно пошло. Он просил трахнуть его и сам насаживался на мой член. Голова шла кругом от ощущения безграничного доверия, оказанного мне, полной власти над чужим телом. И до, и после у меня были девушки-девственницы, но ни с одной я не испытывал такого благоговения и трепета, хотя всегда старался быть нежным и осторожным. Погрузившись в Дэйва до конца, я размышлял, как лучше начать двигаться, но он в очередной раз удивил меня — приподнялся сам и снова впустил до предела, и снова, снова, вгоняя в какой-то безумный транс. Дальше был только трах. Дикий, жадный и искренний. У Дэйва продолжал стоять и для меня это было откровением. Я двигался, подкидывал бёдра, пытаясь раз за разом оказаться в этой умопомрачительной узости, и получал желаемое. А потом не удержался и взял его член в руку. Дэйв снова полез целоваться и я дрочил ему, трахал и дрочил. Мы словно слились в единый организм, который жил в преддверии оргазма и жаждал его как продолжение жизни. Я не помню, кто сдался первым, но к финишу пришли одновременно. Мокрые, опустошенные и идеально обновлённые. Потом Дэйв лежал у меня на плече, водя пальцем по животу и боку, а я ёрзал, пытаясь уйти от щекотных прикосновений. Было непонятно, как быть дальше, мы не были знакомы, но и здесь Дэйв оказался смелее. Потом я много думал, каким же всё-таки смелым парнем он был. Дэйв пригласил меня в кино на недавно вышедшую комедию, и я не отказался. Не любил такие фильмы, считал несерьёзными, но в итоге смеялся до слёз над поразительным Робином Уильямсом в женском платье, держал Дэйва за руку и поражался, как он не боится целовать меня в щёку при почти полном зале зрителей. Как оказалось, Дэйв вообще ничего не боялся. Он был открытым, но непростым парнем. Много мог болтать о кино и музыке, но мало рассказывал о семье и детстве. Собирался пойти в армию, его всерьёз привлекала карьера военного, но и тут он был немногословен. Мы не разбежались после того, что случилось. Наоборот, он перебрался в мой номер, предложил оплату пополам и таскал по самым крутым забегаловкам и кафе. В нём бурлила жизнь, иногда даже через край. Я никогда в жизни не отпускал себя так, как с Дэйвом. Он тащил меня кататься на страшных аттракционах — и я шёл, хватал его за руку, жмурился, орал, а после, затащенный за палатку с мороженым, отвечал на поцелуи, хохотал вместе с ним и ничего не боялся. Мы потеряли бдительность, забыли обо всех планах на будущее и полностью растворились друг в друге, за что и поплатились. Я торчал в США уже два месяца, лето подходило к концу, но я и не думал брать обратный билет в Лондон. Мне не хотелось думать о возвращении в повседневную жизнь, особенно когда рядом сидел, закинув ноги мне на бёдра, Дэйв. Чёрт, каким же он был красавцем! Я не сразу это понял, но по мере того, как мы узнавали друг друга, я всё больше осознавал, как щедро наградила его природа. Когда Дэйв улыбался и возле его глаз собирались забавные морщинки, а передний зуб со сколотым кончиком притягивал взгляд, я осознавал — вот такая настоящая и живая красота или обаяние — как ни назови — всегда будут притягивать меня как магнитом. Это случилось поздно вечером. Мы возвращались в отель с пляжа. Я уже практически сравнялся загаром с Дэйвом и вид моей зоны плавок вызывала у нас обоих неконтролируемый смех. Они вышли из-за большого куста, держа в руках биты. Я растерялся, а Дэйв сразу смекнул что к чему. — Он англичанин, тронете, и будет дипломатический скандал. — Ну ты-то нет, да и за голубка твоего никто не впишется, там пидоров тоже не любят. У меня сердце ушло в пятки. Не то чтобы я никогда не дрался — ещё в школе мы с парнями как футбольные фанаты махались с «евреями» стенка на стенку. Но сейчас всё было иначе. Хулиганов четверо, все с битами, у одного вокруг деревяшки обмотана проволока. А мы с Дейвом в одних джинсах, немного пьяные и расслабленные. Чем всё это грозило, стало очевидно, когда уроды двинулись на нас, Дэйв попытался задвинуть меня за спину, но я не дался. Драться так драться, я трусом никогда не был. Первый удар всё равно пришёлся по Дэйву и тут он из вечно улыбающегося остряка превратился в берсерка. Он дрался не на жизнь, а насмерть, сплевывая кровь и наплевав на численный перевес противника. Я не отставал от него, чувствуя, как трещат рёбра и по спине и ногам растекается адская боль. Пару бит нам удалось выбить из рук уродов, но силы были слишком неравными. Я упал первым. Получил удар ногой в лицо и мир поплыл окончательно. Дэйв кричал, но их было трое на одного. В себя я пришёл, когда меня резко вздёрнули на колени и поставили напротив Дэйва. Один его глаз заплыл, из носа капала кровь, но он продолжал дёргаться. — Ну что, пидорасы, кто из вас жопу подставляет? — парень, который больше всех болтал, подобрал с земли биту и взвесил в руке. — Мы не злые, обоих опускать не будем. Ну, эта крошка тоже хочет ласки, кто доброволец? Думаю, нужно ублажить гостя из Англии. Я с ужасом смотрел на Дэйва, который облизнул разбитые губы и открыл рот, чтобы ответить. Я замотал головой, но тут же получил подзатыльник. — Его не трогайте, это я. — Это ты-ы? — Главарь ударил Дэйва ногой в живот и он сильно закашлялся. — Парни, ноги ему держите, сейчас мы этого урода научим, как жопу подставлять. Я задёргался, пытаясь помочь, но меня быстро успокоили ударом в солнечное сплетение и я захлебнулся болью. Смотреть, как твоего любимого человека скручивают и пытаются избавить от джинсов, было невыносимо, но я смотрел. Дэйв сопротивлялся, мне в какой-то момент показалось, что он хочет одного — чтобы его просто убили, но эти ублюдки смеялись и продолжали своё дело. Вой сирены прозвучал для меня как ангельский перезвон. Я подумал, что умер, но тут раздался треск микрофона и оглушающий голос полицейского заставил насильников побросать биты и броситься врассыпную. Ещё никогда я не был так рад стражам порядка и вырубился наверное от облегчения. Самым страшным, очнувшись, было не застать рядом Дэйва. Я дёрнулся, едва не упав с больничной койки, и на шум тут же вошла улыбчивая медсестричка. Из её объяснений я понял, что у меня сотрясение и переломаны рёбра, но больше серьёзных травм нет. Я ещё не успел спросить про Дэйва, как она сама мне всё выложила. — Юноша, с которым вас привезли, в соседней палате, его отец заплатил, чтобы у вас были хорошие условия. Я даже не знал, что у Дэйва есть отец. Вообще, если честно, я слишком мало о нём знал, но важно было только одно — что эти уроды успели ему сделать. Я попросился сходить к нему, но медсестра запретила, сказала, что только после осмотра врачом, и то не факт. Я согласился, не стал буянить, хотя и очень хотелось. Пришлось дождаться ночи, благо под снотворным я провалялся практически весь день. Дэйв был в ужасном состоянии, хотя я не видел, как сам выгляжу, но его лицо казалось полностью оплывшим синяком с кровоподтёками. Он не спал, словно ждал меня. — Привет, — хрипло и неловко поздоровался я от двери и прошёл в палату. — Привет, — прошептал он, и то, что было сейчас его лицом, исказила гримаса боли. — Тише, тише, молчи. Сестра сказала, что ты в норме, у нас полный уход и прочее, но… Я не знал, как спросить это и как принять ответ, если самые худшие мои опасения окажутся реальностью. Два месяца я был самым счастливым парнем из Лондона, но всё рухнуло как карточный домик. Нас вернули на грешную землю, грубо и жестоко напомнив, что такие как мы не имеют права на жизнь. Я думал уйти, когда Дэйв промолчал, но он схватил меня за руку и сильно сжал пальцы, так сильно, будто и правда был в порядке. А когда я сел рядом с ним на неудобный, жёсткий, я до сих пор это помню, стул, он разлепил опухшие губы и тихонько выдохнул: — Всё в порядке, Уилли, они ничего не успели. Я смотрел в его глаза и не понимал, соврал он мне, чтобы успокоить, или сказал правду. Мне показалось, что он едва сдерживает слёзы, и от этого стало так жутко, стыдно и больно, что у меня самого защипало в носу. Я сидел рядом с Дэйвом и молчал ещё пару часов. Чёртов стул скрипел, когда я пытался устроиться на нём удобнее, а рёбра ныли от глубоких вздохов. Дэйв задремал, а я смотрел на него и думал о том, насколько мы были близки к смерти и сколько раз это может повториться в будущем. Я встречал статьи в газетах, где писали о подобных нам и тех зверствах, что творили с ними «добропорядочные люди». Мир нетерпим к тем, кто отличается. И это пугало. Я совершенно забыл об угрозе, что исходила не только от недоносков, что напали на нас, но и от собственной родни, друзей, знакомых. Дэйв открыл мне меня, но никто, кроме него, был к этому не готов. Мой отец скорее всего вычеркнет меня из завещания, а мать презрительно подожмёт губы и попросит не позорить чести семьи. Мои друзья отвернутся и не подадут руки, если я откроюсь им. В горле стоял жуткий ком горечи от понимания, что наша с Дэйвом сказка закончилась. Я не сразу понял, что он смотрит на меня, а когда поднял взгляд, то увидел в его глазах столько боли, что захотелось исчезнуть. — Ты всё решил? — прошептал он. Я тяжело сглотнул. Смотреть ему в глаза было невыносимо, и я отвёл взгляд. Когда Дэйв отпустил мою руку, которую держал даже во сне, меня затошнило. Наверное от себя самого. Тогда я просто вышел из его палаты и попросил дать мне ещё снотворного, сославшись на боль. Следующую неделю я не решался сунуться к нему, а потом он пришёл ко мне сам. Сел рядом, как я тогда, на такой же неудобный пластиковый стул и долго молча смотрел. Лицо Дэйва теперь было жёлто-коричневым, а опухоль с губ немного сошла. — Мы можем поехать ко мне, родители знают. — А соседи? Коллеги по будущей работе, весь мир? Нас всегда будут ненавидеть, и хорошо, если снова не попытаются искалечить. Я знал, что истерю, но ничего не мог с собой поделать. Увидеть такое ещё раз или испытать на себе было выше моих сил. Всю неделю меня мучили кошмары, фантомные боли, да и настоящие тоже. — Мы будем острожными, Уилли. Будем работать на фирме отца, снимать квартиру как друзья. Устраивать иногда вечеринки с девушками. Всё как у всех. — А потом? — я видел кучу дыр в этом плане и не мог согласиться. — Я собирался поступать в Лондонский Имперский колледж. Кем я буду здесь? Эмигрантом с низкооплачиваемой работой? — Поступишь в Гарвард, да в любой престижный вуз, ты ведь не из глубинки. Переждём, будем бороться, а потом поженимся, когда разрешат однополые браки. Я засмеялся так, что рёбра, кажется, взорвались на мелкие кусочки от боли. То, что говорил Дэйв, было диким, несбыточным, безумным. Я держался за рёбра и не мог успокоиться, впав в истерику, Дэйв просто смотрел на меня, а когда я отсмеялся и ничего не ответил, встал и ушёл. Он понял то, чего я тогда ещё до конца не решил, как всегда попав в точку и сделав легче нам обоим. Когда мы прощались перед моим возвращением в Лондон, Дэйв оставил мне свой адрес и сказал, что решил пойти в армию, как и мечтал. Раз я уезжаю, он не хочет заниматься не своим делом и реализует себя, строя карьеру и защищая родину. Я старался не реветь как глупая девчонка и последний раз обнимал его, не решаясь поцеловать, а когда сел в самолёт, отпустил себя, и проводнице пришлось половину полёта поить меня водой. Спустя столько времени эти воспоминания так же живы, как и двадцать лет назад. Я вернулся в Лондон, поступил и выучился на экономиста, сделал карьеру, женился, у меня есть дети, положение в обществе и спокойная жизнь. У меня нет только одного — Дэйва и того счастья, что он дарил мне два месяца. Я живу с холодом внутри, зная, что предал и недостоин его. Сколько раз я бил себя по рукам, когда, выпив в баре, хотел написать Дэйву, сколько раз я просил друзей найти информацию о нём и грустно улыбался, рассматривая досье молодого лейтенанта ВМФ США. Возмужавшего, загорелого и безумно красивого. От той драки Дэйву на память осталась горбинка на носу, но она его совсем не портила. Видя его только на фото, мне казалось, что напротив — теперь он стал ещё привлекательнее. Когда спустя десять лет после нашего расставания в штате Массачусетс вышел закон, разрешающий однополые браки, я напился в баре до беспамятства и едва не натворил глупостей. Моему старшему сыну было восемь, дочери шесть, и лишь это остановило меня от того, чтобы рвануть в США, найти Дэйва и молить о прощении. Я не знал ничего о его личной жизни, наверное он давно забыл меня, может быть, даже связал свою жизнь с каким-нибудь не в пример мне смелым мужчиной. Это сидело занозой в сердце, но я не смел вытащить её. Она ныла, напоминая, кто я на самом деле. Трус и предатель. Мечтающий о храбрости Лев, а по сути просто Страшила без мозгов. Каждый год с того момента, как встал на ноги, я отправлял Дэйву подарки на Рождество. Никогда не подписывал их, но старался выбрать что-то запоминающееся, то, что Дэйв любил в прошлой жизни, когда мы с ним недолго было счастливы. Я был уверен — он не поймёт, кто его тайный поклонник, пользовался анонимной службой доставки, но однажды, когда по моему запросу обновили досье, я увидел Дэйва в присланном мной свитере. От этого стало хорошо и больно одновременно. Двадцать лет мучительной боли, от которой я забывался лишь на короткие периоды. Для меня слишком многое напоминало о Дэйве. А вчера в новостях сказали о самоубийстве Робина Уильямса, и я сорвался. Весь день меня не покидало ощущение, что я упустил не только шанс на счастье и любовь, но и на саму жизнь. Я играю роль. Почти сорок лет. И среди этой фальши я всего два месяца был самим собой: делал что хотел, спал с кем хотел. Страшно, заманчиво, непривычно. Я был тогда человеком. Да ещё эти мальчишки никак не уходят — снова целуются, и я смотрю на них, видя нас с Дэйвом на берегу океана. Молодых, счастливых, влюблённых. Поднявшись с лавки, я понял, что принятое вчера решение остаётся верным для меня и сегодня. Подойдя к дому, услышал крики Дилана — они с сестрой в последнее время не ладят и она ждёт не дождётся, когда совершеннолетний брат переедет в подаренную мной квартиру. Для Милли у меня тоже куплено жильё, но она пока об этом не знает. Наверное дети будут на меня в обиде, но я дал им всё что мог, обеспечил будущее и почти дождался их дебюта в самостоятельной жизни. Милли, насколько я знаю, встречается с одноклассницей, за что Дилан её и изводит. Когда-то я сказал, что всегда поддержу дочь, и сейчас перед отъездом повторю это и разрешу приехать, если станет тяжело. Самое сложное — разговор с Клариссой. Я несколько раз предлагал развестись, но она категорически против. Родители учили её, что в жизни возможен лишь один брак и этот союз вечен. Жаль, они не учили её, что спать с болтливым соседом вредно для брака. Я никогда прежде не давал ей понять, что знаю об этой интрижке, но теперь готов пойти на крайние меры, мне нужно, чтобы она меня отпустила. Необходимость делать каждый вздох вполсилы вымотала меня и я созрел, чтобы сбежать к тому, с кем был счастлив. Ждёт ли он меня спустя столько лет? Скорее всего он давно нашёл своё душевное спокойствие с другим. Но я должен быть честным с собой хотя бы сейчас, мне нечего делать в доме, который так и не стал моим.

***

В самолёте было на удивление спокойно и я даже умудрился выспаться. Однако чем ближе я был к дому Дэйва, тем сильнее чувствовал биение сердца и липкий страх. Что, если он счастлив и ему не нужен предатель из прошлого? Да, я задавался этим вопросом не раз и не два. И всё равно полетел, ни на что не надеясь и в то же время отдавая себя на волю судьбы. Однажды она свела нас, быть может, я достоин второго шанса? О том, что семья Дэйва переехала в Пенсильванию, я узнал пару лет назад и был рад своей предусмотрительности. Правда, подарки слать перестал, чтобы не вызывать подозрения и не стать сталкером окончательно. Думал, я готов ко всему, что может преподнести эта встреча спустя двадцать лет. Но всё равно оказался не готов. Дом был построен в колониальном английском стиле, с красивым газоном и ровными дорожками. С виду идеальный образчик девятнадцатого века. На одной из дорожек я заметил мужскую фигуру и хотел было подойти, но мужчин стало больше, и я трусливо спрятался за дерево. Дэйва я узнал сразу и сердце заныло при виде, каким он стал. Дэйв толкал перед собой инвалидное кресло, а мужчина рядом с ним нёс коробку с вещами. Только сейчас я заметил припаркованный минивен и понял, что приехал либо слишком поздно, либо вообще зря. — Давай, давай, а ну! — Дэйв помог пожилому мужчине пересесть из кресла в машину и наклонился к нему. — Ты уверен, что я вам с Треем не нужен? Что ответили Дэйву, я не расслышал, а вот его ответ больно резанул по сердцу. — Ну конечно, я всегда знал, что его ты любишь больше, чем меня. Уверен, на нашей свадьбе ты мечтал, чтобы Трей был твоим сыном. Я хотел уйти, но не мог оторвать взгляда от Дэйва, а после от его, судя по всему, мужа. В нём не было ничего особенного, но, чёрт, он явно подходил Дэйву гораздо больше, чем я. Такой же высокий как я, но не жилистый, а накачанный, крепкий. Он хлопнул Дэйва по плечу и обнял, а тот прижался к нему на секунду, как когда-то любил делать со мной, и отошёл. — Спасибо, Ти, я твой должник! — Уже в бою рассчитались, мне только в радость провести время с отцом. — Рад, что ты до сих пор его так называешь. Спасибо, правда. Я постараюсь не запилить себя до смерти. — Да уж, будь добр, когда мы вернёмся, хотим видеть тебя полным сил. Сердце скрутило такой болью, что я едва не задохнулся. Но что теперь сожалеть и печалиться? Дэйв счастлив, у него есть супруг и вся эта жизнь, из которой я добровольно вычеркнул себя. Кого винить? Трусость? Рационализм? Слабохарактерность? Никто и ничто не виновато в моём выборе. Да и прийти в себя нужно было раньше. Не разбирая дороги и забыв об арендованном автомобиле, я побрёл куда глаза глядят. В голове шумело, во рту пересохло и отчаянно хотелось просто идти. Вперёд, словно в этом спасение. Обратного пути нет, я часто это слышал, но мало придавал значения. Я ведь не рассчитывал, что меня ждут. Но почему же всё равно так больно? Показалось, что вслед что-то кричат, но я списал всё на воспалённое воображение. Впереди маячило какое-то озерцо, и я ускорил шаг, чтобы быстрее до него добраться. Я не собирался топиться с горя, просто хотел освежиться, прийти в себя, хоть немного поставить мозги на место. Вошёл в воду как был — в купленном специально для встречи красивом костюме, даже ботинки дорогие не снял, было плевать на всё. Озеро оказалось мелкое, но это было неважно, я окунулся, понял, что дико запарился, вода освежила и прочистила мозги. Что я в самом деле? Мне бы порадоваться за любимого человека. Он не страдает, живёт полноценной жизнью. Дождался того, о чём я даже не мог и мечтать, — легализации однополых браков. Он смог, он всегда был таким. На черта ему сдался английский ипохондрик и размазня? Я нырнул, хотя это и было чертовки неудобно, но мне отчаянно хотелось избавиться от слуховых галлюцинаций. И только я это сделал, как чьи-то крепкие руки выхватили меня из воды и потащили в сторону. Я начал отпихиваться, ещё не хватало, чтобы меня утопили в каком-то болоте. — Да не трепыхайся ты, идиот. Жить надоело? Так я тебе сейчас быстро мозги вправлю. Я тряхнул головой и поднял взгляд на своего «спасителя». Дэйв. Ну конечно. Странно, я то ли правда помешался, то ли он меня каким-то неведомым образом засёк. Ответ, впрочем, нашёлся быстро. — Смотрю, идиот какой-то любимую клумбу отца топчет, а там цветы, которые ещё мама сажала. Дай, думаю, ввалю, чтобы неповадно было. Так хрен догонишь с ногой моей покалеченной, а потом смотрю — топиться пошёл. Точно идиот. Он смотрел на меня то ли с нежностью, то ли с укоризной, а я понять не мог — узнал или нет. И молчал точно как обозвали. Такой и есть. Дэйв устроил меня на сломанном дереве, а сам уселся прямо на дно и вода лишь немного покрывала его ноги. Я смотрел и насмотреться не мог. Словно мы снова в Майями, дурачимся в океане и рассматриваем друг друга так жадно, ведь знаем, что скоро в номере сможем гораздо большее. — Ты постарел, — припечатал Дэйв. — Но выглядишь для своего возраста неплохо. По телу разлилось глупое тепло и я улыбнулся. — Ты младше меня всего на полгода. — Да, но я всё ещё красавчик. — А я никогда им не был. Но выгляжу неплохо, ты прав. Дэйв усмехнулся и задал вопрос, от которого мне едва не стало плохо: — Как семья? В первый момент я подумал, что он тоже за мной следил, но когда Дэйв кивнул на обручальное кольцо, которое я до сих пор носил, всё оказалось проще. — Жена, думаю, скоро вступит в новый счастливый брак, дети на меня злятся. А как твои муж и отец? — Нормально, — кивнул Дэйв в ответ, пристально рассматривая меня. — А кольцо носишь потому, что всё ещё любишь? — Нет, привык просто, — я покрутил кольцо на пальце. — Знаешь, как привычка чистить зубы или завязывать шнурки на ботинках. Делаешь это на автомате. Дэйв пожал плечами. — Не знаю, я своё сразу снял, как мы развелись. Не могу сказать, что оно давило на меня или ещё что, но зачем носить на себе символ принадлежности другому человеку, если это больше не так? Я определенно выглядел глупо, потому что Дэйв рассмеялся и облокотился на руки. — Что-то не меняется, да, Уилли? — Что именно? — Твоё выражение лица, когда ты крайне удивлён. — Я думал… Дэйв поморщился и махнул рукой, прерывая меня. — Ты всегда слишком много думал и, судя по тому, где и в каком виде мы сидим, всегда зря. — Зря… — Почему ты приехал только сейчас? — Робби Уильямс покончил с собой. Я знал, что мои слова звучат как бред сумасшедшего, но внятно выражаться был не в состоянии. — Не думал, что тебя это так шокирует. То есть мне тоже грустно, но чтобы бросить всё из-за этого… — Мы ходили на фильм с ним тогда, помнишь? Дэйв, я говорю как умалишённый, но для меня всё это слишком. — Ты говоришь как обычно, Уилли. Да и выглядишь не таким уж постаревшим. Всего тридцать восемь, полжизни впереди. — И двадцать лет потеряно. — Разве? У тебя дети. Кстати, сколько их? — Двое, сын и дочь. — Вот видишь. Ты делал то, что считал нужным, не мне тебя судить. Я сам не пример для подражания, много ошибок наделал, но всегда учился на них. — И Дэйв выразительно посмотрел мне в глаза. — Если ты намекаешь, что не против потратить на меня какое-то время… — То ты можешь пригласить меня на свидание. Насколько помню, я всегда был инициатором. И знаешь, с годами я понял, что, наверное, слишком давил на тебя. С самого первого раза. Прости. У меня не было слов. Я просто сполз с дерева, сел Дэйву на бёдра и дрожащими руками притянул, чтобы поцеловать. Он чуть коснулся моих губ и отстранился, глядя в глаза. — До первого свидания не целуюсь. Я серьёзно кивнул и просто крепко его обнял, не желая отпускать от себя ни на секунду. Не знаю, что из всего этого выйдет, не знаю, как изменился Дэйв и уживёмся ли мы, получится ли у нас хотя бы просто общаться. Но я впервые за двадцать с хвостиком лет мог дышать полной грудью и чувствовал себя счастливым и настоящим: сидя как законченный идиот в какой-то грязной луже и просто держа в руках человека, с которым мог провести лучшие годы своей жизни и которого трусливо просрал. Но судьба, похоже, всё-таки дала мне второй шанс.