(Не)нормально

Нормально, когда двое мужчин убивают друг друга на войне, но ненормально, если эти двое вдруг займутся любовью. «Нежность в аду» Витаутас Плиура

1

      Они встречаются на поле боя. В разгар битвы, когда липкая кровь стягивает кожу, а пыль неприятно оседает во рту, напоминая ужасающую сущность войны.       Оби-Ван замечает его издалека. Не сразу. Удары Вейдера точны, резки, жестоки. Алый меч в чужих руках мерцает красным заревом, кромсая туманный воздух пополам. Черный плащ, подхваченный воздухом, оживленно развевается позади. Глаза, блещущие ярким пламенем, сверкают жаждой крови в отблесках утреннего рассвета. Он опытен, умен, амбициозен. Юн.       Кеноби, наслышанный о лорде ситхов, не верит тому, что видит. Вейдер не внушает страха. Его кудри мягко ложатся на плечи, лицо с детскими чертами не обременено морщинами, длинный шрам полосует смуглую кожу, взгляд неестественно уставший, печальный. Плечи расправлены, спина ровна, походка уверена. Рука с надетой кожаной перчаткой до локтя двигается рвано и нескладно. Оби-Ван замирает лишь на минуту, не в силах пресечь собственный интерес.       Когда приземлившийся шаттл напоминает Кеноби о необходимости покинуть планету в связи с поражением, Вейдер продолжает наступать, медленно следуя за ним. Вокруг него нет свиты, суетливых дроидов, ученика или учителя. Лишь старый корабль с потресканной краской и бело-синий астромеханик. Прибавь Вейдер шагу, Оби-Ван уже давно был бы нагнан, взят в плен, пронзен мечом. Прибавь Вейдер шагу, Оби-Ван бы не смотрел на него сверху-вниз, ловя изучающий взгляд и осознавая чужую осечку.       По прибытии в орден, Кеноби с трудом стоит на ногах, рапортуя об вполне ожидаемом поражении. Йода не говорит ни слова, но разочарование витает вокруг них, запутывая в своих нитях. В комнате Оби-Ван валится на кровать от усталости. У него едва хватает сил снять с себя одежду. Присутствие зла дышит в самую спину. Кеноби не перестает думать о Вейдере. Зацепленный на крючок, он засыпает лишь под утро, мучаясь от пламенных кошмаров с алым мечом всю ночь.

2

       Впервые им удается побыть рядом друг с другом на секретной миссии, когда жара не жалеет никого, а выпивка в местной кантине кажется чем-то до ужаса противным и безвкусным.       Оби-Ван поправляет нарядную накидку, пестрящую на фоне безликих стен и пьяниц. Он замечает его издалека. Не сразу. Вейдер не отводит хищного взгляда, рассматривая Кеноби как в первую встречу. На нем нет утяжеляющих доспехов, глаза не сверкают языками пламени, а меч болтается на поясе, напоминая о скрытой опасности. Нужно быть аккуратнее.       Кеноби встает так резко, что девушка, обхаживающая его, дергается назад. Оби-Ван сдержанно улыбается ей, пытаясь загладить вину, но та не перестает осыпать оскорблениями. Вейдер смотрит на него в упор. Это начинает пугать, неуверенность в правильности действий ползет по стенкам заведения, застревает в горле комом. То, что он делает — ужасно. Но пустое место манит запретом и интересом. — Два кафа, — просит Оби-Ван, присаживаясь рядом с Вейдером.       Лорд хмыкает, да так громко, что несколько постояльцев оборачиваются на них, негодуя из-за шума. Оби-Ван теряется в неловкости. Редко услышишь просьбу о кафе, когда кругом течет алкоголь и смердят пьяные люди. Дыхание Вейдера обжигает шею. Что-то мешает, не разрешает потерять в памяти единственную встречу, покинуть неподходящее место, забыть о противнике, терзающем сердце сплошной грубостью. Ещё никогда зло не было восхитительно, но Кеноби не в силах переступить через себя. — Два бокала кореллианского вина, — просит Вейдер, находясь слишком близко.       Оби-Ван не может слова сказать, не то что пошевелиться. Вблизи он выглядит ещё необычнее. И красивее. Его едкая ухмылка застревает в голове назойливым напоминанием: «Он — враг. Не друг». Мысли вертятся яркой каруселью, хочется ударить себя, оглушить, лишь бы не сидеть, рассматривая того, кто должен сражаться с тобой на смерть, а не на жизнь.       По истечении времени, когда слова проглатываются в глоткé вместе с вином, а молчание становится привычным, Вейдер бросает пару кредитов на стойку и уходит. Безмолвно. Не прощаясь. Кеноби оборачивается через минуту, совершенно забывая о задании. Никого нет. Только черный развевающийся плащ на горизонте, напоминающий о том, что происходящее было реальностью.

3

      Впервые они заговаривают на безлюдной планете. Кеноби прилетает по неизвестному сигналу бедствия. Воздух на планете холодный и остужающий.       Вейдер появляется на холме так же неожиданно, как это было до этого. Вместо привычных доспехов — порванная роба и грязная туника. Лицо, покрытое копотью, искажается удивлением, но тут же сменяется ехидностью. Лицо Вейдера — лицо человека, нуждающегося в помощи, но отчаянно отказывающегося от нее в пользу своей самодостаточности. Его фигурка грозно возвышается над Оби-Ваном, крутящим голову в поиске пострадавших. Язвительный смех слышится под самым ухом: — Что-то потерял?       Кеноби не хочет отвечать. И не может. Нельзя узнавать чужой голос и вспоминать, что засыпать под него, прокручивая встречу в кантине, куда приятнее, чем под назойливый шум Корусанта. Нельзя говорить с тем, кто готов обнажить клинок в любой момент и напасть на тебя. Нельзя интересоваться, перерывать все архивы ради ничтожной капли информации, не дающей ровным счетом ничего. Нельзя находить в нечеловеческом красивое. Нельзя желать беседы, близости, откровенности с тем, кто ни разу не пытался заговорить с тобой. Нельзя влюбляться в того, кто обязательно погубит тебя. — Пострадавших?       Озадаченность Кеноби видно невооруженным глазом. Хочется провалиться под самую землю, не чувствовать сверлящий взгляд в острые лопатки, не знать, что в мыслях без всякого стеснения копаются, как в гардеробном шкафу в поиске симпатичного платья. Оби-Ван не в силах возвести стену между ними, спрятать все сокровенное, ценное, запретное, иррациональное. Вейдер знает все. Каждую заповедную мысль, каждое щемящее чувство, противостояние себе, битву за собственное счастье и честь. Вейдер знает. И это не может не пугать. — Ты нашел.       Вейдер не шутит. Не разбрасывается найденным, относясь к происходящему с пренебрежением. Кеноби не готов к этому. Хочется хоть малейшей реакции, иронии, взаимности, негодования. Хочется чего-то. Не молчания и уже тем более не пустого взгляда. Крифф, он такой глупец. Словно маленькая девчонка, решившая, что за признанием всегда следует взаимность. Словно набожная старушка, верящая в святое искупление падшего. Словно мудрец, позабывший все знания после нескольких лет отшельничества. Судьба — та ещё дрянь. Без стыда, дружелюбия, совести. — Я покину эту планету, как только за тобой прилетят.       Ничего не происходит. Ничего не меняется. Кеноби разжигает костер, пытаясь согреть замерзшие ладони. Губы подрагивают, одежда кажется совершенно неподходящей для такой погоды. Сейчас бы одеяла, теплого чая и мягкой подстилки, а не камней под ногами и рева диких существ. Оби-Ван делится остатками пайка, пьет из одного стакана и продолжает искать намеки в очевидном. Их нет. Есть лишь он, Вейдер, неприкрытая правда и незнание, что делать с ней. Его глаза не блестят огнем, напоминая пепелище трагедии. Он спокоен, уравновешен, сдержан. Молчалив. Оби-Ван бы спросил: «Как ты сюда попал? Как я могу помочь? Ты не ранен?». А Вейдер бы улыбнулся, мол, не волнуйся, я живее всех живых. Но они молчат. Никто не решается нарушить священное молчание между ними. И этим все сказано.       Три часа рядом кажутся сном. — Кажется, притворяться — наш общий конек, — подмигивает Вейдер, наблюдая за приближающимся кораблем сепаратистов.       Желание Кеноби исполняется, оставляя глубокие шрамы.       Ещё никогда правда не звучала так обидно.

4

      Впервые Вейдер разрешает быть ближе положенного, когда неописуемый страх, боль и кровь танцуют рядом с ним, устраивая смутный шум на всю округу. Металлический привкус ещё долго не смывается с языка, а чужой вой стоит в ушах страшным обращением, напоминая Оби-Вану о том, что пришлось переступить и удушить внутри себя. — Я оставил его там. Уверен, что там он и умрет.       Оби-Ван старается не подавать виду, не дурить, не бросаться с кулаками на того, кто важнее, опытнее и главнее тебя. Мейс не должен знать о том, что темными ночами, когда краски дня сгущаются, все, что хочет представлять Кеноби — это Вейдер, сжимающий его в своих руках. Мейс не должен знать, что ответь юноша взаимностью, Оби-Ван бы покинул орден, оставляя всю свою жизнь, её смысл за спиной, не желая оглядываться и возвращаться. Лицо Винду равнодушно. Поступок подлый, ошибочный, неподобающей джедаю. Вейдера стоило сдать под трибунал, осудить за все преступления, наказать так, как заслужил. Все, что маячит перед глазами — это поломанное тело, запах пота и крови. От мыслей не сбежать. Как и от себя.       Никто не должен знать. Никто не должен знать, что Кеноби, один из самых правильных людей во всем внешнем кольце, летит спасать врага. Никто не должен знать, что пальцы трясутся в лихорадке, что мозг отказывается соображать, а мысли вертятся лишь вокруг одного человека. Оби-Ван не в силах не помочь, зная произошедшее. Надо было отправиться туда самому, устроить театральную сцену по возвращении, объяснить, что Вейдер — сильный противник, несмотря на его возраст, что злость подпитывает его и отлично исполняет свою роль. Надо было отправиться и думать о том, как лорд, уставший от битвы (исход которой заведомо известен), приземляется к себе в замок и, готовясь к медитации заранее, желает истребить эмоции о противнике. Надо было. Но поздно. — Какая система? — сжимается Оби-Ван, стараясь не выдавать себя, хотя щеки предательски краснеют, — Магистр Винду, вы уверены, что никто не прилетит туда? Он — важное лицо. — Система Маравия забыта всеми. Не переживайте, магистр Кеноби, больше никто не будет докучать вам. Только гуманитарные миссии, вы заслужили отдых. Да пребудет с вами сила, — кланяется он.       Кеноби летит на всех парах, забывая о каких-либо правилах и пару раз задевая кромку корабля об одинокий метеорит, парящий в пространстве. Собственные эмоции, мысли, волнения захлестывают волнами, топят в океане невысказанного будущего. Не страшно. Не страшно нарушать все правила ради того, кто был покалечен пренебрежением к ним. Не страшно помогать тому, кто ни разу не протягивал руку помощи, а лишь толкал в бездну. Не страшно хотеть быть ближе, мечтать о несбыточном, верить в справедливость и лелеять надежду внутри себя. Страшно увидеть хладный труп, синие губы, пустой взгляд. Страшно хотеть все. И не получать ничего.       Оби-Ван приземляется с громким лязгом. Таким, что птицы, сидящие на ветках огромного дерева, шумно вздымаются, разлетаясь в разные стороны. Искать не приходится. Кажется, впервые судьба благосклонна к нему. Смотреть на Вейдера — страшно. Мейс, сколько помнит Кеноби, всегда отличался особой жестокостью, но ни разу не был уличен в ней. Кровь, ползущая от дерева до высоких колосьев в поле, расплывается лужей под телом. Громкий стон Вейдера разрезает воздух, распугивая всех существ в округе. Из отрубленной ноги виднеется кость. Оби-Ван чувствует, как комок в горле встает колом, желающим распотрошить гортань. Бледность, словно снег на морозных планетах внешнего кольца, оставляет за собой следы слабости. Пальцы лихорадочно цепляются за кору позади, а чистые, кристальные слезы сохраняются белыми полосами на грязных щеках. На черных одеяниях с трудом прорезаются алые пятна. Кожа, обожженная световым мечом, пахнет гнилью. Кеноби морщится. — Я… — голос трясется, ломается, — Что я должен сделать? Как я могу помочь тебе? — Капсулу… Медицинскую капсулу. — Ты слышал? — Оби-Ван оборачивается на подъехавшего дроида, гудящего не хуже их двоих, — Быстрее!       Когда Кеноби садится рядом, дрожь Вейдера ощущается чем-то неестественным, неправильным, иррациональным. Словно меч, висящий на боку, придется взять за лезвие, а не рукоять, пить воду с обратной стороны стакана или разговаривать, начиная с конца, а не начала. Оби-Ван не знает, что делают в таких ситуациях. Их учили многому, но к такому никогда не готовили. Он аккуратно, чуть касаясь, обхватывает плечи руками, прижимая спину лорда к своей груди. Отчаянный всхлип слышится под самым ухом. Кеноби боится. Боится сделать хуже, навредить, принести ещё большую боль тому, что и так покалечено, разломлено, повреждено. Покачивать Вейдера кажется не лучшей идеей, но это помогает успокоиться им двоим, несмотря на то, что каждый вздох ощущается предсмертным хрипом. Руки пачкаются в крови, металлический привкус оседает на языке. Оби-Ван оставляет поцелуй на кудрявой макушке. — Потерпи, пожалуйста, потерпи.       Взобраться на медицинскую капсулу — испытание. Вейдер наваливается всем своим телом, пока капли крови продолжают капать на темный песок под ними. Боль, расползающаяся по телу, заставляет трястись крупной дрожью, плавно переходящей на Кеноби. Оби-Ван мечтает забыть это. Не видеть страдания, мучения, принесенные защитником мира. Ему страшно. Страшно знать, что джедай мог оставить раненого умирать на краю вселенной. Страшно знать, что не прилети он, опоздай на час-другой, Вейдер был бы под землей, похороненный со всеми почестями, как следуют хоронить тех, кто заправлял всем в системе и был главным звеном в этом мире. Страшно проснуться и больше не встретить. Страшно существовать, а не жить. — Акзила, слышишь? Мы отправимся туда. Я передам тебя доверенному человеку, он поможет тебе, а потом отправит домой. Ты будешь в безопасности.       Оби-Ван перестает суетиться, хотя сердце стучит так бешено, что голова начинает кружиться пуще прежнего. Взлетающий шаттл служит хорошим знаком о скором конце всего ужаса. Кеноби валится на пол, удерживая капсулу. Сцены вертятся перед глазами незатейливой змейкой, заставляя запомнить каждое слово, движение, удар. Рука Вейдера с трудом сжимает его. — Наклонись, — шепот Вейдера хриплый, больше похожий на помехи в старом приемнике.       Поцелуй выходит слабым, смазанным, детским. Неправильным. Неожиданным. Дрожащие губы, мягко касающиеся Оби-Вана, напоминает о ком-то, кем был Вейдер. Кеноби знает это наверняка. Он чувствует чужой трепет ресниц, дыхание, горячую кожу. Он чувствует слабую нежность, запертую в клетке по собственной воле. Все заканчивается также резко, как началось. Это не сон. Не сон. Не сон. Не сон. — Ты хотел этого? Скажи мне, ты хотел этого?       Оби-Ван не находит, что ответить.       Последнее, что видит Вейдер перед тем, как закрыть глаза — обеспокоенный взгляд Кеноби.

5

      Впервые Оби-Ван позволяет себе недозволенное, когда жалкие куски разорванного волнения и недостатка уверенности покидают, словно отступление шипящих волн после ужасающего прибоя, крушащего берег.       Они встречаются по договоренности, обоюдному желанию, невысказанной благодарности. Комната, снятая лордом, обставлена дорогой мебелью, окна прикрыты темными шторами. Вейдер выглядит иначе. Брюки прикрывают металлический протез, сокрытый под метрами черной ткани. Кудрявые волосы, стянутые в распустившийся пучок, выбиваются из ленты русыми пружинами. На лице нет прежней злости, жгучей боли, непонимания, ненависти. Поджатые губы замирают, окрашивая лицо новым оттенком равнодушия.       Оранжевый — цвет огня, языков пламени, пляшущих в его глазах. Оби-Ван не любит оранжевый. Оранжевый не сулит хорошего, мирного, спокойного. Красный — цвет клинка, крови, агонии. Он приносит смерть, страдания, пытку, горесть. Черный — цвет пепла, тюрьмы, заточения. Вейдер, заключенный в него, напоминает о смоляном цветке, растущем в садах ордена. Черный — кроткий намек на падение. Ничего другого. Три цвета, напоминающие о лорде ситхов, грозе всей вселенной и посыльном гибели Кеноби. Вейдеру бы подошёл спокойный бежевый, яркий синий, но черные кандалы напоминают о собственной плахе, упирающейся в колени. — Я хочу, чтобы мы провели ночь вместе.       Никакой нежности, доказательства своего успешного воспитания, учтивого приглашения туда, куда не приглашают вслух, не заикаются повседневным вопросом, словно на дружеской встрече с любимым приятелем, шедшим рука об руку большую часть жизни. «Я хочу, чтобы ты посоветовал мне какие брюки лучше подойдут» или «Ты не хочешь прогуляться по Корусанту и пропустить стаканчик-другой голубого молока? Кажется, мы не виделись с тобой тысячелетия». Оби-Ван смеется. Вейдер, должно быть, шутит над ним. — Ты, верно, перепутал меня с кем-то? Кажется, недавно ты был готов убить меня, а сейчас предлагаешь раздвинуть ноги и лечь под тебя?       Глаза Вейдера вспыхивают огнем за несколько секунд. Не стоит играться с ним. Оби-Ван знает правила игры, но нарушать их, ходить по лезвию ножа, убегать, предчувствуя свое поражение, куда интереснее. Кеноби влюблен. И Вейдер чувствует это. Его слова бьют под дых, останавливают сердце, протыкают легкие, создавая коллапс. Предложение Вейдера не из чистых намерений, собственного желания, хороших побуждений и светлых чувств любви, спасающей рушащийся мир. Предложение Вейдера — разменная монета за помощь Оби-Вана. Это не может не обижать. — Я помог тебе тогда. И не требую благодарности. — Я сказал что-то про благодарность? Ты поступил так, как хотел. Я не должен благодарить за это, — Вейдер плюется словами, словно желчью. — Это, — неопределенно машет рукой, — запрещено кодексом. У вас есть кодекс?       Оби-Ван хочет зацепить крючок, понять, как действовать, говорить, вести себя. Здравый смысл вопит, кричит о обязанностях джедая, чести и истине. Но чувства, чувства, взлелеянные Кеноби с таким усердием, умоляют воспользоваться шансом, погрузиться в момент и забыть о удавке на шее, напоминающей ошейник и вечно дергающийся кем-либо поводок, оттягивающий от запретного подальше. Оби-Ван побежал бы. Побежал бы прямо сейчас, сорвался с места, бросился на Вейдера, поцеловал так, как целуют только любимых людей, обнял и не отпускал. Никогда. Оби-Ван побежал бы. Да сил не хватит. — Нет. Тебе достаточно лет, чтобы решать с кем спать, а с кем быть послушницей. Что ты решишь, Оби-Ван Кеноби?       Не хватает смелости, уверенности в себе и своих поступках. Мечты, приходящие во сны и тревожащие прежнее спокойствие, становятся явью. Возможно, мечтать о несбыточном, представлять то, что всегда будет дальше тебя — приятнее, сладостнее, мучительнее. Возможно, мечты лишь нож, наносящий раны, когда не подозреваешь об этом, и заживляющий их в самые тяжелые моменты существования. Мечты — парадокс. Оби-Ван знает это не понаслышке.       Вейдер хромает. Железные прутья, выглядывающие из-под подола плаща, напоминают сбор металлических тростей, спаянных между собой. Никакой уязвимости, злости, криков, жестокости. Вот кто сильнее. Лорд шагает на него с непоколебимой уверенностью, пока Кеноби, сжимая плечи, отступает назад. Оби-Ван жалок. Хочется вырвать эмоции, текущие по венам, распотрошить собственный страх за будущее, трясущийся в поджилках.       Когда Вейдер подходит вплотную, обдавая теплым дыханием, сердце падает куда-то в ноги. Всего секунда — и губы скользят по коже рваными мазками. Оби-Ван вздыхает, подставляя шею под поцелуи. Они нежны, мягки, необычны. Тело подводит, коленки начинают подкашиваться, пальцы цепляются за чужую ткань в попытке удержать Кеноби. Язык сползает к ключицам, оставляя мокрые следы. Он теряется в ощущениях, словно в лабиринте, чувствуя, как руки Вейдера блуждают под одеждой, слегка щекоча впалый живот. Никакой агрессии, злости, жестоких движений. Оби-Ван падает на кровать. — Так хорошо? — Да… — едва слышно шепчет он, — Да.       Вейдер сжимает запястья, закидывая руки назад. Стон Кеноби замирает в воздухе запретным напоминанием. Губы, ласкающие его, застывали в ужасающей ухмылке, пока люди, хватающиеся за горло, умирали с громким всхлипом. Вейдер не то, чем кажется. Но доказать это, переступить сейчас, в момент удовольствия — просто невозможно. Поцелуи опускаются кривой дорогой, задерживаясь на боках, острых ребрах. Хочется продолжения, острой развязки, взрывной кульминации.       Лопатки впиваются в матрас, пока Вейдер прижимает его к кровати. Каждое движение — настоящая услада. Оби-Ван не в силах противостоять ей. Лорд нежен. Вереница слов шепчется в приоткрытые губы. Кеноби готов поклясться, что испытать похожее в своей жизни — чудо. Капли пота, скользящие по коже, разбиваются об постельное белье. Температура в комнате достигает невероятных высот. Последний стон замирает режущим звуком.       Через несколько часов все встает на свои места. Дыхание не сбивается, а горло не саднит скребущими когтями. Оби-Ван, лежащий на спине Вейдера, уткнувшегося в простыни носом, не перестает играться кудрявыми прядями. Завтра, через неделю воспоминания от этого дня угаснут. Останется лишь приятное, едва ощутимое послевкусие. Завтра Вейдер затянет волосы в тугой пучок, перетягивая пряди черной атласной лентой. Завтра ужасающий протез Вейдера будет сокрыт в черной ткани, а глаза засияют оранжевым огнем. Завтра… Но сейчас — это сейчас. — Как тебя звали раньше? — Энакин, — он говорит с неохотой, презрением, желанием вычистить это имя из всех закромов, — Энакин Скайоукер.       Они проводят ночь вместе. Не отрекаясь ни на секунду. Поцелуи впечатываются в кожу штампами.       Утром Кеноби встречает пустая кровать.       И четкое чувство разочарования.       Он был прав.       Все это время он был прав.       Прав.

6

      Впервые Вейдер заходит в кантину в полном одиночестве, чтобы напиться и привести свои мысли в порядок. Погружаясь в эмоции, невозможно сделать и шагу без ложных, пугающих предположений.       Они проводят много встреч вместе, прячась по скрытым системам, старым отелям, пропахшим гнилью. Обет молчания, наложенный на них, следует по пятам. Проходит много времени прежде, чем Оби-Ван смело может назвать Вейдера своим любовником и позволять все то, от чего в первые дни приходилось воротить нос. Кеноби не спешит вытаскивать Энакина, желая добродушного, неуверенного паренька вместо властного лорда.       Они привыкают друг к другу и изучают привычки. Эгоистичный Вейдер учится заботиться о том, кто не умеет делать это, и свыкается с побуждением оставлять ласку в каждую свободную секунду. Влюбляться — не для него, но Кеноби рушит любые преграды чертовой улыбкой и прикосновением. — Виски.       Все мысли вертятся вокруг сообщения Оби-Вана, переданного по тайному каналу. «Здравствуй, Мейс следит за мной и знает о наших встречах. Его истребитель летит позади моего, и я не знаю, чего ожидать. Как будет что-то известно — передам. Береги себя». Вейдер вздыхает, потирая переносицу. Винду лишил его ноги, уверенности, самообладания. Только бы все было хорошо.       Он напивается так сильно, что в глазах мутнеет, а привкус алкоголя неприятно застревает на языке. Задорный смех позади щекочет уши. Вейдер улыбается. В пьяном рассудке куда приятнее. Хочется Кеноби под боком. Его насмешливой улыбки, едких шуток, мягкого прикосновения. Присутствия. Было бы чудесно, окажись он тут. Было бы чудесно показать этих веселых людей, дать ощущение атмосферы спокойной жизни. Без насилия. Без жестокости. Без войн.       Картинка новостей приковывает его внимание. Оби-Ван. — Громче. Сделай громче.       Звук ударяет по голове. — Загадочной смертью погиб джедай Оби-Ван Кеноби. Тело было найдено в разбитом корабле в космосе. Предположительно, корабль был взорван. Джедай Мейс Винду пропал без вести.       Боль захлестывает Вейдера, ударяя с такой силой, что терпеть нет сил. Так больно, так несправедливо. Он теряет все, к чему прикасается. Все, что любит. Слезы стекают по щекам против воли, правил, предназначения, статуса. Ногти до побеления вжимаются в кожу, оставляя кровавые лунки на ладони. Животный, нечеловеческий крик, потрясающий воздух, пугает посетителей. Он — один. С болью, неудачей, острым чувством потери. Бутылки, стаканы разбиваются, оставляя на полу миллион осколков.       Глаза загораются пламенем.       Вейдер отомстит.       Отомстит самым жестоким способом, какой только можно придумать.       Но пока… Пока есть лишь он, ненависть, боль.        И пустота.