С охрой во рту

Лань Сичэнь вошел в покои Цзинь Гуанъяо. Тот полулежал в постели и вид имел на самом деле болезненный и усталый. — Как ты себя чувствуешь, А-Яо? — с тревогой спросил он. — Вполне хорошо, — улыбнулся ему навстречу Цзинь Гуанъяо. — Я осмотрю твою рану? — Не стоит, мой друг. Ничего страшного. — Правда? Что ж… Тогда зачем ты пригласил меня? — Просто хотел увидеть друга. — Странно. Сейчас, когда все заклинатели направились на гору Луанцзан… Не правда ли, немного неподходящее время, чтобы просто увидеться? — Они справятся и без тебя. А я… нет. Им в любом случае это не поможет: одним человеком больше, одним меньше. Тебе кажется, возможно, слишком эгоистичным мое желание встретиться с тобой, но… не хочу жаловаться, однако у меня сейчас не слишком благополучный период. Цинь Су погибла, — голос его дрогнул. — Ты почему-то перестал мне доверять. И рядом не осталось ни одного близкого человека. И все же то, что ты пришел ко мне… Спасибо, Сичэнь-гэ. Он говорил так сбивчиво (что было на него не похоже), лицо его было таким растерянным и несчастным, он был так бледен и так беззащитно смотрел на Сичэня своими большими бархатными глазами… «Все равно, правда или нет, все равно, где правда, где ложь, — дрожало у Лань Сичэня в сердце. — Он и вправду одинок, и никто не сочувствует ему, и все постоянно готовы наброситься и растерзать его. Неужели и я окажусь в их числе?» Он улыбнулся Цзинь Гуанъяо и присел на постель рядом с ним. — Я хочу доверять тебе. И пришел, потому что хочу помочь. Цзинь Гуанъяо благодарно сжал его руку. — Прости, что жетон перестал действовать, — проговорил Лань Сичэнь. — Дело в том, что в Облачных Глубинах в эти дни был Вэй У Сянь. Я не мог отказать Ван Цзы, к тому же ведь господин Вэй был ранен. Он четыре дня пролежал в постели… Видишь, А-Яо, почему еще меня беспокоит происходящее сейчас на горе Луанцзан. Старейшина Илин тут ни при чем. — Кто же тогда? — встревожился Цзинь Гуанъяо. — У тебя есть предположения? — М-м… нет. Знаю только, что мертвецами управляют при помощи восстановленной Стигийской Тигриной печати. Кто бы это мог быть, как ты думаешь? — Сюэ Ян?! Неужели он до сих пор жив? Ведь наш орден приложил столько сил, чтобы с ним покончить. — Сюэ Ян мертв. Ван Цзы убил его несколько дней назад. Тигриная печать попала в другие руки. — Но к кому? Сичэнь-гэ, Хань Гуан Цзюнь видел этого человека? — Его лицо и меч были скрыты дымом, он использовал талисман перемещения. И он очень хорошо знаком с техникой фехтования ордена Гусу Лань. Может, тебе знаком этот человек? — Почему ты спрашиваешь меня? Если он знаком с техникой вашего ордена, не логично ли предположить, что ты можешь знать его лучше меня? — А-Яо! — Лань Сичэнь рассмеялся. — Я так люблю в тебе это… Твое прекрасное невинное лицо и доведенная до абсурда мысль. Какие-то особенные чары, которые, разрушая все подозрения, действуют на меня завораживающе. Ты полагаешь, видимо, что это дядюшка Лань Цижень, притворившись покалеченным, на самом деле тайком отправился в мертвый город, чтобы стащить из-под носа у Ван Цзы Тигриную печать… Цзинь Гуанъяо тоже было захохотал, но тут же поморщился и схватился за грудь. — Ну что ты, А-Яо… осторожней, — Лань Сичэнь обеспокоенно склонился к другу. — Я только представил себе господина Ланя… — Цзинь Гуанъяо опять улыбнулся. — Прости, Сичэнь-гэ, я действительно сморозил глупость. Но кто же это мог быть? — Не будем гадать. Мне все равно, даже если ты прекрасно знаешь ответ. — Действительно все равно? — На меня обрушилось столько откровений в последние дни… я запутался в них, не могу принять и поверить, — он помолчал немного. — Но и сомневаться тоже не очень-то получается. Невыносимо думать, что я виноват в смерти старшего брата, — Лань Сичэнь растерянно потер висок. — Невыносимо… — Ты виноват? Но как? — прошептал Цзинь Гуанъяо, бледнея. — Я научил своего близкого друга «Песни очищения сердца». Он отыскал в тайной комнате библиотеки Облачных Глубин запретные песни смятения и так тонко вставил отрывок мелодии в «Песнь очищения сердца»… Я доверял ему, как себе. Позволил играть для брата. Мне так хотелось, чтобы они помирились, чтобы поняли друг друга, сблизились вновь. Глупый и наивный. — Разве есть какие-то доказательства? — Они довольно смутные, но все же достаточно убедительные. Однако я не могу понять, зачем тебе понадобилось не только расчленять его тело, но и разрушать душу? Как можно, как можно трогать душу?! — А если, допустим, совершивший это страшное преступление хотел сделать нашего брата лютым мертвецом, совершенным оружием? Тот же, исполненный ярости, конечно, не стал никому подчиняться, вот и пришлось… так жестоко с ним поступить. Чтобы обезопасить не только себя. Но и других. — Но и других… Все прекрасно знали, видели, был пример перед глазами: никогда такие вещи не доводят до добра. Мало власти было у… этого человека? Чего же он хотел? — Сила никогда не бывает лишней, если она на твоей стороне. — Как можно быть настолько самонадеянным, чтобы думать, будто брат, ненавидевший при жизни все лукавые темные пути, станет подчиняться после смерти? — И такое нахальство, видимо, этому человеку не чуждо. — А-Яо… — Лань Сичэнь страдальчески поморщился. Почему несмотря ни на что он продолжал любить его? Даже ненавидя его поступки, не находя ему оправдания, он все равно всем сердцем тянулся к нему. Жалел его. Не мыслил своей жизни без него, без его усталого тепла, без этой мучительной мягкой улыбки, без молчаливого понимания, струящихся лукавых и острых слов… — Сичэнь-гэ, спасибо тебе, — Цзинь Гуанъяо погладил его по руке. Лань Сичэнь вопросительно посмотрел на него. Он ожидал услышать что-то другое, никак не слова благодарности. — Спасибо, что ты все равно… — он не договорил: в дверь постучали. Адепт ордена доложил прибытии Су Миньшаня, вскоре явился и он сам. Увидев Лань Сичэня, растерялся, не зная, стоит ли докладывать при нем. Цзинь Гуанъяо спросил его нарочито спокойно: — Почему ты вернулся? В чем дело? Су Ше, подозрительно покосившись на Лань Сичэня, пробормотал: — Возникли непредвиденные сложности. Туда явился сам старейшина Илин. — Вот так так, — улыбнулся Цзинь Гуанъяо. — Вот так неожиданность! Ты хоть понимаешь, насколько глупо звучит то, что ты говоришь? Разве старейшина Илин и не должен был быть там, среди своих лютых мертвецов? — Да, но… он выступил на стороне заклинателей. — Удивительно. Но ведь это же прекрасно! Почему тебя это так обеспокоило? — Кто знает, что он задумал? — продолжил Су Ше, с опаской поглядывая на Лань Сичэня. — Думаю, тебе стоит взять подкрепление и отправиться обратно, чтобы выяснить, в чем же дело. — Да, вы правы, ведь все заклинатели, пришедшие на гору Луанцзан, потеряли духовные силы. — Все? — уточнил Цзинь Гуанъяо. — Кроме молодых адептов, которые прибыли раньше, Хань Гуан Цзюня и самого старейшины. — А ты? — вдруг спросил Лань Сичэнь. — Как же ты так быстро вернулся? — Ах, Су Ше… — Цзинь Гуанъяо покачал головой. — Конечно, они догадались, так ведь? Тот, потупившись, молчал. — Ладно. Ты не виноват. Кое-кто провел расследование, и некоторые факты стали известны в том числе и Цзэу-цзюню. Спасибо тебе, ступай. Проследи за ними, после расскажешь, что там еще произойдет. Я отправлюсь в Юньпин. Су Ше вышел. Лань Сичэнь, помолчав, спросил: — Это он? — М? — Он был в мертвом городе и на кладбище в Юэ Яне? — Ты хорошо осведомлен, впрочем, неудивительно. Да. — А-Яо, скажи, зачем впутывать сюда детей? — В мертвый город их заманил не я. Тут я вообще ни при чем. Ну а как вдохновить заклинателей, как распалить их ненависть, если не отняв у них самое дорогое — их наследников? Эта жестокая улыбка, холодный взгляд, застывшее лицо казались Лань Сичэню маской, на которую мучительно больно было смотреть. Ему невыносимо захотелось увидеть настоящего А-Яо — живого, ласкового, светлого. Он невольно коснулся щеки друга. И вдруг выражение его лица переменилось, стало мягким и теплым, нежная улыбка мелькнула в глазах, и Цзинь Гуанъяо прижал к губам пальцы Лань Сичэня. Потом, быстро наклонившись к нему, стремительным движением закрыв каналы, лишил духовных сил. — А-Яо! — выдохнул потрясенный Лань Сичэнь. — Не ожидал? — беззащитно глянув на названого брата проговорил Цзинь Гуанъяо. — Почему ты говоришь правду с таким страшным чужим лицом, а лжешь — с таким прекрасным и родным? — Может быть, потому что моя сущность — ложь? — Это неправда, — покачал головой Лань Сичэнь. — Что ж, хватит на сегодня задушевных разговоров, — виновато улыбнулся Цзинь Гуанъяо. — Прости, что пришлось так поступить с тобой. Я доверяю тебе, но боюсь, сейчас начнут происходить события, от которых ты потеряешь самообладание. И все мне испортишь. Брат, побудь в своих покоях, пока я собираюсь в дорогу. Через два часа я тебя навещу. Завтра утром мы отправляемся в Юньпин, так что постарайся хорошенько отдохнуть, неизвестно, как потом все сложится. Велю принести тебе поесть, — он поднял на Лань Сичэня влажный ласковый взгляд. — Сичэнь-гэ, пожалуйста, не смотри на меня так: мне невыносимо видеть страдание в твоих глазах. Хочешь, я провожу тебя? — Нет, благодарю… Лянфан-цзунь. Занимайся своими делами, — Лань Сичэнь коротко поклонился и вышел из покоев. -- Прости меня, Сичэнь-гэ! Не обижайся! -- жалобно крикнул ему вслед Цзинь Гуанъяо.