Мята с корицей

За всю свою недолгую жизнь Нишида Эрика успевает возненавидеть три вещи. Раз — это запах приторной корицы и карамельного сиропа, который врезается ей в нос, едва успевает раствориться дверь в комнату. Два — это дешевая пачка сигарет, которую у нее вырывают чуть ли не силой, а затем, едва придерживая за острый кончик словно мусор, бесцеремонно отбрасывают в сторону. Три — это его дурацкая, полугрустная улыбка, которую он дарит ей, чуть наклонившись вперед и выдав свое обычное, совершенно очаровательно-невинное, но с плохо скрываемой обидой: — Элли-семпай… ты опять за свое? Эрика ненавидит прозвище «Элли». Терпеть не может, когда ей указывают, что делать, в частности — с собственной жизнью. И, черт возьми, у нее внутренности наружу выворачивает при одном только упоминании пряностей и сладкого, а их запах — словно бомба замедленного действия. Пытка пострашнее худшего на свете проклятия. Но Юджи — это самый настоящий взрыв на шоколадной фабрике, где-то в пяти метрах от завода по производству клубничного мороженого, сладкой ваты и чупа-чупсов три в одном, и… …И Эрике это внезапно нравится до безумия. Внезапно он нравится до безумия. И все ужасные воспоминания и ненависть заменяются одним единственным, приятно-нежно-теплым, таким неожиданно знакомым и невероятно сладким… — Опять попалась, — не сдерживает Эрика улыбку, опираясь на стену, и добавляет уже тише, закусывая до покраснения губу, чтобы вдруг не рассмеяться, потому что все это, на самом деле, так глупо: — Прости. А Юджи смотрит на нее с секунду, деланно хмурясь и напрягая мускулы на лице, будто от этого у него внезапно получится заиграть желваками, как это всегда делает Мегуми в ответ на очередную выходку розоволосого друга, но быстро сдается. Он не Мегуми. Он иногда даже не Юджи, не говоря уже обо всем остальном. И ему остается лишь бессильно выдохнуть и упасть вперед, утыкаясь лбом в слегка оголенное под широким свитером плечо Эрики, попытаться выдать очередную улыбку — наверное, самому себе. «Ужасно глупо». Сквозь летнюю жару за окном стрекочут цикады. В прорезающихся через стекло расплывчатых лучах солнца летает пыль. Где-то вдалеке тренируются первогодки и, кажется, Годжо готовится в новую поездку, ища по всему кампусу свою неисправимую подопечную, в очередной раз куда-то улизнувшую, так еще и нагло стянувшую пачку ментоловых, пока учитель не смотрел. Проскальзывает мысль. Наверняка Юджи для того и отправили, чтобы найти Нишиду и вернуть поскорее, захватив с собой сигареты. На этот раз была ее очередь сопровождать учителя в очередной учебной практике. Но вот пачка лежит на полу, Эрика все еще в спальне, и вообще, это было самым дурацким решением в мире, потому что меньше всех во всем колледже с ней прощаться хочет именно он. И они стоят, замерев, пока руки Эрики почти инстинктивно не зарываются в мягкие, крашеные пряди цвета мультяшной клубники, а Юджи это жутко нравится. Что уж говорить, он иногда выть готов от ее прикосновения, расплываясь в лужу и тая как мороженое в жаркий день, но хочется казаться крутым и сильным. Словами не описать, как хочется, и все же Юджи — дурак, хуже — влюбленный дурак. Поэтому он только вздыхает, слегка поворачивая головой, упирается носом в ее мягкую шею, вдыхает едва уловимые, знакомые нотки мяты. — А ты правда жестока, семпай. — Да-а? — Эрика ерошит чуть запутавшиеся прядки парня, все еще пытаясь не рассмеяться — на этот раз потому что его дыхание щекочет кожу. — Вообще, — кое-как кивает Итадори, мажа лбом по ее плечу, отчего край свитера съезжает еще ниже, — ужас просто, — от бессилия почти смеется, — несправедливо это. — Что именно? — Эрика удивляется по-настоящему и сразу же прикусывает губу, потому что лямка бюстгальтера тоже спадает, но кажется, Юджи слишком устал, чтобы заметить. Краем глаза она видит, что когда он стоит вот так, полулежа, плечом к плечу, устало прикрыв глаза после очередной ночной миссии, почти посапывая, он кажется ей самым милым на свете человеком. А тот лишь лениво обрисовывает что-то пальцем в воздухе, прямо так, вслепую. — Да все это. Ты. Твое лицо. Твои дурацкие привычки, — приоткрывает один глаз и словно бы украдкой поглядывает на девушку, чей взгляд теперь задумчиво направлен на дверь, — Вообще, ты разве не обещала бросить? Эрика избегает его взгляда и неопределенно пожимает плечами, от чего Итадори непроизвольно зарывается носом в маленькую выемку между ее шеей и ключицей и вдруг улыбается так широко, как последний придурок, точно ненормальный, псих. Потому что ему вдруг так тепло — прямо сейчас, в эту секунду. Вдыхая ненавистные сигареты, которые столько раз просил бросить. Прячась в дальней комнате колледжа вместо того, чтобы тащиться к Годжо готовиться к выходу. С ее длинными пальцами, зарывшимися в волосы крепко и нежно. С его затекшей щекой, припечатанной к ее мягкой коже. Так невыносимо тепло, что аж плохо. — Между Сукуной и мной, — внезапно начинает Юджи без каких-либо предпосылок, без видимых причин, — кого ты выберешь, семпай? Но ответ кажется Эрике настолько очевидным, что и думать не хочется. Отвечать не хочется, настолько это бессмысленно — лишняя трата воздуха. А Юджи продолжает спрашивать — раз за разом, почти каждый день, словно бы специально, переводя это в шутку, в простой анекдот, в мгновение ока, и глазом не моргнув. Зачем он это делает? Зачем повторять? Так и хочется улыбнуться: «дурак» и высунуть язык, но это тоже будет как-то… глупо. Эрике все это кажется настолько глупым, что она только молча прижимает Итадори ближе к себе, смыкая руки за его шеей, почти дотягиваясь губами до его уха, словно собираясь сказать что-то важное, но замирая на полпути. Все важное он уже знает. Знает ведь? Разве что… — Я постараюсь бросить в этот раз, — говорит Эрика и не врет. Потому что никогда. — Тебе уже пора ехать, — отвечает Юджи и врет наглейшим образом. Потому что ехать Эрике пора было еще час назад, а сейчас ей надо чуть ли не телепортироваться моментально, иначе проблем не оберешься не только от Годжо, но и всей верхушки махом. Но волнует ли их это? Будет ли волновать в будущем? Голова пухнет от переизбытка вопросов и недостатка ответов. А зачем даже думать, когда можно просто… — Давай еще чуть-чуть вот так постоим, — голос Эрики доносится с внезапной хрипотцой, а Юджи ловит себя на мысли, что ему это даже нравится.

***

Странное чувство настигает Нишиду, едва она успевает покинуть колледж. Не отпускает всю дорогу, пока Годжо ноет из-за опоздания девушки и быстро пересказывает план действий. Чуть-чуть стихает и снова застает врасплох, когда перед Эрикой возникает проклятие. Второе. Третье. Проходит несколько дней, проведенных почти без сна в богом забытой глухомани, в заброшенном лесу, переполненном проклятиями. Все это время Эрика не может отогнать странное ощущение, нелегкость на сердце, неприятное предчувствие, словно бы постепенно сводящее с ума. Постоянные вопросы о Сукуне. Обеспокоенный взгляд Юджи. То мимолетное мгновение, прежде чем он успевает натянуть привычную улыбку. Та доля секунды, когда в его глазах загорается что-то странное, что-то первородное, словно бы… страх. И Эрике тоже становится страшно. Она не думает об этом в стенах колледжа, когда он рядом с ней и все вроде бы хорошо. Не понимает это в объятиях парня, когда весь мир кажется самым защищенным на свете местом. Но стоит ей потерять его из виду, оказаться вдали, в сердце мгновенно закрадываются сомнения. А точкой кипения становится сон. Ужасный кошмар, мучающий ее в ночь перед возвращением. Лицо Юджи, покрывающееся черными отметинами. Глаза, приобретающие некий оттенок безумия. Волосы, встающие дыбом. И, наконец, его голос. Властный. Глубокий. Отрезвляющий. Голос Рёмена Сукуны, навсегда стирающий жизнерадостный тембр Юджи. Эрика в ту ночь просыпается в слезах, рот раскрылся в немом ужасе. Впервые за долгое время ей действительно страшно, а привычно-счастливая улыбка знакомого парня внезапно кажется такой невесомой, словно песок сквозь пальцы — возьми и потеряй.

***

Поездка затягивается на непозволительно долго, и в колледж девушка возвращается, чуть ли не таща Годжо за собой. Учитель же плетется почти не спеша, с любопытной ухмылкой следуя за торопящейся в здание Эрикой. — Ты куда так несешься, Нишида? — с долей усмешки поддевает ее Годжо, прекрасно зная ответ. — Я бы и не торопилась, если бы кое-кто не залип в магазине сувениров на обратном пути, — ворчит Эрика, ускоряя шаг, и с трудом сдерживается, чтобы не вырвать из рук учителя его же пакет с миниатюрными достопримечательностями Киото. Сдерживается. Годжо опережает, пряча пакет за спиной. Они почти у ворот колледжа, когда остается только завернуть за угол, пройти пару метров, дойти до последнего поворота… — Юджи! — голос Эрики доносится на секунду раньше, чем нога успевает переступить порог здания. Недоуменные взгляды Тоджи с Пандой, бурчание отвлекшегося от работы Мегуми, радостный возглас Кугисаки, вышедшей навстречу к подруге. Но нет его. Нигде нет розовой макушки и привычно-дурацкой улыбки. — Юджи! — Эрика быстрым шагом поднимается по лестнице и почти с разбегу влетает в спальню парня. Взгляд приковывается к криво-наспех заправленной постели. Скользит по пустым пакетам из-под чипсов. Проходится по раскрытым комиксам о человеке пауке, ведь «Марвел круче Диси». Замирает на огромном плакате с улыбающейся Дженнифер Лоуренс, который вешали вместе. Обводит помещение во всех направлениях «от и до», когда сердце пропускает удар. Комната Юджи. Без самого Юджи. Все здание — и ни следа от парня. Эрике начинает казаться, что она сходит с ума. Чувство тревоги в геометрической прогрессии разрастается в сердце, что словно бы вот-вот выпрыгнет, только выдохни слишком резко или остановись чересчур внезапно. И реакция окружающих словно бы лишь подтверждает это. — Юджи? Куда делся Юджи? Не видела его с утра… — недоумевает Маки, а у Эрики точно вот-вот инфаркт случится, и в голове только одно — вдруг что-то случилось, что-то произошло, и она не успела, и стало слишком поздно, и уже нельзя помочь, и… — Элли-сан? Голос, от которого волосы встают дыбом и мурашки пробирают кожу. Эрика не понимает, когда набрасываются парню прямо на шею, вот так с разбегу, не оглядываясь по сторонам, не думая о смысле происходящего — вообще ни о чем. А у Итадори глаза на лоб лезут и щеки внезапно покрываются румянцем, потому что Зенин все еще стоит в двух метрах от них, сначала ошарашенно уставившись, а затем недовольно хмуря брови, потому что «нечего тут флиртовать перед всеми». И Юджи почти роняет пакеты из рук, полные фруктового льда со вкусом дыни — его любимого, и шоколадных рожков — любимых Эрики. Он громко смеется на обратном пути в свою комнату, когда Нишида все еще подрагивающим голосом рассказывает ему обо всех своих переживаниях, и предчувствиях, и видениях, и это кажется таким забавным — видеть привычно спокойную и уверенную в себе семпай почти на грани паники, совсем сбитую с толку. Менее забавным же кажется сдерживать Сукуну, который весь день только и делает, что пытается вырваться наружу, а еще притворяться, что все правда-правда в порядке. Но это проблемы Юджи и только его, и пока он выдает привычно-квадратную улыбку, увлеченно слушая рассказы семпай о Киотских проклятиях, все будет нормально, все будет хорошо. Будет же? Когда они доходят до его комнаты, Эрика начинает успокаиваться, медленно приходя в себя и принимая ситуацию. Ее дыхание восстанавливается, когда языка касается холод шоколада, а сердце выравнивает свой ритм. В комнате Юджи ей становится совсем спокойно, и она даже по привычке тянется в задний карман джинсов и чуть ли не прикусывает себе язык, вспоминая. Нельзя. Украдкой смотрит на Итадори, пока тот с улыбкой на лице разбирает пакеты, припевая под нос незамысловатую песню. Нельзя его огорчать. Она же обещала. И сигареты надо выкинуть поскорее и больше никогда-никогда не покупать. Она и не покупала на самом деле. Просто снова стащила у Годжо, но Юджи это вообще не волнует. Его волнует только обратная сторона упаковки, та, на которой черным по белому по черному выведено «курение убивает» — и это правда все, что Юджи беспокоит. Когда он берет с нее слово, что она перестанет, он правда верит и надеется, что в этот раз — уж в этот раз! — точно. Но Эрика пусть и готова верить вместе с ним, чертов никотин добирается раньше, прожигая кожу, аж через толстый слой джинсы щекотя своим присутствием. А руки так и норовят достать ненавистную пачку, почти каждый раз ненароком заползая в небольшой проем кармана. Снова и снова. Когда Юджи приносит ее мороженое, прихватив с собой стакан и ложку — потому что у нее зубы постоянно болят и он это помнит. Как бы случайно. Когда он садится рядом, слизывая капли с уже подтаявшего льда, не отрывая глаз от Эрики, неловко пихая комиксы под подушку. Словно невзначай. Когда они смеются какой-то его дурацкой шутке, очередному каламбуру, сказанному совершенно невпопад, но от того по-своему очаровательному. Просто по привычке. Она внезапно не может сосредоточиться. То ли пережитый стресс, то ли усталость от двухдневной поездки, то ли вновь подкравшиеся переживания, то ли все вместе в одном флаконе выливается на нее, но вот оно снова — чувство, будто… Все. Слишком. Хорошо. — Элли? — с деревянной палочкой во рту смотрит на нее Юджи, а во взгляде только тепло, только забота, только искреннейшее, чтоб его, беспокойство. — Все в порядке? Эрика не помнит, что отвечает. Просто кивает через силу, бормочет что-то про забытый утюг и даже более абсурдную ерунду и выходит. Не бежит — ноги подкашиваются. Лишь идет спокойно на свежий воздух, хочет собраться с мыслями, отогнать видение. Забыть о страшном сне, потому что… ну, это же просто сон? Просто фантазия? Глупая, ужасная, удручающая, но… нереальная? Она идет дальше по заковыристым лабиринтам колледжа, через тени высоких деревьев и влагу мелких кустов. Кажется, недавно был дождь, а Эрика даже не заметила. Эрике нужно успокоительное. Ей нужны сигареты. Или по крайней мере, она вбивает себе это в голову, когда пальцы опережают разум, двигаясь к заднему карману и хватая… воздух. — Твою мать. Потому что пачки нет. А мысли судорожно путаются, где она их обронила. И лишь когда приходит понимание, Эрика бежит обратно, повторяя про себя: «дура, дура, ну и дура», в то время как небо вновь затягивают тучи. — Эрика-чан? Нашла Итадори? — второй раз за день она игнорирует мимо проходящую Кугисаки и так сильно об этом жалеет, честное слово, ударить себя хочет. Но добежать до комнаты сейчас кажется в сто тысяч раз важнее, и она лишь мысленно делает себе пометку, что будет ей должна, бросая неловкое: «давай потом!» и убегая прочь. Дыхание сбивается, когда Эрика распахивает дверь. Глаз цепляется за серую пачку в руках Юджи. Но обнаженная спина парня почти моментально вводит в ступор. Сначала мысли: «Черт. Поздно. Нашел». А потом почти сразу же: «Черт. Это не…» — Соскучилась? — медленно оборачиваясь, показывает свои татуировки, которые Нишида узнает моментально. Потому что не узнать было бы невозможно. — Давно не виделись, Эрика, — смеется Двуликий, а в глазах так и искрятся маленькие демоны, — или мне теперь называть тебя, — выплевывает почти презрительно, словно с издевкой, медленно дробя на слоги: — Эл-ли-чан? Наглая ухмылка, повелительный взгляд, и… это что, ее сигарета у него во рту? Руки Эрики сжимаются непроизвольно, до побелевших костяшек. — Не смей. — А то что? Дверь за ее спиной захлопывается в унисон раскату грома за окном, а перед лицом мгновенно возникает Сукуна. Вот он стоит на противоположном конце комнаты — секунда — и прямо перед ней. Лицо в сантиметрах от ее лица. Глаза в глаза. Нагло глядя сверху вниз. Неизменно ухмыляясь. Король Проклятий, Двуликий Призрак Рёмен Сукуна, вообще, кажется не меняется. Он словно данность. Вот такой вот и все. Наглый. Грубый. — Зажигалки не найдется? — наклоняясь вперед, шепчет прямо ей в ухо, от чего машинально задерживается дыхание, замирает все тело. Совершенно, чтоб его, омерзительный хам. — Подавись, — от страха мозг парализует и крышу срывает, а Эрика правда не думает, не может, остается только язвить. Но Королю не по нраву подобная дерзость. В бездонном мраке зрачков чуть заметным огоньком вспыхивает что-то до боли в глазах яркое и оттого лишь пугающее. — Какие мы храбрые стали, — дыхание щекочет кожу, проходит насквозь, хоронясь под самыми ребрами, а в ушах звенит его шепот, — Продолжай. Это так сексуально. Очередной раскат грома, и столкновение потоков ветра настежь распахивает окно. У Эрики дыхание перехватывает. Глаза прилипают к качающемуся из стороны в сторону стеклу, а то лишь царапает подоконник, слетев с верхних петлей, оставляя неровные полосы на белой пластмассе. Сердце заходится с новой скоростью, и даже мысль не успевает пролететь о том, сколько раз просила починить долбаную форточку. Но Сукуна не оборачивается. Только смотрит на нее, прожигает своим взглядом кожу, глаза, все лицо — да что там — все тело! И Эрике внезапно плакать хочется, она будто вся обнажена перед ним, слабая, бессильная, никчемная дура. Что в тот раз, когда он впервые овладел телом парня, повергая девушку в абсолютный ужас, испуг. Когда она только пришла в колледж, они с Юджи впервые встретились, а его «секрет» был известен ей лишь понаслышке. Что в следующие разы, когда втирался в доверие, дурманил своими речами, научил курить сигареты, почти одурачил, заставив забыть обо всем на свете, создав иллюзии чего-то нереального, невозможного, но такого притягательного, такого чарующего, что Эрика почти поддалась. Почти с головой утонула в его обаянии. А потом узнала поближе Итадори, нет, того самого Юджи. Не сосуд Сукуны, безликого монстра в глазах незнакомцев, а простого мальчика-старшеклассника с клубничным взрывом на голове, которого не могла перестать поддевать все время. Жизнерадостного, веселого, храброго парня, такого искреннего и доброго, с двумя очаровательными шрамами под глазами, которые так мило растягивались всякий раз, когда улыбался. С малиновым смехом и детской радостью в голосе, потому что умел каждую победу, даже самое маленькое достижение, будь то успешная тренировка или изгнанный дух нижайшего ранга, превратить в самое настоящее торжество справедливости. Мальчик-счастье, мальчик-радость, мальчик-свет, который светом своим делился с окружающими, будь то дурацкая шутка, неумело сказанные слова поддержки или даже простой хлопок по плечу. Потому что в каждом его сказанном слове, каждом сделанном действии и каждом пройденном шаге светилась искреннейшая радость и едва заметная, чуть уловимая грусть. В моменты, когда думал, что никто не смотрел, но смотрела она. В мгновения, когда все расходились и он словно оставался наедине, но где-то рядом всегда случайно оказывалась она. Эрика не знала, случайность это или расклад судьбы. Но ей удалось заглянуть в его душу, и пусть даже на кротчайшее мгновение, на сотую доли секунды, этого хватило ей, чтобы увидеть парня, который жертвовал собой, своей жизнью и будущим во благо всего остального мира. Вопреки всем «но», всем «вообще-то» и разговорам о том, что это было случайностью. Она знала, что он станет героем и защитит весь мир. — Выплюнь ее. А она может лишь приложить все усилия, чтобы защитить его. — Что? — впервые за все время демон выглядит хоть и не ошарашенным, но сбитым с толку точно. — Выплюнь, говорю, сигарету, — Эрика смотрит словно бы сквозь, бьет его по груди несильно, а голос доносится сначала так тихо, но ей ничего другого и не остается. — Не смей портить его этой дрянью, — с каждым словом все больше уверенности, больше веры в себя, и внезапно удается заглянуть тому прямо в глаза, почти без страха, так удивительно: — Не пока ты в его теле, а я еще жива. Не в этой жизни. Смешок. — Не устаешь хвататься за своего мнимого героя? — Уж намного лучше больного злодея. Выгибает любопытно бровь. Так и говорит, вопрошает: «откуда столько смелости, дурочка?» Но сигарету вынимает, на мгновение замирая, не отрывает взгляда, не скрывая усмешки, наклоняется ближе, совсем оставляя без воздуха, шепчет: — Ты ведь все равно предпочтешь страдание. — Боль резкой волной разливается по телу, а Эрика даже не успевает вскрикнуть и выбраться, потому что Сукуна хватает ее правую руку, припечатывает на месте. И когда она поворачивает судорожно, сквозь слезы, голову влево, видит, как тушит догорающую сигарету о ее кожу, с силой вдавливая ее чуть выше предплечья. — Ты не сможешь поверить в то, что заслуживаешь лучшего, — не сводит взгляда, не перестает скалиться, — потому что ты такая. И только я знаю тебя настоящую. И лишь тогда… Когда ливень за окном, казалось, стихает… Эрика смеется. Точно гром за окном. Подобно пронзившей небо молнии. Ее смех, как и на мгновение затихший шторм, бьет своей неожиданностью. Сукуна почти замирает, сдвинув брови на переносице. Наблюдает. Ослабляет хватку. А Эрика с трудом себя успокаивает, прикрывая рот свободной рукой, чуть ли не сгибаясь пополам, насколько это позволяет оставленное демоном пространство, пытается прийти в себя. «Какого черта, дурочка?» — Спасибо за открытие! — весело кричит девчонка., — А я и не знала, что такая жалкая! — Все еще давится смешками, широко улыбаясь, почти как Юджи. — Но раз мы это, наконец, прояснили… — выдирает вторую руку так резко, что сам Король не ожидает, машинально отшагивая назад, и взгляд ее внезапно становится таким до боли серьезным, — …то давай и покончим на этом. Осознание пронзает голову стрелой. Он не сможет обмануть ее. Не в этот раз. И все же в чем-то он прав — она почти ничто, пустое место рядом с ним. А значит страх ей ничем не поможет? Тогда смысл? Тем более, она чувствует, знает… — Ты… …Юджи — он там, он бьется, пытается вернуть контроль, и он… — …Мне… …Он возвращается. Всегда возвращается. — …Не нужен! Очередной раскат грома за окном и тишина. Бушующее безмолвие. Всепоглощающее ничего. Ничего не происходит. Только пульсирующая боль жжется над предплечьем и глухой стук сердца оглушает разум. Сукуна и его татуировки все так же перед Эрикой, все так же вселяют страх — она лишь научилась скрывать его. А демон ухмыляется, вновь шагает вперед, проводит рукой по волосам, самонадеянно, самовлюбленно, так, чтоб его, уверенно, чуть ли не рыча от собственного превосходства, от практически мгновенной победы. И Эрика не знает, чего ожидать. Не понимает. Мысли выбиваются из головы. В ушах только шум ливня и стук сломанного окна, бьющегося о стену, противное царапанье подоконника. «Где ты, Юджи?» Она жмурится. Вся сжимается внутри. Ничего не слышит, не видит. «Где же ты?» Ощущает близость тела. Сделанный шаг вперед. Вдыхает запах, тут же ежится. Гребаная карамель туманит разум, приторность корицы и тягучий сироп — это все так бесит, это так… «Подождите-ка». …сладко. — Итадори?! Эрика распахивает глаза и моргает быстро-быстро, проверяя, не обманывает ли ее собственное зрение. Но вот он прямо перед ней — тот самый Юджи, чуть-чуть дрожит без футболки на холоде, но это он, именно он, не Сукуна. Исчезли татуировки, нет больше этого страшного взгляда, этой коварной улыбки и дерзости, только… только взрыв на шоколадной фабрике, где-то в пяти метрах от завода по производству клубничного мороженого, сладкой ваты и чупа-чупсов три в одном, и плюс одна неловкая улыбка. — Э-э? — неуверенно чешет затылок парень. — А ты чего по фамилии, Элли-семпай? Перепугалась, что ли? Блин, и надо же Сукуне всегда полуголым ходить?.. Холодно же. Тот самый Юджи. Настоящий. Живой. И почему-то в сердце от этого такое облегчение, а потом сразу же — табун непонятных чувств, неизвестных ей, неуловимых, но таких сильных — их нельзя сдержать. И вот так вот во второй раз за день Эрика бросается ему на шею, не оглядываясь по сторонам, не обращая внимания на шум дождя и сырость, не думая о смысле происходящего — ни о чем. — Ну ты и дурак, — просто смеется. Так громко и радостно, потому что, ну это же Юджи. И он снова с ней, снова рядом, здесь и сейчас. И это так успокаивает, так радует, этого… достаточно. — Господи! — вскрикивает парень, вырываясь из объятий и аккуратно беря девушку за руку, ту, где кожу прожгла сигарета. — Это что такое? — выпячивает глаза, еле дышит. Поднимает взгляд на нее: — Это… это он сделал? — И вдруг в глазах столько злости, чистой ярости, самого натурального гнева. — Да я его сейчас… Но Эрике сейчас хочется только заобнимать его до смерти и быть как можно ближе, поэтому она только качает головой быстро-быстро, машет руками: «не надо!», шагает вперед, теряя равновесие, пытаясь схватиться за Юджи, но просто проваливается вместе с ним же. И они падают, прямо так, в обнимку, неловко и неудобно. Она, задевая его коленом в живот, и он, плюхаясь задом, а потом и всем телом на жесткий пол. — Ничего не делай, не уходи, не надо. По крайней мере, сейчас, — уверенно качает головой Эрика, установив кое-какое равновесие, все еще почти лежа на нем, расставив руки параллельно его ушам. — Это еще почему? — возмущается Юджи, а сам чуть ли не заливается краской от такого положения тел. Потому что семпай прямо на нем, ее колено между его бедер, второе пытается не давить на оголенный торс, руки окружают лицо для смещения тяжести, но не сильно облегчая задачу. И вновь взгляд Юджи случайно падает на ее рану, место, покрасневшее от боли, где теперь точно останется ожог и, наверное, шрам. Цокает языком недовольно, почти скрипит зубами, касается пальцем вокруг, аккуратно, почти невесомо, боясь причинить больше вреда. — Я столько сил потерял, пытаясь сдержать его, но этот гад вырвался, и я, блин, пытался вернуться, но… Но… Я просто… А лицо Эрики все ближе и ближе. Ничего не говорит, просто смотрит, и взгляд при этом такой туманный, совсем нереальный. Глаза в глаза, но по-особенному, не как всегда. Запах мяты сильнее обычного. И ее губы внезапно так близко. — Я просто хочу быть с тобой. Откровение. И ему больше ничего не надо. Потому что она тут, с ним, и это все, что действительно имеет значение. — Поцелуй меня, — ляпает Юджи, не думая, и сам же тянется к ней. Аромат мяты смешивается с корицей. Получается жуткая смесь, но к ней тут же привыкаешь. Столкновение их губ похоже на что-то естественное, на закон природы, животную необходимость. Внизу живота разливается тепло. Ее губы накрывают его, аккуратно сминая. Он тут же отвечает, проводя рукой по ее щеке, зарываясь пальцами в волосах. Так давно этого хотел — почему-то боялся. А волосы семпай мягкие, длинные, пахнут шампунем. И Юджи движется сначала осторожно, неуверенно, пытаясь найти удобное положение, зафиксировать его и подтянуться поближе, опуская руку с ее макушки на шею. Она сразу же подчиняется, спускаясь на локти, углубляет поцелуй, точно вторит его движениям. — Мне нужен только ты, — повторяет на придыхании, едва отрываясь, хватая воздух, чуть слышно шепчет, будто мантру. Признание. Правду. Лицо парня горит, как и уши. Эрика замечает сразу, чуть отстраняясь, заглядывает в глаза всего на секунду, тянется чуть выше. В голове возникает одна-единственная мысль и вытесняет собою все. А Юджи понимает, только когда ее горячее дыхание щекочет ему ухо. Он не успевает сделать ровным счетом ничего — Эрика просто цепляет зубами мочку его уха, проходится по ней языком, водит им по ушной раковине, едва касаясь, не дыша, совсем отключив голову. Он же чуть ли не мычит, прикрывает глаза от удовольствия, теряется в этом чувстве. Усиливает хватку на шее, сам не понимая как. Тянет ее ближе, сильнее, когда разум на задворках сознания кричит «аккуратнее!», а он вдруг думает: главное — к себе. Так жадно и глупо, у него мозг тоже отказывает, совсем не работает. Просто хочет больше, ярче, ближе. Возвращает ее губы к своим, задыхается от мятного привкуса, чуть вздрагивает от прикосновения теплых рук к плечам. Из сломанного окна дует холодный ветер, а у него по венам разливается жар, и, кажется, температура поднимается во всем теле. Ни Эрика, ни Юджи не помнят, кто первым углубил поцелуй — в тот момент это кажется совершенно неважным. В памяти только чувство полного единения, запах мяты, смешавшейся с корицей, и обволакивающее тепло, мягкой негой растекающееся по телу, заполняющее его сполна. И мысли о том, что так и должно быть, что происходящее естественно. Когда Юджи в очередной раз теряет разум от случайно пойманного слухом стона Эрики, плавно приподнимается на локтях, касается губами ее шеи, спускаясь ниже, к ключице, плечам, вниз по ее рукам, выцеловывает каждый сантиметр кожи, двигаясь к предплечью так осторожно, без резких движений, боясь задеть ожог на руке. Вспоминает. Подобно удару током. — Блин! Эрика отскакивает так быстро, сама не осознает. Тяжело дышит, а Юджи только сейчас видит — она сама вся покраснела, волосы встали дыбом и спутались, глаза блестят. Такая очаровательная, что хочется снова притянуть к себе, зацеловать и так и остаться лежать на полу, ни о чем не думая. Но руки сами тянутся к ее локтю, осторожно хватая, разворачивая к себе. Смотрит на рану и непроизвольно шипит. — Больно? Эрика не понимает. Продолжает моргать, пытаясь привести в порядок дыхание, выпрямляется, присаживаясь на колени. — Что? — Черт, должно быть очень больно, — а Юджи не отрывает глаз от ранки, кусает губы, смотрит по сторонам, ищет что-то. — Аптечка нужна. Будет шрам. И Эрике снова вдруг хочется смеяться — так глупо. Она тянется вперед, пытаясь обхватить парня руками, прижаться к нему снова, но тот лишь уворачивается, встречая ее руки своими, сцепляя их в замок и быстро пряча себе за спину тыльной стороной, так, чтобы не задеть ожог. От резкого движения Эрика оказывается в считанных сантиметрах от его лица и чуть слышно охает, растерянно хлопая глазами. — Эй, тактильная маньячка! — Юджи делает голос строгим, а сам улыбается. — Успокойтесь, пожалуйста, пока вам не обработают рану, а потом дергайтесь сколько хотите, окей? — И Эрика тоже улыбается. И смотрит ему прямо в глаза, когда он добавляет чуть тише: — Я же все равно никуда не денусь. — Не денешься, — мотает головой в ответ и почти смеется Нишида, и это больше не кажется ей глупым. Пачка ментоловых сигарет еще некоторое время проваляется брошенной и забытой в углу комнаты, когда Эрика, наконец, поднимет ее и выбросит в мусор. Но перед этим она еще долго не сможет оторвать от Юджи искрящегося взгляда, а в груди у нее будет громко стучать сердце. Минуты две Итадори проведет, пытаясь вспомнить, куда дел ею же подаренную на день рождения аптечку, но вместо этого вспомнит какой-нибудь совсем дурацкий анекдот, а Эрика рассмеется. В голове у обоих замельтешат сотни тысяч разных мыслей, и все они будут связаны лишь друг с другом, вытесняя собою все остальное и всех остальных, потому что впервые за долгое время Двуликий призрак их нисколечко не волнует. Впервые за долгое время им обоим плевать — о том, что было, будет и может быть. И они даже не заметят, как за окном стихнет дождь, а на его месте появится радуга, ведь это тоже теперь будет казаться совершенно неважным. А потом Годжо, проходя под окнами студенческих спален, гуляя среди свежести сада после дождя, удивленно замрет, заметив выбитую форточку. Облегченно выдохнет лишь услышав радостный смех, заполняющий дальнюю комнату магического колледжа, и пойдет себе дальше, весело присвистывая. Главное, подумает он, все у этих дураков хорошо.